— Не бросайте меня. — Его глаза приоткрылись и с мольбой посмотрели на нее. — Прошу вас. Джулианна.
Он знал, кто она, и все равно хотел, чтобы она осталась. Он не мог без нее.
Джулия снова села на кровать.
— Я никуда не уйду. Но вам обязательно нужно заснуть. Спите. Вокруг вас много света. Очень много света.
Габриель улыбнулся, вздохнул и отпустил ее руку. Джулия осторожно провела пальцем по его бровям. Габриель не шевельнулся и не открыл глаза. Тогда она стала нежно гладить ему брови. Когда-то очень давно, когда Джулия была совсем маленькой и не могла уснуть, мать вот так же гладила ей брови. Это было очень давно, а потом мать променяла свою дочь на попытку сделать карьеру и, наконец, на бутылку.
Габриель продолжал улыбаться. Осмелев, Джулия подняла руку выше, пытаясь пальцами расчесать его спутанные волосы. Ей вспомнился день, проведенный в старом крестьянском доме. Это было в Тоскане. Местный парень повел ее гулять по полям. Там росли высокие травы. Джулия шла, касаясь пальцами их пушистых метелок. Волосы Габриеля были совсем легкими и такими же мягкими, как певучие итальянские травы.
«Видит ли сейчас Грейс, как я сижу и глажу ее сына по волосам? Может, она сама когда-то вот так же сидела и смотрела на него спящего. Любовалась правильными чертами его лица. Гладила волосы, ямочки на щеках, подбородок. Только тогда у него на подбородке еще не росла щетина».
Вряд ли эта ночь повторится. И еще неизвестно, кем он проснется: нежным рыцарем или злобным драконом, готовым откусить ей руку и впиться в горло.
Откуда эти невообразимые перепады в его настроении? Неужели все действительно тянется из детства? Неужели вся забота и любовь Грейс оказались бессильны исцелить раны, нанесенные ему собственной матерью? Или к детским ранам добавились другие, о которых Грейс даже не подозревала? И почему он так упорно называет себя паршивой овцой в семье Кларк?
|
|
Если спросить его напрямую… Нет. Дракона она уже видела, начиная с самого первого семинара.
Она поцеловала себе два пальца и осторожно поднесла к его губам.
— Ti amo, Dante. Eccomi Beatrice. Я люблю тебя, Данте. Я здесь, твоя Беатриче.
И вдруг ожил телефон на ночном столике. Звонок был громкий, требовательный. Джулия испугалось, что Габриель может проснуться, и схватила трубку.
— Алло?
— Я что, ошиблась номером? Куда я попала? — спросил хрипловатый женский голос.
— Это квартира Габриеля Эмерсона. Кто звонит?
— Полина. Позовите Габриеля.
Сердце Джулии замерло, а затем начало колотиться. Она встала и ушла с трубкой в коридор, плотно закрыв дверь.
— Простите, он сейчас не может подойти. Что-нибудь срочное?
— Что значит «не может подойти»? Скажите ему, что звонит Полина. Я хочу с ним поговорить.
— Он… не в состоянии разговаривать.
— Не в состоянии? Слушай, ты, шлюшка. Быстро буди Габриеля и отдай ему трубку. Я звоню из…
— Он сейчас не может с вами говорить. Пожалуйста, позвоните завтра.
Не слушая потока бранных слов, вылетавших из трубки, Джулия оборвала разговор. Опасаясь, что Полина может позвонить снова, она выключила телефон.
Джулия досадовала, что забыла посмотреть, откуда шел звонок. Включать телефон снова ей не хотелось. Это было почти то же самое, что залезть в чужую записную книжку. Не столь уж важно, где живет эта Полина. Судя по манере разговора, их отношения начались не вчера и она считает, что вправе предъявлять на него права. Ответ Джулии, конечно же, ее взбесил. Завтра она позвонит снова, устроит ему скандал или… скажет, что больше знать его не желает.
|
|
«Ну почему мне не позволяют даже просто посидеть рядом с ним и погладить его волосы? Неужели я действительно притягиваю к себе несчастья?»
