1882 год был чрезвычайно важным в жизни Фрейда. Ему исполнилось 26 лет, и 17 июня состоялась его помолвка с Мартой Бернайс. В ноябре того же года^он познакомился с историей Анны О.1, пациентки Йозефа Брёйера, близкого друга Фрейда; это событие стало поворотным пунктом в его медицинской карьере. До этого он изучал гистологию мозга в физиологической лаборатории, но история Анны О. побудила его заняться психологией. Долгий путь предстоял ему в науке, и на этом пути пребывание в Париже (1885 —1886) оказалось решающим этапом: Фрейд окончательно оставил
1 Мы будем называть ее Анной О., поскольку гипотеза о том, что ее подлинное имя — Берта Паппенгейм, была оспорена [ЕПеп-berger, 1970, р. 481]. Нам, как и многим другим, еще не раз придется убеждаться в том, как трудно бывает историку выяснить истину. (Когда наша книга была уже в печати, мы узнали, что сам Элленбер-гер [Evol. psych., dec. 1972] обнаружил доказательство того, что Анна О. все-таки была Бертой Паппенгейм.)
7* 99
анатомию мозга и посвятил себя исследованиям в области психологии, которые шаг за шагом привели его к революционным открытиям. Почему же история Анны О. оказала на Фрейда столь сильное влияние?
Эта история общеизвестна, и мы не станем здесь вдаваться в подробности. После того как в возрасте 21 года эта девушка потеряла отца, у нее развились характерные истерические симптомы; паралич конечностей, контрактуры, нарушение кожной чувствительности, расстройства речи и зрения. Кроме того, у нее обнаружилось раздвоение личности — явление, известное по литературе с начала XIX века (ниже мы к нему вернемся). Переход от одной личности к другой сопровождался у Анны О. фазой самогипноза, в течение которой она сообщала о многочисленных подробностях своей повседневной жизни. Так, однажды она рассказала о том, как у нее зародился один из симптомов; когда же она пришла в себя, симптом исчез. Затем Анна О. точно так же рассказала о других симптомах, которые исчезли, как и предыдущий. Тогда у Брёйера возникла мысль применить гипноз и побудить пациентку говорить во время сеансов. Так был создан катартический метод.
Брёйер начал лечить Анну О. в декабре 1880 года. Меньше чем через два года, в июне 1882 года, он прервал лечение. Одной из главных причин такого решения была ревность жены Брёйера, которой он рассказывал о ходе лечения. Возможно, он и сам был встревожен чувствами, внушенными ему пациенткой. Между тем пациентка испытывала к нему столь сильную привязанность, что не смогла перенести разрыва и в тот самый день, когда узнала о нем, пережила сильнейший криз, символизировавший роды в конце мнимой беременности, не замеченной ее врачом. Брёйер успокоил пациентку с помощью гипноза. Этот инцидент глубоко потряс его. На следующий же день он уехал с женой в Венецию. В связи с этим неприятным происшествием он чувствовал себя особенно растерянным еще и потому, что всегда считал Анну О., несмотря на ее привлекательность, как бы бесполым существом.
Фрейд узнал об этом случае 18 ноября 1882 года и на следующий же день написал о нем невесте. Год спустя (письмо от 31 октября 1883 года) он вновь вернулся к этой теме, получив, как видно, дополнительные
сведения из уст самого Брёйера. В ответе на это второе письмо Марта, поставив себя на место жены Брёйера, добавила, что надеется никогда не попасть в подобное положение. На это Фрейд заверил ее (письмо от 11 ноября), что ей нечего опасаться, ибо, «чтобы такое случилось, нужно быть Брёйером» х.
Фрейд находился под сильным впечатлением от истории Анны О. и чувствовал, по-видимому, насколько интересной может оказаться она в научном отношении. Возможно также, что в силу его личного «сексуального темперамента» эта история в каком-то смысле «пленяла» его. Известно, что Фрейд отличался суровыми моральными правилами. Пережив в шестнадцать лет первое и, несомненно, платоническое увлечение Ги-зеллой Флюсе, он, по-видимому, до женитьбы не имел никаких любовных историй. В письме доктору Патнэму от 8 июля 1915 года [Freud, Correspondance, 1873— 1939, p. 332] он пишет: «Сексуальная мораль современного общества, особенно в ее крайней, американской форме, достойна презрения. Я сторонник полной свободы в сексуальной жизни, хотя сам я пользовался такой свободой очень мало»2. По мнению Джонса, Фрейд имел мало или вовсе не имел половых связей до брака, и этот период его жизни характеризуется «мощными вытеснениями» [Jones, 1958, I, p. ПО]. Как известно, вытеснение обусловливает двойственную позицию влечения и отталкивания. Таким образом, говоря, что он «не Брёйер», Фрейд старался успокоить не только невесту, но и самого себя.
