Кажется, что их много – люди и вещи. Нам плохо, когда у нас чего‑то нет, и мы представляем, как преобразится наша жизнь в случае обладания желаемым, но когда мы это получаем, счастье не приходит. Чаще всего, причина всех наших несчастий – только в нас.
Хорошее отношение к плохому себе
Только научившись жить в мире с собой таким, как вы есть, вы преодолеете неудовлетворенность существованием и разрушительный эгоизм, перестанете фиксироваться на себе и сможете испытать подлинную глубину человеческих взаимоотношений.
«Я» как ущербная фантазия
Эгоизм и самоутверждение за счет других – это иллюзия вашего владения собой. Вы будете принадлежать себе, только тогда, когда перестанете быть поглощенным собой.
Практикуйтесь!
Шаг четвертый
Сопереживать
Когда Будда появился на свет, отец позвал домой местных жрецов предсказать судьбу ребенку. От них он узнал: родившийся увидит три тревожных знака, после чего отринет мир и станет монахом. Отец хотел, чтобы сын пошел мирским путем, поэтому запер мальчика в роскошном дворце, а кругом расставил стражу, которая оберегала его от любых неприятных зрелищ. Это яркий пример того, как сознание не желает смириться с действительностью. Пока мы закрываемся от боли, которая давит со всех сторон, мы заперты в иллюзии, искусственном мирке, который не имеет отношения к реальности. Однако это тщетно: от страдания не убежишь. Рано или поздно оно прорвется сквозь тщательно воздвигнутые барьеры. Когда Будде было лет двадцать девять, боги решили, что он достаточно пожил в призрачном счастье, и послали четырех из своего числа в дворцовый сад: одного – в облике больного, второго – в облике старика, третьего – в облике трупа и четвертого – в облике монаха. Совершенно не готовый к таким зрелищам Будда был глубоко потрясен. В ту же ночь он покинул дом, решив найти для себя и для других исцеление от скорби.
|
|
Этот миф призван показать буддистам, как искать просветления. Пока мы не впустили в свое сердце и свой ум «дукха», пока не увидели вездесущность страдания в жизни, мы еще не начали духовный путь. Вот почему почти все религиозные традиции придают огромное значение страданию. Мы предпочли бы отстраниться: дескать, что нам до мирового горя! Однако так мы лишь замыкаемся в себе, причем в ущербной версии себя. Вспомним главный символ христианства – Крест, а на кресте – распятый человек в страшных муках. Это символ жестокости, которую люди с незапамятных времен проявляют к себе подобным. Однако это также боль, которая спасает мир. Учение об искуплении, распространенное в западном богословии (восточное православие его не разделяет), подчас трудно понять: почему милостивый Бог захотел, чтобы за спасение была заплачена такая цена? Однако французский философ Пьер Абеляр (1079–1142) взглянул на вещи иначе: когда мы взираем на распятие, наши сердца разрываются от боли и сочувствия, и это внутреннее движение сострадания спасает нас.
Древние греки, основоположники западного рационализма, смотрели на жизнь трагически. Каждый год на празднике Диониса, бога трансформации, крупнейшие драматурги Афин представляли трагические трилогии. Это были своего рода соревнования, посещать которые гражданам вменялось в обязанность. Пьесы обычно адаптировали и перелагали старые мифы с учетом актуальных для города проблем. Данное событие было одновременно духовным упражнением и гражданской медитацией: аудитория сочувствовала героям, оказавшимся перед тяжелейшими дилеммами и жуткими последствиями собственных действий. Греки приходили на пьесы поплакать вместе, убежденные, что совместные плачи укрепляют гражданские узы между ними и напоминают каждому, что он не одинок в своей личной скорби.
|
|
В трилогии «Орестея» Эсхил (около 525–456 до н. э.) показал, что страдание есть неизбежная часть человеческой жизни, но без него не обойтись в поиске мудрости. Три трагедии описывают безысходный по виду круг отмщения. В первой из них Клитемнестра убивает своего мужа, царя Агамемнона, чтобы отомстить за смерть дочери. Затем их сын Орест убивает мать из мести за отца. И, наконец, самому Оресту приходится спасаться от Эриний, страшных богинь подземного мира, которые, подобно диким псам, преследуют грешника, доколе он не искупит свой проступок смертью. Страдание – один из законов жизни, напоминал хор зрителям, – но еще и тропа к мудрости:
Через муки, через боль
Зевс ведет людей к уму,
К разумению ведет.
