— Словом, когда я нашел ксерокопию обеих сторон этой чертовой бумажки, то понял: Эмерсон решил живьем изжарить тебя на углях. Я выведал, на какое время назначена ваша встреча, и тоже договорился с ним о встрече, причем непосредственно перед вашей. Я признался Эмерсону, что фраза о придурке написана моей рукой. Я даже соврал ему и попытался убедить его, что ради шутки подделал твою подпись. Он на это не купился.
— И ты все это сделал ради меня?
Пол улыбнулся и пошевелил своими ручищами.
— Я хотел стать живым щитом между им и тобой. Решил принять огонь на себя. Мне-то что: пусть орет, пока не охрипнет. Чем больше он выплеснет на меня, тем меньше достанется тебе. — Он посмотрел на Джулию и со вздохом пожал плечами: — Увы, моя стратегия не сработала.
— За меня еще никто не заступался, — призналась Джулия, с благодарностью глядя на добродушного верзилу. — Я перед тобой в долгу.
— Брось. Я просто хотел оттянуть весь его дерьмовый поток на себя. Кстати, что он тебе говорил?
Джулия разглядывала кофейную чашку, делая вид, что не расслышала вопроса.
— Неужели было так скверно, что и вспоминать не хочется? — Пол задумчиво поскреб подбородок. — Но мой визит не пропал даром. На последнем семинаре Эмерсон был вполне вежлив с тобой.
— Да уж, — усмехнулась Джулия. — Зато он не дал мне ответить ни на один вопрос, сколько бы я ни тянула руку. По-моему, Криста Петерсон высказывается за всех нас.
Пола удивило, что такая мелочь вызвала у Джулии вспышку недовольства.
— Об этом можешь не беспокоиться. Криста усердствует на семинарах, потому что с ее диссертацией не все гладко. Эмерсону не нравится избранное ею направление. Он мне сам говорил.
— Как ужасно. А ей это известно?
|
|
— Пора бы догадаться, — пожимая плечами, ответил Пол. — Но кто знает? Главная цель Кристы — соблазнить Эмерсона, и тогда можно будет не беспокоиться ни о каких диссертациях. Смотреть противно.
Джулия постаралась это запомнить. Так, на всякий случай; может, в будущем пригодится.
Ей некуда было торопиться. Она наслаждалась теплом кофейни и приятным обществом Пола. Он рассказывал ей о Торонто, и Джулия все больше склонялась к мнению, что, приехав сюда, сделала неплохой выбор.
В пять часов ее желудок заурчал, как голодный кот. Джулия инстинктивно схватилась за живот, вызвав смех Пола.
— Крольчиха, ты, похоже, стесняешься всего. Даже урчания голодного желудка. Это можно исправить. Тебе нравится тайская кухня?
— Очень. В Филадельфии есть отличный тайский ресторан. Я туда часто ходила с…
Она вовремя осеклась, не произнеся имени вслух. Это был ресторан, куда она всегда ходила с ним. Интересно, они продолжают туда ходить? Сидят за ее столиком, высмеивают меню, высмеивают ее…
Пол деликатно кашлянул, возвращая Джулию в день сегодняшний. Она пробормотала извинение и полезла в рюкзак, хотя ей там ничего не было нужно.
— Не знаю, как в Филадельфии, а здесь тоже есть отличный тайский ресторан. Не так уж и далеко. Придется ножками прогуляться, но дело того стоит. Готовят там замечательно. Если у тебя нет других планов, приглашаю на обед.
Пол нервничал, и Джулия краешком глаза уловила это. Его лицо оставалось спокойным и улыбающимся. И все же он волновался, ожидая ее ответа. Носок его правого ботинка слегка постукивал по ножке столика. Этот человек был добрым от природы. Джулия подумала, что настоящая доброта никогда не обжигает, чего не скажешь о страсти.
|
|
— Приглашение принимается.
Пол улыбнулся так, словно Джулия пообещала подарить ему полмира. Он подхватил ее рюкзак и, будто пушинку, закинул себе на плечо.