История Анны О. поставила перед Фрейдом две важнейшие, связанные друг с другом проблемы: истерии и гипноза. По складу своей натуры Фрейд вовсе не был склонен заниматься подобными вопросами, не говоря уже о том, что одно упоминание о них вызывало подозрение, а то и осуждение большинства врачей того времени, в том числе и венских. Истерию даже считали симуляцией, недостойной научного изучения. Атмосфера
1 Цитированные письма упомянуты Джонсом в написанной им биографии Фрейда [Jones, I, p. 248—249]. Они отсутствуют в опубликованной переписке Фрейда. Неопубликованная часть переписки Фрейда с женой будет издана лишь после 2000 года.
2 Интересно, как бы отнесся Фрейд к нынешнему «сексуальному освобождению» в Америке и других странах. Влияет ли это освобождение на количество неврозов? В настоящее время трудно ответить на этот вопрос.
подозрительности и враждебности, окружавшая гипноз в течение целого столетия, нам уже знакома. Большой заслугой Фрейда было то, что он сумел преодолеть внешнее и внутреннее сопротивление и подчеркнуть научное значение этих проблем. Как это ни парадоксально, такое сопротивление даже способствовало его поискам и внесло свой вклад в сделанные им открытия.
11 июня 1882 года Фрейд, получивший пятнадцать месяцев назад степень доктора медицины, заявил своему учителю Брюкке о решении оставить лабораторию физиологии, где он работал уже шесть лет, и заняться практической медициной. Между тем Фрейд любил исследовательскую работу и не скрывал своего отвращения к врачебной деятельности. Однако Брюкке одобрил решение своего ученика ввиду неустойчивости его материального положения. Через несколько дней должна была состояться помолвка Фрейда, и он, несомненно, уже думал о грядущих расходах на содержание семьи; в лаборатории его ждало самое неопределенное будущее, ибо должность штатного профессора предназначалась одному из ассистентов Брюкке, Флей-шлю или Экснеру, которые были на десять лет старше Фрейда.
Прежде чем открыть свой собственный кабинет, Фрейд решил приобрести клинический опыт и поступил в Венскую городскую больницу общего профиля. Вначале он стажировался по хирургии и общей терапии, 1 мая 1883 года он перешел в психиатрическое отделение доктора Мейнерта, а немного спустя в его лабораторию, где изучал гистологию нервной системы. Там он должен был провести два года, занимаясь важной исследовательской работой. Однако спустя всего лишь пять месяцев он покинул психиатрическое отделение. Он отказался от мысли заниматься общей медициной и решил стать невропатологом. 1 января 1884 года, после трехмесячной работы в области дерматологии, Фрейд поступил в неврологическое отделение больницы, где и оставался до февраля 1885 года. Там лечили, в сущности, только органические заболевания, и позднее Фрейд признавался, что в ту пору ничего не понимал в неврозах [Freud, 1925 А, р. 16].
Начиная с января 1885 года Фрейд предпринял ряд шагов, чтобы получить степень приват-доцента. Он давно уже добивался этого звания, служившего для
всякого молодого врача подтверждением известного научного уровня и козырем для привлечения клиентуры. Звание было присвоено Фрейду в сентябре. Через месяц он выехал в Париж, куда и прибыл 13 октября.
ПРЕБЫВАНИЕ В ПАРИЖЕ
В марте 1885 года Фрейд подал на Медицинский факультет прошение о стипендии для научной стажировки за границей. Он много и активно хлопотал, добиваясь этой цели, и до того дня, когда ожидалось решение, пребывал в тревожном ожидании. В ночь накануне ему даже приснилось, что он получил отказ. Однако 20 июня ему была предоставлена стипендия и он тотчас отправил восторженное письмо невесте: «Я поеду в Париж, стану великим ученым и вернусь в Вену, окруженный великой, огромной славой, мы сразу поженимся, и я вылечу всех неизлечимых нервнобольных...» [Freud, Correspondance, p. 166]1.