Неотступно память о страданье
По ночам, во сне, щемит сердца,
Поневоле мудрости уча.
Небеса не знают состраданья.
Сила – милосердие богов.1
Зевс учит людей размышлять о своем тяжелом положении. Мы не в состоянии забыть нашу боль: даже во сне память о скорби щемит сердце. Люди могут противиться закону страдания, но, согласно велению богов, способность к рефлексии подтолкнет их на путь мудрости, зрелости и благословения.
|
|
В «Эвменидах», последней пьесе трилогии, Эсхил показывает переход людей от кровавого насилия племенного общества с его безжалостной и саморазрушительной этикой отмщения к жизни в цивилизованном городе (полис), где преступления судятся разумно и по закону. Сюжет развивается следующим образом. Спасаясь от Эриний, Орест приходит в Афины, где садится у статуи богини Афины. Чтобы решить судьбу несчастного, богиня избирает из старейшин суд. Эринии настаивают, что Орест должен ответить за свое преступление, но в результате оказывается равное число оправдательных и обвинительных голосов. Тогда Афина сама отдает голос за Ореста. Она оправдывает Ореста, но умиротворяет и Эриний, предлагая им святилище в своем городе: отныне они будут зваться Эвмениды, то есть «Сострадательные»… Полис можно рассматривать как символ нового рационального мозга, который помогает нам удерживаться от «рептильих» инстинктов и брать на себя ответственность за них. В конечном счете, темные семена прошлого остаются в полисе, поэтому афиняне должны признать их и отвести им место в своих умах и сердцах. Первобытные страсти могут быть трансформированы в силу сострадания.2
Однако когда человеческий мозг ставится на службу «рептильему» сознанию, результат может быть ужасен.
Как мы видим из всей человеческой истории, разум – орудие неоднозначное! Ведь с его помощью можно подыскивать и логические обоснования зверств и жестокостей. Вспомним трагедию Еврипида (480–около 406 до н. э.) «Медея». Медея – женщина из Колхиды, которая помогла аргонавтам добыть золотое руно и вышла замуж за их предводителя Ясона. Однако Ясон бросил ее, а она в отместку убила не только его с его новой женой, но и своих детей от Ясона. Подумать только! Почти никто из животных не нападает на собственных детенышей, но Медею доводит до такого поступка сила человеческого разума. Рассуждая с безупречной логикой – логику афиняне развивали в своих демократических собраниях, – она рассматривает одно за другим возражения против чудовищного плана, после чего приходит к выводу: Ясон не будет наказан по заслугам, если останутся в живых его дети. Медея слишком хитроумна, чтобы не найти самый эффективный способ мести, и слишком жестока, чтобы не выполнить его.3 Если разум не смиряют сострадание и сочувствие, он ведет людей к нравственной пустоте.
Однако верно и другое. Как заметит впоследствии Аристотель (384–322 до н. э.), для полноценного сопереживания трагедии необходим разум. Без отстраненной критической строгости, которая дает возможность абстрагироваться от эгоистической «рептильей» ментальности, невозможно отойти от поглощенности собой и понять беду другого человека. Аристотель видел в трагедии наставницу чувств: она учит правильной настройке эмоциональной сферы. Наблюдая за драмой, ограниченный человек станет лучше понимать, что его собственные неприятности относительны, а человек надменный ощутит сострадание к обездоленным. Тем самым, из эмоций уходит наиболее опасная составляющая. Они очищаются и становятся полезными для общества.4
Наше положение трагично: конфликт проходит внутри нас самих – конфликт между старым («рептильим») и новым (человеческим) мозгом. Учась отождествляться со страдающими героями, греки плакали о людях, от которых иначе бы шарахались: о Медее, о Геракле, который в припадке безумия (посланного ему богиней Герой) убил жену и детей. В конце трагедии Еврипида «Геракл» Тесей, легендарный царь Афин, нежно обнимает Геракла: «Дай мне страдать с тобою», и дает ему приют. Хор же оплакивает судьбу Геракла:
Мы уходим, рыданий и скорби полны,
Потеряв нашей жизни отраду.5
Благодаря искусству драматурга, зрители горячо сопереживают Гераклу. Они прикасаются к «неизмеримой» силе сострадания. Люди, способные протянуть руку дружбы человеку, совершившему подобное, достигли дионисического ekstasis, «выхода» за рамки старых представлений, к сочувствию, которое до просмотра пьесы, наверное, показалось бы невозможным.
