— Да убережет Господь корабль сей от непогоды и шторма, от бедствий и опасности, да защитит его от всех напастей этого мира, в том числе и от причиняемых людьми!
Торжественно и празднично звучал голос Дидериха Моллера, ратмана и президента конвойной коллегии адмиралтейства, морозным и солнечным февральским утром 1668 года напутствовавшего первый из конвойных фрегатов, только что спущенный на воду. Отсутствие мачт — их обычно устанавливали позднее — не мешало любоваться совершенными пропорциями его корпуса. Церемония спуска на воду вскоре завершилась, господа из совета города и адмиралтейства направились в подвальчик ратуши отпраздновать это событие приличествующим случаю возлиянием, а толпы бедноты, привлеченные редкостным зрелищем, — назад в свои промерзшие подвалы; на берегу остался один Берент Карфангер, не сводивший глаз с великолепного корабля.
По предложению Карфангера фрегат получил название «Леопольд Первый» — в честь императора Леопольда и с мыслью о единстве империи. Его корпус сидел в воде неглубоко: в трюме не было еще ни балласта, тга груза, и пятьдесят четыре орудийных порта под выкрашенными красной краской крышками еще зияли пустотой. На носу красовался красный лев с золотой гривой, сжимавший в лапах герб города Гамбурга. Обшивка на шканцах, юте и квартердеке была выкрашена в оливково-зеленый цвет, а весь остальной корпус судна до самой ватерлинии покрывала смесь древесноугольной смолы и еловой живицы цвета спелого каштана, сквозь которую пробивался замысловатый узор дубовой древесины. Корпус ниже ватерлинии светился защитной краской, по цвету напоминавшей пергамент старинных рукописей, приготовленной из смолы и серы.
Кормовая надстройка была отделана замечательной резьбой по дереву в стиле барокко: музицирующие путти, словно сошедшие с картин Рубенса, фигуры воинов и диковинных морских животных. Между двумя кормовыми фонарями располагались два других златогривых льва, под ними на светлоголубом фоне — фигура императора Леопольда в человеческий рост, в полном облачении и со всеми символами власти: в короне, со скипетром и державой.
Словно издалека он услыхал голос жены:
— Ну идем же наконец, Берент! Или ты хочешь, чтобы твои жена и дочь превратились в ледышки? Все уже давно разошлись.
— Ну и пусть себе пьют свое пиво на здоровье, — отозвался Карфангер.
— Берент! — повторила Анна уже настойчивей. — Ребенок мерзнет.
Карфангер оглянулся. Его дочурка Вейна стояла в глубоком снегу, кутаясь в меховую шубку; по щекам ее катились слезы.
— Что ты, моя девочка? Тебе так холодно?
— У меня ноги замерзли, папа, — всхлипнула Вейна.
— А ты возьми и побегай, вот они и согреются. Не стой, словно статуя, — побегай.
— Не будь таким суровым, Берент, — сказала Анна, — она ведь еще совсем маленькая: в этом году только восемь лет исполнится.
Возле стапелей, с которых только что сошел «Леопольд Первый», стоял мастер-резчик Кристиан Прехт и разговаривал с корабелами. Это он создал все деревянные украшения и фигуры нового фрегата. Карфангер подошел к нему и спросил, отчего голова, корона, руки, скипетр и держава получились неестественно большими по сравнению с фигурой императора.
— Я поступил так не без умысла, — ответил Кристиан Прехт, — если хотите, мы можем подняться в мою мастерскую, и я вам все объясню.
В мастерской кипела работа: несколько подмастерьев, вооруженных долотами, стамесками, рашпилями и ножами самой причудливой формы, трудились над резными украшениями для другого конвойного фрегата, который предполагалось назвать «Герб Гамбурга». Мастер показал на фигуру ангела, стоявшую на небольшом выступе высоко над фронтонной дверью, и подвел Карфангера на несколько шагов ближе к ней.
— Скажите, кажутся ли вам члены фигуры пропорциональными?
— Безусловно, — ответил Карфангер, посмотрев вверх.
Тогда мастер отвел его к противоположной стене и задал тот же вопрос.
Карфангер вынужден был не без удивления признать, что ноги фигуры представляются ему чересчур длинными, и поднятая вверх рука с мечом кажется длиннее другой, вытянутой в сторону. Снова подойдя к двери и посмотрев на ангела, он сказал:
— Если смотреть отсюда, то все становится на свои места. Значит, все дело в том, под каким углом смотрят на фигуру. Более острый угол укорачивает горизонтали; я полагаю, эта фигура предназначена для расположения именно на такой высоте?