Джулия зашла в гостевую ванную, сняла со своей головы полотенце и повесила сушиться. Она вернулась в спальню, положила злополучный телефон на место и собралась отправиться в гостевую комнату.
Неожиданно два синих глаза широко открылись и уставились на нее.
— Беатриче, — прошептал он, протягивая руку.
Джулия вздрогнула.
— Беатриче, — опять прошептал он. — Наконец-то.
— Габриель, — выдохнула она, отчаянно сопротивляясь подступающим слезам.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Его глаза закрылись, но всего на мгновение. Лицо постепенно осветилось ласковой улыбкой. Глаза сделались нежными и очень теплыми.
— Ты нашла меня.
Джулия кусала щеку изнутри, чтобы не разреветься от этих слов и звука его голоса. Она помнила этот голос. Как давно ей хотелось снова его услышать. Как давно она ждала возвращения своего Габриеля.
— Беатриче. — Он порывисто схватил ее за руку и привлек к себе. Потом обнял, уложил рядом с собой. Ее голова оказалась у него на груди. — Я думал, ты меня забыла.
— Никогда, — прошептала она, больше не в силах противиться слезам. — Я каждый день думала о тебе.
— Не плачь. Ты ведь нашла меня.
Габриель закрыл глаза. Джулия не могла остановиться. Она старалась плакать потише, чтобы не тревожить его своими рыданиями. Слезы ручейками струились по ее бледным щекам и стекали прямо на дракона, терзавшего красное сердце.
|
|
Ее Габриель наконец-то вспомнил ее! Ее Габриель вернулся!
— Беатриче. — Он обнял ее за талию и наклонился к волосам, все еще влажным после душа. — Не плачь. — Он поцеловал ее в лоб. Потом еще раз и еще.
— Как я скучала по тебе, — шептала она, прижимаясь губами к чешуйчатому хвосту вытатуированного дракона.
— Но теперь ты меня нашла. Я должен был тебя дождаться. Я люблю тебя.
Джулия не могла успокоиться. Она плакала все сильнее, цепляясь за Габриеля, словно утопленница, спасенная им. Забыв про страшного дракона, она целовала ему грудь и осторожно гладила живот.
Его руки скользнули под тонкую ткань футболки и замерли возле ее поясницы. Кажется, его снова тянуло заснуть.
— Я люблю тебя, Габриель. И как же это больно… тебя любить.
Она приложила руку туда, где ровно билось его сердце. Ей не хватало своих слов. И тогда она стала повторять слова сонета Данте, немного изменив их:
О, столько лет мной Бог любви владел!
Любовь меня к смиренью приучала,
И если был Амор жесток сначала,
Быть сладостным он ныне захотел.
Пусть духи покидали мой предел
И пусть душа во мне ослабевала,
Она порою радость излучала,
Но взор мой мерк и жизни блеск слабел.
Амора власть усилилась во мне.
Царил он в сердце, духов возбуждая,
И духи, покидая,
Тебя, мой Габриель, прославили во мне.
Вот предо мною взор, исполненный сиянья
И твоего смиренного очарованья. [15]
Когда ее слезы высохли, Джулия осторожно поцеловала Габриеля и заснула, защищенная руками своего любимого.
* * *
Она проснулась в восьмом часу утра. Габриель спал, похрапывая. Он лежал в прежней позе. Значит, все эти часы удивительного сна он держал ее в своих объятиях. Так сказочно она спала только однажды. В старом яблоневом саду. Но тогда ее ждало горькое пробуждение. Сегодня ее ждет совсем другое. Габриель ее вспомнил!
Джулии не хотелось двигаться. Не хотелось, чтобы их разделял хотя бы дюйм. Лежать в его объятиях. Лежать, представляя, что они никогда не разлучались.
«Он меня узнал. Он любит меня. Наконец… свершилось».
