В среду Джулия полдня сочиняла электронное послание профессору Дженнифер Лиминг, преподававшей на факультете философии. Профессор Лиминг была специалистом по Фоме Аквинскому, но всерьез интересовалась и творчеством Данте. Джулия не была с ней лично знакома, зато Пол слушал у нее курс лекций и был в восторге. Профессор Лиминг была примерно одного возраста с Габриелем, обладала чувством юмора и, в отличие от профессора Эмерсона, пользовалась громадной популярностью у студентов и аспирантов. Джулия надеялась, что эта женщина согласится стать ее руководительницей. Стараясь следовать законам университетской дипломатии, она завуалировала свою просьбу обтекаемыми фразами, изобилующими сослагательными наклонениями.
Проще всего было бы посоветоваться с Полом. Вот только как это сделать? Чего доброго, Пол решит, что Эмерсон выбросил ее со своего потока, и у них произойдет нелицеприятный разговор. Еще раз все обдумав, Джулия решила, что она уже большая девочка и может написать профессору Лиминг без чужих подсказок. Составив черновик письма, Джулия слегка его подредактировала и отправила, надеясь на быстрый и благосклонный ответ.
Вечером она проверила голосовую почту и обнаружила очередное послание Габриеля.
Джулианна, сейчас вечер среды. Мне очень недоставало вас на семинаре. Не сочтите за банальность, но семинар без вашего присутствия — что пасмурный день, когда ни проблеска солнца. Сожалею, что не сказал вам об этом раньше.
От Пола узнал, что вы болеете. Могу ли я угостить вас куриным бульоном? Мороженым? Апельсиновым соком? Все это вам могут привезти на дом, и вам не придется со мной встречаться. Пожалуйста, разрешите мне вам помочь. Я просто места себе не нахожу, сознавая, что вы сейчас лежите у себя одна и больная, а я не в силах что-либо сделать.
|
|
Одно меня утешает: что с вами все в относительном порядке и что вы в Торонто, а не в междугороднем автобусе. (Пауза — долго откашливается.)
Я помню, как целовал вас. И вы тоже целовали меня, Джулия. Я знаю: это было. Неужели вы ничего не чувствуете? Нас что-то связывает. Или связывало… до недавнего времени.
Нам обязательно нужно поговорить. Особенно теперь, когда я знаю, кто вы. Иначе как я смогу кое-что вам объяснить? Даже не кое-что… Мне нужно многое вам объяснить. Понимаете? Пожалуйста, позвоните мне. Я прошу всего лишь об одном разговоре. Думаю, вы в состоянии сделать мне такое одолжение.
От сообщения к сообщению в голосе Габриеля ощущалось все большее отчаяние. Джулия выключила телефон, одновременно выключив и свою врожденную способность к сопереживанию. Она помнила, что в письмах на университетский электронный адрес нужно соблюдать осторожность, но вовсе не собиралась этого делать. Поток его голосовых сообщений нужно прекратить. Решительно и эффективно, иначе он и дальше будет «размазывать сопли», повествуя о своих страданиях. Он думает, что она не покусится на его репутацию? Напрасно думает!
Джулия быстро составила текст электронного письма, вложив всю свою злость и боль в одно слово, которое непременно должно хорошенько ударить по нему:
Доктор Эмерсон!
Прекратите меня преследовать.
Я не желаю поддерживать с вами какие-либо контакты. Я вообще не желаю вас больше знать. Если вы не оставите меня в покое, то буду вынуждена подать на вас жалобу о сексуальном домогательстве. Если же вы осмелитесь позвонить моему отцу, я сделаю это немедленно.
|
|
Напрасно вы думали, что столь незначительное событие могло хоть как-то повлиять на мою учебу. Мне нужен не автобусный билет домой, а новый руководитель по моей теме.
С наилучшими пожеланиями,
мисс Джулия Х. Митчелл,
никчемная аспирантка,
оказывавшаяся на коленях чаще, нежели обычная шлюха.
