В лесах, где живёт Киреметь
Эти места чем-то напоминают карельскую тайгу: земля, одетая ковром ломких седых лишайников и зелёным мхом, в котором прячутся коренастые боровички со шляпками цвета поджаристой хлебной корочки. Горы, покрытые сосновым лесом, черничник и совершенно не характерные для этой местности торфяные болота, где ещё, говорят, водится клюква. Стремительные речки и тихие лесные ручьи моют узловатые корни деревьев. И россыпи гигантских валунов среди сосен, оставшиеся, как утверждают старожилы, "после потопа". С доледникового периода сохранились здесь и некоторые сообщества растений, реликтовые боры, которые учёные считают уникальным памятником природы. Щепки от древних сосен, сохранившие всю структуру дерева: с сучками, годичными кольцами и даже прожилками смолы, - можно найти на полях и в дорожной пыли; вот только на растопку такие "деревяшки" не годятся, и не берёт их ни нож, ни топор - окаменели за тысячелетия, подобно древним ракушкам-белемнитам, встречающимся на берегах Волги. Не с ними ли связан встречающийся в русском фольклоре сказочно-мистический образ волшебного "деревянного камня", исполняющего желания и раскрывающего тайны?
"Рачейские Альпы" - так называют это место - находятся на западе Самарской области, на самой границе с Ульяновской. От Сызрани на электричке - минут сорок, а дальше - на попутках или, если повезёт, на автобусе. Можно пешком или на велосипеде. Именно этот последний способ дал мне возможность ещё по пути оценить изобилие этих мест: отойдя с дороги в глубину леса, я через несколько минут вернулась к своему рюкзаку с целой охапкой отборных рыжиков и маслят. И первое, что бросилось в глаза, едва я въехала в село, были опять-таки грибы: белые, подберёзовики, опята, - они сушились на всех завалинках и крышах, на разостланной мешковине в сенях у местных жителей (дело было в конце сентября).
Село Смолькино находится в десяти километрах от Старой Рачейки, ближайшие населённые пункты в пяти километрах к северо-западу - Алёшкино и Ерёмкино - уже на территории Ульяновской области. Прежде, когда Смолькино также принадлежало Симбирской губернии, три села связывал общий церковный приход - храм Николая Чудотворца в Ерёмкине, - но и после революции, когда церковь была разрушена, а административная граница сместилась к западу, сохранилась прежняя дружба, семейные и соседские связи. Сейчас церковь в Ерёмкине восстановили, но смолькинскую паству духовно окормляет теперь священник из Космо-Дамиановской церкви в Старой Рачейке.
Смолькино - село по нынешним временам небольшое, большую часть его населения составляют чуваши. Есть магазин, школа, правда, только начальная, старших детей возят на автобусе в Рачейку, - фельдшерско-акушерский пункт и Дом культуры, в котором действует библиотека и даже свой чувашский фольклорный ансамбль, неоднократно выступавший в Сызрани, Тольятти и Самаре. От бабушек записали уже полузабытые песни, те вспомнили, как водили хороводы, справляли праздники. По немногим найденным в селе старинным образцам заказали в ателье костюмы, те получились красивые, яркие и очень похожие на настоящие, только вышивка не ручная, а машинная.
Ансамблем руководит Зинаида Семёновна Молькова, они поют вместе с мужем Захаром Васильевичем. Зинаида Семёновна - библиотекарь и староста села, уже много лет она собирает воспоминания старожилов, которых с каждым годом становится всё меньше и меньше, записывает легенды, рассказы о знаменательных событиях. И пишет историю Смолькина. Именно благодаря её бескорыстной помощи и появился на свет этот материал: Зинаида Семёновна не только позволила мне пользоваться сведениями из её архива, но и выступила в роли добровольного посредника и переводчика в разговорах с жителями: многие старики здесь с трудом понимают и говорят по-русски.
Первые записи о селе датируются 1733 годом, но сами жители считают, что первыми поселенцами на этих землях были предки нынешних чувашей - те, что уцелели после разгрома Волжской Болгарии. Опасаясь преследования, селились в глухих лесных уголках, вдоль оврагов, на малоплодородных землях. Поля в окрестностях Смолькина и правда - песок да камень, хорошо родились лишь неприхотливые культуры: рожь, овёс, просо, горох, чечевица да конопля, из которой ткали полотно, вили верёвки. Одна из окрестных лесных деревушек так и называется - Конопляный. За лучшие поля даже устраивали кулачные бои с мордвой из соседних Алёшкина и Ерёмкина. Была и примета: хорошо парни подерутся - уродится в этом году горох...
