Ведут борьбу с терроризмом и террористами, но не ведут борьбу с причинами этого самого терроризма, не ведут борьбу с самой идеологией – что мотивирует на этот терроризм, не анализируют природу этой идеологии.
История терроризма, по сути дела, соотносится с историей человечества. И в дальнейших обществах можно фиксировать теракты, но ситуация современная – она принципиально отличается от той ситуации, которая была в античные времена, в средневековье и так далее. В античные времена, в средневековье терроризм был представлен в основном в формате тираномахии. Брут убивает Юлия Цезаря. По истории средних веков были известны убийства отдельных монархов. Но принципиально другая картина выстраивается с момента возникновения информационного общества. Терроризм стал ориентироваться на то, чтобы получить соответствующий информационный резонанс, для этого, собственно, и устраивается теракт.
Выделяют две основные функции террористических актов. Первая функция – запугать противника через применение террористических актов, вторая – агитировать своих сторонников. Уже в XIX веке сложились вот эти основные направления терроризма. Анархический терроризм – это США, Западная Европа. Социалистический терроризм – это Россия. Этно-конфессиональный терроризм – это Ирландия, Польша, Индия, Ближний Восток. Во всем этом движении главным было достижение информационного резонанса.
Можно вспомнить, и сейчас много пишут об эсеровском терроре, зачастую появляются публикации об этом, но это было совершенно другое, отличающееся от современного терроризма. Там ориентировались на убийство отдельных персон, например, максималисты взрывали кафе. Аграрный, фабричный террор, где были значительные жертвы. Были базы террористов. Например, в Российской империи Финляндия была тем самым анклавом, где создавались базы, хранилось оружие, готовились боевики, были специальные лагеря подготовки этих революционных террористов.
При отсутствии же информации терроризм в этом новом обличье лишен смысла. Были ли теракты в Советском Союзе? Были, но ввиду того, что фактически о них никто ничего не знал, и был некий информационный вакуум в отношении этого террора, терроризм как тактика борьбы, как тактика какого-то противостояния не получил в этих условиях широкого распространения. И только когда был дан информационный свет вокруг прецедента терактов, ситуация принципиально изменилась.
Здесь мы выходим к новой принципиальной ситуации – создание некого мифа о терроризме, мифа о терроре. Значит, информация оказывается важнее, чем сам теракт. Мы проследили зависимость в частотном анализе употребления темы «терроризм», слова «терроризм», связанного с этим прецедентом в информационном освещении, и собственно количества терактов. И ситуация такая, что вначале рост информации о терроризме, присутствие темы «терроризм» в изданиях, а затем уже идет рост терактов. То есть вначале информационный вброс, а потом феноменологическая ситуация выстраивается под эту информацию.
Проведенные опросы по различным странам мира говорят о том, что большинство населения разных стран мира уверены, что теракт в Нью-Йорке не был устроен руками Аль-Каиды. Большая часть ответов по разным странам мира говорит, что сами Соединенные Штаты Америки повинны в этом терроре, повинны в этой террористической операции. Ничего здесь нового, по большому счету, нет. Если мы посмотрим убийство в Российской империи Плеве, Сергея Александровича Романова, Столыпина, там везде присутствовали агенты «охранки», которые были сопричастны к этому террору.
Оказалось, нужен образ международного терроризма, нужен образ некого врага. Для реализации, для борьбы с этим врагом кидаются силы, достигаются соответствующие политические дивиденды. По большому счету в мировом масштабе сегодня стоит проблема, выстраивается такая единая мондиалистская система управления миром, но этому мешают права и свободы человека. И сегодня вызов такой: отказываемся от прав и свобод человека ради безопасности. А безопасность нужна отчего? Потому что над всем миром нависла угроза международного терроризма. И в этой новой ситуации информационного общества, победившего терроризм, используется как бы такой маркер как тема для достижения соответствующих политических дивидендов.
Владимир Лексин: Я слушал сейчас то, что говорил мой коллега, Вардан Эрнестович, и все время как-то не мог избавиться от того, что террор в любом случае вещь ужасная, чем бы он ни мотивировался, какими благими намерениями, какими причинами он бы ни вызывался бы. В любом случае это слово происходит от латинского terror, что значит «страх», «ужас». В наших словарях дается определение террору как насильственному действию, разрушению, захвату заложников, убийству с целью устрашения, подавления политического противника или получения каких-то дивидендов.