P.S. На следующей неделе я напишу официальный отказ от гранта, выделенного мне фондом М. П. Эмерсона. Примите мои поздравления, профессор Абеляр. Никому еще не удавалось так мастерски меня унизить, как это сделали вы в то воскресное утро.
Джулия не стала перечитывать текст, а сразу же отправила. Ей стало весело, как бывает весело бунтарям, замахивающимся на все косное и лживое. Она угостила себя двумя порциями текилы и включила песню «All the Pretty Faces» рок-группы «Киллерс», поставив на полную громкость и непрерывное воспроизведение.
Это было решение, подобное тому, что приняла Бриджит Джонс.
Джулия схватила щетку для волос и, держа ее, как микрофон, стала, напевая, танцевать. В старой фланелевой пижаме с пингвинами она смотрелась смешно. Да и чувствовала она себя необычно… смелой, дерзкой, независимой.
В течение нескольких дней после ее сердитого письма профессор Эмерсон не посылал ей голосовых сообщений. Однако Джулия почему-то страстно желала получить от него хоть какое-то известие. Но он молчал. И лишь на следующей неделе, во вторник, прислал ей голосовое сообщение.
Джулианна, вы сердиты и ощущаете себя уязвленной. Мне понятно ваше состояние. Но пусть злость не руководит вашими действиями и не заставляет вас столь упрямо отказываться от того, что вы заслужили своим интеллектом и добросовестным отношением к учебе.
|
|
Из-за того, что я вел себя с вами как последний идиот, не надо отказываться от денег, лишая себя возможности слетать домой и увидеться с отцом.
Мне безмерно стыдно, что из-за моего идиотизма вы почувствовали себя униженной. Вы назвали меня Абеляром, вовсе не считая это комплиментом. Но ведь Абеляр искренне заботился об Элоизе, как я забочусь о вас. В этом смысле я схож с Абеляром. Схож и в том, о котором вы написали. Абеляр тоже причинял боль и страдания своей Элоизе. Но потом он глубоко переживал. Вы читали его письма к Элоизе? Прочтите шестое письмо. Возможно, оно изменит ваше отношение к нему… и ко мне.
Грант еще не выдавался никому, поскольку я не видел достойных кандидатов. Вы — первая. Если вы от него откажетесь, деньги просто осядут на банковском счете фонда и никому не достанутся. Я не позволю, чтобы их кто-то получил, поскольку эти деньги — ваши.
Я старался творить добро вместо зла. Но потерпел неудачу, как и во всем. Все, к чему я прикасаюсь, либо портится, либо рушится… (Долгая пауза…)
Но кое в чем я по-настоящему могу вам помочь и надеюсь, здесь вы от моей помощи не откажетесь. Я говорю о поиске другого руководителя для вашей темы. Я состою в дружеских отношениях с профессором Кэтрин Пиктон. Она уже не преподает в университете, но согласилась встретиться с вами и обсудить возможности руководства вашей темой. Это может самым благоприятным образом сказаться не только на вашей диссертации. Она просила, чтобы вы немедленно написали ей. Записывайте ее электронный адрес… В одно слово «kpicton»… «собака»… в одно слово «utoronto»… точка… доменное имя Канады.
Официально вы уже не можете уйти с моего потока — слишком поздно по времени. Но я уверен, вам этого очень хочется. Я переговорю с одной из своих коллег и спрошу у нее, не согласится ли она давать вам задания и проверять их, чтобы вы смогли успешно закончить учебу. Я подпишу все необходимые бумаги, которые от вас обязательно потребуют бюрократы из Комиссии последипломного образования. Поскольку вы не желаете меня видеть, я готов передать все необходимое через Пола. Объясните ему ситуацию.
(Прочищает горло.) Пол — хороший человек.
(Что-то бормочет…) «Audentes fortuna iuvat».
(Пауза… голос превращается в шепот.) Подозреваю, что вы хотите навсегда забыть обо мне, и от этого мне невыразимо горько и больно. Всю оставшуюся жизнь я буду проклинать себя за вторично упущенный шанс узнать вас. И мне всегда будет вас не хватать.