Скудными были и луга - скотину: коров, овец, - пасли на лесных полянах. До революции лучшие луга принадлежали священнику церкви в Ерёмкине: название Пуп-Сярань - "Попов луг" - сохранилось до нашего времени.
По некоторым версиям, название село Смолькино получило от имени или прозвища первого жителя, охотника Смоляна, Смолько. В соседней Ульяновской области часто встречается фамилия Смолькины. Другая версия напрашивается сама по себе: кругом на много вёрст сосновые леса, где издавна добывали смолу-живицу в промышленных масштабах. На старых деревьях до сих пор видны следы подсочки, и тут и там под ногами валяются проржавевшие жестяные конусы, в которые стекала живица, и более современные - из пластмассы. И сейчас здесь у многих старших женщин заболевание вен на ногах - профессиональный недуг, заработанный ими во время работы сборщицами живицы, когда приходилось таскать по лесу тяжеленные вёдра, наполненные смолой.
Лес кормил лесных жителей, лес и обувал, одевал. Из липового лыка плели лапти, заготавливали мочало, на специальных станках ткали рогожи, шили мешки на продажу. Как рассказала одна из старейших жителей Смолькина Матрёна Алексеевна Хованова, рогожный промысел долгое время существовал и при советской власти, за сто рогож колхоз платил полпуда муки. Из берёзовой коры гнали дёготь. Очень распространённым до революции было ремесло углежога: звонкий, дающий много жара берёзовый уголь охотно раскупали для самоваров жители купеческой Сызрани. Многие держали лошадей, занимались извозом, нанимались на лесозаготовки. Между Ерёмкиным и Старой Рачейкой существовала деревянно-рельсовая дорога, по которой возили брёвна с лесных делянок, зимой дорогу из досок поливали водой, чтобы лошадям легче было тащить тяжёлые сани.
Почти до начала ХХ века избы в Смолькине отапливались по-чёрному. Дед одной из старожилок, Ксении Матвеевны Исаевой, научился в русском селе класть печки-голландки, а потом стал подряжаться класть их односельчанам. За что за его семьёй на долгие годы закрепилась уличная фамилия-прозвище - Голландские.
Год был трагическим в истории Смолькина. Лето выдалось засушливым, хлеба высыхали, не созрев, и одна из жительниц, принеся сноп с поля, решила подсушить его в устье печи: может быть, после этого зёрна можно будет смолоть? От случайной искры сгорела половина села, многие семьи остались без крова, а лесной пожар, бушевавший несколько дней, дошёл почти до Алёшкина.
В 1929 году в селе был образован колхоз. Первые два года многие были рады; и не только, как принято считать, пьяницы и лодыри: прежде, до 17 года, земельные наделы давали по числу мужчин в семье, и те, у кого было много дочерей, голодали. Революция упразднила этот, действительно несправедливый, закон, а с колхозом, как казалось многим, жизнь и вовсе пошла на лад: каждой бригаде дали корову, колхозников кормили на полевых станах. Старые бабушки пекли хлеб для работников, свежие караваи привозили в поле и складывали в общественном шалаше - это казалось символом сказочного изобилия... Но в 1932 году начался голод. Особенно тяжело было весной: чтобы прокормиться, собирали в поле прошлогоднюю прелую картошку, ели липовые листья, сушили и толкли почки орешника, чтобы добавить в муку. Спасаясь от голода, многие уходили на заработки в Ульяновскую область и дальше, в богатые чувашские сёла, брались за любую работу, просили милостыню...
Трудно было и в военное и послевоенное время, однако, как вспоминает Мария Тимофеевна Якунина, молодёжь не унывала: в свободное время на полевых станах разыгрывали самодеятельные спектакли, устраивали концерты, привозили кино.
Во время войны многие женщины, заменившие в поле своих мужей, братьев и отцов, сели за руль трактора. И потом, в мирное время, профессия трактористки продолжала привлекать девушек, несмотря на трагическую гибель молодой жительницы Смолькина: от самодельного факела, которым девушка пыталась осветить в сумерках механизм, вспыхнул и взорвался бак с горючим...
Коснулась Смолькина и волна раскулачивания, хотя по-настоящему богатых людей практически не было: так, у отца Клавдии Ивановны Архиповой, Ивана Васильевича Коновалова, раскулаченного в 1931 году, было всего две коровы и две лошади, да крашеные полы в доме, что тоже считалось признаком достатка. Чтобы прокормить шестерых детей, нанимался на лошади возить лес, но добро, нажитое честным трудом, отобрали, а всю семью отправили в Карагандинскую область. Клавдию Ивановну вырастили дядя с тётей: в ссылке, в бараке из земляных кирпичей умерли мать, отец и брат...
