Тимур Максютов
timurmaxutov@mail.ru
Причальная труба всосала корабль, отрыгнула облачком охладителя; конечно, я этого не видела, ведь я была пассажиркой, а не встречающим.
Меня никто не ждёт на этой планете – как, впрочем, и на всех остальных планетах Империи. Ждут только тех, у кого есть прошлое.
В тамбуре уже толпились цугане: шумные, наглые, многоцветные. Всё-таки удивительная нация, способная создать толкотню везде, даже в бескрайней пустыне своей родины. Я поморщилась; пахучая цуганка мгновенно уловила негатив, обернулась, за секунду оценила платье, стразовый маникюр от Бугати и затянула:
- Ай, красавица, вижу, беда над тобой чёрными крыльями трепещет, когтями сердце рвёт! Дорога твоя дальняя…
- Да неужто! Мы, вообще-то, на одном корыте пролетели триста миллионов миль. Так что сама догадываюсь, что не в магазинчик прогулялась.
- А вот не перебивай, родная, наша магия древняя, надёжная. Поплатини ручку – и узнаешь, что было, что будет, чем полый фиброзно-мышечный орган млекопитающего успокоится, всё про себя поймёшь.
- А кредиткой не устроит?
- Нет-нет, что ты! Цифры ваши – обман, мы только металлу верим.
Стало забавно. Я достала из сумочки платиновый кругляш в десять монов, протянула.
Цуганка радостно закивала, затрясла налобной повязкой с хрустальными подвесками – и вдруг замерла, раззявила ярко подведённое ротовое отверстие.
- Ну? Что там у меня, червовый король в замке у окошка сидит, вздыхает, ждёт не дождётся?
Цуганка молча глядела на мою татуировку и пятилась в ужасе. Развернулась и побежала, опрокидывая гремящими юбками соотечественников, шипя неразборчиво про восставших мёртвых.
Шумное племя вдруг затихло, размазалось по тамбуру, мгновенно меняя окраску чешуи под цвет корабельных переборок.
Удивляться было некогда: я пожала плечами и прошла на освободившийся выход, цокая каблучками по палубе.
***
Контрольная рамка поморгала огоньками, проскрипела:
- Биоанализ подтверждён: самка хомо. Код ДНК идентифицирован. Сетчатка глаз, отпечатки пальцев соответствуют. Въезд на планету разрешён.
- Спасибо.
Дальше – таможня.
- Цель вашего прибытия?
- Секс-туризм и ярмарка украшений.
Робот подумал и вывалил ворох рекламных проспектов; на мониторе промелькнул весь спектр от сияющих друллиантами диадем до дешёвых песочных нашлёпок, от трёхцентнерного пансексуала до полудохлого подростка, которого и на тридцать секунд не хватит по причине затянувшегося пубертата.
- Предъявите багаж.
Я, кряхтя, подняла чемодан на стол, щёлкнула замками. Робот отсканировал содержимое; сперва его заинтересовали многочисленные флаконы и тюбики.
- Что это?
- Косметика.
- Так много? А это?
- Набор вибраторов.
- Так много?
- Некорректное замечание для женщины, ищущей любви, - кокетливо заметила я.
Робот поскрипел шестерёнками; не нашёлся, что сказать, и включил табло: «Добро пожаловать!»
Хоть бы с тяжёлым чемоданом помог, железяка безмозглая.
***
Такси не смогло протиснуться в узкий проезд, пришлось тащить чемодан, гремя колёсиками по древним булыжникам и рискуя сломать каблуки. По переулку шатались полосатые тараканы; я не стала визжать и собиралась раздавить туфелькой самого наглого – тот обернулся и проскрипел:
- Инсектоцид детектед! Мне вызвать полицию?
Я бросилась извиняться: всегда путаю, кто из них – разумные подданные Империи, а кто – неряшливые безмозглые насекомые. Отель – маленький и грязноватый, зато в центре; ионный душ, тем не менее, работал исправно, а принтер был заряжен новейшими моделями. Я выбрала премиленькую блузку и дала команду на печать.
- Цвет? – спросил принтер. – Рекомендую салатовый, степень неотразимости для вашего типажа восемьдесят два процента.
- Голубой, - настояла я.
Уж мне-то известно, в каком спектре видят урриане. И серёжки выбрала из уррианского синего камня.