— Совершенно верно, — отозвался резчик, — она будет стоять над кафедрой проповедника, так что придется задирать голову, чтобы ее рассмотреть. Иначе с фигурой императора Леопольда: она будет находиться примерно на высоте глаз, и смотреть на нее будут, как правило, издалека. Что же, по-вашему, можно было бы разглядеть, если бы ее пропорции были правильными? Предположим, вы смотрите на нее с расстояния в два-три, а то и все четыре кабельтовых?
— Подробностей, пожалуй, не разглядишь, — согласился Карфангер. — И вы, стало быть, намеренно увеличили те детали, которые кажутся вам наиболее важными?
— Да, именно так. Пусть каждый, кто повстречает в море этот фрегат, сразу увидит сверкающую императорскую корону, золотой скипетр и державу.
В этом и заключался мой замысел, господин Карфангер. Удовлетворены ли вы объяснением?
— Благодарю вас, мастер, вы все продумали наилучшим образом, — сказал Карфангер, пожимая Кристиану Прехту руку.
Вейна подбежала к отцу, крича на ходу:
— Отец, посмотрите, что мне подарил старший подмастерье господин Бертольд!
Это была деревянная скульптура чуть ли не в полсажени высотой. По лицу Карфангера было видно, что он колеблется, не зная, позволить ли ребенку принять такой ценный подарок. Заметив это, старший подмастерье сказал:
— Не лишайте ребенка радости, господин капитан. Это — всего лишь модель, предназначавшаяся для «Герба Гамбурга». Настоящие украшения для носа судна мы делаем из дуба. — И мастер стал засовывать скульптуру в мешок из грубого полотна, в которых обычно готовые произведения разносились заказчикам.
Анна Карфангер вдруг смертельно побледнела и пошатнулась. В ее памяти всплыла страшная картина: тельце ее малыша Иоханна, умершего во время чумы, опускают в такой же полотняный мешок…
— Что с тобой, Анна? — встревоженно спросил Карфангер, подхватывая жену. — Тебе нездоровится? Прости, я, кажется, был слишком груб там, на берегу.
Анна медленно покачала головой.
— Нет-нет, что ты, это я была неправа. — И шепнула ему на ухо: — У
Вейны скоро опять будет братик, Берент, уже этим летом…
Карфангер отправил Анну с Вейной домой в портшезе, а сам опять спустился к Эльбе, к месту осмолки кораблей, где уже стоял «Леопольд Первый». Карфангер пришел вовремя: только что привезли нижние мачты и как раз собирались их ставить. Уже были подготовлены рычаги и кранцы для первой — фок-мачты высотой в добрых шестьдесят футов. Мастерам понадобился целый час на то, чтобы поднять ее и привести в вертикальное положение. И тогда Карфангер достал из своего кошелька золотой гульден и обратился к мастеру-такелажнику:
— Сделаем все так, как предписывает обычай!
Согласно давнему поверью, золотая монета, положенная в гнездо фокмачты перед ее установкой, должна была отводить от корабля все напасти. Конечно, Карфангер не верил в чудодейственную силу этого обряда, тем не менее спустился в трюм корабля и собственноручно опустил монету в гнездо мачты, которая тотчас же была установлена.
Вновь поднявшись на палубу, Карфангер спросил корабелов, не забыли ли они употребить при строительстве фрегата и краденое дерево, чтобы судно хорошо ходило под парусами — этого требовал еще один давний обычай.
Мастера стали переглядываться между собой и пожимать плечами. Тогда Карфангер вновь полез в кошелек и выложил еще несколько талеров.
— После трудового дня неплохо будет как следует промочить горло, — сказал он, как бы между прочим.
Один из пожилых подмастерьев выступил вперед.
— За кражу полагается виселица, господин капитан, поэтому про такие дела стараются много не рассказывать. Но что поделаешь, если так велит обычай. Пойдемте, покажу вам кое-что.
Он подвел Карфангера к трапу квартердека и указал на верхние ступеньки:
— Знакомо ли вам это дерево, господин капитан?
Карфангер сделал вид, что тщательно осматривает ступеньки, затем выпрямился и решительно заявил:
— Доска для этих ступенек взята из настила главной палубы моего флейта «Дельфин».
— Верно, — сказал подмастерье, — это одна из досок, которые вы прошлой осенью велели заменить.
