— Мне необходимо поговорить с ее дочерью, — заключил Саласар.
Май де Лабастиде в то утро находилась недалеко от реки, когда неожиданно на берег выбежали дети, и она едва успела спрятаться в зарослях прибрежного тростника. Она видела, как они прошли мимо, балуясь и толкая друг друга. Потом долго искали под мокрыми камнями червяков, чтобы насадить их в качестве наживки на свои нехитрые рыболовные снасти. Слышала, как они переполошились, обнаружив мертвое тело, как они кричали, вытаскивая его из воды. Видела, как изумление сменяется у детей любопытством, когда они толкали его палками и мысками башмаков, направляя в нужное место. Она даже видела, как они совершенно неподобающим образом начали заглядывать утопленнице под юбки, пока один из них не спустился к дороге в селение и не побежал за взрослыми. Дети ее не видели, потому что Май обладала способностью оставаться незамеченной.
Благодаря этому она имела возможность беспрепятственно наблюдать за похоронным обрядом, совершаемым Саласаром и его свитой. Она узнала инквизитора: он был ее единственной надеждой на встречу с Эдеррой. Если бы не уверенность в том, что, следуя за Саласаром, она сможет ее найти, не будь этой зацепки, соломинки, за которую она ухватилась в последней надежде, возможно, она терпеливо ждала бы, пока провидение само не надумает исправить несправедливость по отношению к ней и ее жизни после исчезновения Эдерры.
А может быть, она просто улеглась бы под деревом, дожидаясь, когда смерть сжалится над нею и прекратит навсегда саднящую боль. Без мудрой Эдерры столь тщедушному созданию, как она, справиться с какой-либо проблемой, пусть даже самой мелкой, было не под силу. Май никогда раньше не действовала по собственному разумению, и поэтому ей пришло в голову, что если она последует за Саласаром, то найти Эдерру будет намного проще. Поэтому она не могла позволить, чтобы колдуны, демоны, ламии или еще какая нечистая сила предприняли попытку причинить вред инквизитору, по крайней мере, она решила помешать им в этом предприятии.
И она принялась за работу: надо было изготовить оберег, именно так, как на ее памяти в подобных случаях это делала Эдерра. «Обереги, — говорила Прекрасная, — следует изготавливать с крайней осторожностью. Их назначение состоит в том, чтобы защищать человека от сглаза, мести, неприятностей и действовать как магнит, притягивающий удачу, достаток и мудрость. Чтобы оберег получился, его должен изготовить человек, искушенный в этом деле. Человек с нечистой душой и злыми намерениями не должен приступать к этому священному действию, поскольку опять-таки если помыслы его нечисты, желания сомнительны, а движет им недоброе чувство, то волшебство имеет свойство оборачиваться против своего создателя, и он может превратиться в столовую ложку или даже ночную букашку. Заглянув себе в душу и уверившись в том, что цель, которую вы преследуете, справедлива и честна, следует раздобыть клочок бумаги, графит и лоскут шелковой материи…»
У Май уже заранее был припасен в переметных сумах осла Бельтрана необходимый клочок бумаги. Она сама изготовила ее несколько месяцев назад. Важно, чтобы тот же самый человек, который взялся сотворить оберег, сам изготовил и бумагу для него, чтобы, не приведи бог, в благотворном воздействии оберега впоследствии не произошло никаких сбоев. При этом, работая с волшебными составляющими, следует обязательно отогнать посторонние и нечестивые мысли.
Май радовало то обстоятельство, что это была ночь с воскресения на понедельник, день луны, и вдобавок полнолуние, поскольку обереги, изготовленные под влиянием луны, надежнее предохраняют от эпидемий, отгоняют злых духов и защищают во время путешествий. А то, что бумага была изготовлена загодя, в какой-то другой день недели, на действии оберега никак не сказывалось. Кроме того, Май отпечатала в уголке бумаги, когда масса была еще сырой, магический баскский крест лаубуру, так что весь лист, когда высох, оказался помечен этим похожим на свастику знаком.
Она заточила кусочек графита с помощью маленького ножика и начертила на клочке бумаги восьмую пентаграмму.