Но отныне я не стану докучать вам своими посланиями. (Дважды откашливается.)
До свидания, Джулианна. (Долго дышит в трубку и лишь потом отключается.)
Это сообщение ошеломило Джулию. Она сидела, раскрыв рот и уставившись на свой мобильник. Потом прослушала запись еще несколько раз. Из всех его слов она поверила лишь одной фразе: «Audentes fortuna iuvat — Судьба помогает смелым». Но это были не его собственные слова, а цитата из Вергилия.
Да, только профессор Эмерсон мог превратить покаянное голосовое сообщение в импровизированную лекцию о Пьере Абеляре. Это сразу вызвало у Джулии раздражение. Не будет она читать ни шестое, ни все остальные письма Абеляра. А вот упоминание о Кэтрин Пиктон — это уже куда интереснее.
Семидесятилетняя Кэтрин Пиктон считалась признанным специалистом по творчеству Данте. Она окончила Оксфорд, преподавала в Кембридже и Йельском университете, пока ее не переманил к себе Торонтский университет, сделав центральной фигурой на факультете итальянского языка и литературы. Профессор Пиктон отличалась неуживчивым характером и требовательностью, но ей многое прощалось за ее острый ум и блестящую эрудицию, которой она вполне могла заткнуть за пояс даже Марка Музу.[22]Если Джулия сумеет найти общий язык с этой колючей дамой, ее научная карьера может сделать стремительный скачок. Благосклонный отзыв профессора Пиктон — и перед ней откроются двери докторантуры в Оксфорде, Кембридже или Гарварде…
Джулия вдруг поняла, что Габриель сделал ей потрясающий подарок, далеко превосходящий кожаную сумку и даже грант. Он подарил ей возможность блестящей научной карьеры, уложив свой подарок в изящную коробку, красиво перевязанную ленточкой. Но так ли уж бескорыстен его подарок? Нет ли там, помимо ленточки, невидимых нитей?
«Искупительная жертва, — подумала Джулия. — Пытается загладить вину за все гадости, какие успел мне сделать».
Но если отстраниться от личности Габриеля, это был действительно сказочный подарок. Кэтрин Пиктон сейчас уже не преподавала, оставаясь почетным профессором. Люди в ее звании крайне редко становились руководителями даже докторских диссертаций. О магистерских не могло быть и речи. Габриелю пришлось пустить в ход все свое обаяние, всю дипломатию. Оставалось только гадать, какие доводы он приводил, убеждая эту непреклонную ученую даму.
«И все ради меня».
Джулия принялась оценивать свалившиеся на нее новые возможности и вдруг поймала себя на том, что думает вовсе не о своей будущей научной карьере. Ей было стыдно признаться самой себе, что сейчас ее занимает совсем другой вопрос и что этот вопрос ее пугает.
«Габриель со мной прощается?»
Джулия еще трижды прослушала его послание, и с каждым разом собственное бунтарство почему-то нравилось ей все меньше и меньше. Нужно ложиться спать, иначе у нее взорвутся мозги. Как бы ни была она зла на Габриеля, в их душах горел одинаковый огонь. Если Габриель погасит этот огонь в своей душе, то в душе Джулии он по-прежнему будет гореть, пока она не сделает то же самое. Сознательно. Понимая, что одновременно гасит и часть своей души.
Рано утром она позвонила Полу, сказав что уже вполне поправилась и хочет увидеться с ним перед семинаром Эмерсона. Она надеялась услышать, что профессор вдруг подхватил свиной грипп или по непонятной причине уехал в Англию и до конца семестра все его семинары отменяются. Увы, на сей раз боги не пожелали ей подыгрывать.
Поразмыслив на свежую голову, Джулия решила: если Габриель не найдет ей альтернативного преподавателя, она продолжит слушать его лекции и посещать его семинары. Если профессор Пиктон согласится быть ее руководительницей, пять недель до конца семестра она как-нибудь вытерпит.
