Перед началом наступленья.

Григорьева Алла Александровна

НАЧАЛИСЬ МАССИРОВАННЫЕ БОМБЕЖКИ И ОБСТРЕЛЫ

Когда началась война, мне было 15 лет. Осенью ис­полнилось 16.

В июне 1941 года я закончила 8 классов. Тогда детей было много, поэто­му и классов было по 5-6 и по 35-40 учеников в каждом классе.

Когда объявили войну, большинство мальчиков и девочек пошли в военко­мат и заявили, что хотят идти добровольцами на фронт, но нас не брали и маль­чишки просто убежали на фронт.

В это время немцы начали вести массированные налеты на город. Не­сомненно, цель была в том, чтобы посеять панику, неуверенность и сломить у людей дух и веру в нашу победу. Свидетельством этому служит то, что они часто бросали листовки с предупреждением: "Через каждые 10 минут будем бомбить", "Через каждые 15 или 20 минут будем бомбить". И с немецкой пунктуа­льностью методично проводили свои налеты с такими интервалами.

Это, повторяю, несомненно был расчет воздействовать на психику людей, сломить их волю к победе, но он полностью про валился, а к ноябрю налеты вообще прекратились, так как начались морозы в 40 градусов и самолеты не могли летать, ибо суррогатный бензин замерзал в моторах.

Немцы усилили артиллерийские обстрелы и жертв становилось все боль­ше. Гибли люди, исторические здания и памятники.

Голод начался сразу. Те, кто работал, получали рабочую карточку ­250 граммов хлеба, все остальные - по 125 граммов. О качестве хлеба можно и не говорить.

В этих условиях произошло еще одно событие, о котором, как и в первом случае, почему-то мало вспоминают и пишут. Для спасения детей, по-моему, горсовет принял решение вывезти их из города. Приказ был строгий, и не­редко с милицией ребенка забирали и увозили. Разрешалось брать немного воды и хлеб. А дальше происходило следующее. Поезда не всегда вовремя подходили, скапливалось огромное количество детей, которые страдали от жажды и голода. Родителей не пропускали на платформу. Когда же состав с детьми и сопровождающими выходил из города, налетали немцы и беспо­щадно бомбили составы, хотя на крышах вагонов и сбоку были нарисованы знаки "Красного Креста".

Мне очень тяжело об этом писать, но хочется сказать еще об одном - что такое город без детей. Там, где живут люди, душу города составляют дети, хотя мы и не замечаем этого и не думаем о них в этом плане. Как бы ни жил город, как бы ни ходил транспорт или ходили по улицам люди, он - мертв. В нем нет жизни, души и силы. В городе стоит тишина, и опуска­ются руки.

Я свидетельствую об этом, потому что моя мама, Клавдия Александ­ровна Хохлова, не отдала моего брата четырех лет в эшелон. Мы прятали его под кроватью, а ночью мама гуляла с ним. Утром, пока ходили ноги, она шла на завод "Красная Заря". И вот однажды, когда детей стали воз­вращать, я решилась взять брата с собой в очередь за хлебом. Я до сих пор с болью в сердце вспоминаю, что тогда произошло. Когда я, ведя брата за руку, подходила к булочной, вдруг вся очередь уставилась на нас. Женщины зарыдали, бросились ко мне, стали обнимать и целовать брата и передавать его из рук в руки. Началось какое-то смятение, и я поняла, что могу его по­терять. Помню только, как с криком, собрав силенки, стала проталкивать­ся за братом и, когда схватила его и прижала к себе, ужасно расплакалась. Тут и все пришли в себя, стали меня утешать. Я же страшно боялась, что брата снова отберут, однако все были настроены радушно и пропустили нас за хлебом без очереди. О том, как отругала меня мамуля, ни вспоминать, ни говорить не хочется.

С возвращением детей город чуть-чуть ожил, а затем начался голод и все то, что связано с понятием "Ленинградская блокада".

У меня нет сомнения, что другие авторы об этом напишут в своих воспо­минаниях. Я же свидетельствую - человек не может и не должен испытывать это, потому что это нельзя. Но даже в этих адских условиях мы знали и верили в нашу победу, и не было мысли о том, чтобы сдать город и выйти из этого ада.

В истории много было осажденных городов, но никогда осада не про­должалась 900 дней. И ленинградцы с честью и достоинством отстояли свой город.

Мне 81 год и я склоняю голову перед мертвыми и живыми за их подвиг, за их бесконечную любовь к своему городу и своей Отчизне.