1 Здесь обнаружился фантазм Фрейда (он вновь появится в период его гипнотической практики): он уже видит себя знаменитым врачом. Как же в действительности обстояло дело с его врачебным призванием?
Отметим прежде всего, что, несколько «затянув» свое медицинское образование, Фрейд в течение ряда лет работал у Брюкке в лаборатории гистологии мозга.
В 1896 году он со всей откровенностью писал Флиссу: «R молодости меня привлекали занятия философией, и вот теперь, перейдя от медицины к психологии, я на пороге осуществления своей мечты. Врачом же я стал против своего желания» [Freud, 1956, р. 144]. (Флисс, берлинский врач и близкий друг Фрейда, в течение пятнадцати лет состоял с ним в переписке, из которой нам доступны лишь письма Фрейда. Эти письма проливают свет на историю фрейдовских открытий.)
Не раз Фрейд (осторожно и со многими оговорками) обнаруживал склонность к философским рассуждениям, если, конечно, они не входили в противоречие с его психологическими исследованиями, научная строгость которых была для него чрезвычайно важна. Тем не менее, став врачом, он был полон оптимизма и веры в возможность «исцеления». В только что процитированном письме он заявил о своей «способности в некоторых случаях и у некоторых лиц полностью излечивать истерию и невроз навязчивых состояний». Шутки ради он заочно поставил диагноз такого невроза у Николая II и уверял Флисса, что мог бы вылечить царя за один год [Freud, 1956, р. 233 — 234]. Действительно ли Фрейд вылечивал больший процент неврозов навязчивых состояний и тяжелой истерии, чем это удается в наше время? Об этом мы ничего не знаем, поскольку не существует
Почему Фрейд избрал Париж? В прошении [Gickl-horn, 1960, p. 77] он заявляет о своем желании провести три или четыре месяца в Сальпетриерской клинике нервных болезней с целью изучения «богатого клинического материала», каким не располагает Вена. В докладе, сделанном им по возвращении [Freud, 1886 А], сказано еще точнее. Фрейд говорит, что его привлекает французская школа невропатологии, возглавляемая «великим Шарко». «Из-за отсутствия тесных контактов между французскими и немецкими врачами,— добавляет он, — достижения французской школы — поразительные открытия в области гипнотизма и важные для практики открытия в области истерии — были встречены в нашей стране скорее скептически, чем с одобрением или доверием» [Freud, S. Е., I, р. 5 — 6; Gicklhorn, 1960, р. 82]. История Анны О. пробудила в нем интерес к этим двум проблемам, но в отделении неврологии, где он проработал тринадцать месяцев, этот интерес не получил удовлетворения.
В Сальпетриерской клинике Фрейд сначала занялся анатомией мозга в русле учения Шарко, но затем, в начале декабря 1885 года, он оставил лабораторию под предлогом, что она не предоставляет подходящих условий для работы. В действительности же он вступил на «путь в Дамаск» г, который вел его в область психопатологии. Здесь нам следует проанализировать то определяющее влияние, которое оказал на Фрейда Шарко.
ни одного исчерпывающего катамнестического исследования на этот счет.
Думается, что желание вылечить больного было у Фрейда столь же искренним, как и у всякого психотерапевта, но в его случае оно усиливалось дополнительной мотивацией: исцеление больного было для Фрейда доказательством правильности его этиологических гипотез и надежности его новых методов.
В этот период Фрейд верил, что «осознание» — необходимое и достаточное условие окончательного выздоровления. Только позднее он понял, что «интеллектуальный фактор» не единственное, что определяет исход лечения (ибо главным лечебным фактором в отношении врача и пациента является «эмоциональный опыт»; проблема лечебных факторов в психоанализе и поныне остается предметом широких дискуссий).
1 Путь, на котором человек находит свое истинное призвание. Согласно евангельскому преданию, по пути в Дамаск святой Павел уверовал в Христа. — Прим. ред.