Вспомнив, что она почти две недели не проверяла почту, Джулия прошла к стойке и открыла свою ячейку… Там лежал большой плотный конверт. Ни ее имени, ни обратного адреса на конверте не было. Ни букв, ни цифр. Вообще ничего.
Джулия взялась за край липкой полоски и быстро вскрыла конверт. Внутри лежал ее черный кружевной лифчик. Ее лифчик! Тот самый, по-глупому оставленный ею на сушилке.
«Каков мерзавец!»
Джулия задохнулась от злости. Ее начало трясти. Как смел он положить этот чертов лифчик в ее почтовый ящик? А если бы сейчас рядом кто-то стоял? «Он что, решил на прощание еще раз меня унизить? Или ему это кажется забавной шуткой?»
Джулия даже не заметила, что в конверте, кроме злосчастного кружевного лифчика, лежал и ее iPod, тщательно отмытый после плавания в апельсиновом соке.
— Привет, красавица! — (От неожиданности Джулия вскрикнула и даже подпрыгнула.) — Прости, Крольчиха. Совсем не хотел тебя пугать. — В добрых глазах Пола не было ничего, кроме изумления. — Решила попрыгать? Надоело, наверное, лежать? По себе знаю. Терпеть не могу грипп. А это что?
— Новая уловка рекламщиков. Конверты без имени и адреса, — соврала Джулия, поспешно запихивая конверт в свой новый рюкзак. — Ну как, подготовился к профессорскому семинару? — спросила она, выдавливая улыбку. — Наверное, сегодня будет интересно.
— Сомневаюсь. У Эмерсона опять полоса скверного настроения. Хочу тебя предостеречь: постарайся сегодня не высовываться. Эти две недели он вообще не в себе. — Пол перестал улыбаться. — Я уже видел его таким и не хочу, чтобы он сорвался. Так что не дразни его.
Джулия тряхнула волосами и усмехнулась. «Еще вопрос, кого надо предостерегать. А меня Эмерсон уже достаточно раздразнил, и ему это так просто не пройдет», — подумала она.
— Рад, что ты наконец поправилась. Я очень за тебя волновался. Осенью здесь заработать грипп — раз плюнуть. Я даже подумывал заглянуть к тебе, но потом решил не беспокоить. — Он взял ее за руку, накрыв своей ладонью ее ладошку. Когда Пол разжал пальцы, на ладони Джулии осталось лежать красивое серебряное кольцо для ключей. К нему на серебряной цепочке была прикреплена небольшая буква «П», и она сейчас раскачивалась, как маятник. — Только не говори, что не возьмешь мой подарок. И не говори, что твое старое кольцо для ключей лучше, чем это. Знаешь, в Принстоне я все время думал о тебе. И потом, когда вернулся.
У Джулии покраснели щеки.
— Почему ты думаешь, что я не возьму твой подарок? Это же от чистого сердца. Ты прав, мое кольцо для ключей давно пора выбросить. Спасибо тебе за заботу. — Она оглянулась по сторонам. Увидев, что рядом никого нет, она прижалась щекой к широкой груди Пола и обняла его. — Спасибо, Пол, — прошептала она.
Пол тоже обнял ее, поцеловал в лоб, а потом в макушку головы:
— На здоровье, Крольчиха.
Никто из них не видел весьма раздраженного специалиста по Данте, только что проверявшего, дошел ли по назначению конверт из плотной бумаги, который он опустил вчера. Увидев обнимающуюся и шепчущуюся парочку, он застыл на месте.
«Что, наверстываешь упущенное, трахатель ангелов?»
— Страшно, когда твою доброту швыряют тебе в лицо, как ком грязи, — вырвалось у Джулии.