В 430 году до н. э., один из самых темных моментов бессмысленной и кровавой Пелопоннесской войны, Софокл (около 496–405 до н. э.) представил афинскому народу свою новую трагедию. Называлась она «Царь Эдип». Она показывает, что, когда отказывает разум, человек может еще учиться состраданию. Известный своим ясным умом Эдип по незнанию совершает страшные поступки. Он обнаруживает, что, сам того не ведая, убил отца и женился на матери. Однако этот трагический поворот судьбы дает ему совершенно новую уязвимость, а с ней и способность входить в страдание других людей.6 Его речь, доселе четкая и разумная, теперь перебивается невразумительными восклицаниями: «Горе! Горе! Увы!». Встречая плачущих дочерей, он забывает о собственной беде и думает лишь, каково им. При этом хор проделывает непростой путь к состраданию. Поначалу он в шоке от случившегося:
Лучше б, лучше б мне
Не видать тебя.
Погребальный стон
С уст моих готов слететь.
Затем хор проникается участием к глубине Эдипова горя. Отвращение сменяется сочувствием, добрыми словами.7 А в следующей трагедии, «Эдип в Колоне», человек, которого избегали из‑за его безмерных, хотя и неумышленных, преступлений, становится источником благословения для афинских граждан, когда они из сострадания привечают его и дают ему убежище.8
Здесь уместно вспомнить о роли искусства. Пьесы, фильмы и романы позволяют нам мысленно представить себя в шкуре других людей, сочувственно проникнуться опытом, которого мы никогда не имели.
Они дарят нам сострадательный ekstasis, и в ходе «шага четвертого» нам следует принять решение: давайте не будем мешать искусству «огорчать» нас и оспаривать наши драгоценные (пред)убеждения. Большой экран делает нас ближе к героям: мы плачем; наши «зеркальные нейроны» возбуждаются, когда мы видим страдающих людей, пусть даже разум подсказывает, что данные конкретные страдания вымышлены. А раз так, не будем спешить забыть фильм, выйдя из кинотеатра, или забыть книгу, положив ее на полку. Пусть жалость поселится в нашем сознании, подобно тому как в сердце афинян поселились Эдип и Эвмениды.
Воображение – специфическое человеческое качество – играет важную роль в сострадательной жизни. Оно дает возможность создавать совершенно новые миры, придавая реализм событиям, которые никогда не происходили, и людям, которых никогда не существовало. В искусстве также значимы сострадание и отказ от «ячества»: не так уж много наберется стихов, романов и фильмов, пронизанных гедонизмом или жестоким хитроумием. Если мы плачем во время фильма, это часто потому, что он затронул нашу больную струну – глубинное желание или воспоминание. Искусство позволяет нам увидеть наши собственные надежды и страдания и открыть сознание для других людей. Как и древним грекам, оно помогает понять, что не нам одним бывает плохо. Страдают абсолютно все.