1941-ый год. Декабрь

13/XII Час от часу не легче... Сегодня Галя в магазине потеряла сознание, а папа вчера пришёл такой измученный, что просто смотреть тяжело. Мамочка держится бодрее всех, но надолго ли её так хватит?.. Вчера вечером пришла Кира – отогреваться, а сегодня мы с нею читали фантастический роман сегодняшнего дня – книгу поваренную Молоховец. А хорошо, черт побери, кушалось… Сегодня ещё меня угнетает указ новый – привлекают всех к трудоповинности по уборке снега. У меня с Галей одно зимнее пальто на двоих, а потом все мы настолько истощены голодом, что нам двигаться трудно, а не то, что работать. Наше меню: утром стакан или два кофе (без сахара) и микроскопический кусочек хлеба с маслом. Часов в 2-4 – повторение сего. И часов в 6-7 повторение сего с добавлением тарелки "поджаренной водички" или так называемого супа. К этому надо добавить стояние (бесплодное) с пяти часов утра в очереди в магазин и папино ежедневное хождение на службу на Звенигородскую. Ведь это ужас! Если ничего не прибавят хлеба, то нам ни за что не выжить эту зиму, несмотря на то, что дела на фронте всё лучше и лучше. Но это так далеко от нас, а мы голодны. Так неприятно видеть множество трупов на улицах, но уже все отупело… Сейчас дрожат стёкла, начался обстрел. С 4 декабря нет света. Жжем коптилки… Тоска!

17/XII Вот ведь случается так, что не выбрать ни минуточки для дневника. Писать его хочется всё-таки днём, а то вечером "светло" только у общего стола, а тогда не бывает настроения писать. Что случилось за эти дни? Нового ничего. Вечером в воскресение получила депешу из нашего университета – явиться на регистрацию. Пошла туда 15 декабря, а накануне, оказывается, попал в физфак снаряд. Там смятение, деканата не найти… Но я всё же нашла Краева. Где? Разумеется в столовой. Видела Борю Касперовича. Совсем живой труп, а Витька Каменский весь распух, спрашивал, не знаю ли я чего-нибудь о Вовке. Хотелось бы мне знать… Тьфу! Галя опять "не в духах" и пристаёт ко мне. Так хочется "полаяться", но, говорят, лучше сдерживаться. Второй день (тьфу, тьфу!) спали морозы, на дворе теплее. С одной стороны хорошо – папка не так мёрзнуть будет и в квартире теплее. А с другой стороны плохо – ведь со времени морозов не было ни одной тревоги.

На фронте дела с каждым днём лучше, по сообщениям газет. Освободили путь от Тихвина до Волхова, но последние дни по городу садят дальнобойные. И у нас Восковой был "подарочек". Весело! Сегодня к нам должен прибыть новый жилец. Пека Бонин вот что-то не едет. Вчера были Толька с Тосей. Толька похудел страшно. Сегодня утром приходила Нина – Настина племянница. Принесла письмо от Насти и посылочку Ритке от Инули. Митя болен, у Насти сломана нога, а пожар в квартире произошел не от бомбы, а как-то по вине Нины. Но они, видно, ничего ещё хорошо живут, не околевают. Ведь маму мою бедную в воскресение так раздуло, что смотреть было страшно. Сейчас ничего, как будто бы. Приходила ко мне сейчас Таня Савельева. Надо будет зайти к ней как-нибудь. Сейчас уже темнеет, мама уходит на рынок, а Галя уже ушла в магазин.

Господи, как я зла на весь свет! Почему я такая глупая? Почему? Как мне хочется сейчас от всего-всего сердца окончания этой несчастной войны! Скорее бы, скорее! Если мы переживём её, то как много будет воспоминаний!.. Но воспоминания хороши только после того, как всё это переживёшь, а переживается всё это очень и очень трудно. Хочется верить во всё хорошее и светлое, что обычно сулит нам будущее, а как верить во что-либо, когда над тобой висит голодная смерть? Как это противно! Ну, ничего. Как-нибудь, может быть…

18/XII Наши жильцы переезжают в соседний дом, а комната остаётся за нами. Но маму очень волнует топливный вопрос. А у меня скверное, паршивое настроение. Галя стоит в очереди за маслом или за сладким, но ещё неизвестно, что из этого получится. Наверное, ничего не получит и весь день будет злая, как черт, а я, несчастная, страдаю через это. Хоть бы она что-нибудь получила! А я хочу сегодня сходить к Тане. У неё есть старинные книжки. А вчера я забыла написать, что 15 декабря может быть последний раз в жизни видела "мечту" свою военного времени – Игоря Кучинского. Он сидел в столовой с небольшим черным чемоданом. Похудел! От прекрасного "лунного мальчика" осталось одно воспоминание, кожа да кости.

Да-а. Весёлое было время в сентябре. Красивое, тёплое и относительно сытное! А как чудно работалось в совхозе! Господи, сколько там было морковки и как мы её ели! А сегодня я могу только читать с вожделением книгу Молоховец об ананасах и грушах "дюшес" и облизываться, вспоминая былое благополучие и сытную жизнь… Окошко давно замёрзло и не оттаивает… А в той комнате всё заколочено, чтобы теплее было. Если бы кто-нибудь знал, до чего мне надоела такая жизнь! Да это не жизнь, а жалкое существование.