— Неужели с тобой так было? — спросил Пол, даже не подозревая, что у него за спиной стоит дракон и молча исторгает пламя из ноздрей. Джулия промолчала и лишь крепче обняла его. — Кто, Крольчиха? Скажи мне, и я с ним поговорю. Или с ней. — Он снова поцеловал ее в макушку, наслаждаясь удивительным запахом ее волос. — Крольчих никому не позволено обижать. Особенно таких. Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Слышишь? Если нужна помощь, говори без стеснения. Ты меня слышишь?
— Слышу, — вздохнув, ответила Джулия.
Пламя синеглазого дракона не действовало на «трахателя кроликов», и ему не оставалось ничего иного, как столь же тихо удалиться.
— Спасибо тебе, Пол, — сказала Джулия, высвобождаясь из его объятий. — И за подарок, и… вообще за все.
Пол подумал, что, если бы ему пришлось выбирать между званием профессора и возможностью постоянно видеть эту улыбку, он выбрал бы улыбку.
Вскоре они были в аудитории. Джулия старалась не смотреть в сторону кафедры, где, листая свои записи, уже стоял Габриель. Полу удалось ее рассмешить, и сейчас она, продолжая смеяться его шутке, шла к заднему ряду. Пол слегка обнимал ее за талию. Габриель, естественно, все это видел. Его пальцы вцепились в кафедру и побелели от напряжения.
«Убери руки с ее спины, трахатель кроликов!»
Профессор с нескрываемой враждебностью смотрел на своего ассистента, пока вдруг не заметил, что Джулия пришла не с коричневой сумкой, а с рюкзаком. Но не с тем, жалким и рваным, а с новехоньким. Похоже, чтобы наказать его.
«А может, Рейчел рассказала ей, что сумка от меня?»
Ему захотелось хоть чем-то привлечь ее внимание. Он стал поправлять галстук. Тот самый, что был на нем в итальянском ресторанчике. Галстук в черную полоску он выбросил. Джулия не то чтобы его не замечала; она просто не желала смотреть в его сторону. Она перешептывалась с Полом, хихикала. Ее конский хвост красиво вздрагивал. Бледные щеки обрели легкий румянец, а ее рот… Джулия сейчас была даже красивее, чем прежде.
Габриель решился еще на один шаг самоунижения. Улыбнувшись ей, он сказал:
— Мисс Митчелл, мне необходимо поговорить с вами после семинара, — с улыбкой глядя на нее, произнес Габриель, а затем уставился на свои сверкающие ботинки.
Она ответила не сразу. Габриель уже думал, что она вообще не ответит, и собирался начинать семинар, как из дальнего угла аудитории послышался негромкий, но решительный голос Джулии:
— Мне очень жаль, профессор, но сразу после семинара у меня важная встреча, которую я никак не могу отложить. — Сказав это, Джулия подмигнула Полу.
Габриель медленно повернулся в ее сторону. Десять аспирантов и аспиранток в унисон глотнули воздух и заерзали на стульях. Все понимали: сейчас может последовать взрыв и осколки профессорского гнева могут задеть любого. Джулия дразнила профессора Эмерсона, и он это знал. Дразнила всем: тоном голоса, тем, что сидела, почти касаясь плечом аспиранта Норриса. Даже прядь волос, небрежно отброшенных назад, воспринималась как провокационный жест.
Габриель забыл о семинаре. Он любовался изгибом ее шеи, нежной кожей. Его ноздри улавливали аромат ванили, или этот аромат подбрасывала ему память. Ему хотелось ей что-то сказать. Но что? Заставить ее явиться к нему в кабинет он не мог. Если сейчас он сорвется, то еще сильнее отдалит Джулию от себя, чего никак нельзя допускать.
— Конечно, мисс Митчелл. Важные встречи не стоит откладывать, — сказал он, часто моргая. — В таком случае сообщите мне по электронной почте, когда у вас будет время побеседовать. — Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кособокой, словно одна сторона лица была у него парализована.
Джулия смотрела на профессора Эмерсона. Нет, она не покраснела и не сжалась, как прежде. Ее взгляд был пустым. Отсутствующим.