ШАРКО И ФРЕЙД
«Шарко,—пишет Фрейд в письме от 26 ноября 1885 года, — просто-напросто разрушает все мои концепции и замыслы. Иной раз я выхожу с его лекций, словно из собора Парижской богоматери, полный новых идей о совершенстве... Мой ум перенасыщен, как после вечера, проведенного в театре... Никто еше не оказывал на меня такого влияния» [Freud, Correspondance, p. 197]. Позднее Фрейд публично признавал свой долг перед Шарко: в статье на смерть Шарко (сентябрь 1893 года) он говорит, что своим открытием покойный учитель «стяжал себе вечную славу, первым прояснив проблему истерии» [Freud, S. Е., III, р. 22]. Некоторые исследователи (в том числе Джонс) находят эти похвалы чрезмерными [Jones, I, p. 242]; между тем в 1925 году, отвечая по случаю столетия со дня рождения Шарко на вопросы А. Коде и Р. Лафорга, Фрейд заявил, что ни в чем не изменил своего мнения об учителе.
С этого времени психоаналитики в целом признают влияние Шарко на Фрейда. Зильбург и Генри [Zilboorg, Henri, 1941], авторы «Истории медицинской психологии», утверждают, что с Фрейда начинается новая эра в психологии, подготовленная, правда, целым рядом его предшественников, «включавшим Месмера, Шарко, Льебо, Бернгейма» [ibid., p. 485]. В 1956 году на праздновании в Сальпетриере столетия со дня рождения Фрейда С. Нашт сказал в своей речи: «Иногда я спрашиваю себя, мог ли Фрейд избрать свой путь без учения Шарко» [Nacht, 1957, р. 319]. Личный врач и биограф Фрейда Шур в 1972 году затронул этот вопрос [Schur, 1972, р. 38 — 39] и назвал Шарко (наряду с Брёйером и Бернгеймом) одним из трех ученых, оказавших на Фрейда решающее воздействие.
Влияние Шарко на Фрейда шло по двум линиям — интеллектуальной и эмоциональной.
Интеллектуальное влияние
Отметим прежде всего, что под влиянием Шарко Фрейд пришел к убеждению, что истерия, болезнь, известная уже тысячу лет, но часто принимаемая за симуляцию, заслуживает научного изучения и должна получить психологическое объяснение; ее симптомы возникают в результате психической, а не физической
травмы. Занимаясь лечением посттравматических параличей, Шарко в>своих знаменитых лекциях показал, что они вызываются не физическими причинами, а психическими потрясениями. Иными словами, невротические симптомы порождаются самой мыслью. В доказательство Шарко вызывал с помощью внушения под гипнозом или в состоянии бодрствования искусственные параличи, которые затем снимал. Вместе с тем Шарко допускал, что невроз развивается преимущественно на наследственной почве. В течение нескольких лет Фрейд разделял эту точку зрения, а потом разработал собственное учение.
Этапы создания фрейдовской теории (до 1896 года) тщательно прослежены в монографии Ола Андерссона «Исследование предыстории психоанализа» [Anders-son, 1962]. Из этой работы ясно видно, что Фрейд пришел к собственной концепции истерии, все больше подчеркивая значение психических факторов и рассматривая наследственностьх лишь как некоторую «невропатическую» предрасположенность, так что определяющим для развития болезни оказывался тот или иной психический конфликт. Нет нужды останавливаться здесь на всех исследованиях Фрейда, которые завершились его великими открытиями. Фрейд, однако, признавал, что в истерии объяснено еще не все, ибо в 1909 году он рассматривал истерическую конверсию как «скачок» от психического к соматическому, который пока не доступен нашему пониманию [Freud, 1909 В, р. 230]. Кстати, и современные психосоматические теории все еще бессильны дать этому удовлетворительное объяснение.
Шарко применял гипноз с целью вызвать истерические симптомы. Поэтому он видел в гипнозе искус- стве н ную и стерию; такое толкование встретило бурные
1 Фрейд, однако, никогда не исключал роли наследственных факторов в возникновении неврозов. Подробнее об этом можно прочесть в обзоре Джонса [Jones, HI, р. 349]. В 1904 году Фрейд еще говорил о невропатическом вырождении в связи с противопоказаниями к психоанализу [Freud, S. Е., 1953, VIII, р. 263]. В то же время он считает поддающимися психоаналитическому лечению случаи тяжелого хронического психоневроза, в частности, невроз навязчивых состояний и все формы хронической истерии (истерические фобии и истерические конверсии) [Freud, S. Е., VII, р. 253, 264].
С тех пор ситуация изменилась, и мы теперь гораздо «тоньше» различаем показания и противопоказания к психоанализу.