По данным переписи 1958 года, в Смолькине было 414 дворов, в которых проживало 293 колхозника и 121 рабочий, люди держали 227 коров, 896 овец, 54 козы и 9 лошадей. Сейчас постоянных жителей здесь - около 300 человек, в личных хозяйствах около 100 коров и 70 овец. Жители - в большинстве своём пенсионеры. Лишь у немногих пенсии выше минимальной - 660 рублей, хотя трудиться приходилось очень тяжело. Как, например, тёте Лизе Игошкиной, всю жизнь проработавшей дояркой, или Матрёне Алексеевне Ховановой, которой довелось и рогожи ткать, и на мельнице работать, и в леспромхозе, и даже грузчиком, - и вырастить при этом девять детей, десятый, мальчик, умер в детстве. Как и многие женщины старшего поколения здесь, Матрёна Алексеевна неграмотная - походила немного в школу, потом мать не пустила - много работы было дома: пряла кудель, шила домотканую одежду...
Главным подспорьем для сельчан является огород и, как и встарь, лес. В хороший год сушёные грибы запасают мешками, собирают ягоды, лечебные травы: зверобой, бессмертник - от печени, липовый цвет - от простуды... Клавдия Ивановна Игошкина, 87 лет, например, вплоть до этой осени ни разу не покупала дрова - натаскивала вязанками из леса, благо он рядом - поле перейти.
* * *
Гремячий - деревенька в двух километрах от Смолькина, на самом берегу Усы. Улочка вдоль реки - три-четыре жилых дома, да ещё один, недостроенный, кирпичный, принадлежащий некоему "арендатору". Постоянных жителей нет - наезжают летом и по выходным, - и потому в Гремячем нам встретился один только местный абориген - рыжий пёс, который страшно обрадовался появлению людей и, увязавшись, бегал за нами весь день. Баба Зина хотела забрать его к себе, но уже у околицы Смолькина пёс отстал от нас и потрусил обратно.
По традиции русской топонимики слово "гремячий" обычно фигурирует в названиях тех мест, где когда-либо ударила молния ("гром"); например, "Гремячий ключ" - родник, образовавшийся от удара молнии. Когда я спросила об этом бабу Зину, она тут же припомнила случай, когда молния убила мужа и жену, и четверо детей остались сиротами. Но, проходя мимо Гремяченского оврага, баба Зина назвала мне его чувашское имя: Киреметь-варе. Ну конечно, раз это место первыми обживали чуваши, то и первоначальное название деревни было чувашским - Киреметь, - а русские потом уж переиначили на свой лад. Да и какое имя первым просится на язык в этом скрытом от глаз лесном уголке?
У ближайших соседей чувашей - марийцев и мордвы (население соседних со Смолькиным сёл Алёшкина и Ерёмкина составляет в основном мордва-мокша) - имя Кереметь носит языческое лесное божество; причём не сказать, чтобы доброе: в марийской мифологии оно противостоит верховному богу-творцу Кугу-Юмо, хотя Кереметь - это не сатана и вообще не бес в христианском понимании, а скорее - олицетворение стихийных сил, которые могут быть и дружественными, и враждебными человеку, и которые следует всячески задабривать, ублажать приношениями. У чувашей Киреметь - понятие более широкое. Как говорит соответствующая статья "Мифологического словаря" под редакцией Е.М.Мелетинского, это "название категории духов, в которых превращались души почитаемых людей (в частности, предков, колдунов), а также название святилища, связанного с поклонением им". Наверное, что-то вроде славянских чуров или щуров (отсюда пращур).
Зинаида Леонтьевна Коновалова - родом из Гремячего. Маленькая, проворная, с живыми тёмными глазами и смешливым характером. И чрезвычайно легконогая для своих семидесяти - я поспеваю за ней с трудом. С бабой Зиной мы познакомились накануне вечером у водопроводной колонки, и она, узнав о цели моего визита в Смолькино, тут же вызвалась сводить меня к "самому большому камню" и к пещере Стеньки Разина, "через которую Уса течёт". Как выяснилось, для неё самой эта вылазка была удобным поводом навестить дорогие с детства окрестности Гремячего, и потому любая остановка в пути обставлялась как некий торжественный ритуал: в каждом памятном месте непременно нужно было сесть, оставить кусочек хлеба, попросить доброй дороги у тех, кто жил здесь когда-то, и, конечно, выпить за помин глоток-другой из бутылочки, которую баба Зина прихватила с собой в дорогу. Так что очень скоро мне приходится прилагать немалые усилия, чтобы держаться твёрдо, и хвататься за крапиву, прогоняя туман перед глазами, а ей хоть бы что - шагает себе неутомимо, болтает, поёт и весело матерится по-чувашски и по-русски в ответ на карканье ворона (считается, что тот кричит "Гроб, гроб!", - и если в этот момент не "послать" его как можно дальше, то гроб в деревне обязательно будет). Умело передразнивает крик какой-то лесной птицы и радуется, как ребёнок, когда та откликается.