Такого с нею еще не было. Этот отсутствующий взгляд откровенно испугал Габриеля. «Я пытаюсь быть с нею любезным и учтивым, а она смотрит так, как будто меня нет. Неужели ее удивляет, что я умею быть сердечным, умею сдерживать свой взрывной характер?»
Пол незаметно коснулся руки Джулии. Джулия вопросительно взглянула на него. Пол покачал головой, показав глазами на кафедру. Этот жест вывел Джулию из транса.
— Хорошо, профессор. Я вам напишу.
Чтобы не усугублять ситуацию, Джулия, как добросовестная школьница, раскрыла тетрадь и даже вывела дату семинара.
Габриелю было не остановить лихорадочный поток мыслей. Если сегодня ему не удастся поговорить с Джулией, опять потянутся мучительные дни, а то и недели. Ему столько не выдержать. Их разрыв съедал его изнутри. Объяснения должны происходить своевременно, иначе теряется импульс, и слова, которые так были нужны вчера, послезавтра вызовут лишь усмешку. Он должен что-то сделать. Найти способ поговорить с нею сегодня же. Немедленно.
— Хм, сегодня я решил вместо семинара… прочесть вам лекцию. В ней я рассмотрю отношения между Данте и Беатриче. В частности, тот аспект их отношений, когда Данте во второй раз встретил Беатриче и она отвергла его. — (Джулия закусила губу и с ужасом посмотрела на него.) — Возможно, тема моей лекции всех вас удивит, — примирительным тоном продолжал он, — но у меня нет иного выбора. Сомневаюсь, что в дальнейшем у меня появится время, чтобы рассмотреть аспект, который очень важен… я бы даже сказал, чрезвычайно важен для понимания всех смысловых пластов «Божественной комедии». — Габриель мельком взглянул на Джулию и тут же опустил глаза, уткнувшись в свои записи. Разумеется, никакие записи ему были сейчас не нужны.
У Джулии заколотилось сердце. «Только не это. Он не посмеет…»
Габриель сделал глубокий вдох и начал:
— Беатриче для Данте — средоточие всех качеств, которыми обладает идеальная женщина. Она идеал женственности и целомудрия. Беатриче наделена красотой, умом и обаянием. Нет такой добродетельной черты характера, которая не присутствовала бы у Беатриче. Их первая, внезапная встреча происходит, когда они оба еще очень молоды. Я бы сказал, даже слишком молоды для каких-либо отношений. И, чтобы не опошлить их любовь, не превратить их отношения во что-то заурядное и обыденное, Данте решает любить Беатриче на расстоянии, выказывая уважение к ее нежному возрасту. Проходит время, и он снова встречает Беатриче. Она выросла, повзрослела, превратилась в молодую женщину. Ее красота, обаяние и ум стали еще заметнее. Чувства самого Данте тоже стали намного сильнее, хотя к этому времени он уже женат на другой женщине. Свою любовь к Беатриче он выражает через поэзию. Он пишет сонеты, посвящая их Беатриче. Попутно замечу, что своей жене он не посвятил ни одного сонета. Данте практически не знает Беатриче. Они почти не видятся. Но Данте продолжает любить ее на расстоянии. В двадцать четыре года Беатриче умирает, но он все так же воспевает ее в стихах и посвящает ей сонеты. Как известно, в «Божественной комедии» Беатриче помогает убедить Вергилия в необходимости сопровождать Данте в его странствиях по всем кругам Ада. Сама она пребывает в Раю и потому лишена возможности спуститься в Ад и спасти Данте. Но как только Вергилий благополучно выводит Данте из Ада, Беатриче присоединяется к нему и ведет через Чистилище в Рай. В своей сегодняшней лекции я хочу попытаться ответить на вопрос: где находилась Беатриче в период между двумя ее встречами с Данте и что она делала? Данте ждал ее год за годом. Она знала, где он живет. Она была знакома с его семьей и находилась в дружеских отношениях с его родными. Если Данте был ей небезразличен, почему она не попыталась встретиться с ним? Почему хотя бы не написала ему? Думаю, ответ очевиден: их отношения были совершенно односторонними. Данте думал и тосковал о Беатриче, чего нельзя сказать о ней.