— Для тебя это слишком тяжелая ноша, — сказал он, глядя ей в глаза и тщательно выбирая каждое слово. — Позволь временно избавить тебя от лишнего груза.
Джулия улыбнулась и молча пошла за ним к выходу.
* * *
Профессор Эмерсон возвращался домой с работы пешком. Идти было недалеко, хотя в ненастные дни и когда у него бывали вечерние занятия, он ездил на машине.
Шагая по тротуару, он думал о лекции, которую вскоре должен был читать в университете. Лекция будет посвящена отображению плотской страсти в «Божественной комедии» Данте. Плотская страсть, она же похоть, была грехом, о котором часто и с удовольствием думал профессор. Желания плоти и бесчисленные способы их удовлетворения настолько терзали его ум и душу, что ему пришлось поплотнее завернуться в плащ, чтобы прохожие не заметили весьма красноречивый «бугорок» на его черных дорогих брюках.
Вот тогда-то он ее и увидел. Профессор остановился, глядя на привлекательную брюнетку, что шла по другой стороне улицы.
«Джулианна — источник бед».
Похоже, ее спутник бед не боялся. А спутником был не кто иной, как Пол, который нес на своем широком плече ее «рюкзачное недоразумение». Оба смеялись и непринужденно болтали, двигаясь на опасно близком расстоянии друг от друга.
«Значит, подрядился таскать ее книжки? Конечно, Пол, всегда приятно вновь почувствовать себя подростком».
|
|
Дальнейшие наблюдения за парой выявили, что оба размахивали руками и их руки весьма часто соприкасались. Когда это случалось, мисс Митчелл тепло улыбалась своему спутнику. Из горла профессора Эмерсона раздалось глухое рычание, а его губы скривились в презрительной усмешке.
«Черт побери, что это со мною?» — подумал он.
Профессор прислонился к витрине магазина «Луи Вуиттон» и постарался взять себя в руки. Он пытался проанализировать свое поведение. Он считал себя человеком разумным и рациональным. Носил одежду, прикрывая свою наготу. Ездил на машине. За едой пользовался вилкой и ножом, повязывал салфетку. Его работа требовала интеллектуальных способностей и знаний. Он умел контролировать свои сексуальные потребности, делая это различными цивилизованными способами. Он бы никогда не позволил себе овладеть женщиной против ее воли.
Однако, глядя сейчас на мисс Митчелл и Пола, он ощутил себя животным. Грубым, примитивным зверем. Что-то подзуживало его перебежать на другую сторону улицы, оторвать Полу руки и утащить мисс Митчелл к себе в логово, а там — зацеловать ее до бесчувствия и овладеть ею.
«Да что это со мною… твою мать!»
Вспыхнувшее желание не на шутку перепугало профессора. Мало того, что его считают придурком и самовлюбленным идиотом. Оказывается, в нем живет первобытный, неистовый неандерталец, и этот троглодит заявляет права на девушку, с которой едва знаком и которая его ненавидит. В довершение ко всему, эта девушка — его аспирантка.
Ему нужно поскорее вернуться домой, лечь на диван и заставить себя глубоко дышать, пока мутная волна похоти не спадет. Потом ему понадобится более сильнодействующее средство, ибо сами собой его инстинкты не погаснут.
Профессор решительно отвернулся от беспечной парочки и поплелся домой. Через некоторое время он вытащил из кармана айфон и торопливо нажал несколько кнопок.
Сигнал вызова прозвучал трижды, и лишь тогда из айфона раздался женский голос:
— Алло.
— Привет, это я. Мы можем сегодня вечером встретиться?
* * *
В среду, прослушав очередной семинар Эмерсона, Джулия вышла из здания факультета и не успела сделать и двух шагов, как услышала знакомый голос:
— Джулия? Джулия Митчелл, это ты?
Она обернулась и тут же попала в крепкие объятия.