Баба Зина - в своей стихии. Все эти места исхожены ею ещё в детстве, вместе с дедом, который во время войны охотой добывал пропитание для большой семьи (отец погиб на фронте). Дедушка для неё - не просто близкий и любимый родственник, он - глава семьи в каком-то высшем смысле этого слова, непререкаемый авторитет во всём, что касается традиций и жизненного устроения, вроде древнего старейшины рода, и после смерти не оставляющего потомков заботой и покровительством ("Киреметь"!). Перебираясь по жёрдочкам через речку, одолевая крутой склон или перегородивший дорогу ствол упавшего дерева, баба Зина приговаривала: "Ой, дедушка, помогай мне!"...
Первая достопримечательность, у которой мы останавливаемся, находится примерно на полпути к Гремячему - "сосна, к которой некрутов водили". Учёный, специалист по языческим верованиям, сказал бы, наверное, что сосна эта обладает всеми признаками священных деревьев, которым поклонялись наши предки: выросла наособицу, на опушке леса, да к тому же на пригорке, у перекрёстка дорог, и, судя по росту и обхвату, намного старше всех ближайших деревьев. Наверное, помнит времена, когда в солдаты брали не на 2 года, как сейчас, а на 25. Новобранцы - "некруты", как их здесь называли, - обнимали огромное дерево и просили: "Сосна, сосна, верни меня домой!".
Смолькинские "некруты" ходили в другое место - к Семиключью, - так называется овраг, где сливаются семь родников. "Вдоль Семиключья ольха растёт, ветер качает верхушки. Наши молодые головушки меч посечёт", - поётся в старинной чувашской песне, сложенной в этих краях и бывшей неотъемлемой частью обряда проводов в армию, бытовавшего здесь вплоть до наших дней - сейчас просто некого стало провожать, молодёжи в селе почти не осталось. Песня эта звучит теперь только на выступлениях смолькинского фольклорного ансамбля, восстановившего обряд проводов, благо воспоминания об этом сохранились в каждой семье: до недавнего времени парень, не прошедший через воинскую службу, считался в селе незавидным женихом, вроде бы и не вполне мужчина. Потому и проводить старались достойно: специально откармливали и резали быка, готовили угощение, гуляли несколько дней. На лошади, украшенной лентами и цветами, ездили по селу и в гости, девушки дарили новобранцу платки, вышитые своими руками, он угощал ребятишек конфетами. Парня выводили из дома спиной вперёд - чтобы вернулся, - люди выстраивались вдоль улицы, прощаясь с солдатом, давали наказы - чтобы не посрамил родное село, хорошо служил, слушался командиров, а если надо - не струсил в бою...
Есть в репертуаре ансамбля и чувашский свадебный обряд с традиционным выкупом невесты, её плачем и утешениями подружек: мол, не плачь, подруга, а то глаза будут некрасивые, люди скажут: невеста слепая... Свадебные гуляния продолжались около трёх дней, с обязательным застольем, катаниями на лошадях и посещениями родных. А водки тогда даже на свадьбе пили мало - не больше рюмки. Традиционным напитком было чувашское пиво, но чаще праздники и заключение сделок отмечали квасом или чаем с кренделями. Сейчас, к сожалению, дело обстоит иначе, и пьянство - настоящий бич для села. Не было принято делать дорогих подарков молодым, скромным было и приданое: обычно сундук с одеждой и постельным бельём, тулуп, перина...
Во время свадьбы полагалось посещать священные и памятные места - может быть, именно от этого пошла современная свадебная традиция возложения цветов у Вечного огня, памятников и монументов? В окрестностях Гремячего таким местом был огромный - выше избы - камень на склоне горы, но к нему, как рассказывала баба Зина, дедушка разрешал ходить только членам их семьи, - видимо, это всё-таки была родовая святыня. Внизу, у подножия, лежит другой, плоский камень - на нём невеста плакала. И Зина-апа, вспомнив молодость и накрывшись платком, очень искусно воспроизвела этот плач - с лукавым блеском глаз из-под платка, но с настоящей слезой в голосе...