Джулия едва не свалилась со стула.
Все аспиранты усердно строчили в тетрадях, хотя Пол, Джулия и Криста, знакомые с творчеством Данте, находили мало нового в словах профессора Эмерсона. Зато их весьма удивил последний абзац, не имевший никакого отношения к Данте Алигьери и Беатриче Портинари.
Габриель сделал паузу, задержавшись глазами на Джулии, затем перевел взгляд на Кристу и кокетливо улыбнулся. Джулия вспыхнула. Конечно же, он делал это нарочно: сначала посмотрел на нее, а потом перенес центр своего внимания на Кристу — этого Голлума женского рода. Намек на то, что даже Беатриче можно найти замену?
«Прекрасно. Если ему захотелось поиграть в ревность, я сейчас тоже включусь в игру».
Она принялась постукивать ручкой по тетради. Громче, еще громче. Габриель прекратил говорить и быстро определил источник шума. Тогда Джулия другой рукой стиснула руку Пола. Пол тут же повернулся к ней, улыбаясь во весь рот. Джулия тоже улыбнулась, хлопая ресницами, открыла рот и ответила самой прекрасной и обаятельной улыбкой, на какую была способна в этот момент.
Со стороны кафедры донесся кашель, больше напоминающий стон. Пол тут же отвернулся от Джулии, устремив глаза на крайне сердитое лицо профессора Эмерсона. Чтобы его не дразнить, Пол дипломатично убрал свою руку.
Довольно усмехаясь, Габриель продолжал свою странную лекцию. Он пока еще владел собой и потому не запинался. Произнеся пару абзацев, состоявших из общих фраз, Габриель начал писать на доске… Аспиранты недоуменно переглядывались, читая написанное убористым профессорским почерком:
В реальной жизни Беатриче, наоборот, была только рада оставить Данте в Аду, поскольку ей надоело выполнять свое обещание.
Джулия была последней, кто увидел то, что написал на доске профессор Эмерсон, поскольку все еще злилась на него. Когда она наконец подняла голову, Габриель стоял, скрестив руки, и явно наслаждался произведенным эффектом. Возможно, Джулия и смолчала бы, если бы не его отвратительная ухмылка… Пусть ее завтра же с треском выгонят, но она сотрет эту ухмылку с профессорской физиономии. Немедленно.
Она подняла руку и, получив разрешение говорить, встала:
— Ваше утверждение, профессор, слишком пренебрежительно и имеет корыстную цель оправдать только одну сторону — Данте.
— Ты что, с ума сошла? — шепнул встревоженный Пол, стискивая ей пальцы.
Джулия отмахнулась и продолжила:
— Почему вы всю вину сваливаете на Беатриче? Она жертва обстоятельств. Когда Данте ее встретил, ей не было и восемнадцати. Они никак не могли оставаться вместе, если только Данте не был склонен к педофилии. Неужели, профессор, вы рискнете утверждать, что Данте — педофил?
Одна из аспиранток прыснула со смеху.
— Ни в коем случае! — огрызнулся Габриель. — Данте искренне любил Беатриче, и разлука ничуть не уменьшила его любовь к ней. Если бы у нее хватило смелости спросить его, он бы сказал ей об этом. Ясно и без обиняков.
— Что-то плохо верится, — сощурилась Джулия и наклонила голову набок. — Неизвестно, был ли Данте склонен к плотским утехам, когда впервые встретил Беатриче, но в его дальнейшей жизни телесные наслаждения стали занимать весьма существенное место. Он просто не мог общаться с женщинами по-иному. По вечерам, особенно в пятницу и субботу, он не сидел у себя дома, ожидая Беатриче. А любить на расстоянии — это проще простого.