К этому достаточно близок и известный Оксфордский словарь, где терроризм, читаю, «систематическое использование насилия или угроз, для того чтобы подвигнуть правительство к принятию определенных политических требований». Надо сказать, что все эти вещи и способы подвигнуть правительство к какому-то решению, реакция на явную несправедливость по отношению к кому-то чаще всего проявляются в том, что жертвами террора становятся люди, абсолютно невинные, непричастные к тому, что происходит в стране, в какой-то конкретной ситуации и так далее. Это, с моей точки зрения, самое, наверное, ужасающее в любом терроризме, то, что жертва сама по себе никогда не адекватна вызову, который, собственно, и привел к появлению этой жертвы.
Надо сказать, что во всем мире, в том числе и в России, постепенно ужесточают наказание за терроризм во всех его видах. 2002 год, октябрь, Дубровка. Все помнят, что это такое. Тогда погибло 130 человек. В результате было введено несколько новых норм, тогда был принят Закон о борьбе с терроризмом. В нем среди прочих мер для снижения пыла террористов была такая норма о том, что тела их никогда не будут выданы родственникам для погребения. 2004 год, Беслан, ужасающие вещи. Погибло 330 человек.
Тогда появляется новый Закон о противодействии терроризму, где впервые вводятся понятия, которые, конечно, давно нужно было ввести, – «режим чрезвычайного положения», «контртеррористическая операция», и так далее, и так далее. В том числе введена такая своеобразная норма о том, что войска ПВО могут сбивать самолеты, захваченные террористами, независимо от того, кто находится в этих самолетах. Тоже такая очень своеобразная мера. И вот то, что было в этом законе о противодействии терроризму, все эти меры связывались с мерами по укреплению государства. Напомню, что одновременно были приняты решения по выбору по партийным спискам и так далее.
Совсем свежие вещи – 2010 год, взрывы в метро «Лубянка» и «Парк культуры». 38 человек не стало. Реакция законодателя – увеличение максимальных сроков содержания с 12-ти до 15 лет, для тех, кто вербует террориста, – с 8-ми до 10 лет, за пособничество до 20 лет и так далее. Таким образом, каждый такой акт несет за собой какие-то определенные правовые последствия – наказание террористов, наказание как таковое без учета тех реальных причин, о которых говорил Вардан Эрнестович, и без предотвращения хоть в какой-то степени или смягчения тех поводов, которые вызывают…
Ведь, еще раз повторю, ужасающие и, с моей точки зрения, часто бессмысленные действия, бессмысленные, за исключением того, что правительство начинает каким-то образом реагировать, но реагирует, не изменяя ситуацию в стране, реагирует не тем, что снижает накал страстей вокруг чего-то, а реагирует ужесточением наказаний как таковых.
Надо сказать, я думаю, что это все мы так можем представить, что терроризм вообще-то привлекателен. Это герои, это самопожертвование ради какой-то идеи, о чем сейчас все уже совершенно забыли. Представляете, пожертвовать жизнью ради какой-то, даже ужасной, идеи. Сейчас этого практически нет. Может быть, это последние, что ли, такие проявления героизма, связанные не с защитой человека, не с тем, что свою жизнь положить за други своя. Это своеобразная форма, несколько такая эпатажная, но, тем не менее, наверное, привлекательная.
Я с ужасом думаю, что заразительность этого всего может перейти на бытовую почву, а сейчас для этого возможностей очень много, и терроризм с политического или какого-то может стать просто бытовым явлением среди хулиганствующей молодежи. Ведь это так классно, так круто – можно заснять на видео взрывы, а потом показать их, и так далее.
Наша интеллигенция, конечно, в значительной степени способствовала возникновению ареала такой героической личности вокруг террориста как такового. Начало 1881 года. Николай Алексеевич Ярошенко, тот самый, который написал картину «Всюду жизнь» и прочее, художник, пишет знаменитую картину «Террористка». Она называлась «У литовского замка». Совершенно ужасающая картина, вид довольно страшный. И выставка эта открылась 1 марта 1881 года, в тот самый день, когда убили Александра II.