У камня испрашивали благословения и счастья на долгую жизнь - и, конечно же, побольше сынков и дочек; потом молодые поднимались наверх и целовались. На верхушке камня раньше было гнездо какой-то большой птицы. Во время войны баба Зина с братом ходили сюда за яйцами, оставляя в благодарность горсть фуража, и птица привыкла к ребятишкам и, видимо, не обижалась, продолжала нестись, как домашняя курица...
Что касается пещеры Стеньки Разина, у которой баба Зина бывала в юности, то она находится далеко в лесу, почти у истока Усы. Однако в этот раз наша попытка найти её не увенчалась успехом: мы долго продирались вверх по течению реки через густой кустарник и свирепую крапиву в человеческий рост и наконец, потеряв терпение, выбрались на просеку (как сказал приехавший вечером из Старой Рачейки брат бабы Зины, не дошли метров двухсот).
По-чувашски название Смолькина звучит примерно как "Аса Пусе" - "начало Усы", хотя через село протекает не сама Уса, а её приток Каргалка; Уса начинается выше, за Гремячим, почти у посёлка Дружба. Легендарная разбойничья речка, впадающая в Волгу у Молодецкого кургана, в окрестностях Смолькина больше похожа на тихий ручей, петляющий меж ольховин, однако именно здесь в ней, в чистой и холодной воде лесных родников, до сих пор водится форель. Несколько лет назад, когда мы с друзьями стояли лагерем в походе недалеко от Гремячего, я видела стайку из трёх пятнистых рыбок, державшихся на перекате, куда мы ходили мыть котелки: пугливых форелей приманили остатки каши. В доме бабы Зины сохранилась старинная рыболовная снасть под названием атма - разновидность верши, нечто вроде лубяного решета с высокими стенками.
Возле Гремячего в Усу впадает Винная речка - во времена советской власти на её берегах тайно гнали самогон. Ниже Смолькина в неё вливаются воды Каргалки, которая, в свою очередь, имеет два притока, один из которых берёт начало у Семиключья. Вообще ручьёв, родников и речушек здесь не счесть, несколько полноводных ключей есть и в самом селе, у некоторых из них сохранились выдолбленные из цельных древесных стволов колоды, в которых до сих пор полощут бельё. В старину на берегах ручьёв и речек стояло много водяных мельниц; половинку мельничного жернова я видела возле дома бабушки Матрёны. А вообще, как утверждают геологи, в глубине, в карстовых пустотах, здесь протекает большая подземная река. Немало и пещер, большинство из которых местные жители почему-то связывают с именем Степана Разина. Самую известную из них, находящуюся в окрестностях Смолькина, я нашла случайно ещё в том памятном походе, отправившись побродить и наткнувшись на интересное явление: будто растрескался цельный скальный массив, образовав живописный каменный лабиринт, в одном из закоулков которого обнаружился ход, ведущий под камень. Но забраться далеко не удалось: ни фонарика, ни свечки с собой не было.
Со смолькинскими карстами связана и одна из местных легенд, страшноватая и таинственная, как и все остальные. О том, как когда-то давно в яму, разверзшуюся внезапно на дороге, рухнул целый свадебный поезд - молодые, гости и лошади с телегами. Несколько дней из-под земли слышались стоны, потом всё стихло. Не знаю, правда ли это, но у дороги к Алёшкину, возле лесного питомника действительно есть карстовая воронка, заросшая лесом. Многие смолькинцы помнят, что ещё лет двадцать назад в её центре был глубокий провал - колодец метров 15 глубиной, потом его затянуло песком. И дорога там делает резкую петлю - так, словно раньше пересекала место провала...