— Видите, — Карфангер улыбнулся, — как хорошо я знаю свои корабли. — С этими словами он простился и отправился домой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Весна уже шла навстречу лету, когда к месту осмолки отбуксировали и второй фрегат. Корабли походили друг на друг как братья-близнецы, если не считать различных кормовых украшений: вместо фигуры императора на корме второго фрегата красовался большой герб — белая крепость на красном щите, над ней — шлем, украшенный павлиньими перьями, который держали в лапах два красных льва с золотыми гривами. Во всем остальном «Леопольд Первый» ничем не отличался от «Герба Гамбурга».
Окончательная отделка и оснастка фрегатов шла полным ходом, а господа в совете города и адмиралтействе все никак не могли договориться, кого назначить капитанами. В кандидатурах недостатка не было, и многие из них устраивали всех. Все дело тут было в том, что должность капитана конвойного фрегата фактически продавалась, как и большинство других должностей в городе, и ее мог купить только тот, кто предлагал больше всех, но никак не менее пяти тысяч талеров. Карфангер энергично протестовал против этой спекуляции должностями. Выступая однажды в совете города, он заявил:
— Должность капитана конвойного фрегата и связанный с нею адмиральский чин нельзя равнять с другими должностями и чинами, которые можно купить, как плащ или камзол. Если капитан конвойного фрегата лишится адмиральского титула, он не перестанет быть капитаном военного корабля, не потеряет способности держать в повиновении боеспособную команду, вести морское сражение, в любой шторм управлять судном, а если понадобится
— и выказать сметку в торговых делах. Всего этого невозможно добиться, лишь уплатив пять, шесть, а то и все семь тысяч талеров: такая должность требует подлинных способностей и умения, неважно, подкреплены они увесистым кошельком или нет. Недаром говорится: женитьба на звонкой монете счастья не принесет.
Кое-кому из состоятельных граждан вольного города такие речи пришлись не по вкусу. Первым возразил Дидерих Моллер:
— Мне кажется, господин Карфангер, что вы не понимаете смысла необходимости уплаты этой суммы, иначе бы вы не выдвигали подобных аргументов.
Карфангер конечно же, отлично понимал, что все это делается для того, чтобы не допустить к власти людей низкого происхождения. В данном случае это не входило и в его собственные интересы, однако еще менее ему хотелось, чтобы Маттиас Дреер и Мартин Хольсте, никогда не имевшие таких сумм, стали капитанами конвойных фрегатов лишь благодаря денежной помощи Утенхольта; это означало бы полную их зависимость от коварного старика.
Вернувшись после заседания домой в довольно мрачном расположении духа, Карфангер нашел в гостиной Маттиаса Дреера, который дожидался его уже целый час. Гость всячески избегал ответа на вопрос о цели своего визита, чувствовалось, что ему мешает присутствие Анны. Вместо этого он принялся пространно рассуждать о самых разных вещах: о новых конвойных фрегатах, их вооружении и ходовых качествах, расхваливать разработанные Карфангером по образцу боевых уставов де Рюйтера и представленные совету предписания для команды на случай военных действий. Упомянул он и о том, чего еще никому до Карфангера не удавалось добиться: отныне каждый из команды конвойных фрегатов, заболевший или раненый во время плавания — будь то офицер или простой матрос, — мог рассчитывать на уход и лечение за счет городской казны, при этом за ним сохранялось жалованье. Наконец Анна вышла в кухню справиться, как там идут дела, и Маттиас Дреер тут же напрямик спросил Карфангера, не одолжит ли он ему две-три тысячи талеров, которых недостает, чтобы уплатить назначенную советом за должность капитана конвойного фрегата сумму.
— Неужели ты поссорился со своим тестем Утенхольтом?! — спросил Карфангер.
— Нет, до этого пока не дошло, но я слишком хорошо знаю эту старую лису и совсем не хочу угодить к нему в кабалу. Я не прочь командовать одним из конвойных фрегатов, но только при условии, что буду состоять на службе у городских властей и только перед ними держать ответ.
С одной стороны, Карфапгер не мог не порадоваться такому доверию со стороны Маттиаса Дреера, но с другой, его просьба привела его попросту в замешательство. Он вновь оказывался в щекотливом положении: вслух критиковать систему продажи должностей и в то же время тайком одалживать одному из претендентов недостающую сумму… Маттиас Дреер истолковал его смущение по-своему и поспешил спросить, к кому бы еще он мог обратиться за помощью, взяв при этом на себя обязательство вернуть долг точно в срок.
Поколебавшись, Карфангер все же согласился одолжить Маттиасу Дрееру необходимую сумму под незначительные проценты, однако с условием, что Дреер получит деньги лишь в том случае, если не удастся уговорить совет изменить позицию.