Со вчерашнего дня у нас ещё одно "удовольствие" – водопровод испортился – воду закрыли. И ни о чём не можешь думать, кроме еды – вот что самое противное! А, как назло, сны стали сниться совершенно ни с чем не сообразованные – то Блинов, то Джелепов, то ещё что-нибудь… А сегодня во сне я кушала пшенную кашу с маслом! Но от этого не легче, честное слово! А к ощущению постоянного голода я уже привыкла, и если бы сейчас представилась возможность много есть, то, вряд ли бы я наелась так, чтобы почувствовать сытость. Это придёт когда-нибудь. И поэтому так всё тоскливо. Сделать ничего не можешь, так жить надоело, но ждёшь всё время лучшего.

Как я глупо стала писать! Господи! Думала ли я раньше о том, что мой дневник будет таким жалким и голодным! Где восторженные описания ТЮЗовских премьер и сногсшибательного на Улановой? Где "глубокомысленные" размышления о том, почему Блинов в этот раз не тем углом рта улыбнулся или ещё что-нибудь в этом роде? Неужели я до такой степени переменилась, что это меня вообще больше никогда не будет интересовать? Это всё очень и очень забавно. Скоро праздник… Как я всегда любила Новый Год! Как я его любила! Интересно, придётся ли мне встречать 1943 год? Что до 1942 года я доживу, я не сомневаюсь, разве что какая-нибудь случайность, но если погибну, то не от голода ещё. А как ухитриться дожить до 1943 года – это проблема.

19/XII Сейчас совсем темно. А то бы я побольше написала. Сегодня мы с Галей пилили дрова и весь день возилась с книгами. Нет, ничего не вижу.

22/XII Сегодня полгода войне. М-да-а… Вчера мы с мамой совершили великое путешествие – ходили к Филимоновым в Озерки. Туда еле дошли, а там поели и оттуда летели, как птички. Они даже не представляют себе такой жизни, какую мы видели. Я в этом уверена. Они не умирают с голоду, хоть и больны оба. Угостили они нас на завтрак – блюдце лапши и блюдце гречневой размазни, два стакана сладкого кофе с молоком и кусок хлеба. А обед – тарелка супа, густого с пшеном и солёными помидорами, потом чёрная лапша с мясом и чашка компота и ещё кусок хлеба. О, Господи! Давно мы так не ели. Но голода совсем не утолили. Почувствовали себя сильнее и крепче – и только! Пришли домой, а здесь, оказывается, был ужас – снаряды сыпались вокруг дома, горел дом напротив, на рынке снарядом убило массу людей. Папа и Галя очень беспокоились за нас. А сейчас мне страшно хочется кушать. Галя в магазине стоит в очереди за конфетами. Неизвестно, получит ли ещё. А у меня дело – надо сходить к Ире. Она собирается к маме в Удмуртскую республику.

26/XII Вчера был праздник! Очевидно, ради Рождества Христова, хоть и по новому стилю, прибавили хлеба! Мы теперь получаем по 200 грамм и блаженствуем. Вчера весь вечер и весь день мы ликовали по этому поводу, а сегодня Галя плачет и жалуется на свою несчастную судьбу и орёт на маму, которая меньше всего виновата в её несчастиях. Позавчера вечером к нам приехали Толя с Тосей и привезли Петушка. Второй день у нас новый член семьи. Он оказался хорошим мальчиком – не очень скучает без мамы. А с госпиталем, в который мы собирались устраиваться с Галей, ничего не вышло. Но эта хлебная добавка как нельзя более кстати. Так хорошо!

31/XII Вот и канун Нового Года! Папа с мамой ушли с утра к Филимоновым, и мы весь день с Галей вдвоём. Я – в бегах. Утром я понеслась в университет за карточками, думала, что не дадут за усердную посещаемость, но там об этом и не думают. Видела некоторых ребят, в частности милого Киру Нельсона. Некоторые помышляют о сдаче сессии. Весело! Мы с Галей весь вечер тряслись при мысли о том, что к нам кто-нибудь может нагрянуть, а мы с ней к этому не расположены. Устроили мы с Ритой "ёлку", истопили второй раз печку. Что это со мной? Никак не хочу подводить итог истёкшему году, особенно последней его половине. Не знаю, может быть мы уже пережили всё самое тяжёлое, а может быть всё ещё впереди… Хотелось бы, чтобы Новый Год был лучше, принёс бы нам радости, еды…Ой! До Нового Года осталось не больше получаса. Надо собирать на стол. Всего хорошего!