Хорошо известно, что сила пентаграмм — это, скорее, вопрос веры, нежели логических умопостроений, и, как и в случае всех прочих магических обрядов, при ее начертании надо действовать крайне осторожно, поскольку магический эффект, достигаемый с ее помощью, в значительной степени зависит от того, насколько точно все было проделано. Восьмая пентаграмма необходима для охраны путешествующих, поскольку при ее наличии все попытки злых духов сбить их с пути пропадают втуне. В равной степени она полезна и рыбакам, потому что, когда носишь ее при себе, улов обеспечен.
Май, с самого детства наблюдавшая за тем, как Эдерра делала отвары из цветов, трав и клубней, чтобы извлечь из них их бальзамическую душу, и научившаяся у нее изготавливать обереги с учетом пожеланий заказчика, прекрасно знала полезные свойства тридцати пяти пентаграмм, равно как и символов и слов, которые их составляли. Даже не умея читать и писать, она могла воспроизвести их без малейшей ошибки. Эдерра считала, что все люди без исключения от рождения обладают способностью изготавливать зелья, притирания и настои, и уж тем более Май, у которой это было в крови и которая вдобавок целыми днями за ней следила и подражала во всем. Однако у девушки долгое время все выходило невпопад, поэтому в данном случае она особенно старалась ничего не упустить и все сделать правильно. Было крайне важно, чтобы оберег сработал.
Закончив рисовать восьмую пентаграмму, Май отыскала в своем узелке шелковый лоскут цвета слоновой кости, в который она ее осторожно завернула, завязав верхнюю часть косичкой, сплетенной из волос из гривы Бельтрана, и приступила к очищению оберега, как того требует обряд освящения, заклинанием, обращенным клуне.
Красавица луна, прекрасная звезда,
Сияние твое держа в своей руке,
Приветствую тебя и заклинаю
Дыханием своим и воздухом во мне,
Землей, которой я стопой касаюсь,
Заклинаю вас всеми именами духов,
Принцев, которые вами управляют.
Проговорив это, она три раза звучно дунула на оберег, вложив в это всю свою веру, которую только способна была собрать, и молясь о том, чтобы на этот раз оберег, изготовленный ею самостоятельно, без помощи Эдерры, оказал бы нужное действие.
Во время ужина Май приблизилась к дому, в котором Саласар вместе со свитой остановился в Сантэстебане. Всю предыдущую ночь она наблюдала за зданием и заметила, что в одном окне колеблющийся свет свечи дрожал почти до утра. Она сумела разглядеть тень Саласара на потолке комнаты, перемещавшуюся то вверх, то вниз. Сосчитав окна, она мысленно составила себе план здания; она была уверена в том, что, оказавшись внутри, без труда отыщет опочивальню третьего инквизитора Логроньо. Она внимательно изучила маршрут ночного сторожа, который нарезал круги вокруг здания. И когда тот завернул за угол, на цыпочках подбежала к входной двери. Хотя Май и сунула в карман разноцветные камушки, благодаря которым могла становиться невидимой, обычно их можно найти в гнезде удода, она старательно избегала по пути встречи с кем бы то ни было.
Май тихо шла по пустым коридорам, чутко прислушиваясь к звону ложек о тарелки, доносившемуся из столовой, вдыхая пикантный и сладковатый аромат вареного лука, которым тянуло из кухни. И он смешивался с запахом страха, исходившим от ее собственного тела. Покои Саласара удалось найти без особых усилий. Прежде чем войти, она припала к двери и, убедившись в том, что внутри никого нет, закусив нижнюю губу, осторожно, на цыпочках проникла внутрь. Затем подошла к постели, а там опустилась на колени и как можно дальше задвинула чудодейственный мешочек с оберегом под кровать с таким расчетом, чтобы он расположился точно под подушкой Саласара.
— Вам будет сопутствовать удача, если вы будете справедливы, вам повезет, если ваши намерения чисты, вам повезет, и пусть ваши шаги приведут меня к моей няне Эдерре, — торжественно произнесла Май с полузакрытыми глазами.
Затем с такими же предосторожностями она выскользнула из здания и, только удалившись на приличное расстояние, вынула из кармана разноцветные камушки, делавшие ее невидимой, чтобы не напугать осла Бельтрана, ожидавшего ее. Она взяла его под уздцы и направилась к лесу, не обратив внимания на две темные фигуры: в арке недалеко от дома инквизитора кто-то прятался.