О том, почему провалился под землю свадебный поезд, старики говорят почти одинаково: проклял их кто-то; может быть, неудачливый соперник, а может, и другие недоброжелатели, - мало ли завистников у чужого счастья? В силу проклятия чуваши вообще очень верят; в старину, например, в семейных ссорах старались не употреблять бранных слов, чтобы не притянуть злые силы, обходились безобидными оскорблениями: ты зерно, ты рожь, ты овёс... Верили, что словом можно причинить серьёзный вред и даже убить: проклянёшь - и человек станет болеть и умрёт, а то и вовсе земля его живым возьмёт, или в камень обратится. Есть на околице Смолькина камень, который местные жители называют "Бабай-тюле" или, попросту, "бабайкой". Напоминает он какого-то древнего идола, а скорее - надгробную плиту, на одном конце которой можно различить полустёртое изображение человеческого лица в остроконечном головном уборе с орнаментом, в котором ясно просматривается колесо с шестью спицами - солярный или громовой знак; ниже лица - выступ, будто сложенные на груди руки. Зинаиде Семёновне Мольковой даже удалось раскопать в этих краях историю о некоем старике-татарине ("бабай" по-татарски - старик), который помогал разбойникам и за это не удостоился погребения на общем кладбище (старинное татарское кладбище сохранилось в окрестностях). Однако есть и другая версия: камень-де вовсе не надгробие, а... окаменевшая женщина в остроконечном чувашском сарпане, а "бабай" - мордовское произношение слова "баба". "Проклинали эту бабушку, говорили: "Будь камнем", - она и окаменела...".
Жертвой проклятия почитают здесь и местную языческую святыню - Каменного Коня. Коню этому, как утверждает главная хранительница лесных тайн Малка-апа - Меланья Андреевна Ионова, - две тысячи лет, есть у него и имя - Самеле. По преданию, конь, даже несмотря на побои, не смог сдвинуть с места слишком тяжёлый воз с дровами, и тогда жестокий хозяин, потеряв терпение, проклял верного труженика. И живёт теперь в Каменном Коне дух дождя - Киреметь. Во время засухи Коню до сих пор приносят дары (считается, что необходимо что-нибудь "живое" - яйца, рыбу и т.д.) и с помощью специального берёзового веника омывают его водой от Семиключья. Омывают водой и "бабайку", благо она совсем рядом; к Коню, находящемуся в глубине леса, в нескольких километрах от села, восьмидесятипятилетней бабушке Меланье ходить уже тяжеловато... Но когда я в разговоре, выясняя религиозную принадлежность своих собеседниц, назвала этот обычай языческим, на меня едва не обиделись: какое же язычество, если молитвы при этом читаются самые что ни на есть православные - "Отче наш", "Богородице", "Святый Боже"...
Наверное, истинно церковный человек с этими доводами не согласится. Но мне думается, что в нехитром крестьянском двоеверии куда больше праведности, чем в лукавом магизме многих современных людей, относящихся к православию как к страховке или счёту в банке; я давно подозреваю, что самое большое общество обманутых вкладчиков находится в аду. Я думаю, что есть два вида язычников: одни в богах и лесных святынях ищут истинного Бога, праведного и милосердного, Творца всего сущего (земли, леса и камней - в том числе), а другие - места, где можно от Него спрятаться. Первыми движет любовь к земле-кормилице и всему, что на ней живёт и произрастает, вторыми - поклонение силе, откуда бы она ни происходила. Поэтому я не верю современным неоязычникам, хотя сама, каюсь, прошла через эту ступень (потому, собственно, и не верю). Хотя преклонение перед творением Божьим тоже может быть одним из путей к смирению - мы ведь не язычники, мы хуже, мы поклоняемся творению рук человеческих и во имя его бездумно разрушаем всё, что нас окружает... Оттого-то и приходит в упадок село.
И в Смолькине, как и везде, самая большая проблема - это работа и, конечно же, люди. И прежде-то цвет сельской молодёжи, выучившись, стремился осесть в городах, не видя для себя иных перспектив, а теперь, после развала колхоза, и подавно. Те, кто не может найти работу, пропивают родительскую пенсию. Хотя, как считает Зинаида Семёновна Молькова, какая может быть безработица в селе: земля есть, сажай себе картошку на продажу, как делают многие. "Чтобы изменить жизнь к лучшему, нужно начинать с деревни. Знаменитый агроном Терентий Мальцев всегда призывал к тому, чтобы земля у нас была в почёте. Приучать детей к земле, к тому, что её нужно любить, тогда она и родит урожай, прокормит народ...". Кое-кто неплохо зарабатывает на заготовке леса: местный лесхоз продаёт делянки под вырубку, но, как считают разумные люди, процесс этот чем дальше, тем больше становится бесконтрольным и грозит самому существованию уникальных реликтовых боров. Как мне сказали в Жигулёвском государственном заповеднике, чтобы сохранить их, есть планы открыть филиал заповедника в районе Смолькина, но главное - переменить сознание людей, их отношение к земле.
И для этого совсем не обязательно купать Каменного Коня.