Джулия не была избалована любовью. Пожалуй, только Грейс и Рейчел любили ее, но любовь женщины, заменившей ей мать, и любовь подруги — это совсем иное. Отец? Он больше любил свою пожарную команду. Правда, ей говорили о любви. Родная мать, когда напивалась, начинала орать, что любит дочь, а та это не ценит. Он тоже что-то мямлил о любви. Подобные слова никогда не трогали ее сердце, а разум отвергал их за фальшь. Но Габриелю она поверила.
Это было ее первое настоящее утро. Утро, когда она проснулась любимой. Джулия улыбнулась во весь рот, настолько широко, что ее челюсти могли не выдержать и треснуть. Она прильнула губами к его лицу и немного потерлась щекой о его щетину на подбородке. Габриель слегка застонал и даже сжал пальцы, но его ровное дыхание подсказывало, что он спит, и спит очень крепко.
Джулия хорошо знала, в каком состоянии просыпается человек, изрядно напившийся накануне. Скорее всего, он проснется с сильной головной болью и далеко не в радужном настроении. Если разбудить его сейчас, все это лишь усугубится. Нет, пусть уж спит, пока не проснется сам. Ночью Габриель не позволил себе ничего, кроме сонного флирта. Таких пьяных она не боялась. Было бы куда страшнее, если бы выпитое растормозило в нем иной, очень опасный пласт.
Джулия почти час лежала, наслаждаясь его запахом и тем, что ее Габриель здесь, рядом. Она осторожно гладила ему грудь, мысленно усмехаясь, что при этом гладит и дракона. Пожалуй, это была вторая удивительная ночь в ее жизни.
Ее душа и сердце ликовали. Но у ее организма имелись и другие, вполне прозаические потребности, и, когда их голос сделался невыносимо требовательным, Джулия осторожно выбралась из-под руки любимого и отправилась в хозяйскую ванную. Раздумывая над тем, чем же мог пахнуть кашемировый свитер, она обвела глазами полки, а затем увидела на белом шкафчике большой флакон одеколона «Арамис». Она открыла пробку, принюхалась. Тогда, в саду, Габриель пах совсем по-другому. Тот его запах был более природным, более необузданным. Ничего, она привыкнет к новому запаху ее Габриеля.
«Это новый запах моего Габриеля. Моего Габриеля».
Джулия почистила зубы, наспех завязала волосы в узел и пошла на кухню, надеясь разыскать там что-то вроде аптечной резинки.
Стиральный агрегат давно справился со стиркой и сам отключился. Джулия переложила влажное белье в сушилку. Домой она сможет вернуться не раньше чем высохнут ее вещи. Впрочем, зачем ей торопиться? Ведь он знает, кто она!
И тут совсем некстати она вспомнила о Полине. Потом о четырех буквах на вытатуированном сердце. Нет, Полина ей не соперница. Полина могла находиться в его жизни до тех пор, пока он не нашел свою Беатриче. Джулия не сомневалась, что теперь он забудет Полину.
Следом явились еще две тревожные мысли: «А как быть с тем, что он мой профессор? И вдруг он не просто любитель выпить, а настоящий алкоголик?»
Еще в детстве, наблюдая пьяные материнские выкрутасы, Джулия пообещала себе, что никогда не свяжет жизнь с алкоголиком. Разум советовал ей внимательно понаблюдать за Габриелем. Джулия тут же отбросила все доводы здравого смысла. Возможно, до сих пор он пил только потому, что рядом не было ее. А теперь он будет пить… ее любовь.
Ей вспомнились строки шекспировского сонета, который она тоже немного переделала на свой лад: «Ничто мешать не вправе соединенью двух сердец». Человек не рождается наделенным букетом пороков. Джулия не сомневалась: пороки Габриеля проистекали от одиночество и отчаяния. Одиночество сделало его темным ангелом. Ее любовь сделает его ангелом света. Вдвоем они одолеют любую тьму. Вместе они намного сильнее и крепче, чем поодиночке.