***
Секс-кафе гремело музыкой, по закуткам ворковали парочки, троечки и семёрочки; я вплыла, как королева, и поймала ливень заинтересованных взглядов. Подошла к стойке; сияющий никелем бармен приветливо поморгал огоньками:
- Что желает неотразимая леди?
- Леди желает чего-нибудь возбуждающего.
- Тогда «Страсть в джунглях».
Пока он болтал шейкером и рассыпал комплименты, я включила сканнер в часиках; через три секунды локальная сеть кафе была под контролем, вирус только ждал команды.
Расположилась у окна, смотрела на толкотню коптеров в закопчённом небе, на зеленый, почему-то раздражающий закат.
- Урр!
Гигант ввалился с шумом и вонью, как у них принято; сзади маячили два потёртых андроида-телохранителя. Уррианин потопал к стойке и громогласно вопросил:
- Не заржавел ещё? Новенькие есть?
Я сидела вполоборота, откинувшись на спинку дивана и положив ногу на ногу так, чтобы сыграл разрез юбки; бармен что-то шептал, уррианин пялился на меня. Есть контакт!
Гигант подвалил, грохнулся на диван: мебель жалобно застонала титановыми косточками. Выпустил облако зеленоватой дряни; но я заранее вставила мощные ноздревые фильтры и даже не поморщилась.
- Скучаешь? – пророкотал уррианин.
- Уже нет. Разве можно скучать в обществе такого красавчика? – улыбнулась я и кивнула.
Кивнула, чтобы серёжки из уррианского камня качнулись и брызнули синими искорками. Гигант замер на мгновение, вылупив все три глаза. Выбросил толстое бугристое щупальце, погладил меня по руке (я еле удержалась, чтобы улыбка не превратилась в гримасу отвращения).
- Пойдём? У меня самый крутой коптер в городе, прокатимся.
- Не гони, красавчик, дай девушке привыкнуть к своему счастью.
- Ладно, пять минут у тебя, самка хомо, - хмыкнул гигант и приказал телохранителю:
- Проверь её.
Андроид бесцеремонно схватил сумочку, вывалил содержимое на стол; жалобно звякнула автоматическая пудреница, раскатились разноцветные сосалки…
- Ого! – ухмыльнулся уррианин. – Да ты затейница.
И кивнул на фаллоимитатор, утыканный шипами.
- Покажешь мне?
- Хоть сейчас, милый.
Я погладила игрушку пальчиками, поднесла к губам и облизала головку; уррианин заурчал и прикрыл глаза. Андроиды пялились на меня, будто могли что-то чувствовать; тем временем я провела язычком в третий раз, снимая с предохранителя.
- Бамм!
Плазменный заряд превратил первого телохранителя в пылающий факел; я опрокинула стол на второго, возившегося с кобурой, с разворота врезала в ухо уррианину, вырубая нервный центр; перепрыгнула через диван, уходя с линии огня, выстрелила в бармена с дробовиком в трясущихся манипуляторах.
Второй андроид палил от бедра; визжали задетые пулями посетители; с грохотом лопались светильники; уррианин испускал разноцветные тучи вони. Перекатилась, снесла андроиду башку третьим зарядом и отбросила опустевший плазмоган-фаллоимитатор. Подошла к уррианину, подняла с пола погнутую в свалке вилку и воткнула с размаху в центральный глаз.
Отскочила, и вовремя – гигант затрясся и взорвался, забрызгав кафе вонючими ошмётками.
Уходя, запустила вирус с часиков; бежала, не оглядываясь на дымящееся кафе, в котором взрывались кофеварки и сгорали файлы системы видеоконтроля.
Я – никто, меня нет.
***
- Ты – никто!
Так орала наставница, когда я наивно спросила, с какой я планеты и есть ли у меня имя.
- Ты – воспитанница номер сто сорок четыре! Ещё раз задашь подобный вопрос – получишь трое суток карцера и две недели без десерта.
Я испугалась; но не сырого карцера без окон, зато с мокрицами, и не лишения ежедневного подгнившего банана. Я испугалась, что я – никто. Девочка без прошлого и, видимо, без будущего.
Я пыталась вспомнить своё имя, услышать его в пении ветра, в шелесте листвы. Безрезультатно.
Мы почти не видели снов: после шестнадцати часов занятий по рукопашному, стрельбе и боевой тантре хотелось одного – упасть в узкую койку и умереть до самой команды «Подъём!».