10/I Насилу заставила я себя сегодня сесть и написать дневник. Новый Год встретили мы с Галей и с Ритушкой сравнительно хорошо по теперешним временам. 1 января был ужасный мороз, и мы с Галькой очень боялись за родителей, ведь всё-таки им было надо из Озерков пехом переть. И они таки с Сердобольской пришли пешком! Ну, первые два дня этого года мы прожили более или менее ничего, сносно, а потом папа и мама опять стали сдавать. А главное, что невозможно – воды нет нигде, нам приходится таять снег, а это очень нелегко. А теперь ещё совершенно перестали выдавать какие бы то ни было продукты, кроме хлеба.

Галька начала пухнуть, папа приходит с работы еле живой, а мама перестала храбриться и бодриться – сидит дома. Я сейчас – самая сильная в доме и бегаю везде, как черт. Весело! Сегодня папе исполнилось 52 года. Грустный день рождения, что и говорить. Но всё же стараемся чем можем отметить и его. Писать пока нечего. Каждый день нас обстреливают. А день мой проходит так: встаю часов в девять и бегу либо в очаг, либо в магазин или за хлебом. Потом, если этого не сделает Галя, запасаю снег и где-то в промежутке между этим "завтракаю". После двенадцати бегу в девятую школу, где помещается мамина столовая. Там мёрзну до двух до половины третьего и бегу домой, а оттуда в очаг, за обедом. А потом пьём по чашке супа и кофе с кусочком хлеба, греемся у печки и ждём шести часов вечера, чтобы поужинать и лечь спать. Не знаю, надолго ли нас хватит…

12/I Собиралась я было и вчера писать, да прособиралась. Некогда было. Провели мы день папиного рождения чудесно, а со вчерашнего дня у меня жуткая хандра и тоска, которую ни от кого не скроешь и которая заражает всех. К тому же простудился папа, но ведёт себя как маленький ребёнок. О маме я уже не говорю. Мне страшно жаль её, но её до такой степени изменила война, что с ней почти нельзя разговаривать. Она либо на все и на всех ворчит и сердится или чувствует себя самой несчастной и обиженной. Господи, как всё это тяжело!

А какие морозы собачьи! Просто совершенно невозможно. Была у меня Ляля. Она, я уверена, так не голодает. Она говорила мне, что встретила Горячева и Пономаренко. А я стала вспоминать, кто это такие. Господи, да что же с нами будет дальше? Ведь успехи есть на всех фронтах, кроме Ленинградского. А впереди мы ничего не видим – сплошная беспросветная тьма и голодная смерть. Была я вчера у Татюни. У неё температура 40 градусов и она уже заговаривается. Мать плачет, видит её уже мёртвой. А все это вместе взятое так угнетает, так тяжело…

Вот мы с Галей разговаривали сегодня. Нет ни у неё ни у меня боязни смерти. Я почти уверена, что я переживу войну, если не случится чего-нибудь непредвиденного. Но я сейчас почти уверена, что к концу войны я останусь одна или с Галей, вот что самое страшное. Очень пугают меня мои старики. Господи, неужели я никогда больше не увижу своих родителей довольными и счастливыми? Как бы хотелось дать им хоть несколько лет спокойной жизни, безо всяких хлопот и забот. Неужели им не пережить? Не дай, Господи, случиться такому. Ой, как все это угнетает. Ведь ни о чем другом сейчас и думать не можешь.

13/I Черт его знает, что за жизнь собачья! И когда она только кончится? Надоело все совершенно. Господи, как все это противно! Отец уже говорит, что надо умирать всем от угара – уже всем сразу… А, да что там говорить. Просто хоть в омут головой! А мама ещё тут раздражает своими детскими выходками. И понимаешь, что сейчас такое время, что нельзя сердиться, а ведь совсем иногда и мне невмоготу. Я сейчас совсем замучилась. Не физически, а внутри все изболело. Хочется все время плакать, а слёз нет, да и отец рычит зачем морда кислая. Господи, как все надоело! Как тяжело все это!

Сегодня приезжал Анатолий. Был он в командировке, говорит, что Шлиссельбург все ещё у немцев. И руки-то ничего не пишут, совсем как крюки. Если бы кто-нибудь знал до чего мне сейчас тошно! Умереть легко, а вот дожидаться смерти противно. Сейчас мама говорит, что голод лучше, чем бомбёжка. По-моему, пусть меня круглые сутки бомбят без передышки, лишь бы сытую. Там ты знаешь, что будет отбой, а мы сейчас никакого отбоя не видим и не ждём. Говорят все время о новой хлебной прибавке. Но что за радость с нее, когда ее дают за счет увеличения числа покойников в городе. Десятки тысяч за день … Господи! Как же мы будем дальше?