— Рейчел, — удивленно пробормотала она, глотая воздух.
Худенькая светловолосая девушка радостно завопила и снова ее обняла.
— Я так скучала по тебе. Мы же целую вечность не виделись! Ты что здесь делаешь?
— Рейчел, я тебе очень сочувствую. Я все знаю… про твою маму и… про все.
Подруги опять обнялись, но уже тихо, и замерли.
— Прости, я не могла приехать на похороны. Как отец? — спросила Джулия, вытирая слезы.
— Места себе не находит без нее. Да и мы все тоже. Отец взял отпуск, чтобы свыкнуться с ее смертью. Я тоже в отпуске, но мне скоро возвращаться на работу. Жизнь продолжается. А почему ты мне ничего не написала про Торонто? — с упреком спросила Рейчел.
Джулия краешком глаза заметила профессора Эмерсона. Тот только что вышел с факультета и теперь тупо смотрел на них с Рейчел.
— Я сама не знала, останусь ли здесь. Первые две недели дались мне с большим трудом.
Рейчел, девушка смышленая и восприимчивая, сразу уловила противоборствующие энергетические потоки, исходящие от ее приемного брата и подруги, но не придала им значения.
— Я уже обрадовала Габриеля обещанием приготовить ему настоящую домашнюю еду. Поехали с нами.
Радость встречи с подругой сменилась у Джулии состоянием, близким к панике.
— Рейчел, аспирантам приходится много заниматься. Уверен, у мисс Митчелл совсем другие планы на вечер, — предостерегающе кашлянув, сказал Габриель.
Джулия поймала его взгляд, не предвещавший ничего хорошего, и послушно закивала.
— Что это еще за «мисс Митчелл»?! — взвилась Рейчел. — Мы с нею дружим с давних времен. В старших классах у меня не было подруги надежней, чем Джулия. Ты что, этого не знал?
Рейчел пристально поглядела на брата, но не нашла в его глазах и следа того, что теперь он вспомнил, кто эта «мисс Митчелл».
— Конечно, вы же никогда друг друга не видели. И все равно, братец, твоя официальщина сейчас малость неуместна. Сделай мне одолжение и вытащи кол из собственной задницы. Потом вставишь.
Повернувшись к Джулии, Рейчел с удивлением заметила, что и та держится как-то странно, будто старается проглотить язык. Лицо у нее даже не покраснело, а посинело, и она раскашлялась.
— Давай встретимся завтра. Сходим куда-нибудь. Я думаю, профес… твой брат хочет провести этот вечер в узком семейном кругу. — Джулия выдавила улыбку, хотя за спиной Рейчел глаза Габриеля метали молнии.
— Очнись, Джулия! — почти крикнула Рейчел. — Профессор он там, в аудитории. А здесь он мой непутевый брат Габриель… Да что с вами обоими?
— Мисс Митчелл — моя аспирантка. Существуют правила… — С каждым словом тон Габриеля становился все холоднее и отчужденнее.
— Габриель, она моя подруга! Слышишь? И плевать я хотела на ваши правила!
Джулия сосредоточенно разглядывала носки своих кроссовок. Габриель хмуро косился на сестру.
— Может, кто-нибудь соизволит рассказать мне, что у вас тут произошло?
Не получив ответа, Рейчел скрестила руки на груди и прищурила глаза. Вспомнив слова Джулии о первых трудных неделях, она быстро сделала надлежащие выводы.
— Габриель Оуэн Эмерсон, отвечай: ты вел себя с Джулией как зловредный придурок?
Джулия прыснула в кулак. Габриель нахмурился. Оба по-прежнему молчали, но их реакция красноречиво свидетельствовала, что Рейчел попала в точку.
— Вот что, мои дорогие. Времени разбирать ваши детские ссоры у меня нет. Я предлагаю вам поцеловаться и заключить вечный мир. Я здесь всего на неделю и хочу побольше общаться с вами обоими. — Взяв подругу и брата за руку, Рейчел потащила их к профессорскому «ягуару».