Думая об этом, Джулия обследовала содержимое шкафов, полок и выдвижных ящиков его идеально оборудованной кухни. Конечно, с похмелья Габриелю вряд ли захочется есть. Ее собственная мать в такие моменты вообще на еду не смотрела, а говорила, что ей надо «поправить голову». Джулия могла похвастаться (хотя тут нечем хвастать), что уже в восемь лет умела готовить любимую материнскую смесь «морской бриз», которой та «поправляла» свою раскалывающуюся голову.
Себе Джулия соорудила яичницу с беконом и чашку ароматного капучино. Подкрепившись, она стала придумывать, чем бы угостить Габриеля. Скорее всего, ему тоже понадобится «поправить голову». Тогда она приготовит ему изумительный, по ее мнению, коктейль, рецепт которого она когда-то нашла в журнале и записала (на всякий случай). Учитывая, что виски в жилище Габриеля может быть только самого высокого качества, коктейль должен получиться на славу.
Джулия проверила, так ли это, и запомнила, что где стоит, чтобы потом не тратить лишнего времени. Она не любила готовить, но перспектива угостить любимого преобразила ее. Джулия, как настоящая домохозяйка, стала ломать голову, чем же все-таки побаловать Габриеля, если ему захочется есть. Кофе — это само собой. Но кофе не еда. Перебрав все варианты, она остановилась на овощном салате. Легкая пища как нельзя лучше подходит для желудка, который накануне подвергся сильному отравлению.
Джулия обследовала холодильник. Может, нарезать овощи заранее? Нет, тогда они потеряют свежесть. Она приготовит салат в его присутствии, пока он глотает коктейль. А вот тарелку, бокалы, ножи, вилки и ложки она достанет заранее и красиво разложит. Джулия вытащила льняную салфетку. Как-то она набрела на сайт для домохозяек, где увидела, что салфетки можно складывать не только простым конвертиком. Одна женщина даже ухитрилась превратить салфетку в павлина. Нужно будет порыться в закладках; кажется, у нее осталась ссылка на этот сайт.
Из кухни Джулия храбро отправилась в кабинет Габриеля, села за его письменный стол, взяла белый квадратик бумаги для заметок, хозяйскую перьевую авторучку и написала:
Октябрь 2009 г.
Дорогой Габриель!
Я уже оставила надежду, пока вчера ночью ты не заглянул в мои глаза и наконец не увидел меня.
Apparuit iam beatitudo vestra.
Ныне явлено блаженство ваше.
Твоя Беатриче
Записку Джулия прислонила к винному бокалу, куда она налила ему апельсиновый сок. Но, не желая его будить раньше времени, убрала поднос с коктейлем и всем остальным в большой полупустой холодильник. Затем прислонилась к двери и удовлетворенно вздохнула.
Тук. Тук. Тук.
Ее домашние хлопоты неожиданно прервал стук во входную дверь.
«Черт! Кто бы это мог быть?» — подумала она.
Что же теперь делать? Ждать, когда Полина откроет дверь своими ключами? Броситься в спальню и спрятать голову у Габриеля на груди? Джулия замерла на минуту, но потом любопытство пересилило страх, и она на цыпочках подошла к входной двери.
«Боги всех воссоединенных душ и сердец! Я целых шесть лет ждала этого благословенного момента. Умоляю вас, не дайте разрушиться нашему счастью. Сделайте так, чтобы бывшая любовница моего Габриеля ушла и больше никогда не вторгалась в нашу жизнь».
Джулия глубоко вдохнула и заглянула в глазок. Площадка была пуста. Краешком глаза она увидела, что на полу что-то лежит. Она приоткрыла дверь… совсем щелочку. Протянула руку и облегченно вздохнула. Это был всего-навсего субботний выпуск газеты «Глоб энд мейл».