Двое мужчин внимательно осмотрелись вокруг и, убедившись, что никого нет, пересекли улицу и повернули к резиденции Саласара. Один из них, сверкая в темноте белым глазом, начал взбираться по стене, другой остался ждать под окном, теребя редкую бородку и с тоской всматриваясь в темноту. В тот момент, когда белоглазый уже почти дотянулся до подоконника, окно со стуком захлопнулось и прищемило ему пальцы, ему ничего не оставалось, как их разжать. Он с шумом свалился вниз, ударившись о землю словно тряпичная кукла. Но когда он застонал от боли, его бородатый спутник поторопился зажать ему рот рукой.
— Кто идет? — донесся крик со стороны главного входа.
Свалившийся застонал, бородатый его поднял, подхватив под мышки, и обнял за плечи, пытаясь успокоить. Он кое-как доволок пострадавшего до галереи, и, укрывшись в тени, они подождали, пока уйдет сторож. Тот высунулся из-за угла, прислушался и, сощурившись, с подозрением всмотрелся в темноту, но только и разглядел, что крадущегося кота с зелеными мерцающими глазами, который вяло мяукнул и с презрением повернулся к нему спиной.
— Брысь, тварь! — прикрикнул на него сторож, запустив камнем, но не попал.
Когда обнаружилось, что ведьмы мало-помалу захватывают власть над Европой, используя для этого все подручные средства, прошел слух, что они способны не только улавливать в свои сети людей, но и вовлекать в свои нечистые дела кое-каких животных. Говорили даже, что некоторые колдуны способны вот так вот взять и в мгновение ока превратиться в кота, чтобы пакостить соседям, оставаясь вне подозрений. Многие, узнав об этом, испугались. Наиболее подозрительные не давали котятам достичь зрелости, и, хотя кошки с их способностью к уничтожению грызунов и всяких мелких тварей давно считались домашними животными, люди начали массово выгонять их из дома.
Если удавалось поймать их живьем, на них надевали колпак и санбенито, предназначенные специально для кошек, и устраивали аутодафе, по образу и подобию тех, которые устраивала инквизиция по отношению к людям, включая сожжение на костре. Говорили, что, мол, если поколотить кошку, попавшуюся ночью вам на пути, на следующий же день какая-нибудь женщина, подозреваемая в колдовстве, непременно появится с шишкой на голове, прихрамывая или кряхтя от боли в спине. Это, по мнению многих, служило неоспоримым доказательством того, что именно она, обернувшись кошкой, прошлой ночью получила трепку.
В то время кошки подверглись таким гонениям, что их количество резко уменьшилось, и грызуны, избавившись от своих злейших врагов, начали бесчинствовать на улицах и в домах городов и деревень. Они разжирели чуть ли не до размеров зайца, кусали детей, пока те мирно спали в кроватках, и превратились в разносчиков болезней, заражая всякого, кто попадался им на пути, будь то домашний скот или человек. Крысы и мыши стали настолько сильными и крепкими, что совсем обнаглели. Когда дело приняло такой оборот, власти забеспокоились и издали особое распоряжение, которое было развешено на площадях всех сел и городов. Глашатай оглашал его на улицах, а священнику вменялось в обязанность зачитывать его вслух в конце каждой службы. В нем содержалось требование оставить бедных кошек в покое, поскольку не существовало ни одного убедительного доказательства их связи с дьявольской сектой.
Несмотря на это, ночной сторож по-прежнему относился к кошкам с недоверием. Он с подозрением следил за кошачьим отродьем, пока оно не скрылось за углом. Затем с шумом зевнул и только после этого вернулся на пост у главного входа в здание. Вот тогда-то две тени улучили момент, чтобы покинуть послужившую им убежищем галерею, и в обнимку, словно пара забулдыг, спотыкаясь, удалились в сторону леса.
III
О том, как прекратить приступ астмы, очистить парное молоко, вправить вывихнутые конечности, вылечить простуду и рожистое воспаление
В то утро Май де Лабастиде д’Арманьяк окунула Бельтрана в воды реки в надежде, что наконец свершится то, чего они с Эдеррой ждали уже не один год: что наконец развеются, падут колдовские чары, и Бельтран примет свойственный ему изначально вид человека. Сейчас это нужно, как никогда. Однако, как и прежде, этого не произошло. Вытирая большие ослиные уши, она вспомнила тот момент, когда поняла, что лишилась Эдерры, и что вслед за этим она почувствовала.