Перед этим, в 1878 году, Вера Засулич стреляла в обер-полицмейстера Петербурга Трепова за то, что он отдал приказание высечь студента, который, видимо, нарушил какие-то правила поведения. Она стреляла в этого человека, но не убила его. Но вот что поразительно. Это было 24 января 1878 года, а уже 31 марта, прошло всего 2 месяца, состоялся суд, на котором присяжные ее оправдали. За исключением всего 2 газет, в России по этому поводу буквально везде были восторженные высказывания нашей радикальной интеллигенции с радостным воодушевлением о том, что она наказала того, кого следовало наказать, желая убить его, а ее за это оправдали. И тут же была знаменитая картина Репина «Исповедь», где человек, явно террорист, отказывается от исповеди, и это тоже героизировано. И все это еще длилось много-много лет. Тогда мало кто заметил огромное предупреждение в среде интеллигенции в вышедшем знаменитом романе Достоевского «Бесы». Собственно, вся эта бесовщина – это оправдание террористической деятельности как таковой в самых жутких ее проявлениях.
Надо сказать, сейчас многие идеологи считают, что политический террор начался именно с Веры Засулич, с наших отечественных террористок. Кстати, Вера Засулич жила очень долго и счастливо. Она публиковалась, ее печатали в России и так далее. Вера Николаевна Фигнер жила, Бог знает, сколько лет. По-моему, она умерла в первые годы Великой Отечественной войны. Ей единственной удалось избежать наказания после покушения на Александра II. Она оказалась за границей. В 1926 году за подписью товарища Куйбышева ей была назначена огромная пожизненная пенсия, как было сказано, в числе 8 цареубийц.
То есть цареубийство само по себе возводилось в ранг того, за что можно дать большую пожизненную пенсию.
В конце я вот что хочу сказать. Естественно, существуют разные подходы к тому, что такое террор, что такое терроризм, особенно в связи с событиями в нашей стране. По статье 1189 8-го Титула Свода законов в США терроризмом считается действие, совершенное иностранной организацией или иностранцем. Они не могут, наверное, представить себе, что террор может осуществить какой-то человек – гражданин США, который непосредственно там и пребывает. Это только иностранных стран дело – покушение на Соединенные Штаты.
В России несколько иные формулировки, и в законе это идеология насилия и практика его реализации, практика воздействия. То есть мы не разделяем терроризм на иностранный и собственный, внутрироссийский терроризм. У нас более широкая трактовка этого понятия, хотя корни его, в том числе финансовые, чаще всего, конечно, находятся за рубежом. Последние расследования по тому, что происходило в Волгограде и Пятигорске, опять же, говорят, что финансирование идет из Саудовской Аравии или из этих самых стран.
И, наверное, самое последнее. Как ни странно, терроризм стал одной из немногих интегрирующих интенций международной политики, и страны-антагонисты во многих положениях объединяются только лишь в своей нелюбви или в своей боязни терроризма как такового. Ведь все, что происходит в последнее время в наших крупных внешнеполитических разного рода саммитных действиях, как бы подчеркивает, что нас с другими странами объединяет общее негативное отношение к терроризму. Создаются международные антитеррористические организации и так далее. Разница только в том, что для многих стран, в том числе для США, терроризм – это то, что приходит только из-за рубежа, в России же это то, что зреет внутри нашей страны. Корни этого дела, и зарубежные, и наши, существуют одновременно, и это, наверное, самое важное, что нужно было бы помнить. Спасибо.
Вардан Багдасарян: Степан Степанович, не в формате нашей передачи можно Владимиру Николаевичу уточняющий вопрос?
Степан Сулакшин: Пожалуйста.
Вардан Багдасарян: Вот убийство гауляйтера Минска во время оккупации – это терроризм? Насколько оправдан этот терроризм? И представим такую ситуацию. Россия оккупирована, в ней установлен марионеточный режим. Ресурсы находятся в руках у оккупационного режима. Насколько допустим, с Вашей точки зрения, терроризм как борьба против этого оккупационного режима?