Улыбаясь и благодаря богов, что не позволили коварной Полине разрушить едва обретенное счастье, Джулия подхватила газету и быстро заперла дверь. Улыбка не покидала ее, пока она шла на кухню. Улыбаясь, она налила себе бокал апельсинового сока. Улыбаясь, прошла в гостиную и уютно устроилась в кресле у камина, положив босые ноги на оттоманку. Жизнь была прекрасна. Даже слишком прекрасна.
Джулия вспоминала свой первый приход в святилище Габриеля. Тогда она лишь мечтала сидеть в этом кресле. Скажи ей кто-нибудь, что через полмесяца она снова окажется здесь и осуществит свою мечту, она только посмеялась бы. Может, это Грейс помогает ей с небес?
Ей никуда не надо спешить. Она может спокойно сидеть, попивая сок и листая газету. А еще ей не помешает немного музыки. Радостное настроение требовало чего-то иного, более бодрого и веселого, чем «Кроличьи песни». Например, кубинского альбома «Buena Vista Social Club».
Она слушала «Pueblo Nuevo», просматривая в газете раздел искусства. Королевский музей провинции Онтарио сообщал об открытии выставки шедевров флорентийской живописи, доставленных в Торонто из Галереи Уффици. Надо попросить Габриеля, чтобы сводил ее туда. На свидание.
В старших классах школы она не ходила на свидания. Учась в Университете Святого Иосифа, крайне редко участвовала в студенческих сборищах. Над нею посмеивались и говорили, что это время пройдет и ей нечего будет вспомнить. Ей будет что вспомнить. Они с Габриелем наверстают эти шесть упущенных лет.
Трубач заиграл первые такты старой-престарой песни «Stormy Weather». Джулии она очень нравилась. Вскочив с кресла, она принялась танцевать с бокалом сока в руках, подпевая музыке в наушниках. Она была сейчас на редкость красива и на редкость счастлива… Жаль, что мужчина в черных трусах-боксерах этого не понял и не оценил.
— Какого черта вы здесь оказались?
Джулия вскрикнула, метнулась в сторону, дернув провод наушников, и только потом обернулась. Золотой сон оборвался. Начинался кошмар реальности.
— Кажется, я задал вам вопрос! — Глаза Габриеля били по ней синими лазерными лучами. — Какого черта вы в моем белье скачете по моей гостиной?
Она услышала не то треск, не то стук. Может, это переломилось ее сердце? Или забили последний гвоздь в гроб ее любви?
И это ее Габриель? Разве ее Габриель может кричать на свою Беатриче? Спрашивать, чт о она здесь делает? Наверное, так кричат на шлюх, посмевших задержаться сверх положенного времени. Может, он не видит, кто перед ним? Или… или сегодня она для него уже не Беатриче?
Она выронила iPod. Следом из ее рук выскользнул бокал с апельсиновым соком. Бокал мгновенно разбился, превратив ее плеер в смешной кораблик, плывущий по оранжевому озеру.
Со стороны могло показаться, что Джулия не сразу поняла, почему упавший бокал вдруг разбился, разлетевшись на множество блестящих осколков. Потом она опустилась на колени и принялась собирать осколки. Однако голова ее была занята совсем не этим. В ее голове безостановочно крутились два вопроса: «Почему он так зол на меня?» и «Почему он ничего не помнит?»
Вид у почти голого Габриеля был отчасти сексапильный, а отчасти смешной. Впрочем, плотно сжатые кулаки и вздувшиеся вены на руках совсем не вызывали смеха.
— Габриель, неужели вы не помните того, что было минувшей ночью?
— К счастью, нет. И хватит ползать! Вставайте! Что за манера стоять на коленях? Даже обычная шлюха меньше стоит на коленях, чем вы.
Джулия вскинула голову, заглянула ему в глаза. Кроме раздражения, в них не было ничего. Ни следа памяти о вчерашнем вечере и ночи. Джулия пожалела, что у него в руках нет меча. Пусть лезвие довершило бы удары, нанесенные словами. Добило бы начавшее кровоточить сердце.
«Как на его татуировке. Он дракон, а я кровоточащее сердце в его когтях».