14/I Черт его знает, почему сегодня лучше настроение? Уж не благодаря ли "лишним" полученным полкило муки? Не знаю… На дворе мороз, холод собачий, люди дохнут как мухи. Так на улице и падают. Люди, видавшие виды, приходят в ужас, говорят, что такой смертности еще не видывали. Сегодня умер наш дядя Вася. Жаль его очень. Папа сейчас только что пришел со службы, усталый как собака. А я сижу в истопленной комнате в пальто, косынке и ботах, и при свете "волчьего глаза" пишу свой бедный, старый дневник. Сейчас почему-то не так тошно, как было вчера, но думать о будущем и не хочется и страшно. Не хочется погибать как крысе, глупо и ненужно. Ну ладно, буду кончать свои письмена. Через какой-нибудь часок буду кушать и постараюсь забыть на полчаса о войне, о голоде…

15/I Говорят, что взяли Мгу, Дно, Новгород и Лугу. Но насколько это правда – не знаю, так как радио у нас в районе не работает. День сегодня как будто потеплее, а на душе холодно и голодно. Противно! Мы с приездом Пети обогатились еще одной достопримечательностью войны – вшами. И воды нет. Ни помыться, ни постирать. Одним словом, человеку без воды и ни туды и ни сюды!.. Да-а… Тяжелые времена. А что, если слухи про Мгу не враки? Ведь мы тогда почти спасены! Но в это что-то очень плохо верится.

16/I Какие сегодня очереди за хлебом! Господи! Я стояла часа два, наверное. Сегодня ночью приезжал Анатолий, привез немножко дров. На радости сегодня два раза истопили печку в большой комнате и один раз в маленькой. Мама и ребята вымылись даже. А я сегодня скверно чего-то себя чувствую. Дело скверное… Наши продовольственные ресурсы совсем истощились, а впереди ничего не предвидится. Завтра еще удовольствие предстоит – надо в университет идти – карточки, может быть, перерегистрирую. Интересно, до которого числа я доживу. Я сегодня купила календарь. Буду хоть в нем числа зачеркивать, может быть время скорее пройдет, а то так медленно тянется… Ужас! Очень хочется еще хоть разик почувствовать себя не в военной обстановке, а так… Я мечтаю по ночам, что у меня в комнате горит электрическая лампа под зеленым абажуром, я сижу, делаю что-нибудь и есть не хочется… Нет! Этого не может быть!

17/I У меня нервы ни к черту стали не годится. Чуть что – сразу слезы. Не могу больше совсем. И замоталась я сегодня, как собака. Галя все ходит, охает, что у нее сердце останавливается и что она очень скверно себя чувствует. Я молчу, но впечатление у меня такое, что у меня все останавливается. Ходила я сегодня в университет, но безуспешно, так как регистраторши долго не было, а я ждать не могла никак дольше. Видела Таню Малышеву и Зайку. У бедного Зайца украли все карточки хлебные вчера. А у нас умерли Шарлов, Чердынцев и Янчевский. Фритт на госпитальном лечении, а врид декана – Кравец. Постарел, бедняжка, ходит с палочкой.

У меня сейчас такое скверное опять настроение, дел выше головы, а как что переделать – не знаю. Тяжело ужасно, но видеть этого никто не хочет. А мне очень скверно. Я больше всего боюсь свалиться. Тогда всем крышка, потому что Галька совсем ослабла, а про маму и говорить нечего. Что меня пугает, так это то, что мама ослабевает во всех отношениях. Иногда мне кажется, что она не в своем уме. А на Мытне горит дом второй день и тушить его нечем. Тяжелое зрелище… Сгорела половина Гостиного двора. Вообще, сейчас от буржуек горит город, а воды нет. Господи, да долго ли эта каторга будет продолжаться! Ведь исхода нигде не видно. До чего тяжело! Ну, буду сушить сухари себе на завтра. Они едятся не так скоро, как хлеб.

18/I Боюсь я завтрашнего дня, как огня. А сегодня день прошел спокойно, но без толку. Мыла голову (Ура!), была у Татюни. К моему удивлению она стала бодрее, лучше выглядеть. Может быть это обманчиво – не знаю. Сейчас не могу больше писать. Нечего, некогда и неохота. Голод, смерть и прочие темы уже надоели. А кроме этого, другого нет ничего. Об искусстве? Хм… А что это такое? Я давно уже забыла. Господи! Ну чего им от меня надо? Прямо не могу больше. Повернешься не так, слово скажи – тон неподходящий. Все не так, а мне надоело. И все.

19/I Гоняюсь с утра, как гончая. Два раза была у мамы в школе, в университете, где видела Николая Владимировича Райко. Он очень похудел, изменился, хлопочет о первой категории. На Мытне злосчастный дом все еще горит, но на него уже никто внимания не обращает. Потом я была в нашем магазине, получила 112 грамм консервов. Два дня будет суп, вернее был сегодня и завтра будет. Давали сегодня еще крупу по 200 грамм на служащих и 100 грамм на иждивенцев; да еще по 100 грамм конфет. Вот какие богатства еще предстоит получить! Завтра пойду в магазин, но боюсь, что ничего не достану, потому что очень много народу.