возражения Нансийской школы. В этом споре Фрейд не занял четкой позиции [Chertok, 1966 В]. Роль гипноза в открытиях Фрейда будет рассмотрена дальше. Разумеется, Фрейд пытался проникнуть в глубину гипнотических феноменов, однако в изучении гипноза он не пошел так далеко, как в отношении истерии. В конце концов он вынужден был признать, что гипноз остается, в сущности, недоступным пониманию [Freud, 1921, р. 121]. В наши дни он по-прежнему непостижим, и пока ни один исследователь не сумел раскрыть его тайну.
Итак, перед нами две тайны — «тайна психосоматическая» и «тайна гипнотическая». Не даст ли вторая ключ к первой? Хотелось бы привести в этой связи следующий простой пример. В одной из наших работ [Chertok, 1963, р. 100] рассматривается воздействие гипнотерапии на бородавки (заболевание вирусного происхождения, которое относится к числу «психосоматических» при полном неведении механизма его возникновения). Шнейдер [Schneider, 1968, р. 657] пишет по поводу этой кожной болезни: «...мы не знаем, каким образом внушение устраняет, например, такое вирусное заболевание, как бородавки, вызываемые полиомным вирусом. Вирусологам известна точная структура молекул РНК этого полиомного вируса, их деление и их аномалии. Психологи же считают, что они лучше разбираются в действии механизма внушения. И все же, несмотря на исследования, проведенные психосоматологами в дерматологических клиниках Соединенных Штатов Америки, нам ничего не известно о глубинном механизме исчезновения бородавок». Заметим попутно, что одна из американских научных лабораторий по изучению гипноза получила субсидию в размере 300 000 долларов на осуществление одной только программы исследований лечения бородавок внушением!
Итак, в результате стажировки в Сальпетриерской клинике взгляды Фрейда на нервные болезни коренным образом изменились. Фрейд начал свою деятельность в русле немецкой школы (в частности, школы Мейнер-та, дававшего всем психическим расстройствам последовательное анатомо-физиологическое объяснение); в Париже он на практике познакомился с методом Шарко, гораздо более гибким и менее зависимым от физиологии. Шарко стремился описать и классифицировать те или иные феномены, но, как говорит Фрейд, «он спал спокойно, даже если ему не удавалось найти для них физиологического объяснения» [Freud, S. Е., I, р. 13; Gicklhorn, p. 88]. В другом месте Фрейд приводит следующие слова Шарко: «Я занимаюсь патологической морфологией и даже немного патологической анатомией, но не патологической физиологией — я жду, чтобы ею занялся кто-нибудь другой» [ibid., I, p. 135].
Мейнерт [Meynert, 1888] был согласен с Шарко и в определении гипноза как патологического состояния и в описании истерического или глубокого гипнотизма с тремя его различными стадиями (летаргия, каталепсия, сомнамбулизм), которые могут существовать как вместе, так и по отдельности. В целом Мейнерт, как и Шарко, считал гипноз неврозом, искусственной истерией, а некоторые проявления истерии определял как спонтанный гипноз.
По утверждению Шарко, в основе всякого невроза лежат какие-то анатомо-физиологические («динамические и функциональные») нарушения, которые еще предстоит определить. Мейнерт же видел в гипнотическом неврозе вполне определенные физиологические нарушения, например изменения мозгового кровообращения в зависимости от стадии невроза — функциональную анемию или гиперемию и т. п.
Можно, конечно, упрекать анатомо-физиологи-ческую теорию Мейнерта в чрезмерном ригоризме, особенно если сравнивать ее с осторожными гибкими анатомо-клиническими концепциями Шарко. Но в этой ригористичности была и своя положительная сторона: например, изучая металлоскопию или «передачу симптомов на расстоянии с помощью магнитов», Мейнерт сразу сумел распознать ее иллюзорность (и в самом деле, на вазомоторном уровне такая «передача» противоречила элементарным принципам физиологии).
Разумеется, Мейнерту не грозила «опасность психологизации»; он не позволял себе «углубляться в необъяснимое». Шарко же не видел в этом ничего дурного. Он умел соблюдать осторожность и старался не пренебрегать ни одним из путей, ведущих в область психологии.
Таким образом, именно в Париже Фрейд, «освободившись от пут физиологии», мог под руководством Шарко заняться изучением психологии в собственном смысле слова. Известно, что много лет спустя, уже сделав свои фундаментальные открытия в этой области, он вернулся к тому, что интересовало его в самом начале.