Греческие драматурги пытались сделать аудиторию чуткой к чужой боли. Вместо того, чтобы коснеть в бессердечной глухоте к страданиям, следует открыть сердца для бед других людей, словно эти беды наши собственные. Тибетцы называли это качество shen dug ngal wa la mi so pa («неспособность выносить вид чужой скорби»). Именно оно, по словам Далай‑ламы, «побуждает нас не закрывать глаза даже там, где мы предпочли бы не заметить» беду другого человека.9 Богослова, врача и миссионера Альберта Швейцера (1875–1965) с детства печалили страдания вокруг, особенно страдания животных:
Меня неделями преследовало зрелище старой хромой лошади в Кольмаре, которую один мужчина волочет под уздцы, а другой подгоняет палкой, – и все, чтобы она пришла на живодерню.10
Он не попытался поскорее отделаться от этих мыслей или загнать их в подсознание. Напротив, он возвращался к ним снова и снова, и это сочувствие во многом вдохновило его на то, чтобы посвятить жизнь облегчению тягот. В 1905 году он решил изучать медицину, область ему совершенно не близкую, чтобы отправиться врачом в Африку. Он объяснял: «Учась в университете и радуясь счастливой возможности изучать и даже заниматься самому наукой и искусством, я не мог не думать постоянно о тех, которые были лишены этого счастья из‑за материальной необеспеченности или слабого здоровья».11
Страдание, выпавшее нам на долю, может также помочь нам понять несчастье других людей. Вот почему в ходе «шага третьего» было важно вернуться к собственной прошлой боли. Динамика «золотого правила» замечательно выражена в одной из ранних сур Корана, где Бог (он говорит о себе в третьем лице) предлагает Мухаммеду вспомнить скорби его детства: рано осиротел, был передан родственникам, годами находился на обочине жизни семьи и племени, – и увидеть, что больше никто в его окружении не вынес бы таких испытаний.
Господь твой не оставил тебя и не презрел.
Будущее для тебя лучше настоящего.
Господь твой скоро ущедрит тебя, и ты будешь доволен
Не сиротой ли Он нашел тебя, и – приютил?
Не блуждающим ли Он нашел тебя, и – на прямой путь постановил?
Он нашел тебя бедным, и – обогатил.
А потому, сироты не притесняй,
Нищего от себя криком не отгоняй,
Но благость Господа твоего им проявляй!12
В данном шаге мы начинаем делать это динамической частью нашей жизни.
Опыт боли и унижения вдохновлял людей на героическое сострадание. Когда Ганди, молодого индийского адвоката, доселе благополучного, бесцеремонно ссадили с поезда в Южной Африке, он осознал положение индийцев в этой стране: он сидел в вагоне первого класса, запрещенного для «цветных», и отказался уйти. Не прошло и недели, как он созвал всех индийцев Претории на встречу, которая знаменовала начало многолетней кампании против угнетения. Пэтти Энглин, председатель Альянса детского здоровья в штате Висконсин, положила жизнь на заботу о детях, оставленных родителями, особенно инвалидах. Как сама Пэтти признавалась, к этой деятельности ее подготовил собственный трудный опыт учебы в интернате: «Я лучше понимала чувства одиночества, оставленности, страха, ненужности, – те чувства, которые испытывают дети из дисфункциональных, сломанных и тяжелых семей».13
Боль учит состраданию. Некоторые люди специально позволяют себе обрасти сердечной «коркой»: иначе им трудно функционировать. Допустим банковский менеджер: не спать же ночами из‑за несостоятельных должников, – значит, он пропускает их мольбы мимо ушей. Или бизнесмен: если подчиненный плохо работает, надо его увольнять. Или врач: если выбиваться из колеи всякий раз, когда умирает пациент, ничего хорошего не будет… Все это можно понять: избегать лишнего бремени естественно. Но вот загвоздка: нам в принципе неохота сопереживать. Мы не желаем слушать печальную историю от сотрудницы по работе (мол, «и так полно проблем, а она еще и свои вешает»). Мы не выясняем, отчего собеседник повесил нос, а лишь раздражаемся, что он не в духе. Спешим проскочить мимо нищего у магазина, не потревожив свой душевный покой… Но если так, пора вспомнить постигнутое в ходе предыдущего шага и собственные прошлые беды. Что помогает нам, когда у нас выдался нелегкий день? Быть может, доброе слово, шутка или улыбка. Сделаем же этот подарок раздражительному коллеге! Что мы чувствуем, когда нам одиноко и грустно? Выслушаем же печальную историю друга: «От просящего помощи не отвращайся».