Рейчел Кларк совсем не была похожа на своего приемного брата. Она работала помощницей пресс-секретаря мэра Филадельфии. Однако за звучным названием скрывалась рутинная работа. Большую часть времени Рейчел просматривала местные газеты, выискивая в них малейшее упоминание о ее боссе, или ксерокопировала пресс-релизы. В особо выдающиеся дни ей позволяли обновлять мэрский блог. У Рейчел были мелкие черты лица, гибкая девчоночья фигура, длинные прямые волосы, веснушки и серые глаза. Вдобавок она была на редкость общительным человеком, что порою изматывало ее старшего, склонного к интроверсии брата.
За весь путь домой Габриель не произнес ни слова. Его губы были плотно сжаты, а костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели. Зато Рейчел и Джулия, устроившиеся на заднем сиденье, хихикали, как школьницы, вспоминая свои давнишние проделки. Профессору вовсе не улыбалось провести вечер в компании этих девиц, но он помнил, как тяжело сестра переживает смерть матери, и не хотел усугублять ее страдания.
Машина остановилась возле роскошного высотного кондоминиума Мэньюлайф-билдинг, и трио, счастливое на две трети, переместилось из салона «ягуара» в скоростной лифт, чтобы подняться на последний этаж. На площадке было всего четыре двери.
«Ого! Представляю, какие громадные здесь квартиры», — подумала Джулия.
Прихожая профессорского пентхауса была довольно скромного размера, зато гостиная… Едва попав туда, Джулия сразу поняла, почему Габриель счел ее квартиру меньше конуры для уважающей себя собаки. В его просторных апартаментах окна были во всю стену. Из окон открывался захватывающий вид на озеро Онтарио и гордость Торонто — телебашню Си-эн. Шелковые шторы на этих гигантских окнах были льдисто-голубыми, а стены — светло-серыми. Роскошный паркет был устлан персидскими коврами.
Антикварную мебель в гостиной, похоже, основательно отреставрировали. Массивный диван и два кресла были обиты темно-коричневой кожей, даже шляпки гвоздиков обивки являлись произведением искусства. У камина стояло вольтеровское кресло — глубокое, обитое красным бархатом.
Джулия с нескрываемой завистью смотрела и на это кресло, и на диван. Как здорово было бы в дождливый день сидеть в кресле перед камином, пить чай и читать свою любимую книгу. Мечты, которым, наверное, так и суждено остаться мечтами.
Камин, однако, был газовым. Над ним, словно картина, висела здоровенная плазменная телевизионная панель. У профессора была собрана довольно большая коллекция произведений искусства. На стенах висели картины, а скульптуры и статуэтки стояли на полках и столиках. Многие вещи имели музейную ценность; например, римское стекло и греческая керамика. Джулию поразили мастерски сделанные копии известных скульптур, в том числе статуи Венеры Милосской и знаменитой композиции Бернини «Аполлон и Дафна». По мнению Джулии, у Габриеля было даже слишком много скульптур, и все — изображения обнаженных женщин.
Ее удивило полное отсутствие личных и семейных фотографий. Нельзя сказать, чтобы профессор Эмерсон не любил фотографии. У него были отличные старинные черно-белые снимки Парижа, Рима, Лондона, Флоренции, Венеции и Оксфорда, но ни одной фотографии семьи Кларк. И ни одного снимка Грейс.
В другой комнате, возле массивного стола, за которым можно было бы устраивать официальные обеды, стоял матово-черный буфет. За его стеклянными дверцами могло бы поместиться много изысканных вещей. Но он был пуст, если не считать большой хрустальной вазы и украшенного прихотливым орнаментом серебряного подноса. На подносе стояли графины с какой-то янтарной жидкостью, ведерко для льда и старомодные хрустальные бокалы. Картину довершали такие же старинные серебряные щипцы для льда и стопка белых льняных салфеток с вышитой монограммой Г. О. Э.