Галя очень плохо себя чувствует, а у папы зеленые круги в глазах были, когда он на работу пришел. Что делать мне, прямо не знаю. Надо как-то терпеть до улучшения. Только бы дожить всем! Надежды на это очень мало, но так хочется думать, что это хорошее все же придет. Завтра будет опять суматошный день у меня, но я себя тогда лучше чувствую. Сегодня вечером я была гораздо бодрее, чем обычно. Меня возмущает Анатолий и Тося. Безобразно! Они совсем не обращают внимания на Петьку. Надо перерегистрировать карточки, надо чем-то кормить его по воскресеньям, а они, сволочи, бросили ребенка и ни о чем не думают, а мы - нянчи его за "здорово живешь". Просто хамство! Ну, да ну их!

20/I Плохи наши дела… Папа совсем простудился, а Галька совсем, совсем плоха. У меня сегодня день не совсем удачный. Получила только спички и конфеты, а вместо крупы сегодня дают муку. Мороз сегодня очень сильный, поэтому и дома холодно. Надеемся мы все время на хлебную прибавку. Не знаю, насколько она осуществима, но нужна она дозарезу. Настроение очень скверное. И к тому же у меня все время такое ощущение, что я никому не приношу пользы. Поэтому, когда я сижу дома меня мучают угрызения совести, и я стараюсь куда-нибудь утечь и устаю еще больше. Мне особенно не дают покою ноги. Ведь у меня мои летние туфли и совершенно рваные боты, а ничего шерстяного под туфли нет. Так мерзну, просто жуть. Сегодня я счастливо пришла в мамину столовую – почти сразу без очереди получила суп и студень. Зато завтра, наверное намучаюсь. Папа раскладывает пасьянсы. У него вышел второй и он говорит: "Определенная прибавка!" Чудак! Скорее бы прошел январь! Мне почему-то кажется, что февраль будет к нам милостивее. Но это, наверное, мне только кажется. Да-а. Скорее бы переменилось все.

21/I Сегодня какой-то очень хороший, хоть и очень холодный день. Дело в том, что приятно убедиться в том, что свет не без добрых людей. Таковыми людьми оказались для нас в эти трудные времена Филимоновы. Мы сегодня все были тронуты их заботой и внимательностью. Несколько дней тому назад у нас была Нина и мы послали им письмо. Сегодня они прислали ее опять к нам с маленькой посылочкой и деньгами. Господи, дай нам всем выжить!

22/I Вчера я хотела много-много написать, но не хватило времени, а сегодня у меня весь день чудесное настроение, хотя я еще собиралась реветь в магазине. Всем дают по 50 грамм масла и я стояла в очереди, но в одной не хватило масла, и я уже считала дело погибшим, но все же мне хватило. Наши дома беспокоились очень, даже бедного папу послали меня в магазин проведать. Но мы с ним, к сожалению, разошлись. Была я сегодня у одних знакомых – тетя Лиза, Оля Кордон и Женя Таран. Они старые мамины знакомые еще с древних шлиссельбургских времен; они такие симпатичные, приветливые. Дали мне два кусочка дуранды. Завтра папке будут лепешки. Он очень их любит. Ну удивительно, почему я такая бодрая? Может быть потому, что сегодня сравнительно тепло? Если бы было не военное время, если бы не голод, то погода, я сказала бы, великолепная. Чуть морозит, легкий снежок, но голод…

Господи! Что бы я ни дала, чтобы всем нашим чувствовать себя так, как я сейчас. Неужели же наша семья не переживет войны? Быть этого не может! Не должно этого быть! Нас как-то очень всегда выручает Бог в самые тяжелые моменты. Неужели эта помощь не доведет нас до самого хорошего конца? Господи, помоги! На фронте дела успешны, но на западном, на московском. Мы взяли Можайск. А о Ленинграде нет никаких известий. Очень жаль… Про прибавку уже боюсь и мечтать. Сейчас разрешился бы хлебный вопрос! Все-таки появление в магазине хоть муки, конфет и масла в мизерных дозах, есть какой-то показатель. Ведь начало января было таким безрадостным. Но до чего хороши люди эти Мителяши (Филимоновы)… Галька вчера плакала от умиления, а папа весь день твердил: "Ну, Настюра, мы тебе этого не забудем". О, Господи, только бы пережить!

23/I Опять скверный мороз и поэтому очень скверно. У папы очень голодное состояние и он очень раздражен. А когда на него находит такой стих, то он делает все всем наоборот. Так, сегодня он сегодня испортил Петину хлебную карточку и я теперь боюсь ходить с ней в булочную. Если завтра приедет Анатолий, то пусть он сам все уладит, а то я сегодня весь вечер схожу с ума, хотя на завтра хлеб уже получен. Но я стояла в "Гастрономе", как на иголках. Так было жутко… Сейчас ведь за подделку карточек очень много влетает.