На этом шаге стоит добавить еще три ступени к медитации на «четырех возвышенных состояниях ума». Опять представьте себя в центре концентрических кругов. После того как сфокусировали дружелюбие, сострадание, радость и невозмутимость на себе, переключите внимание на трех известных вам людей. Здесь важна конкретность, иначе упражнение выльется в бессмысленные благопожелания неизвестно кому. Действуйте по очереди: сначала вспомните о человеке, по отношению к которому вы не испытываете сильных эмоций; затем о человеке, который вам симпатичен (например, друге или родственнике); затем о человеке, который вам не нравится. Назовите их по именам; представьте, что каждый из них сидит рядом с вами. Ощутите их живое присутствие.
Направляя на них любовь, думайте об их светлых качествах, о том хорошем, что они принесли в вашу жизнь, об их щедрости, мужестве и чувстве юмора. Взгляните глубоко в их сердца и увидьте их страдания: те, о которых вы знаете, и те, о которых вы никогда не узнаете. Тогда вы захотите, чтобы они избавились от тягот, и решите помочь им, насколько сможете. Пожелайте каждому из этих трех людей радости, какую хотите для себя. И, наконец, признайте, что у всех есть недостатки: у вас самих, у человека, по отношению к которому вы настроены нейтрально, а также у того, который вам нравится или не нравится. Вы стремитесь к «равностности» (упекха), беспристрастному отношению к людям.
Понятно, что адресовать подобные чувства человеку, который вам мало симпатичен, нелегко. Эту трудность следует осознать: она показывает, сколь ограниченно ваше сострадание. Нам нравится считать себя добрыми, но очень уж многое в наших симпатиях и антипатиях субъективно. Подметьте злые мысли, которые возникают у вас, когда вы думаете о неприятном вам человеке, и обратите внимание, насколько они некрасивы. Вместе с тем, если задуматься, нравится же он многим другим людям?! Если так, вполне вероятно, что ваша антипатия целиком обусловлена его отношением к вам. Может, он угрожает вашим интересам или мешает вам? Или вы комплексуете в его присутствии? Если так, ваша неприязнь может быть обусловлена ложным чувством «я», о котором мы говорили в предыдущей главе. А вообще, ни во вражде, ни в дружбе нет ничего постоянного и объективного: никто не рождается другом или врагом, а сегодняшний друг может завтра обратиться во врага. У него, как и у вас, есть достоинства и недостатки. Подобно любому другому человеку, он мечтает о счастье и освобождении от страданий. У него есть тяготы, о которых вы и не подозреваете. С какой же стати питать к нему особую неприязнь, отказывая ему в чувствах дружелюбия, сострадания и сорадования, а также невозмутимости?
Во время медитации будьте терпеливы. Не раздражайтесь, если отвлекаетесь, и не падайте духом, если не замечаете прогресса. Не чувствуйте себя виноватым, если не получается преодолеть антипатию. Сострадание придет, если вы не будете оставлять усилий. Однако медитация должна стать частью ежедневной практики. Делая следующие шаги, не забывайте о ней.
И не надо напрягаться: расслабьтесь. И не надо тратить на медитацию часы. Важно постоянство, и тогда глубина внутренней жизни и способность относиться к окружающим как к самому себе возрастут. Поэтому еще раз повторимся: практика, практика и еще раз практика. Как в танце: чтобы вышел изящный пируэт, нужны годы.
В заключении медитации примите решение: сегодня вы претворите добрые мысли в маленькие, но ощутимые и практические дела – дружеские и сострадательные поступки по отношению к одному из этих трех людей. Если вы с ними не пересечетесь, протяните руку кому‑нибудь другому, кому нужны помощь или дружеское слово.
Шаг четвертый
Основные мысли
Страдание – закон жизни
Люди с незапамятных времен проявляют жестокость к себе подобным. Наше положение в мире трагично.