Если подытожить впечатления Джулии, квартира профессора Эмерсона была обставлена и оформлена с большим вкусом, отличалась безупречной чистотой и подчеркнуто мужским характером. Здесь было красиво, как в музее, но по ощущениям — очень и очень холодно. Интересно, а женщин в свое стерильное жилище он приводит? Джулия изо всех сил старалась не представлять, как он обращается с женщинами, если кто-то из них попадает в его святилище. Наверное, у него для таких целей есть специальная комната, чтобы женщины не запачкали его музейных интерьеров… Джулия провела рукой по холодному черному граниту кухонной панели и вздрогнула.
Рейчел деловито включила плиту, вымыла руки и собралась готовить.
— Габриель, а почему бы тебе не устроить для Джулии обзорную экскурсию, пока я вожусь с готовкой?
Джулия лихорадочно прижала к груди свой рюкзак, боясь положить его даже на кухонную табуретку. Габриель осторожно забрал у нее рюкзак и положил под стол. Джулия благодарно улыбнулась ему, и он, сам того не желая, улыбнулся ей.
Однако он вовсе не хотел устраивать для мисс Митчелл обзорную экскурсию по квартире. Не было и речи о том, чтобы показать ей его спальню и черно-белые фотографии, украшавшие ее стены. Но поскольку Рейчел напомнила ему об обязанностях хозяина, он, как (вынужденно) любезный хозяин, не мог отказаться. Зато он был вправе ограничить экскурсию показом комнат для гостей.
Так они оказались в его кабинете — третьей по счету гостевой комнате, превращенной им в комфортабельный кабинет и библиотеку. Все стены от пола до потолка были заняты книжными полками. Джулия с завистью взирала на профессорскую библиотеку. Почти все книги, включая и современные, были в твердых переплетах. Помимо английского и итальянского, профессор читал на французском, немецком и латыни. Кабинет, как и вся квартира, тоже имел ярко выраженный мужской характер. Те же льдисто-голубые шторы, тот же темный паркет и антикварный персидский ковер.
Габриель уперся руками в массивный дубовый письменный стол.
— Вам нравится? — спросил он, обведя жестом кабинет-библиотеку.
— Очень, — выдохнула Джулия. — Здесь так чудесно.
Она хотела было потрогать красный бархат кресла — близнеца того, что стояло возле камина. Но не решилась. Еще неизвестно, как на это отреагирует хозяин. Профессор Эмерсон не любил, когда другие трогали его вещи. А вдруг отчитает ее за то, что посмела немытыми руками касаться его мебели.
— Я очень люблю это кресло. В нем потрясающе удобно сидеть. Если хотите, можете проверить.
Джулия улыбнулась, будто ей сделали подарок, и тут же уселась, подтянула под себя ноги и свернулась калачиком, как котенок.
Габриель мог поклясться, что слышит ее мурлыканье. Взглянув на Джулию, он испытал мгновение покоя и почти счастья. Надо же, ему стало приятно, что эта девчонка устроилась в его кресле!
— Хочу вам кое-что показать, — произнес он.
Джулия вскочила с кресла и встала рядом с ним. Профессор выдвинул ящик и достал оттуда две пары белых хлопчатобумажных перчаток.
— Наденьте, — сказал он, подавая ей одну из пар. — (Джулия молча взяла перчатки и надела, стараясь подражать его движениям.) — Здесь у меня хранится одно из самых дорогих моих приобретений. Касаться их без перчаток — это святотатство.
Он открыл дверцу правой тумбы стола и извлек большую деревянную шкатулку, которую поставил на стол. У Джулии мелькнула мысль, что сейчас она увидит нечто страшное. Например, ссохшийся скальп какой-нибудь аспирантки, прогневавшей профессора.
Он открыл шкатулку и достал предмет, внешне похожий на книгу. Но это была не книга, а несколько сложенных гармошкой карманов из плотной бумаги. Каждый карман был подписан по-итальянски. Габриель пролистал карманы, пока не нашел нужный. Оттуда он осторожно извлек… Джулия затаила дыхание. Она не верила своим глазам.