Однако премудрый совет вовсе не думал отказываться от звонкой монеты, и Маттиасу Дрееру пришлось-таки внести требуемую сумму за должность капитана «Леопольда Первого»: Мартин Хольсте с помощью талеров Томаса Утенхольта стал капитаном «Герба Гамбурга», работы на котором еще не были завершены. Тем временем «Леопольд Первый» готовился выйти в свое первое плавание.
Пушки, представлявшие собой основное вооружение фрегата, были уже давно доставлены из арсенала. Шесть четырехфунтовых орудий установили на юте, четыре шестифунтовых — на баке, на средней палубе разместились двадцать две двенадцатифунтовых и на верхней батарейной палубе — двадцать восьмифунтовых пушек. Из орудийных портов по обе стороны от руля выглядывали жерла двух восемнадцатифунтовых орудий. Для обслуживания этих пятидесяти четырех пушек требовалось более двухсот человек. В крюйткамерах, расположенных под ватерлинией, хранилась добрая сотня тонн пороха и огромное количество пушечных ядер. Но больше всего места в трюме занимали запасы провианта для многочисленной команды фрегата. Сто пятьдесят матросов должны были во время плавания управляться не только с такелажем, но и помогать канонирам в бою. Имелась на борту фрегата и абордажная команда: пятьдесят специально обученных солдат. Но были еще канониры-наводчики и фейерверкеры, парусные и такелажные мастера с их подручными, кузнецы и плотники, кок с кухонной артелью и виночерпий, трубачи и барабанщики, стюарды и юнги. Командовали ими капитан, его лейтенанты, старший штурман, младший штурман, судовой писарь и старшие боцманы: не последним человеком на борту был и корабельный священник.
Толпы матросов, казалось, бестолково суетятся и мечутся по палубам, сваливая свои сундучки и заплечные мешки то в одном месте, то в другом.
Жилые помещения и каюты на корабле предназначались только для офицеров и унтер-офицеров. Простые матросы и солдаты размещались либо в носовом кубрике, либо на батарейных палубах между пушками. Почти никто из них не знал друг друга, и корабль, на который они нанялись, был одинаково незнаком всем. Пройдет много дней, прежде чем каждый займет свое место в команде и будет знать, за какую снасть отвечает, где и чем ему надлежит сражаться в бою и где он может поспать несколько часов в свободное от вахты время. Но даже и тогда еще не могло быть и речи о том, чтобы корабль мог принять бой: самый захудалый каперский фрегат захватил бы его в полчаса. Поэтому начались недели бесконечных упражнений в постановке и уборке парусов, починке и замене рангоута и такелажа, заряжание и наводке пушек — и все это время «Леопольд Первый» стоял на якоре.
Наконец настал такой день, когда даже самый нерасторопный из команды научился выполнять свою работу на борту судна с завязанными глазами; теперь «Леопольд Первый» мог отправляться в свое первое пробное плавание вниз по Эльбе и дальше в Северное море. Для офицеров и команды это был первый экзамен, на котором проверялись умение одних отдавать точные и необходимые приказания и способность других беспрекословно и четко их выполнять.
И вот одним погожим летним утром заскрипел якорный кабестан: десятки просмоленных, мозолистых ладоней ухватили вымбовки, вставленные в его гнезда, и толстый якорный канат стал медленно наматываться на барабан.
Матросы на реях уже разворачивали марсели и брамсели. Наконец зарифленные паруса поймали ветер, корабль, повинуясь положенному на борт рулю, развернулся и стал удаляться от мола, набирая ход. Собравшаяся у городских ворот толпа любопытных напутствовала «Леопольда Первого» восторженными криками, которые утонули в грохоте прощального салюта пушек с городских бастионов. В ответ полыхнули огнем и орудийные порты фрегата — это пробовали голос в первом ответном салюте его пушки.
Молча, с выражением суровой озабоченности на лицах, не обращая внимания на крики толпы и гром пушек, стояли поодаль почтенные ратманы в высокие господа из адмиралтейства и смотрели на удаляющийся фрегат, окутанный клубами порохового дыма.
Среди этих степенных, солидных господ так же молча стоял и Карфангер.
Рядом с ними он выглядел почти тщедушным.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В декабре того же года «Леопольд Первый» под командованием Маттиаса Дреера отправился с караваном гамбургских «купцов» к далеким берегам Испании и Португалии и через несколько месяцев привел корабли назад в Гамбург целыми и невредимыми с трюмами, полными ценного груза. Не нашлось ни одного капера или пирата, который бы рискнул к ним сунуться; то и дело попадавшиеся им навстречу корабли морских разбойников благоразумно старались не пересекать курса гамбуржцев. Испанские и португальские торговцы вновь охотно грузили свои товары на суда вольного города.