В этот момент озарения случилось нечто невероятное. Что-то внутри ее, зревшее в течение шести лет, внезапно лопнуло.
— Придется поверить вам на слово, Эмерсон. Вам лучше знать, как ведут себя шлюхи. — Но от этой колкости ей не слишком полегчало. И тогда она бросила собирать осколки и вскочила на ноги, почувствовав, что ее терпение лопнуло. — Как вы смеете так говорить со мной, алкаш несчастный? — закричала она. — Что вы себе позволяете? Это после всего, что я вчера для вас сделала? Напрасно я отшила Голлума. Вы ведь уже собирались распластать ее на стойке и затрахать до смерти. Вот было бы шоу для всего «Лобби»!
— Что за чушь вы несете?
Джулия наклонилась к нему. У нее бешено сверкали глаза, пылали щеки и дрожали губы. Ее трясло от злости. Ей хотелось поколотить Габриеля, разорвать отвратительную маску, заменявшую ему лицо. Ей хотелось выдрать у него все волосы, навсегда оставив лысым.
Габриеля обдало волной ее запаха, эротичного и зовущего. Он инстинктивно облизал губы. Но такие жесты были очень опасны перед рассерженной женщиной. А мисс Митчелл была здорово рассержена.
Мотнув головой, она вышла в коридор, бормоча английские и итальянские ругательства. Исчерпав их все, она переключилась на немецкий язык, что лишь подчеркивало степень ее ярости.
— Hau ab! Verpiss dich![16]— кричала она из помещения для стирки.
Габриель тер глаза. После вчерашнего голова у него просто раскалывалась. Тем не менее, забыв про головную боль, он наслаждался зрелищем мисс Митчелл, которая расхаживала по квартире в его футболке и трусах, злющая, как ведьма, и ругалась на трех языках. Это было ужасно эротично. Однажды он уже видел нечто подобное.
Немецкие ругательства неслись из помещения для стирки, где Джулия торопливо вытаскивала из сушилки свою недосушенную одежду.
— Где это вы научились ругаться по-немецки?
— Поцелуйте меня в зад!
Внимание Габриеля привлек черный кружевной лифчик, который вызывающе свешивался с корпуса сушилки. Посмотрев на него, Габриель вспомнил, как возил Джулию обедать в «Гавань-60» и там, словно «вспышка озарения», у него в мозгу промелькнул номер ее лифчика и размер чашечек. Сведения оказались абсолютно точными. Габриель молча поздравил себя и свой внутренний голос.
Он заставил себя посмотреть ей в глаза. Сердитый темный шоколад, в котором вспыхивали светло-коричневые искорки.
— Что вы делаете? — спросил он.
— Так сложно догадаться? Тороплюсь поскорей убраться отсюда, пока я не схватила один из чертовых модных галстуков и не придушила им вас!
Габриель поморщился. Ему казалось, что у него прекрасные галстуки.
— Кто такой Голлум?
— Не кто такой, а кто такая. Криста «Дырка» Петерсон.
«Черт побери, у Кристы и впрямь есть сходство с Голлумом. Особенно когда смотришь сбоку».
— Забудьте про Кристу. Плевать мне на нее. У нас с вами был секс? — настороженно спросил Габриель.
— Только в ваших снах!
— Ваш ответ, мисс Митчелл, не может считаться отрицанием. — Он взял ее за руку и захлопнул крышку сушилки. — Только не говорите мне, мисс Митчелл, что это не было частью и ваших снов тоже.
— Не смейте меня лапать, самовлюбленный придурок! — Джулия с силой выдернула руку, едва устояв на ногах. — Конечно, чтобы у вас возникло желание меня трахнуть, вам сначала нужно налакаться до беспамятства.
— Прекратите! — Габриель даже побагровел. — При чем тут трахание?
— А чем еще вы обычно занимаетесь? Ну кто я? Глупая шлюшка, которая вечно ползает на коленях. Что бы ни случилось прошлой ночью, вам очень повезло, что вы ничего не помните! Зачем помнить разную ерунду, недостойную вашего внимания?