Владимир Лексин: Вопрос провокационный и с заранее, наверное, предусмотренным ответом на него. Дело в том, что борьба с врагами в условиях ведения войны оправдана, наверное, вне зависимости от форм ведения этой борьбы. Борьба с врагами Отечества, которые захватили, оккупировали твою страну, вероятно, допустима как таковая. И есть еще один пример, это я вот в пандан Вардану Эрнестовичу. Когда немцы вешали наших партизан, у них обязательно было написано «бандит, партизан», потому что партизанская война с точки зрения оккупировавших нашу страну фашистов была противозаконным действием, и они, дескать, с партизанами не воевали. То есть никакие к ним меры по отправлению в концлагеря и прочие не применялись. Их нужно было только уничтожать на месте. Их вешали, расстреливали и так далее.
Мне кажется, что это все-таки несколько разные вещи. И то, что делали наши люди, и то, что делали в Германии, когда было покушение на Гитлера, вряд ли можно считать терроризмом как таковым, поскольку здесь виновными и жертвами оказывались те люди, которых по условиям ведения войны так или иначе нужно было уничтожить. Спасибо.
Степан Сулакшин: Спасибо, Владимир Николаевич. Я, честно говоря, эту тему как раз готовил для разбора, но не откажусь от нее. Она не исчерпана. Определение смыслов человеческое сознание часто начинает с того, что перебирает и ревизует проявления неких процессов, явлений, характеристик или предметов, смысл коих в номинативном терминологическом объяснении, и пытается понять проявления. Терроризм – он, на самом деле, прежде всего как явление жизни, чем характерен? Некий субъект применяет оружие, средство убийства, и это кажется главной характеристикой, свойством, признаком, проявлением терроризма. Но состоявшаяся микродискуссия показывает, что этот путь часто затуманивает смысл, потому что смешивает принципиально разные ситуации, в которых схожие черты могут приводить к отождествлению разных смыслов, разных явлений.
Терроризм в том актуальном контексте, который мы сегодня, конечно же, считаем доминирующим, это явление – принадлежность мирного времени, принципиально мирного времени, потому что приемы, которыми осуществляется акт террора в условиях военного времени, именуются иначе. Это вооруженная акция, вооруженная борьба, в том числе партизанами, в условиях несопоставления армейских вооруженных потенциалов, сил и средств, это диверсии. Это тоже именуется терроризмом, но это совершенно другое явление.
И, скажем, если палестинские террористы так свою деятельность и именуют – «терроризм», и применяют его в борьбе с Израилем, то они применяют его в условиях фактически военного противостояния, вооруженной борьбы. Потому что в ответ государство Израиль применяет свои современные очень мощные высокоразвитые вооруженные силы, вооружение и специальные силы и средства.
Итак, первая принципиальная оговорка, что терроризм – это явление мирного времени. Вторая – есть в нем некий парадокс, потому что, повторюсь, скажем, в России в годовом измерении число жертв бытовых убийств, смертей в автодорожных происшествиях, в других технологических катастрофах измеряется многими десятками тысяч.
Число жертв террористических актов измеряется десятками, максимум сотнями трагедий, сотнями смертей, но политический, общественный эффект, результат, последствия этих явлений гораздо более значим. Вот один из них. В недавнем времени российские вооруженные силы, российская армия проводила учения с перебросом из центральных регионов страны на Дальний Восток с применением транспортной авиации крупных воинских формирований с формулировкой «Учения по отражению террористической атаки». Военная доктрина подменяется вот этим симулякром террористической угрозы. Но ведь кто-то же этого добился! Добился изменения военной доктрины России, изменения программ подготовки Вооруженных Сил России, военных учений России. Совершенно ясно, что эта ложная постановка, «подставка» – она снижает оборонный потенциал страны. Это результат, это эффект. Поэтому загадка этого термина и смысла, конечно, требует разгадки.
Даю определение в условиях оговорок, которые сделал. «Терроризм – это незаконная деятельность по устрашению и шантажу с политическими, экономическими или иными целями». Это определение точно покрывает все проявления, но применительно к специфическому явлению, а не тем заместителям, замещениям, которые на первый, неуглубленный взгляд выглядят схожим образом.