Локтева Надежда Юрьевна
«Подземные объекты в спелеологической практике Среднего Поволжья»
kraevedoff. ru›2016/01/10/podzemnye-obekty-samara/
Автор: Игорь ПАВЛОВИЧ
«Одним из наиболее ярких, интересных, волнующих элементов современного фольклора на территории Среднего Поволжья являются рассказы/былички о подземном мире. Даже самый поверхностный анализ сохранившихся исторических свидетельств, указывает на его устойчивость.
Вместе с тем попытка совмещения ожиданий от фольклорных и непосредственных ощущений от реальных географических объектов, порождает значительные сложности. Например, во многих легендах Степан Разин зачастую въезжает в свои пещеры на тройке. Тогда как в реальности современные пещеры, отождествляемые с легендарными, весьма не велики и крайне узки. Такова, например, пещера Степана Разина у села Малая Рязань на Самарской Луке. По преданиям именно из нее начинался просторный ход, ведущий через весь полуостров. В реальности эта пещера — небольшой зал, местами высотой от 1,5 до 5 м и протяженностью всего 20 м.
В современную эпоху подземный фольклор Среднего Поволжья слагается из множества самых разнообразных историй, сюжеты которых порой весьма причудливо переплетаются между собой.
В данной статье авторы рассматривают две сюжетные линии. Первая, базируется на легендах о том, что легендарная летающая лодка Степана Разина или летающий горшок Маакавасов, до настоящего времени находится в одном из холмов, курганов, пещер и многочисленных стариц древних рек Поволжья. В частности на эту роль «претендует» как ряд пещер Игоневого дола, так и многочисленные холмы, образующие старицы древней реки Падовки.
Вторая сюжетная линия – в Жигулевских горах «сокрыты» большие ледяные пещеры или подземные палаты Хозяйки гор, естественные или искусственные хранилища различных артефактов древних эпох. Попасть туда относительно легко, но в большинстве своем лишь случайным образом. Считается, что входы в эту систему находятся либо на берегу рек Волги или Усы, либо туда попасть можно через небольшие пещеры/гроты или заброшенные штольни, находящиеся в некоторых оврагах Самарской Луки. И. Павлович в содружестве с рядом других исследователей, в течение многих лет занимался сбором и анализом современного городского фольклора связанным с подземным миром, в том числе и его краеведческим аспектом.
Анализ собранной информации позволяет авторам утверждать, что на территории Самарской области интерес у различных групп к подземным объектам носит психологически циклический характер — то есть, то нет.
В меньшей степени, конечно, данное утверждение касается жестких официальных структур таких, например, как «Самарская спелеологическая комиссия», а также различных полупрофессиональных спелеологических групп ассоциированных с ней. Эти коллективы в основе своей категорически и весьма эмоционально отвергают современный подземный фольклор, а главное в основном работают на объектах находящихся вне территории области.
Другое дело — неорганизованные исследователи любители спелеологи. На «подземные подвиги» во многом их подвигает именно современная мифология. Авторы считают, что в Самаре последняя волна стихийного интереса к подземному миру сформировалась в начале девяностых годов ХХ столетия. Тогда в городском фольклоре весьма активно циркулировал миф о легендарных волжских подземельях и был колоссальный интерес, двигающий к их поиску.
Новая волна интереса к легендарным подземельям зарождается в настоящее время и в какой-то степени начинается она почти трагически. Авторам рассказывали, что летом 2014 года при непрофессиональных раскопках одной из пещер в истоках реки Уса произошло существенное обрушение, вследствие чего едва не повторилась трагедия Сокских штолен 1999 года связанная с массовой гибелью людей.
В настоящее время авторам представляется, что сегодня история взаимодействия фольклора и полевых спелеологических исследований повторяется. Но в силу того, что в свое время – поиски и исследования первой волны не нашли должного отражения, у современных исследователей нет возможности использовать былой опыт и эта статья (представляющая точку зрения известного самарского спелеолога к.ф.м.н. Д.Ф. Китаев, одного из первооткрывателей пещеры «Снежная») является попыткой ликвидировать данное упущение.
Обще признано, что на Среднерусской равнине (в частности в Самарской области), находится достаточно много мест залегания карстующихся пород – известняков, доломитов, гипсов, поэтому здесь нередко встречаются естественные карстовые пещеры. Правда, мощность залегания этих пород небольшая – от десятков до сотен метров, да и количество выпадающих осадков невелико, поэтому теоретически больших пещер, таких, например, как на Кавказе или в Гималаях, тут вероятно быть не может.