Вслед за этими краткими замечаниями об интеллектуальном влиянии Шарко мы хотели бы подробнее остановиться на двух проблемах первостепенной ва-
жности: на экспериментальных параличах и на «большой истерии».
Экспериментальные параличи
В марте 1885 года1 Шарко опубликовал статью, в которой изложил суть разгоревшихся в то время споров о психических расстройствах, связанных с несчастными случаями на железной дороге («railway spine» — железнодорожная травма позвоночника). Одни (немецкая школа) считали эти расстройства результатом органических поражений нервной системы и рассматривали их как «травматические неврозы», отличные от истерии. Другие (англо-американская школа) не видели в них нарушений нервной системы и считали их истерией. Шарко придерживался последней точки зрения, ссылаясь на наличие симптомов — истерических стигм (гемианестезия, сужение поля зрения, истерогенные зоны и пр.) и в особенности на то, что симптомы травматических параличей, вызываемых несчастными случаями, можно воспроизводить с помощью внушения.
Что касается параличей психического происхождения, то Шарко ссылался на работы изучавшего их Рей-нолдса [Reynolds, 1869]2. Шарко дал экспериментальное доказательство их существования3, и мы считаем
1 Опубликовано в «Progres Medical» 2 мая 1885 г. См: Charcot. 1887, р. 249 — 250, 18е lecon.
2 Опубликовано в «Progres Medical» 12 сентября 1885 г. [Charcot, 1887, р. 335, 21е lecon]. В немецком переводе фрагмент, посвященный работам Рейнолдса, вошел не в 21-ю, а в 22-ю лекцию [Charcot, 1886, р. 274]. Перевод «Лекций о болезнях нервной системы», завершенный Фрейдом 18 июля 1886 года (дата предисловия), вышел в свет в августе того же года, в то время как французский текст этого произведения появился только в декабре и помечен 1887 годом. Немецкий вариант не вполне совпадает с оригиналом. Помимо уже отмеченного отличия, он состоит из 28 лекций, тогда как парижское издание включает 26 лекций и приложение (с. 439 — 506), содержащее новые клинические наблюдения. Немецкий текст отличается от французского, начиная с 25-й лекции.
3 В связи с локальными истерическими симптомами, связанными не только с параличами, Шарко часто и с похвалой указывает на работы другого английского исследователя— Броди. В 23-й лекции «О случае истерической коксалгии травматического происхождения у мужчины», опубликованной в «Progres Medical» 30 января 1886 г. [Charcot, 1887, р. 370], Шарко говорит об исследованиях Броди, первым описавшего истерическое поражение суставов; это заболевание, наряду с другими локальными нарушениями истерического происхождения, составило предмет небольшой книги» «Lectures illustratives of
полезным привести в этой связи случай его пациента Пин., который можно назвать историческим1.
В докладе, сделанном по возвращении из Парижа, Фрейд говорит о посттравматической истерии и кратко упоминает о подобном случае, который «в течение трех месяцев находился в центре всех исследований Шарко» [Gicklhorn, 1960, S. 87; Freud, S.E., I, p. 12]. 15 октября Фрейд выступил с лекцией в Венском медицинском обществе и на этот раз подробнее остановился на этом случае; нет сомнений, что речь шла именно о больном Пин.
24 мая 1884 года Пин., 17-летний подмастерье каменщика, упал с высоты двух метров и несколько минут пролежал без сознания. Хотя полученные им повреждения сводились к небольшой контузии, он спустя несколько дней почувствовал слабость в левой руке и был направлен в больницу Отель-Дье. Парез усилился, и через двадцать два дня после происшествия левая рука оказалась полностью парализованной. Пребывание в больнице не дало улучшений. 11 марта 1885 года он был помещен в отделение Шарко в клинике Сальпе-триер. В качестве симптомов у больного отмечалась ге-мианестезия и сужение поля зрения; тщательный осмотр позволил поставить диагноз истеротравматиче-ской моноплегии. Среди этих симптомов для полноты картины не хватало судорожного припадка (впрочем, для установления такого диагноза этот симптом не обязателен). Через четыре дня углубленное обследование обнаружило у больного истерогенные зоны, одна из них располагалась под левой грудью, другая в подвздошной области и третья на правом яичке. Возбуждение истерогенных зон вызвало припадок исте-роэпилепсии, первый в его жизни. «Этот припадок,—
certain nervous local affections» [Brodie, 1837]. Книга не утратила своего значения и в наши дни, особенно для ревматологов, которые найдут в ней интересный материал для размышлений.