Лицо Габриеля стало почти багровым. Он расцепил руки и сделал шаг в направлении стола, за которым сидели Джулия и Пол. Напрасно Пол поднимал руку, намереваясь отвлечь его вопросом. Габриель не обращал внимания. Он сделал еще шаг.
— Как-никак, Данте — мужчина и нуждается… в общении, — сказал он, переходя на настоящее время. — Если облечь это в более красивую форму, те женщины были для него всего лишь полезными подругами. Его тяга к Беатриче ничуть не ослабела. Просто он отчаялся ждать. Для него становилось все очевиднее, что он уже никогда ее не увидит. И здесь вся вина лежит на ней.
Джулия мило улыбнулась, готовясь всадить новый словесный кинжал:
— Более чем странная тяга. Мне думается, у Беатриче это должно было вызывать только ненависть. И какую пользу, профессор, приносили Данте эти подруги? Правильнее было бы назвать их обыкновенными самками, подверженными такой же плотской страсти. Эти женщины не помогали Данте стать ни лучше, ни счастливее. Они лишь растормаживали в нем похоть, делая зависимым от низменных наслаждений. — У Габриеля перекосило лицо, однако Джулия не боялась его реакции и продолжала: — Общеизвестно, что женщины, выбираемые Данте на одну ночь, не отличались ни манерами, ни умом. История даже не сохранила их имен, что тоже неудивительно: ведь он выбирал себе подружек на мясном рынке. Утолив голод плоти, он попросту выпроваживал их, забывая об их существовании. Вы не находите, что это плохо стыкуется с его «тягой» к Беатриче? Я уж не говорю о том, что у Данте есть любовница по имени Полина.
Десять пар аспирантских глаз застыли на Джулии. Ее лицо было красным, а голос прерывался от волнения.
— Я… я нашла эти сведения у одной исследовательницы из Филадельфии. Если в дальнейшем Беатриче разочаровалась в Данте и отвергла его, ее можно понять и полностью оправдать. Мы привыкли преклоняться перед Данте, но как-то забываем, что в человеке талант может великолепно уживаться с самыми гнусными пороками. И Данте — не хрестоматийный, не увитый лавровым венком — был зацикленным на себе, жестоким, надменным распутником, обращавшимся с женщинами как с игрушками.
Пол и Криста сидели с раскрытыми ртами, не понимая, что же, черт побери, происходит на семинаре. Они впервые слышали и о какой-то исследовательнице творчества Данте из Филадельфии, и о любовнице Данте по имени Полина. Оба про себя решили, что надо обязательно порыться в библиотеке.
Габриель бросил взгляд в дальний угол аудитории:
— Я кое-что знаю об упомянутой вами женщине. Она вовсе не из Филадельфии, а из захолустного городишки в штате Пенсильвания. И она не представляет себе, о чем говорит, а потому не имеет права судить.
Щеки Джулии пылали.
— То, где живет эта женщина, не умаляет степени доверия к ее сведениям. Кстати, Данте и его семья тоже родом из захолустья, только итальянского. И Данте очень не любил говорить об этом.
Плечи Габриеля вздрогнули, но он совладал с собой:
— Я бы не решился назвать Флоренцию четырнадцатого века захолустьем. Что же касается упомянутой вами любовницы Данте, повторю еще раз: это беспочвенный вымысел. Подделка, выданная за научные сведения. Скажу больше: голова этой дамы забита всякой чепухой.
— Хорошо, профессор. В таком случае приведите контрдоводы, разбивающие ее утверждения. До сих пор мы слышали лишь ваши язвительные замечания в ее адрес.
Пол стиснул ей пальцы и едва слышно прошептал:
— Перестань. Слышишь? Доиграешься.
Лицо Габриеля вновь побагровело.
— Если бы эта женщина захотела узнать о том, какие чувства Данте испытывал к Беатриче, то знала бы, где искать ответ. Она бы не отважилась рассуждать о вещах, о которых не имеет ни малейшего понятия. Да еще и выставлять и Данте, и себя на публичное осмеяние.