Вместе с тем местные жители часто связывают с окрестными пещерами различные истории таинственного или мистического содержания. Так, в Самарской области известны несколько «разбойничьих пещер», в которых самые различные персонажи прятались сами или прятали свои ценности…
Но вот что по этому поводу думает спелеолог Д.Ф. Китаев: «Понятно, что пещеры – одно из последних мест, где вообще в реальности стоит прятать клады. Во-первых, естественные пещеры, как правило, служат естественным водосборником поверхностных вод (особенно талых), поэтому любые клады здесь будут иметь «подмоченную репутацию». Кроме того, постоянные мелкие обвалы могут просто похоронить клад под многометровой толщей породы, а сами входы в естественные пещеры часто узкие и крайне неудобны для протаскивания и долговременного складирования вещей».
Но поскольку эти истории устойчиво существуют и даже имеют тенденцию к своему воспроизводству, авторам представляется, что причины их формирований кроются в тех психологических состояниях, которое возникают у людей при посещении пещер, штолен, туннелей и т.д. Возникновение таких специфических состояний обусловлено, в первую очередь, абсолютной темнотой, причем настолько полной, что она кажется осязаемой на ощупь. Вот и представляется, что в такой темноте может скрываться все что угодно. Кроме того, в пещерах очень тихо, что также способствует обострению всех чувств. При достаточно большом времени пребывания в пещере, особенно в одиночестве, все это может вызвать необычайно реалистические звуковые и зрительные галлюцинации.
В личных беседах с авторами Д.Ф. Китаева рассказывал: «Однажды мне пришлось в одиночку пять суток без выхода на поверхность находиться в многокилометровой лабиринтовой пещере Кап-Кутан в Средней Азии. Тогда свой лагерь я установил в маленьком зальчике в недавно открытой труднодоступной части пещере, в двух часах ходьбы (точнее, ползания) от входа. В этом месте пещеры стояла абсолютная тишина. И вот однажды, когда я дремал в спальнике прямо на глиняном полу зала, я вдруг совершенно ясно «услышал» характерное шкрябание протаскиваемых через узкие проходы мешков, сопровождаемое позвякиванием снаряжения. Почудились даже блики фонарей, и главное: я четко «услышал» ласковый матерок Мальцева, который всему этому аккомпанировал.
Необходимо сообщить, что Володя Мальцев – был тогда одним из ведущих специалистов СССР по подземной минералогии, первооткрывателем грандиозных лабиринтов Кап-Кутана, и имел весьма своеобразный лексикон, который трудно было перепутать с чем-нибудь иным.
Услышав голоса, я вскочил и заметался по залу, лихорадочно соображая, как мне ответить на совершенно очевидный мальцевский вопрос: «Дима, какого х… ты здесь делаешь?!». И только спустя некоторое время, сидя за камнем (!), я вдруг сообразил, что Мальцев с командой никак не может быть здесь, поскольку в это время (и я это знал) он был в экспедиции где-то в Европе. И в то же мгновение наваждение прекратилось. Я прислушался – стояла абсолютная тишина, а ведь секунду назад готов был поклясться чем угодно, что всю эту сцену слышал наяву.
Позднее я где-то прочитал, что наш мозг так устроен, что он постоянно занят переработкой информации от сенсоров (и это происходит даже во сне). Поэтому когда поток информации иссякает, мозг сам начинает воспроизводить образы, которые он (мозг) подает на сенсоры, обеспечивая иллюзию реальности. Вот такие трудно отличимые от реальности образы и могут служить психологическим основанием многих местных мистических историй». С учетом выше изложенного авторы считают полезным рассмотреть значительную часть подземного фольклора, в свое время собранную самарской группой краеведов энтузиастов тогда именовавших себя группа «Авеста».
В середине 90-х годов ХХ столетия в составе экспедиции, организованной группой «Авеста» совместно со съемочной группой телекомпании «Орион», И.Л. Павлович, совместно Д.Ф. Китаевым посетил несколько интересных мифовыделяемых пещер Самарской области, исследуя их на предмет проверки наличия в них кладов, следов подземных жителей или хотя бы скелетов сказочных существ серпентариев, волколаков, троллей и так далее, по списку. Из этой поездки три подземных объекта – «Золотая», «Семикомнатка» и так называемый второй ярус Ширяевских штолен — запомнились Д.Ф. Китаеву особенно.
Начнем с первого объекта. Согласно современной спелеологической мифологии в 1968 году у деревни Сырейка была найдена большая пещера, в последствии получившая название “Золотая Пещера”.
Это был колодец-провал метров семь-восемь, внизу перекрывавшийся большим острым камнем. Для продвижения в глубины земли нужно было мастерс