1 Этот случай изложен в наблюдении 6 [Charcot, 1887, р. 289] 19-й лекции, которая объединена с предыдущей общим названием «По поводу шести случаев истерии у мужчин» [ibid., p. 249]. (Эта лекция, прочитанная в апреле, была опубликована 8 августа в «Progres Medical».) Шарко вновь вернулся к этому случаю [ibid., p. 327] в 21-й лекции (15 мая того же года), которая вместе с 20-й (1 мая) и 22-й (29 мая) составляет единый цикл, озаглавленный: «О двух случаях истерической плечевой моноплегии травматического происхождения у мужчины. Истеротравматические моноплегии» [ibid., p. 299]. Больной Пин. был одним из этих двух случаев.
НО
рассказывает Шарко,— носил классический характер: за эпилептиформной фазой последовала вскоре фаза острого двигательного возбуждения1. Движения больного отличаются чрезвычайной силой, он резко сгибается в судорожных «поклонах», ударяясь лицом о колени. Некоторое время спустя он разрывает простыни и пологи и, обратив бешеный гнев против самого себя, кусает себя в левую руку. Затем начинается фаза «страстных поз»; больной обуреваем яростным бредом; он бранится, вызывающе кричит, побуждая воображаемых лиц к убийству: «На, бери нож... чего ты ждешь, ну, бей же!» Наконец больной приходит в себя и, успокоившись, говорит, что не помнит ничего из того, что с ним произошло» [Charcot, 1887, р. 295]. После одного из таких припадков он начал двигать парализованной рукой2. Шарко был в каком-то смысле раздосадован тем, что выздоровление пациента лишает его столь наглядного объекта для демонстрации. «И тогда мне пришло в голову, что, может быть, с помощью внушения3, даже в состоянии бодрствования — нам было известно, что больной негипнабелен,— удастся воспроизвести [его моноплегию], по крайней мере на какое-то время» [ibid., p. 296]. И Шарко это действительно удалось; при этом он ничуть не тревожился за исход этого искусственного паралича, ибо знал «на основании долгого опыта, что достигнутое с помощью внушения может быть затем устранено» [ibid., p. 297]. Так началась серия опытов, в ходе которых Шарко вызывал с помощью внушения под гипнозом или в состоянии бодрствования искусственную истерию или другие истерические симптомы. Фрейд присутствовал при экспериментах такого рода, проведенных, в частности, в ходе 23-й и 24-й лекций «О случае истерической кок-салгии травматического происхождения у мужчины».
1 См. ниже (глава «Большая истерия»), описание «классического» припадка.
2 Интересно, не вызвало ли у Фрейда описание этого припадка, с которым он, несомненно, был знаком, и других подобных припадков, при которых он мог присутствовать лично, мысли о целительности отреагирования. Возможно, также, что именно в связи с ними Фрейд решил обсудить с Шарко катартический метод Брёйера. Конечно, больной мог подражать другим пациентам клиники Сальпе-триер, но даже в этом случае его поведение носило отпечаток его личности; он, возможно, проецировал агрессивное желание, лежавшее в основе его паралича, на какое-то воображаемое лицо.
3 Курсив Шарко.
В то время, когда Фрейд находился в отделении Шарко, больной Пин. еще был там. Фрейд сообщает (перевод лекции 22, примечание), что пациент вылечился от мо-ноплегии, но гемианестезия и судорожные припадки у него продолжались. Он был выписан из больницы за нарушение порядка в январе 1886 года [Charcot, 1886, р. 300].
Проблема психических параличей и связанные с ними эксперименты произвели сильное впечатление на Фрейда и, по-видимому, зародили в его сознании одну из тех идей, о которых он писал невесте. Как известно, Шарко, признававший психическое происхождение неврозов (в особенности посттравматических), говорил тем не менее о существовании физиологического субстрата, который он называл — в отличие от «структурных» нарушений — «функционально-динамическими», имеющими даже анатомическую локализацию, хотя ее и невозможно было обнаружить исследовательскими средствами того времени. Таким образом, его объяснения носили двойственный характер: учитывались как причины психического порядка, так и еще не установленный физиологический субстрат. Шарко не пытался, как пишет Андерссон [Andersson, p. 60], глубже проанализировать соотношение между этими двумя объяснениями истерических параличей.