У нее учащенно, словно пытаясь выскочить из груди, забилось сердце. От головы до пяток по ней пробежала волна жара, а потом она облилась холодным потом. Дыхание у нее перехватило, некоторое время она пыталась вздохнуть, трепеща, как умирающая птаха. И все это происходило с ней из-за болезни, которую, как ей объяснила Эдерра, она подхватила после того, как, едва родившись, была оставлена без присмотра и долгое время пролежала одна под холодным дождем.
По-видимому, вследствие этой простуды легкие у нее сморщились, как сушеный виноград, и все время переполнялись мокротой. Болезнь эта время от времени давала о себе знать, особенно весной, когда воздух переполнялся неприятной белой пыльцой цветущих растений. То же самое случалось с ней в туманные дни или когда какое-нибудь неблагоприятное обстоятельство нарушало привычное течение жизни. Если такое происходило, на нее нападало удушье, и как ни старалась девушка набрать в грудь побольше воздуха, у нее ничего не получалось. Лицо ее искажалось гримасой страдания, она начинала содрогаться от спазмов, издавая свистящий хрип и открывая рот, словно выброшенная на берег рыба.
В этих случаях Эдерра давала ей питье, приготовленное из отвара лимона, разрезанного на четыре части. Или, заметив, что грудь девочки начинает судорожно вздыматься, обхватывала ее руками, прижимала головой к своему сердцу и просила, чтобы та слушала, как оно бьется, и постаралась дышать в такт с нею. При этом она ласково поглаживала ей спину, чтобы слабые легкие ощутили сквозь кожу тепло ее нежности, и целовала за ушами, в нос и в шею, потому что, по словам Эдерры, единственным средством, помогающим при заболеваниях такого рода, является любовь близких тебе людей.
Но в тот ужасный момент, когда Май сообщили об аресте Эдерры, рядом с ней не было никого, кто бы мог погладить ее по голове, поэтому она только хватала ртом воздух, находясь почти на грани обморока, и шептала:
— Мы никогда раньше не расставались… Мы никогда не должны были расставаться.
Она вспомнила, как вышло, что они очутились в баскской области Сугаррамурди. Эта местность как очередная цель их странствий была выбрана ими наугад. Они обычно так и делали. Эдерра всегда говорила, что не имеет значения, какой путь ты выбираешь в жизни, потому что рано или поздно Провидение дождется тебя в его конечной точке.
Метод действовал безотказно, и они всегда оказывались в каком-то селении, где срочно требовалась их помощь. Эдерра остерегалась вмешиваться напрямую в дела практикующих врачей. Она знала, с какой ревностью те относятся к целительским способностям знахарей и ворожей, прямых своих конкурентов. Изучение медицины было доступно немногим избранникам судьбы, обычно людям со средствами. Однако случалось и городским советам наскрести нужную сумму, чтобы отправить какого-нибудь способного юношу учиться в университет и таким образом обзавестись местным врачом.
Поэтому эскулапы рвали на себе волосы, прознав о том, что какая-то захудалая целительница ухитрилась излечить больного бешенством, слюной начертив ему при свете луны крест на лбу и пробормотав пару заклятий. Медицинские авторитеты с пеной у рта защищали распространенную в те времена философскую концепцию, согласно которой женщины по уровню развития занимают место между человеком и грубой скотиной. Вот если бы хоть одна из них могла на протяжении всей истории рода человеческого блеснуть умом и подтвердить свою состоятельность, для нее уж точно не были бы закрыты двери в университет. Упаси боже!
Поэтому Эдерра и старалась не вмешиваться в дела эскулапов. Кроме того, она считала, что у каждой хвори есть свой лекарь. Некоторые болезни пусть лечат врачи, другие священники, третьи знатоки, которые могут по каким-то причинам разбираться в своей области лучше других. В любом случае на практике разумным людям вполне хватает соображения, чтобы понять, кто именно в данный момент больше всего им нужен.
Эдерра и Май никогда не задерживались в одном селении больше месяца. Это достаточно долгий срок, чтобы помочь всем желающим избавиться от проблем, которые здешние врачи и пастыри сочли неразрешимыми, и достаточно короткий, чтобы не сойтись слишком близко с местными жителями. Целительницы принимали в счет оплаты своих услуг не только деньги, но и одежду или еду и обменивались с другими магами своими чудесными знаниями.