— Узнаете? — горделиво улыбаясь, спросил Габриель.
— Конечно! Но ведь это… это не может быть подлинником.
Он тихо рассмеялся:
— К сожалению, нет. Для моих скромных финансовых возможностей подлинник недосягаем. Оригинальные работы были созданы в пятнадцатом веке. Это репродукции шестнадцатого века.
В руках он держал репродукцию известной иллюстрации к «Божественной комедии»: Данте и Беатриче в раю. Над их головами сияют неподвижные звезды. Сандро Боттичелли. Рисунок пером. Размер репродукции повторял размер оригинала — где-то пятнадцать на двадцать дюймов. Он тоже был сделан пером на пергаменте, завораживая обилием мелких деталей.
— Как вам удалось это достать? Я и не знала о существовании копий.
— Копии были. Эти, вероятнее всего, делал кто-то из учеников Боттичелли. Здесь полный набор. Известно, что Боттичелли нарисовал сто иллюстраций к «Божественной комедии», из которых сохранились лишь девяносто две. У меня есть все сто.
Глаза Джулии лихорадочно заблестели от волнения и восторга.
— Вы шутите?
— Ничуть, — со смехом ответил Габриель.
— Мне повезло. Когда я училась во Флоренции, Галерея Уффици устроила выставку этих иллюстраций. Восемь предоставил Ватикан. Остальные принадлежали какому-то берлинскому музею.
— Совершенно верно. Думаю, вы сумели оценить эти шедевры.
— Естественно. Но там было лишь девяносто две иллюстрации. Оставшиеся восемь я так и не видела.
— Их почти никто не видел. Но я вам покажу те самые восемь недостающих иллюстраций.
Время перестало существовать. Габриель показывал Джулии свои сокровища, а она в немом восторге взирала. Все это казалось красочным сном, пока голос Рейчел не вернул их обоих к реальности:
— Габриель, ты бы лучше угостил Джулию вином. И хватит мучить ее своим антикварных барахлом!
Услышав такое, Габриель выпучил глаза, а Джулия по-девчоночьи захихикала.
— Как вам удалось их заполучить? И почему они не в музее? — спросила она, видя, как профессор бережно возвращает иллюстрации в бумажные карманы.
Вопрос был не из приятных. Габриель поджал губы.
— Почему они не в музее? По очень простой причине: я не желаю раскрывать факт их существования. И никто не знает, что они хранятся у меня, за исключением моего адвоката, моего страхового агента, а теперь еще и вас. — Он выпятил челюсть, давая понять, что эта тема закрыта.
Джулия решила не переступать опасную черту. Однако мысли о том, как эти драгоценнейшие копии попали к профессору, продолжали будоражить ее мозг. Вероятно, они были украдены из музея и Габриель купил их на черном рынке антиквариата. Если так, он, конечно же, не будет хвастаться своими приобретениями. Джулия невольно вздрогнула, подумав, что она, в числе очень немногих, удостоилась привилегии видеть эти шедевры. И не столь важно, кто их делал: ученик Боттичелли или нет. Манера великого мастера была воспроизведена с потрясающей точностью.
— Габриель! — укоризненно позвала возникшая в дверном проеме Рейчел.
— Слушаюсь, сестрица. Что желаете выпить, мисс Митчелл? — спросил он, пока они шли на кухню, где у него имелся винный холодильный шкаф.
— Габриель, хватит ломать эту комедию! — напомнила ему Рейчел.
— Что желаете выпить… Джулианна?
Услышав свое имя, хотя «Джулия» было намного привычнее, она слегка опешила. Заметив ее реакцию, Рейчел решила не вмешиваться и полезла в шкаф, где у брата лежали кастрюли и сковородки.
— Меня устроит все, что вы предложите, проф… Габриель.
От удовольствия Джулия даже закрыла глаза. Наконец-то она могла вслух произнести его имя!