На чем основана эффективность терроризма в этом определении? Бесспорно, на том контрасте, который только в мирное время может быть заметным и результативным. Это психологическое явление, когда вдруг, неожиданно, на ровном месте с твоим соседом в вагоне метро возникает ужас, возникает смерть – ничем не обусловленная, ничем не спровоцированная неожиданность, необоснованность, психологизм. Это фактор, который усиливает результативность.
Второе и, может быть, даже первое – это, конечно, средства массовой информации. Раскручивание и угрозы о конкретном готовящемся террористическом акте, скажем, на стадии шантажа, раскручивание последствий, картинки и так далее. Собственно, любой террористический акт, любая стратегия терроризма – она, прежде всего, ориентируется на участие средств массовой информации, на раздувание и создание политико-психологической волны давления на адресата этого акта. Это может быть правительство, это могут быть политические группировки, это могут быть индивидуумы, от которых что-то кому-то потребовалось, и так далее. Политико-психологическая волна давления. Это непредсказуемость.
Люди такого никогда не ждут, и у обычных людей нет способа предвосхитить, предугадать такого рода события. Зачастую присутствует повышенная жестокость и неизбирательность к людям, совершенно непричастным к тем отношениям, которые вызвали акт террора. На войне, скажем, человек воюющий понимает, что с ним борются. Гражданский человек в тылу все равно понимает, что идет война, и может прилететь снаряд или сегодня ракета с какой-то, там, траекторией. Он все-таки психологически к этому готов, он ожидает этого. А вот терроризм в мирное время – он эксплуатирует эти психологические особенности.
Есть и проблема переноса не очень обоснованного термина на явления не только военного времени. Например, широко известен термин «красный террор», которым описывалась государственная политика советского государства на заре его становления. Но это тоже не террор, это были меры государственного насилия, репрессий или отчасти вооруженных действий в условиях гражданской войны, но опять-таки войны. Поэтому вот такая сложная жизнь у термина и смысла терроризма, террора. Но мне кажется, все встает на свои места, когда мы обозначаем терроризм как незаконную деятельность по устрашению и шантажу с политическими, экономическими или иными целями.
Вардан Багдасарян: Степан Степанович, я хочу быть возмутителем спокойствия. И тоже хотел бы уточняющий вопрос задать о тех, кто субъект вообще определения мирное или военное время. Те, кого мы называем «исламские террористы»? Ведь они считают, что они ведут священную войну. Они находятся в состоянии войны. Они себя не считают террористами, это мы их так определяем. Значит, они считают, что они воины, они шахиды. Так вот, вопрос о субъекте определения войны.
Степан Сулакшин: Да. Это уже следующая, наверное, категория, что надо понимать под войной. И, наверное, надо в наш план терминов включить это понятие. На первый взгляд, тоже есть расширительное толкование войны, такое волевое и очень релятивистское, о котором вы сказали. Но есть и более строгие понятия войны. Они связаны с объявлением войны как межгосударственной формы борьбы и отношений, фактическими критериями, то есть применением регулярных вооруженных сил, либо сформированных партизанских отрядов, но тоже вооруженных сил, с применением современных соответствующих сил и средств, в том числе как правовое понятие в современном или не очень современном праве.
Поэтому джихад, религиозная номинация себя воином Аллаха или в других контекстах – невестой Аллаха, это, конечно, расширительные, публицистические допуски, которые тоже обращаются с термином. Но мне кажется, что наш жанр установления таких дефиниций – он должен четко разграничивать такое вольное, релятивистское, нечеткое отношение к термину и более четкое смысловое, которое охватывает ядро, сущность явлений, которые обозначаются тем или иным термином.
Но Вы правы, что эта проблема релятивизма и размытия границ применения терминологии, многозначность различных терминов – она абсолютна. Она все время присутствует и всегда преследует любую попытку четкой дефиниции, как и в данном случае. Но войну давайте в словарь вставлять. Спасибо за внимание. В следующий раз мы откроем цикл, связанный с «измами», в котором начнем с консерватизма, а продолжим традиционализмом, либерализмом, социализмом, коммунизмом, фашизмом, анархизмом как отчетливым оформленным идеологиям в истории и в современности. Всего доброго.