А на Большом от Гребецкой до Тучкова моста лопнули трубы и улицу совершенно залило водой. Вообще, сейчас бедный город имеет очень жалкий вид: все заборы и заборчики более или менее деревянные разнесены на дрова; провода висят заиндевевшие и оборванные. Уже больше месяца у нас на Введенской стоят трамваи без стекол – это такое после обстрела. Воды нет нигде, канализация испорчена и все дворы загажены. Красиво…

Завтра у меня дел по горло, но, наверное, ничего не выйдет. Надо послать телеграммы Шурикам в Омск и Свободовым, а это надо делать через Татьяну Васильевну, жену Алика Титкова, что очень неприятно. Кстати, ходят слухи, что Людмилка на Тихвинском фронте получила какой-то орден. Я так рада за нее, если это правда. У нее такая была безрадостная жизнь. Но все это хорошо, а вот что мне делать с Петькиной карточкой? Прямо не могу! Скорее бы вообще кончился этот месяц! Может быть спадут холода, оттают трубы и хоть вода будет. Как бы мне еще раздобыть соли и мыла…Их нет нигде, а месяц уже скоро кончится.

Завтра надо мне встать пораньше, сходить в магазин. Да не забыть бы еще анализ получить. Господи, да долго ли еще будет продолжаться такая проклятая жизнь! Папе необходима хлебная прибавка, он сейчас ходит голодный, как волк. И Галька тоже, а я как-то гораздо терпеливее их. Ну, пойду сейчас спать. Кажется, сон – мое единственное спасение. А сплю я как убитая. Ну, пойду, лягу. О, Господи, помоги только пережить.

24/I Получила я сегодня 1225 грамм муки. До конца месяца должно хватить, а там – что Бог пошлет. С сегодняшнего дня прибавили хлеба, только что-то очень мало. Мы, служащи е, получили по 300 грамм, иждивенцы и дети по 250 и рабочие по 400 грамм. Хорошо бы еще добавили, а то при теперешнем истощении организма этой прибавки так недостаточно! Я сейчас (тьфу, тьфу, тьфу!) прекрасно себя чувствую и молю всех святых, чтобы не свалиться, потому что тогда всем нашим будет очень нехорошо. Сегодня ночью Гале опять было плохо с сердцем. Ну, Бог даст, как-нибудь переживем, перетянем мы это время, а там может быть, будет хоть немного полегче. Вот завтра воскресение, надо заплатить за квартиру и сходить навестить Татюню. У Ирки я не была больше месяца, надо бы тоже зайти, вырвать время. Дел выше головы, времени совсем не хватает, а Крещенские морозы дают себя знать. Сегодня очень сильный мороз с пронзительным ветром. Так и думаешь, что сейчас нос отмерзнет. Скорее бы конец голоду, войне и зиме…Мы бы окрепли, я бы стала работать. Хоть бы открылись коммерческие магазины…

25/I Не выношу я воскресений. Чувствую себя бездельной и злюсь, как черт. А вернее всего то, что я не могу бывать дома. Лучше я буду мерзнуть на морозе в очереди, чем созерцать дома хмурые физиономии и слушать раздражительные и иронические реплики папы, жалобы и вид "казанской сироты" у мамы и выражение вечной злости, ожесточения и голода у Гали. Все до того обозлены, что мне гораздо приятнее стоять в магазине и, может быть, хоть чего-нибудь достать. Тогда лица немного проясняются, и мне говорят, что я умница и молодец. А я не знаю долго ли эта умница на ногах держаться будет. Сегодня утром у меня так в глазах темнело и ушах звенело, как в конце ноября, когда я грохалась. Но тогда можно было отлежаться, а теперь никак. Ну и черт со мной! Ей-богу, такое сейчас настроение, хоть сейчас в прорубь с головой. Была я у Иры. Война даже ее с Нюрой примирила, просто душа радуется. А дома у отца пасьянс не выходит, так сейчас всех чертей соберет. Просто надоело все до ужаса.

26/I Бонины определили Петьку в круглосуточные ясли и сегодня увезли его! Как мы все довольны! Приезжал сегодня к нам Митенька и привез хлебца и кашки. Ура! Холодно будто бы поменьше сегодня – это еще тоже хорошее. А плохо то, что из-за отсутствия в городе воды, на хлебозаводах большие перебои, и в магазинах не хватает хлеба. Я сегодня пошла в Гастроном в четыре часа дня и получила хлеб часов в восемь, но зато какой хлеб! Горячий, мягкий, совсем довоенный, без примеси, вкусный…Господи, да такого хлебца бы вволю…Просто поверить не могу, что когда-нибудь доживу до такого времени, что все мы будем довольны жизнью! Так этого хочется! Митенька уверяет, что все мы выживем, что скоро все будет хорошо. Правда, немцев гонят сейчас очень здорово, но надолго уж очень блокада затянулась. Бог даст, выживем!