В профессорской кухне имелось нечто вроде бара с изящными высокими табуретами. Джулия уселась на один из них. Габриель достал бутылку кьянти и бесшумно поставил на барную стойку.
— Пусть прогреется до комнатной температуры, — пояснил он, ни к кому не обращаясь.
Затем он извинился и сказал, что ненадолго оставляет дам. Джулия решила, что профессор отправился переодеваться.
Рейчел выложила овощи в левую раковину двойной мойки и шепотом спросила:
— Джулия, что между вами происходит? Что за комедию ломает мой братец?
— Это ты у него спроси.
— Обязательно спрошу. Но почему он так странно себя ведет? И почему ты не расскажешь ему, кто ты на самом деле?
Вид у Джулии был такой, что она вот-вот разревется.
— Я думала, он меня вспомнит. А он так и не вспоминает. — Последние слова она произнесла совсем дрогнувшим голосом, опустив голову.
Рейчел удивили и озадачили слова подруги и весьма бурная эмоциональная реакция. Подбежав к Джулии, она порывисто обняла бедняжку:
— Не переживай. Раз я здесь, то вправлю ему мозги. Конечно, шкура у Габриеля толстая, но сердце у него есть. Я знаю. Сама это однажды видела. А теперь помоги мне вымыть овощи. Баранина уже в духовке.
Вернулся Габриель. Он действительно переоделся, хотя его домашняя одежда мало отличалась от официальной. Пощупав бутылку, он быстро откупорил ее и как-то странно улыбнулся. Он предвкушал зрелище. Однажды он уже видел, как Джулианна дегустирует вино, и сейчас жаждал повторения эротического действа. По его телу пробегали судороги нетерпения. Габриель очень жалел, что у него в квартире нет скрытых видеокамер. Они бы сейчас были весьма кстати! У него имелся превосходный цифровой фотоаппарат, но о снимках не могло быть и речи.
Он подал Джулии бутылку и насладился выражением ее лица, когда она прочла все, что было написано на этикетке. Да, мисс Митчелл, это очень редкое тосканское вино, достойное уст лишь настоящих ценителей. Налив ей совсем немного, Габриель встал и отошел, изо всех сил стараясь прогнать с лица улыбку.
Как и тогда, в ресторане, Джулия медленно покачала бокал. Подняла, рассматривая цвет под яркой галогеновой лампой. Потом закрыла глаза и вдохнула аромат, после чего ее полные, созданные для поцелуев губы приникли к кромке бокала. Замерев на пару секунд, она сделала медленный глоток. Потом еще один.
Габриель не удержался от вздоха, следя за движениями ее длинной изящной шеи.
Когда Джулия открыла глаза, Габриель стоял перед нею, слегка покачиваясь. Его синие глаза потемнели, дыхание участилось, а темно-серые брюки в одном месте выразительно оттопыривались…
— Что-то случилось? — хмурясь, спросила Джулия.
Он провел рукой по глазам:
— Ничего особенного. Устал, наверное.
Он налил им обоим почти по полному бокалу, взял свой и стал медленно и чувственно потягивать вино, внимательно следя за Джулией через хрустальные стенки бокала.
— Ответ простой: мой братец проголодался. А когда он голоден, нет зверя опаснее, — сказала Рейчел, занятая приготовлением соуса.
Она стояла спиной к ним и ничего не видела.
— Кстати, а что у нас к баранине? — нарочито бодрым голосом спросил Габриель.
Он, как коршун, следил за Джулией. Вот она поднесла бокал к своим удивительным, чувственным губам и сделала большой глоток.
— Думаю, гарнир тебе понравится, — ответила Рейчел, подходя к стойке. — Вот, посмотри. — Она открыла крышку кастрюли. — Кускус.
Услышав знакомое слово, Джулия поперхнулась вином. Белая рубашка Габриеля покрылась живописными красными пятнами. Шокированная своей неловкостью, она уронила бокал, забрызгав себя и пол. Ударившись о металлическую ножку ее табурета, хрустальный бокал разбился вдребезги.