Спустя год в портах южных стран побывал и «Герб Гамбурга» под началом Мартина Хольсте, и реноме гамбургского торгового флота возросло еще более.
Берент Карфангер по-прежнему водил свои корабли через Атлантический океан к берегам Америки. Теперь у него на службе состоял Михель Шредер, вернувшийся в Гамбург.
Год сменялся годом, и морская торговля продолжала процветать. Конечно, время от времени тот или иной корабль становился жертвой шторма или коварной мели в туманном Ла-Манше, однако ни один не достался пиратам или каперам. Авторитет Карфангера в правлении гильдии капитанов и шкиперов возрос неизмеримо, Томас Утенхольт прилагал немало усилий к тому, чтобы добиться его расположения.
И на морях вот уже несколько лет подряд царил мир. Правда, североафриканские пираты и карибские флибустьеры по-прежнему разбойничали на торговых путях. Но Гамбургу с его конвойными фрегатами они были уже не страшны.
И все же этот мир оказался обманчивым — обманчивым, как погода в апреле. В 1667 году французский король Людовик Х1У послал своих маршалов Тюренна и Копде воевать во Фландрию. Под давлением Нидерландов, Англии и Швеции, однако, французы вскоре стали искать пути к заключению мира. Совершенно непонятной для Карфангера при этом оставалась позиция бранденбургского курфюрста, который вначале также выступил против Франции, а потом вдруг перешел на позиции строгого нейтралитета. Когда Карфангер попытался расспросить об этом бранденбургского резидента в Гамбурге Отто фон Герике, тот стал отделываться отговорками. И в самом деле — не мог же он без обиняков заявить, что курфюрст стремится укрепить лишь собственную власть за счет ослабления императорской. Вместо этого фон Герике принялся критиковать Майнц и Кельн, Мюнстер и Пфальц-Нойбург за их союзничество с Францией.
Когда в 1672 году Франция заручилась поддержкой Англии с целью разгромить наконец Нидерланды, представлявшие собой сильнейшего конкурента обеих стран, мирный небосклон начали заволакивать грозовые тучи войны.
Весной этого года у Ритцебюттеля стояли на якоре более двадцати гамбургских торговых кораблей, собиравшихся отправиться в Испанию и Португалию под охраной пушек «Герба Гамбурга». Отплытие каравана, однако, задерживалось ввиду неясной обстановки на морях. Неделя проходила за неделей в бесплодном ожидании надежных вестей о военной ситуации в Ла-Манше, Северном море и Атлантике. Тем временем в Ритцебюттель продолжали прибывать все новые и новые «купцы», и к концу мая торговый караван превратился уже в целый флот, насчитывавший более сорока судов. В адмиралтействе просто не знали, что предпринять. Если бы хоть капитан Дреер привел «Леопольда Первого» назад из Испании! Тогда можно было бы рискнуть отправить огромный караван под охраной обоих конвойных фрегатов вокруг Шотландии в Атлантику, а заодно и вывести на северный курс «россиян», которые на этот раз наняли частный конвойный фрегат Томаса Утенхольта под командованием Алерта Хильдебрандсена Грота. Но Маттиас Дреер, скорее всего, тоже торчал в Лиссабоне и ждал благоприятных известий, чтобы отправиться на родину.
В этой напряженной ситуации нашелся один человек, который вызвался разведать обстановку возле устья Темзы и дальше, в проливе Па-де-Кале: это был капитан Берент Карфангер. Адмиралтейство распорядилось отрядить на борт его быстрого «Дельфина» два десятка стрелков с мушкетами, однако Карфангер воспротивился. Вместо этого он удвоил команду флейта, взяв матросов с других своих кораблей. В качестве первого помощника с ним отправлялся Ян Янсен, старшим штурманом был назначен Михель Шредер, абордажная команда поступала под начало Венцеля фон Стурзы. Посовещавшись напоследок с Мартином Хольсте, Карфангер вышел в море и направился к английским берегам. Дойдя до залива Хамбер, «Дельфин» взял курс зюйд.
Однако ни вдоль побережья графства Линдой, ни в заливе Уош, ни у Норфолка или Лоустофта, что в графстве Суффолк — нигде они не обнаружили ни малейших йризнаков концентрации английского флота, хотя от этой части восточного побережья Британии до Нидерландов было рукой подать.
— Может быть, англичане решили соединить в Ла-Манше свой флот с французским, прежде чем повернуть пушки против Нидерландов? — высказал предположение Михель Шредер, когда они как-то вечером становились на якорь у суффолкского берега, чтобы дождаться там утра.