Случалось, городские советы, особенно если во всей округе не было ни одного настоящего врача, охотно прибегали к услугам бродячих целительниц и платили четверть реала за вырванный зуб, два реала за отворение жил и целых пять серебряных реалов, если им удавалось справиться с недородом или падежом скота. Однако наибольшее удовлетворение Эдерра получала от сознания, что каждый, кому она вернула здоровье, красоту или душевное спокойствие, мог поделиться этими благами с другим человеком.
— Это как снежный ком, Май, — говорила она девочке. — Каждый человек должен творить добро по отношению к своему ближнему в ответ на добро, которое получил от него. И таким путем каждое наше благодеяние будет постепенно распространяться дальше, становиться все больше, и все извлекут из него пользу благодаря тому, что кто-то сделал первый шаг на этом пути. Разве это не замечательно? Запомни, девочка, это и есть закон богини Мари о взаимной поддержке.
— Мари видит, что мы делаем?
— Конечно, и она нас накажет, если мы солжем, если украдем, если предадимся гордыне, чванству или нарушим данное слово. Мари все знает.
Так они странствовали по всей Испании, и до последнего времени у них никогда не возникало проблем, но незадолго до прихода в Сугаррамурди все изменилось. Несколькими днями раньше Эдерра оступилась и вывихнула лодыжку. Ее изящная белая ступня постепенно превратилась в подобие зеленоватого башмака. Вскоре нога приобрела синеватый оттенок, а потом и вовсе почернела. Май шаг за шагом следовала указаниям Эдерры, чтобы вправить вывихнутую ногу. Она приготовила смесь из вина, масла и соли — все это в равных долях, поставила ее на огонь, затем намочила в полученном растворе белую холстину и плотно обмотала ею пострадавший сустав, хорошенько закрепив повязку. Она осторожно подсадила Эдерру на спину Бельтрана, и они решили остановиться в первом же селении, которое встретится им по дороге.
Окрестности Сугаррамурди поражали обилием зелени. Под чудодейственными лучами весеннего солнца зимний пейзаж преобразился: тающие снега ручьями побежали к реке, ее воды напоили цветы, их яркий наряд привлек насекомых, а те, в свою очередь, занялись опылением цветов. Благодаря этому завяжутся яблоки, из них крестьянин изготовит сидр, который согреет его кровь, когда землю снова покроет снег будущей зимой.
В те дни, когда Эдерра выздоравливала после своего падения, Май впервые обратила внимание на недоверчивое отношение к ним местных жителей. В Сугаррамурди стало неспокойно. Ведьмы уже несколько недель непрестанно досаждали добрым людям и из чистой вредности портили им жизнь.
Инквизитор Валье, которого многие почитали за настоящего святого, побывал в этих местах год назад и во всеуслышание объявил об их бесчинствах, зачитав с амвона эдикт о вере, который одновременно оглашался во всех церквах Бастанской долины. Стало известно, что в ночь накануне Иванова дня колдуны под бой барабанов ворвались в церковь Сугаррамурди, распевая возмутительные песни. В святом храме они непристойно плясали, ведьмы похотливо задирали юбки и опрокидывали кресты, пиная их с громким хохотом, а дьявол преспокойно поджидал их снаружи, распугивая ночных бабочек своим вонючим хвостом.
Поэтому люди начали опасаться чужаков и шушукались, когда те проходили мимо. Май была напугана этими проявлениями неприязни и взяла с Эдерры слово, что они уйдут, как только та будет в состоянии ступить больной ногой на землю. Тем не менее им удалось вылечить пару флегмон, они удачно продали средство от болей при месячных, а также кипяченое молоко с луком, которое следует пить перед сном горячим для лечения простуды.
Однако возникли непредвиденные обстоятельства. Один из местных жителей умирал от рожистого воспаления, и к Эдерре обратились за помощью. Она, считая своим долгом помочь ближнему, поселилась вместе с Май и Бельтраном в имении заболевшего. Чтобы его вылечить, ей понадобились: веточка лавра благородного, розмарин, укроп, мальва, полынь, ветка орехового дерева, маргаритки, пижма, алтей лекарственный, крокосмия или тритония, роза, ирисы, лилии.