Рука Габриеля сжала ей подбородок, заставив Джулию смотреть на него.
— Я сказал, прекратите. — На этот раз синие глаза посылали серьезное предупреждение. — Вы не шлюха. И больше никогда не смейте так о себе говорить.
Его слова были словно кубик льда, которым проводили по ее коже.
Габриель отпустил ее и отошел. Его грудь сердито вздымалась. Он закрыл глаза и стал дышать. Медленно и глубоко. Очень глубоко. Ему было трудно думать связно. Ему вообще было трудно думать. Но даже его замутненное, пьяное сознание подсказывало ему: менее чем за полчаса он наделал кучу непоправимых глупостей, и теперь любая попытка что-то исправить будет лишь добавлять новые глупости. Нужно как можно скорее успокоиться самому и успокоить Джулию, пока она и впрямь не натворила глупостей.
Он понимал, что загнал ее в угол, получив уязвленного, сердитого, испуганного и страдающего котенка. Коготки выпущены, а в глазах блестят слезы. Менее чем за полчаса он глубоко ее обидел, сравнив кареглазого ангела со шлюхой. Самое скверное, он действительно не помнил того, что было между ними ночью.
«Если она такая разъяренная, ты наверняка ее соблазнил… Эмерсон, ты идиот высочайшей пробы! Можешь попрощаться со своей научной карьерой».
Пока Габриель медленно и тяжко размышлял, Джулия похватала свою одежду, вбежала в гостевую комнату и закрылась на задвижку.
Она стянула с себя его трусы, презрительно швырнув их на пол. Ее носки почти высохли, а джинсы были еще сыроваты. Ничего, высохнут на ней. Только сейчас Джулия сообразила, что ее черный лифчик остался лежать на сушилке. Немного подумав, она решила не ходить за лифчиком. «Может добавить в свою коллекцию… козел». Футболку она переодевать не стала. Ее собственная не досохла. К тому же его футболка была плотнее. А если он посмеет потребовать свою драгоценную футболку, она выцарапает ему глаза.
Закончив одеваться, Джулия подошла к двери и прислушалась. Тихо. Но тишина бывает обманчивой. Решив немного выждать, она стала обдумывать случившееся.
Надо признать: она сорвалась, и сорвалась по-глупому. Она ведь знала, каким может быть Габриель. Достаточно вспомнить разбитый кофейный столик и кровь на ковре в гостиной Кларков. Она всегда была уверена, что Габриель не посмеет поднять на нее руку, однако она не знала, на что способен взбешенный профессор Эмерсон.
Но и он узнал, на что она способна, если ее разозлить. До сих пор ей приходилось лишь подавлять свою злость на него. А злость не рассасывалась и никуда не уходила. Злость накапливалась и сегодня вырвалась наружу.
Хватит цепляться за девчоночьи мечты. Нужно раз и навсегда выбросить этого человека из своей жизни. Она потратила столько лет, тоскуя по призраку. Ее призрачный Габриель был идеален. Но того Габриеля нет. Возможно, что и не было. Зато есть профессор Эмерсон, на которого она сегодня достаточно накричала, обругав на нескольких языках. Самое лучшее — поскорее убраться из его логова. А осколки в гостиной пусть убирает сам.
Пока Джулия одевалась, Габриель добрел до кухни, мучительно раздумывая, чем унять раскалывающуюся голову. Естественно, не таблетками от головной боли, ибо похмельная головная боль — состояние особое. Он открыл дверцу холодильника, заглянул в ярко освещенные недра и почти сразу же наткнулся на белый подносик. На милый белый подносик, где стоял стакан апельсинового сока и… коктейль.
Габриель извлек подносик на стол. Черт побери, а эта мисс Митчелл — заботливая девушка. Надо же, приготовила ему коктейль. Габриель понюхал содержимое бокала, попробовал на вкус и залпом проглотил. Он остановился, закрыл глаза и слегка улыбнулся, чувствуя, как головная боль начинает сдавать позиции.