— Неплохо бы нам поглядеть, что делается в Ла-Манше, — сказал на это Ян Янсен.
— Нет! — твердо ответил Карфангер. — Дальше устья Темзы мы не пойдем.
Если до Дувра мы не обнаружим никаких следов английского флота, тогда на обратном пути расспросим голландцев. Если обстановка в Северном море и в самом деле такая спокойная, то ничто не помешает Мартину Хольсте сняться с якоря и идти вокруг Шотландии в Атлантику.
На утренней заре с юга докатились раскаты пушечной канонады.
— Это не конвойный фрегат, — определил Ян Янсен. — Не иначе адмирал де Рюйтер снова схватился с англичанами.
Карфангер вопросительно посмотрел на него.
— Что, в таком случае; посоветуют мне господа Офицеры? Брасопить реи и идти поглядеть, в чем там дело?
— Разумеется, капитан, такое представление нельзя пропускать.
Ян Янсен оказался прав: адмирал Михиэл де Рюйтер обнаружил английский флот на рейде Саутуолда и дал ему бой в бухте Соулбэй.
Главнокомандующему английским флотом герцогу Иоркскому некуда было отступать, и он принял вызов. Для того чтобы каждый матрос понял всю важность этого сражения, государственный секретарь Нидерландов Йохан де Витт в алой, подбитой мехом мантии на плечах приказал поставить на ахтер-кастеле «Семи провинций» кресло с высокой резной спинкой и теперь сидел в нем, окруженный двенадцатью рослыми алебардщиками в сверкающих латах. Глава генеральных штатов бесстрастно взирал на неистовое сражение, не обращая внимания на ядра и пули, градом обрушивавшиеся на палубы флагмана нидерландского флота.
Проходили часы, но накал морского сражения у суффолкского побережья не стихал. Нидерландские фрегаты и английские линейные корабли горели и тонули один за другим, однако гром пушек бортовых батарей остальных не умолкал ни на минуту. И вот на топе грот-мачты «Семи провинций»оявился сигнал «Идем на абордаж! «. В последний раз изрыгнули огонь пушки голландских фрегатов, мушкеты стрелков обрушили свинцовый град на палубы англичан, и в дело пошли абордажные крючья и мостки, сабли и тесаки, абордажные топоры и пистолеты. В беспощадной рукопашной схватке последнее сопротивление англичан было сломлено.
Солнце уже собиралось скрыться за кромкой английского берега, когда нидерландский флот строился в походный ордер, готовясь отправиться к родным берегам.
Весть об исходе этого сражения надо было как можно скорее доставить в Ритцебюттель, поэтому Карфангер приказал немедля ставить все паруса и ложиться на курс норд-ост. Попутный вест помчал «Дельфин» на северо-восток, и паруса голландского флота вскоре растворились в вечерних сумерках.
На третий день, когда «Дельфин» стал на якорь у Ритцебюттеля, парусники торгового флота отдали швартовы, «Герб Гамбурга» отсалютовал залпами своих бортовых батарей и повел караван к устью Эльбы, чтобы оттуда взять курс на север. Французских корсаров, поджидавших добычу в Ла-Манше, гамбуржцы не страшились, главное — путь в Атлантику теперь, после победы нидерландского флота, был свободен.
Карфангер стоял на полуюте «Дельфина» и не отрываясь смотрел вслед удаляющемуся каравану. Подошел Михель Шредер и спросил: Вы обратили внимание на долговязого боцмана с «Герба Гамбурга»? Да. Это был Михель Зиверс.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Победа адмирала де Рюйтера в бухте Соулбэй дала возможность Мартину Хольсте отплыть наконец с караваном в Испанию, а Маттиасу Дрееру — возвратиться домой, не подвергаясь слишком большой опасности. Гораздо худшими последствиями обернулась она для герцога Йоркского: он был смещен с поста главнокомандующего флотом. На его место назначили принца Рупрехта; последний выбрал своим первым заместителем хладнокровного адмирала Спрэгга.
Вновь наступила весна, и вновь у Ритцебюттеля собрался караван гамбургских «купцов», отплытие которого задерживалось по той же, что и в прошлом году, причине. Наконец из Нидерландов пришла весть: де Рюйтер разгромил англичан у острова Тексел — 7 июня, ровно год спустя после битвы в бухте Соулбэй.
«Леопольд Первый» снова благополучно довел караван торговых кораблей до Оркнейских островов, где от него отделились «россияне», отправившиеся в Архангельск под охраной конвойного фрегата Томаса Утенхольта.