Из всего перечисленного она должна была приготовить отвар в глиняном горшке, который после закипания вместе со всем содержимым следовало поставить вверх дном в кастрюлю. Затем на основание горшка положить крестом ножницы и гребень, а поверх них — иголку с ниткой. Затем усадить над всем этим больного и накрыть его одеялом, чтобы он дышал паром до тех пор, пока вода не перельется внутрь кастрюли через край горшка. Операцию эту нужно было повторять девять дней подряд перед отходом ко сну. Однако из всех составляющих зелья Эдерры имелись только лавр и маргаритки.
— Ты должна собрать недостающие травы, — ласково, но твердо сказала она Май. — Я это сделать не в состоянии, а пока мы будем дожидаться, когда лодыжка пройдет, этот человек как пить дать умрет, ты ведь не хочешь, чтобы это случилось, правда? — Она не сводила с Май нежного взгляда, который заставил бы благодарно улыбнуться самое бесчувственное существо. — Тебе понадобятся на это каких-нибудь три дня. Ты же прекрасно знаешь, где найти все, что нам нужно. Не будь эгоисткой. Ты уже взрослая. Пойдешь с Бельтраном, а он не позволит, чтобы с тобой что-то стряслось. Обо мне позаботятся эти люди. Ступай себе спокойно.
Хотя Май не умела предвидеть будущее, на этот раз она точно знала, что им нельзя разлучаться. Она испугалась и сказала об этом Эдерре, когда та ее напутствовала. Знахарка говорила с воспитанницей снисходительным тоном, будто с ребенком, которому приснился страшный сон. И ей пришлось подталкивать Май в спину, чтобы сдвинуть ее с места.
— Я знаю, что нам нельзя расставаться, — упиралась та с обиженным видом.
И на протяжении всего пути не переставала повторять это вслух, пока, выполняя поручение Эдерры, искала злополучные лекарственные травы. И продолжала бормотать на обратном пути. Она так спешила, что почти не спала, собирая эти самые травы на склонах горы, и благодаря этому выиграла время. Отсутствовала она каких-то два дня, но когда вернулась, Эдерры уже не было.
Какие только несчастья не рисовала Май в своем воображении, начиная с самого детства, однако она и представить себе не могла, что судьба когда-нибудь разведет их с Эдеррой. Случалось, ее одолевали страшные мысли, она никогда не произносила их вслух, боясь навлечь несчастье. Да и вряд ли она смогла бы их выразить словами. Эти неясные ощущения, выраставшие из глубин души, казалось, поселились там намного раньше ее появления на свет, чуть ли не до Сотворения мира. Больше всего на свете ее пугал вопрос собственного происхождении, от этого ее сразу бросало в дрожь. И еще одно: откуда в ней столько доверчивости и хрупкости малой птахи и каким образом ей удалось сразу после рождения вырваться из лап смерти?
Даже волки, которые непременно должны были поживиться оставленным в лесу грудным младенцем, пренебрегли столь ничтожным существом. С годами ее положение не улучшилось. Она подрастала, однако с каждым годом ее убожество становилось все более заметным на фоне замечательной красоты Эдерры, которая полностью затмевала Май. По правде говоря, она затмевала всех.
Они путешествовали из селения в селение, пересекая пастбища, долины и горы, пересекая границы королевств там, где некому было допытываться, откуда они родом и куда направляются. Эдерра казалась незнакомым людям лесной феей, явившейся к ним из сказки. Все силы природы словно сговорились между собой, чтобы украсить ее всеми возможными совершенствами. Даже ветер старался взбить ее медные волосы и придать им вид низвергающегося водопада красноватой пены, а она, казалось, этого и не замечала. И при каждом движении тела Прекраснейшей ветер только того и ждал, чтобы подхватить ее аромат лесных трав и разнести его на пять шагов окрест.
Казалось, ослепительное солнце насквозь пронизывает своими лучами ее нежную, как у младенца, перламутрово-прозрачную кожу, сквозь которую можно было легко различить тонкую сетку голубоватых жилок. А когда начинался дождь, его капли, стекая по выпуклостям ее великолепного тела, казалось, совершают географические открытия еще неизвестных долин, рек и озер. Губы у нее были тонкие, ярко-красные, и как же дивно обрамляли они жемчужные зубы, которые, стоило только ее смеху зазвенеть колокольчиком, тут же представали во всем своем совершенстве. Не хватало только пары прозрачных крыльев, тогда она уж точно стала бы феей. И только присутствие осла тоскливо-серой масти и тощей девчонки с огромными черными глазами и заостренными ушами низводило ее до уровня земных существ.