Его взгляд упал на пустую тарелку и неуклюжий конвертик, сложенный из салфетки, внутри которого находились столовые приборы. Похоже, его собирались кормить завтраком. Если женщина кормит мужчину завтраком и он ей не муж, не жених и не брат, чаще всего это говорит о том, что ей с ним было хорошо в постели. Получается, он все-таки соблазнил мисс Митчелл? Ему опять стало тошно.
Сок он пить не стал, но взял бумажку, прислоненную к стакану. Что за черт? И что за манера обращения к нему? Габриель несколько раз перечитал послание, зацепившись за последние слова:
Apparuit iam beatitudo vestra.
Ныне явлено блаженство ваше.
Твоя Беатриче.
Он раздраженно откинул бумажный квадратик. Чем не доказательство, что он затащил ее в постель? Девчонка влюбилась в него. В таком случае ему было легко убедить ее расстаться с невинностью. Студентки часто влюбляются в преподавателей, точнее, в свои романтические представления о преподавателях. Банальный случай: Джулианна воспринимала его сквозь призму своей будущей диссертации. Он — Данте, она — Беатриче. Ситуация простая, но невозможная в стенах университета. Припомнить бы, что он говорил в пьяном угаре. Наверное, нес романтическую чепуху, пудря мозги доверчивой мисс Митчелл. Хватит. «Что скажет Рейчел, когда узнает?»
Проклиная себя за утрату самообладания, Габриель прошел мимо закрытой двери гостевой комнаты, держа путь в спальню. Трезвеющий мозг посылал ему отрывочные картины вчерашнего вечера. Он вспомнил, как целовал Джулианну в коридоре. Вспомнил, как искренне хотел ее, наслаждаясь сладостью ее губ, ее теплым дыханием и даже тем, как она дрожала от его прикосновения. Момента совокупления он не помнил, как не помнил и момента наслаждения ее наготой. Зато он помнил ее руку у себя на щеке. Помнил ее слова, когда она умоляла его выйти из тьмы к свету. У нее было лицо ангела. Прекрасного кареглазого ангела.
«Она явилась меня спасти, а я? Сорвал цветок ее девственности и даже не помню этого. Но она заслуживает, чтобы с нею обращались как с ангелом».
Измученная душа Габриеля застонала. Он нацепил на себя джинсы, старую футболку, после чего стал искать очки. Прежде чем выйти из спальни, он, сам не зная зачем, вдруг поднял голову к репродукции с картины Холидея.
«Беатриче».
Габриель почти вплотную подошел к стене, где она висела. От прекрасного лица и грациозной фигуры исходило спокойствие. Его кареглазый ангел. Ему показалось, он что-то вспомнил. Мимолетный образ… Почудилось. Остатки пьяного угара. Галлюцинация.
Джулия приоткрыла дверь в коридор. Пусто. Она на цыпочках прошла в кухню, где оставила кроссовки, быстро обулась, собрала все вещи и направилась в прихожую. Возле входной двери ее ждал Габриель.
«Scheisse!»[17]
— Вы не уйдете, пока не ответите на мои вопросы.
— Откройте дверь, иначе я вызову полицию.
— Вызывайте. Я им скажу, что вы вломились ко мне в квартиру.
— А я им скажу, что вы силой удерживали меня у себя и причинили мне вред.
Джулия спохватилась: она опять говорит не подумав. Угрожает ему. Даже шантажирует. А ведь все, что происходило у него в спальне, было прекрасно и целомудренно. Только потом они оба постарались превратить их прекрасную ночь в груду осколков.
— Джулианна, пожалуйста, скажите, что я не… — Его глаза потухли, а лицо перекосила болезненная гримаса. — Пожалуйста, скажите, что я не был… с вами груб. — Он почти позеленел. У него дрожали руки. — Я действительно сделал вам… больно?
Джулия закрыла глаза. Она не могла на него смотреть. Ей хотелось поскорее вырваться из его квартиры.