Лишь иногда мне снились запах мамы, сильные и ласковые руки отца; ветер, приносящий аромат неведомых цветов; закат небывалой красоты. И – чёрные хризантемы разрывов на фиолетовом небе.
Я просыпалась в слезах. Это были слёзы тоски по тому, чего никогда не было. Ведь наставница объяснила мне про самовнушение. И про то, что меня сделали в пробирке и вырастили в автоматической матке.
Я – никто.
***
Сначала перед зеркалом оттянуть веко и вонзить иглу шприца в глаз. Звучит жутко, но там практически нет нервных окончаний; дело привычки. Состав начинает действовать почти сразу, поэтому надо торопиться: второе веко – второй глаз. Узор сетчатки начинает изменяться, в глазах темнеет.
Потом – отпечатки пальцев: это вообще ерунда.
После – укол в гортань: связки станут толще или тоньше, изменится просвет, изменится голос.
Затем – наощупь смазать тело, из другого флакона втереть в волосы. Скоро я превращусь в шоколадную мулатку с чёрной шевелюрой, завитой мелким бесом.
Кожа из белой станет кофейной, родинки переползут на другие места. И только татуировка останется там же, на запястье: фиолетовая птица, летящая над цветочным полем. В интернате мне дважды срезали кожу до мяса; но татуировка всё равно проявлялась спустя несколько месяцев, прорастала. Из-за неё меня чуть не забраковали на комиссии. Хорошо, что в имперской базе идентификации не предусмотрены татуировки.
Птица – единственное, что у меня есть постоянного.
Я меняю имена и паспорта, цвет глаз и тембр голоса; она остаётся и дарит надежду.
Осталось самое трудное. Я вздыхаю. Надрываю зубами упаковку, достаю латексный кружок, проглатываю, запиваю стаканом воды. Под презерватив замаскировано средство для изменения паспорта ДНК. Наощупь добираюсь до кровати, ложусь. Теперь три часа меня будет жутко ломать.
Я стону, мечусь; простынь пропитывается болью и потом.
Мне снится фиолетовый закат.
***
- А ты секси, я уже набухаю. Покажешь сепульки?
Заурядный вирт-бар; за невысокими перегородками мастурбируют подростки. Здесь всё пропахло спермой.
Из монитора пялится зелёное чудовище, по всей харе ползают глаза. У Шефа каждый раз – новое обличье; я никогда не узнаю, как он выглядит на самом деле. И надо ли?
- Конечно, красавчик. Сейчас, только прикроемся.
Я нажимаю клавишу; закуток накрывается серым куполом. Вирт-каналы по имперскому закону не подлежат контролю: личная жизнь и всё такое.
- Ну что же, отличная работа, - Шеф переходит на деловой тон, - уррианин мёртв, теперь контрольный пакет наш, и добыча урана на астероиде… Впрочем, зачем это тебе.
- Меньше знаешь – дольше цикл, - соглашаюсь я.
- Ты не засветилась, детка, поэтому ещё одно задание на этой планете.
Я молчу. Так не принято. Одна планета – одна акция: это неписанное правило. Я думала, что вечером смоюсь отсюда, каюта на лайнере забронирована.
Шеф бормочет:
- Форс-мажор, детка. Просьба от организации, которой не принято отказывать.
- Имперцы?
- Хм. Не задавай вопросов.
Мы оба сегодня не в своей тарелке: Шеф чуть не проболтался об экономических интересах конторы, я спрашиваю лишнее. Надо собраться.
- Объект?
- Узнаю свою детку, - облегчённо выдыхает Шеф, - ты лучшая. Универсал. Никогда не забуду, как ты взяла гарем в Султанате. Ещё пяток акций – и переведу тебя в инструкторы.
Он уже обещал это. Пятнадцать акций назад. Инструмент будет использоваться, пока не сточится, не выйдет из строя. Я прекрасно понимаю: я – никто.
- Зато тебе наверняка понравится объект. По крайней мере это самец хомо.
Неужели он думает, что мне приятнее убивать представителей своего вида? Кем я выгляжу в глазах Шефа? А может, у него и глаз никаких нет? Может, он разумный газовый шар? Или вообще – компьютерная программа?
Я вздыхаю и говорю:
- Жду данные на объект.