Бессмысленно было даже пытаться соперничать с подобной красотой; поэтому Май не удивляло, что ее саму никто не замечает. Она всегда стремилась жить вот так неосязаемо, неощутимо, еле заметно, невесомо… Это вовсе не казалось ей недостатком, она всегда считала, что умение оставаться незамеченной имеет свои преимущества. Вот уже несколько лет она передвигалась как тень, тайком пробираясь в чужие огороды, невольно подслушивая тайны, иногда непристойные разговоры, вовсе не желая это делать, просто никто никогда не замечал ее присутствия.
Эта незаметность была ей только на руку. Май видела в этом объяснение того, почему Господь до сих пор не обратил внимания на то, что она все еще жива. Она, дочь дьявола, как о том свидетельствовали знаки, предшествующие ее рождению, зачатая им с какой-то земной женщиной, все еще была жива! Силы добра и зла на равных вели бой, из которого она вышла победительницей, избежав смерти благодаря Эдерре.
Наверняка Господь внес их обеих как ослушников в список находящихся в розыске особо опасных беглецов. Нечего и сомневаться, что однажды он их обнаружит. А пока Май не переставала спрашивать себя, какая судьба ожидает ее сейчас, если она уже не значится в книге судеб. Она толком не знала, существует ли предназначение, которое руководит людьми, не давая им возможности поторговаться при случае, или же, наоборот, судьба смертных изменяется при каждом их движении. Или, может, эти изменения являются частью плана Божественного Провидения? Да и Господь ли это определяет?
Однако среди горьких, беспросветных мыслей, которые крутились у нее в голове, изводя до тех пор, пока она не проваливалась в сон, не было ни одной, предполагавшей разлуку с Эдеррой. Она была уверена, что им предстоит до конца жизни делить пополам и радость, и беду, поскольку они дали клятву никогда не расставаться и умереть в один и тот же день. Май даже думать не хотелось о том, что она может пережить Эдерру, для нее она была на этом свете всем.
Это было больше, чем поклонение, это была полная зависимость. Зависимость от глаз Эдерры, которые решали, на что смотреть, от ее жестов, которым следовало подражать, от ее мудрости, имевшей ответ на любые вопросы, от тепла ее тела в холодную глухую ночь, от ее ласковых слов, а равно и от горьких. Это была зависимость от ее смелости в принятии решений, от пищи, которую та подавала, и даже зависимость от ее дыхания. Это было полнейшее подчинение: она всецело зависела от Эдерры. Поэтому ее исчезновение и привело Май в состояние оцепенения, ужаса. Она невидящим взглядом уставилась в пространство, уповая, что тягостный кошмар вскоре рассеется.
Крестьянке, которая объяснила ей, что инквизиторы заподозрили Эдерру в занятиях колдовством и увели в неизвестном направлении, пришлось повторить свои слова три раза, пока Май не осознала наконец всю безысходность своего одиночества. Когда же это случилось, она начала шататься как пьяная, безуспешно пытаясь вдохнуть в легкие воздух, поскольку он перестал проходить через горло. И тогда она встала на четвереньки и выгнула особым образом спину, потому что только в такой позе можно обеспечить доступ воздуха в легкие. Женщина, видя ее в таком состоянии, сжалилась над ней и позволила войти в дом. Она только что подоила корову, вынула пару камней из очага, разом сдунула с них золу и опустила в ведро с молоком. На поверхности ведра возник вихрь пузырей, это означало, что его уже можно пить. Затем она усадила Май на стул и протянула ей стакан в надежде, что после молока щеки у девочки опять порозовеют. А та застыла истуканом, молча сжимая теплый стакан в руке.
— Взяли девять человек, от Урдакса до Сугаррамурди. Наняли Себастьяна де Одия, по прозвищу Голыш, чтобы он отвез их на своей телеге, — объяснила женщина, глядя ее по щеке. — Почему бы тебе его не подождать? Возможно, он сможет тебе рассказать, куда их отвезли.