Не успели последние из гамбургских «купцов» разгрузиться в Малаге, как возле нидерландского побережья вновь произошло сражение флотов двух держав. Англичане горели желанием отомстить за недавнее поражение и на этот раз предприняли самые энергичные усилия к тому, чтобы получить от союзной Франции более действенную поддержку. Французы отправили на помощь англичанам сильную эскадру под командованием опытного адмирала д'Эстре.
20 августа 1673 года дул устойчивый зюйд-ост, и объединенный флот англичан и французов, миновав остров Тексел, пошел под всеми парусами вдоль побережья курсом зюйд-зюйд-вест. Принц Рупрехт с вежливостью, больше походившей на осторожность, пропустил вперед эскадру французского адмирала; арьергардом флота командовал адмирал Спрэгг. Им не пришлось долго разыскивать голландцев: где-то на траверзе Кампердена они вклинились между линией берега и вражеским флотом, держа курс норд. Принц Рупрехт еще раздумывал, поворачивать ли ему на встречный курс и гнаться за флотом де Рюйтера, который как раз поравнялся с боевым ордером англичан, или нет, как вдруг шедшие кильватерным строем голландские корабли развернулись и двинулись на них, идя в фордевинд.
Головная эскадра голландцев под командованием Корнелиса Тромпа правила прямо на эскадру Спрэгга, в то время как де Рюйтер с основными силами напал на трехпалубные линейные корабли принца Рупрехта. Англичане поспешили повернуть на юго-запад — подальше от опасного берега, — и только французская эскадра, преследуемая быстрыми фрегатами адмирала Банкерса, продолжала идти прежним курсом. Однако Банкерс быстро раскусил замысел д'Эстре, заключавшийся в том, чтобы увести голландскую эскадру подальше от основных сил англичан, и прекратил преследование, предоставив французам возможность плыть, куда им заблагорассудится, а сам развернул эскадру и перекрыл англичанам пути к отступлению.
Увидев, что теперь ему придется иметь дело одновременно с двумя мощными эскадрами, принц Рупрехт, корабли которого попали под перекрестный огонь батарей голландцев, повернул на север, рассчитывая соединиться с эскадрой Спрэгга, которая ожесточенно отбивалась от наседавших на нее фрегатов адмирала Тромпа, тщетно пытаясь оторваться от них.
Отрезанные от союзников-французов, вновь предоставленные самим себе англичане быстро поняли, что им не миновать нового сокрушительного поражения. Сквозь гром пушек, треск мушкетных залпов и ломающегося рангоута с берега доносился колокольный набат; сотни людей стояли на коленях у кромки прибоя и молились за победу своих отцов, братьев и сыновей… И она не заставила себя ждать: вскоре остатки английского флота обратились в бегство.
Поражение под Камперденом было воспринято на Британских островах с неописуемым негодованием по адресу союзной Франции. Напрасно адмирал д'Эстре бил себя в грудь и божился, что не струсил, покинув поле боя, а сразу же повернул назад, когда убедился, что адмирал Банкерс прекратил преследование, чтобы вступить в сражение, но было уже поздно что-либо изменить. Англичанам не оставалось ничего иного, как срочно искать возможности заключения мира с генеральными штатами.
Тем временем абсолютистская Франция принялась присваивать нидерландские и немецкие территории. Бранденбург потерял Клеве, Марк и Равенсберг, за ними последовали новые попытки Людовика ХIV захватить чужие земли, вызвавшие, однако, небывалый подъем патриотических настроений среди немцев. Народ стал требовать от императора создания сильного союза, направленного против Франции.
Карфангер, с нетерпением дожидавшийся возвращения Маттиаса Дреера, втайне надеялся, что этот патриотический порыв сплотит всех немцев для отражения нависшей над империей опасности, побудит их к совместным действиям.
Однажды в его доме появился бранденбургский посланник и предложил поступить на службу к курфюрсту Бранденбургскому. Карфангер задумался.
Не окажется ли он в Бранденбурге более полезным империи, чем здесь, в Гамбурге? А может быть, под сенью крыльев красного орла он сможет лучше способствовать росту могущества империи на море? Но есть ли у Бранденбурга вообще боевые корабли? Или курфюрст хочет с его помощью сначала создать собственный военный флот? Фон Герике постоянно повторял, что союз Англии с Францией представляет собой серьезную угрозу для курфюршества Бранденбургского и что противостоять этой угрозе с севера без военного флота невозможно. Дания и Голландия противились возрастанию могущества Швеции на Балтике и таким образом становились союзницами Бранденбурга.