Габриель стряхивал со своей дорогой рубашки винные капельки. И куда только делись его изысканные манеры? Не стесняясь Джулии, он вслух бормотал проклятия.
Если бы она могла, то охотно провалилась бы сквозь землю. Но это было не в ее силах. Она могла лишь грохнуться на колени и начать лихорадочно собирать осколки.
— Прекратите, — тихо потребовал Габриель.
Джулия будто не слышала его и продолжала собирать острые стеклянные крупинки. Слезы мешали ей смотреть.
— Прекратите, — подходя к ней, уже громче повторил Габриель.
Джулии удалось собрать на ладонь часть осколков, и она упрямо старалась подцепить оставшиеся. В ее ползании по полу было что-то от щенка, у которого покалечена лапа.
— Прекратите, упрямая женщина! — зарычал Габриель. — Так осколки не собирают. Так вы только руки себе располосуете.
Его голос низвергался на нее, как Божий гнев.
Не выдержав, Габриель схватил Джулию за плечи и силой поставил на ноги, подвел к мусорному ведру и заставил стряхнуть туда все осколки, а потом повел в гостевую ванную.
— Садитесь! — велел он.
Джулия послушно села на опущенную крышку унитазного сиденья. Сдерживать слезы у нее уже не хватало сил.
— Покажите ваши руки.
Обе ладони Джулии были забрызганы вином. Естественно, она порезалась до крови. В ранках блестели застрявшие осколки. Габриель покачал головой, пробормотал еще несколько ругательств, после чего открыл дверцу аптечки.
— Неужели вас не научили слушать старших? — строго спросил он.
Джулия моргала. Это был единственный способ освободить глаза от беспрестанно текущих слез.
— И делать так, как вам говорят старшие, вас тоже не научили. — Габриель посмотрел на нее и вдруг замолчал.
Он и сам не понимал, чт о заставило его умолкнуть. Спроси его потом — он вряд ли дал бы вразумительное объяснение. Он увидел сжавшуюся, плачущую девушку, нагромоздившую целую гору нелепых поступков, и почувствовал… Нет, не раздражение, не новый приступ гнева и даже не всплеск сексуального возбуждения. Он почувствовал сострадание. Ему стало стыдно, что он довел ее до слез.
Габриель наклонился и очень нежно, кончиками пальцев, стал вытирать ей слезы. Каждое его движение сопровождалось каким-то странным жужжащим звуком, вылетавшим из ее губ. И опять ее кожа показалась ему удивительно знакомой. Вытерев все слезы, он взял в свои руки ее бледное лицо, чуть запрокинул ей подбородок… и тут же занялся ее израненными ладонями.
— Спасибо, — прошептала Джулия, заметив, с какой заботой Габриель вытаскивает мелкие осколки, застрявшие в ее ладонях.
Вооружившись тонким пинцетом, он внимательно осмотрел каждую ладонь и не успокоился, пока не извлек последнюю хрустальную крупинку.
— Спасибо… Габриель.
— Не за что. — Покончив с осколками, он смочил ватный тампон йодом: — Сейчас будет жечь.
Джулия сжалась, как ребенок в ожидании укола. Габриель почувствовал: она боится не жгучего йода, а его прикосновения. Он вовсе не собирался причинять ей вред. Прошло минуты полторы, прежде чем он решился смазать йодом эти нежные, хрупкие ладошки. Все это время она сидела с широко раскрытыми глазами и по привычке кусала нижнюю губу.
— Ну вот. Так-то лучше, — угрюмо заключил Габриель, закончив дезинфекцию ее ладоней.
— Какая же я растяпа, — вздохнула Джулия. — Разбила ваш бокал. А ведь это настоящий хрусталь.
— У меня хватает бокалов. В двух шагах от моего дома есть весьма недурной посудный магазин. Там этого добра навалом.