***
- Мы держались до последнего. Второй батальон сгорел целиком, но мы держались. Сержант умер на моих руках, истёк кровью. И запах горелого мяса – всегда со мной. А потом эти суки, цугане, подорвали купол изнутри, и имперцам уже ничто не могло помешать взять планету…
Объект в этот раз несложный. На постели сидит седой мужик, с виду крепкий; но быстро напился и затянул ветеранские воспоминания; сколько я уже слышала таких.
- Понимаешь?! Это был лучший мир в Галактике.
- Да, красавчик. Ещё виски?
- Давай. Ненавижу цуган. Мы были слишком добрыми, мы пустили беженцев к себе – а они принялись выедать траву, убивать птиц. А когда…
- Держи стакан.
Я не стала класть яд в напиток – неспортивно. Объект уже с трудом смотрит на меня. Всё смотрит и смотрит.
- Ты похожа на наших женщин. На женщин Зунзуры. Они были такие. Волшебные.
Я подхожу ближе, касаюсь его бедром. Спрашиваю:
- Такие же красивые?
- Не в этом дело. Наши женщины умели летать.
Я смеюсь. Он забавный. Даже жалко убивать; я оттягиваю минуту, хоть это непрофессионально.
- Увы, я не из ваших женщин. Крыльев у меня нет.
Я поворачиваюсь спиной: у меня умопомрачительное декольте.
- Можешь потрогать и убедиться.
Он не трогает меня. Он продолжает нести бред:
- Ты не понимаешь. Не знаю, как объяснить. Никаких перьев: крылья в душе.
- Несомненно, красавчик.
- Имперцы специально подослали цуган, чтобы погубить наш мир изнутри. Зунзура теперь – пустыня. Погибли почти все. Мы, оставшиеся, разбежались по Империи, но нас загоняют и убивают.
- За что? За сопротивление?
- Нет. Мы словно корабельные крысы: забиваемся в самые тёмные норы, просто хотим выжить. Мы не нарушаем имперских законов. И умираем один за другим: попадаем под энергетический луч, тонем в бассейнах. Странные, нелепые смерти.
Седой неумело плачет.
Я подхожу, прижимаюсь грудью к его лицу, шепчу:
- Сейчас я утешу тебя, красавчик.
Он обнимает меня; руки у него сильные, ласковые, как у… Я вздрагиваю от неуместного воспоминания, поэтому не убиваю с первого раза: стилет скользит чуть в сторону. Чёрт, теряю квалификацию.
Седой падает навзничь, заливая простыни красным. Я уже забыла, какого цвета кровь у нас, хомо.
Я ещё раз поднимаю стилет. Седой смотрит на моё запястье. Хрипит:
- Доченька! Элоа!
Отступаю на шаг; сталь падает на пол и катится под кровать.
Выскакиваю из номера и бегу прочь.
***
Зелёное небо, испачканное испарениями, тошнотворно. Вялый ветер несёт вонь городских помоек и грязной реки.
Я сижу на крыше небоскрёба. Бутылка уже кончается; я глупо хихикаю, напевая:
- Элоа, Элоа, Элоа с Зунзуры.
У меня теперь есть имя, родина и отец. Зачем они мне? Тру запястье: фиолетовая птица горит, набухает, словно хочет улететь.
Вздрагиваю: браслет часов светится сигналом вызова. Экстренный канал связи.
Шеф зол:
- Что случилось, детка? Объект едва не выжил, срочно задействован резервный план.
- Он умер?!
- Конечно, это же наша работа. Пришлось расконсервировать агента, отправить под видом врача. Раненого, разумеется, не спасли. Ты провалила задание. Ты знаешь, что дальше.
Да. Я знаю, как поступают с инструментом, вышедшим из строя.
Бреду на край крыши. Слышу, как Шеф бормочет цифры кода, активируя программу самоликвидации.
- Жаль, с тобой было приятно работать. Прощай, детка.
- Я не детка. Я Элоа с планеты Зунзура.
Прыгаю. Это долго, полкилометра. От меня не останется ничего, кроме мокрого пятна.
Земля несётся навстречу, разбухает; и в последнюю секунду за спиной с шелестом разворачиваются крылья. В глазах темнеет от перегрузки; я едва уворачиваюсь от трудяги-миникоптера с пиццей на тросе.
Вонючий город исчезает.
Я лечу в закат.
Он фиолетовый.