— Но каким образом вы собираетесь создавать военный флот? — спросил посланника Карфангер.
— В Мидцелбурге есть один судовладелец по имени Беньямин Рауле, — отвечал фон Герике, — он готов к назначенному сроку предоставить в распоряжение курфюрста эскадру хороших фрегатов.
— И вы, как я понимаю, собираетесь назначить меня ее командующим?
— Скажите, где нам найти лучшего адмирала? — ответил посланник вопросом на вопрос. — Его милость курфюрст…
Его прервал голос Михеля Шредера, появившегося на пороге:
— «Леопольд» только что ошвартовался, корабль явно побывал в хорошем деле! Маттиас Дреер ранен, его уже доставили на берег.
— А караван? Что с караваном? — тревожно спросил Карфангер.
— Он, как я слышал, стоит на якоре у Ритцебюттеля.
— Прошу меня извинить, господин фон Герике, — я буду вынужден вас покинуть. А кроме того, как вы, вероятно, понимаете, я вряд ли смогу дать вам окончательный ответ уже сегодня. Позвольте, однако, уверить вас, что предложение его милости чрезвычайно лестно для меня. — И увидев, что фон Герике встает, поспешил добавить. — Не торопитесь уходить, будьте моим гостем. Быть может, я вернусь гораздо скорее, чем это может сейчас показаться.
С этими словами он взял шпагу, трость и шляпу и вышел за дверь вместе с Михелем Шредером.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Опять на смену суровой зиме пришла весна. Понемногу начали оттаивать заиндевевшие стены в подвалах, где ютилась городская беднота, и в конце марта уплыли вниз по Эльбе в сторону моря последние льдины. Многие из бедняков не дожили до новой весны, остальные смотрели голодными глазами вслед торговым кораблям, груженным зерном и полотном, уходившим в сторону Ритцебюттеля, чтобы оттуда уже в который раз направиться к берегам Испании и Португалии.
Эта зима оказалась последней и в жизни старого моряка Алерта Хильдебрандсена Грота.
В один из теплых мартовских дней первый бюргермейстер адмиралтейства торжественно опоясал Берента Карфангера почетной серебряной шпагой, которой удостаивались лишь за особые заслуги, и вручил ему адмиральский жезл. Новоиспеченный адмирал произнес слова торжественной клятвы: «Я готов мужественно встретить лицом к лицу любую опасность вместе с вверенным мне флотом, и скорее пожертвую всем своим добром и даже жизнью, чем покину мой флот или мой корабль».
Маттиас Дреер так и не смог оправиться от раны, нанесенной французской мушкетной пулей в сражении с двумя фрегатами дюнкерских корсаров, напавших на возвращавшийся в Гамбург караван возле Доггерской банки в ноябре прошедшего года. «Леопольд Первый» без особого труда справился с фрегатами морских разбойников: его батареи так изрешетили французские корабли, что один из них камнем пошел на дно, а другому с трудом удалось убраться восвояси. Однако французы успели послать на реи несколько десятков стрелков с мушкетами, и те принялись осыпать свинцовым градом квартердек «Леопольда Первого». Маттиас Дреер получил пулю в бедро, его лейтенант был убит наповал. В течение нескольких недель все, в том числе и сам Дреер, считали рану пустяковой, тем более что лекарю удалось сразу же извлечь пулю, однако вскоре у раненого начался жар, никакие снадобья не помогали, и он скончался.
Карфангер довольно долго противился уговорам своих друзей и настоятельным просьбам адмиралтейства принять командование «Леопольдом Первым» и не только потому, что не хотел расставаться со своей маленькой флотилией, — в Бранденбурге по-прежнему ожидали его ответа на предложение поступить на службу и курфюрсту. Карфангер все откладывал и откладывал окончательное решение. Когда Регенсбургский рейхстаг от имени империи объявил войну Франции, и помимо Испании, Нидерландов и Дании в коалицию вступили также многие немецкие князья, курфюрст продолжал занимать выжидательную позицию. Ни шведы, ни бранденбуржцы пока что Гамбургу не угрожали. Карфангер еще раз переговорил обо всем этом с Отто фон Герике, и тот заявил, что господин Беньямин Рауле по-прежнему не отказывается от своего предложения. Все остальное, в том числе и время осуществления этого замысла, пока содержится в строжайшей тайне.
И Карфангер, отбросив все колебания, отправился в адмиралтейство, где объявил о своей готовности принять командование «Леопольдом Первым».
Впервые за последние несколько лет гамбургские мореходы вновь стали опасаться выходить в море. Ян Янсен и Юрген Тамм бол<