27/I Кошмар с хлебом. Сегодня я считаю, что получила его чудом в нашем магазине, а так, вообще, это безнадежное дело. Что буду делать завтра – ума не приложу. Сегодня у нас дома был относительно "сытный" день, поэтому я была очень довольна, но хлеб и мороз портят мне все настроение. Очень, очень тяжело жить. И еще надо ничего не прозевать в магазине, а это очень трудно, потому что я одна, а стоять очень уж холодно. Но до сих пор меня, как и всю нашу семью как-то Бог выручал. Я считаю, что война сделала меня еще более религиозной, чем до войны. Ведь то, что мы еще более или менее живы – дело Божьих рук. И все время только на него и уповаю, хоть это и не по-современному. Вот и завтрашний день я совсем не знаю, как я буду получать продукты – надежды никакой. Но, Бог даст, все будет благополучно.

28/I Что делать с хлебом? Единственное регулярное питание, которое мы получали до сих пор. Правда, сегодня я получила его, но как? Заняла я очередь в 12 часов дня, а хлеб получила в 7 часов вечера, да и то только благодаря тому, что очень много хлеба привезли в магазин. А мороз -35°. Каково это! Еще хорошо, что люди попались добродушные и признали меня, а ведь я ненадолго отлучалась – и в столовую ходила, и в очаг, и полдничала. Дают в некоторых местах муку за хлеб, но и там очереди умопомрачительные. Так что теперь наша основная жизненная проблема – добыча хлеба. До сих пор Бог мне все помогал получить хлеб, но как будет дальше – не знаю. Сейчас пойду спать. За день я уж очень устала. Теперь я много "дышу свежим воздухом" – дома бывать почти не приходится.

30/I Бегала я вчера весь день по магазинам как угорелая. Достала за весь день только мыла два куска, а хлеба было никак не получить. Вечером, часов до восьми, до девяти достала…тьфу! Стояла я в очереди за мукой, которую давали за хлеб, но мне не досталось ее. С ревом я пришла домой, а сегодня папа занял в четыре часа очередь в Гастроном, а я его сменила около шести часов. Часов в десять впустили в магазин, а к часу дня я пришла домой с хлебом. Немного устала, даже не смогла дожидать в маминой столовой обеда, а пришла домой, покушала и завалилась спать. Завтра мне предстоит буйный день, но, может быть, с Божьей помощью все обойдется благополучно!

31/I Все утро и день провела в добывании своих и маминых карточек, но безуспешно. Карточек еще нигде не дают и хлеба сегодня везде сколько угодно. Хоть этот камень с плеч. После полдника пошла я в наш магазин, стояла там в очереди часа четыре, но зато хоть не зря, не обидно – получила целых 600 грамм сахарного песку. А завтра с утра вновь надо идти за карточками. В университете видела Кравца, Спевачевского, Валю Культепину, Толю Фролова, Воробьева и Асю Зубачеву. Все унылые, усталые, голодные и измученные хлебной передрягой. А самое нехорошее и скверное то, что я сегодня проснулась с опухшей мордой, а это уже приводит меня в уныние. Сегодня даже ноги плохо шли по этому поводу. На фронте дела очень хороши, но на Ленинграде это ничуть не отзывается. А грустно…Шла я сегодня и думала, вспоминала, каким он был раньше. А Медный всадник все еще цел! Он – какое-то мое суеверие. Если бы с ним что-нибудь случилось, то я бы тогда боялась за окончательную судьбу города. А сегодня, когда я шла по набережной, то в голове все время вертелось: "…Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия…", где уж там "красуйся"…

1/II Январь пережили, слава Богу! Теперь будем пытаться пережить февраль. Не знаю, как нам это удастся, так как настроение у всех крайне удрученное, подавленное. Сегодня я опять очень устала и ничего не сделала, так как весь день добывала карточки, а это нелегко. В университете слышала много неприятных известий: умерли Боря Касперович, Померанцев, Леша Уваров; Сонечка больна, у нее умер отец. Вообще тяжело…А маминой и Ритиной карточки еще не получили. Придется завтра начинать сначала. Галя меня очень беспокоит – она по утрам вся распухшая, обессилевшая, делать ничего не может и все время плачет, а что мы будем делать, если она умрет? Господи, даже подумать страшно. Папа чувствует себя будто бы ничего, но уж очень пессимистично настроен, а мама – наоборот. Я же стараюсь ни о чем не думать и как можно больше чего-нибудь для всех сделать, пока у меня есть силы. Господи, сделай так, чтобы все мы пережили голод и все Ленинградские ужасы! Я не знаю почему, но сегодня второй день, как я в унынии и хандре.

2/II Господи, если бы кто-нибудь знал, до чего я устала жить! До чего все кругом надоело, все противно. И так все тяжело… Не верится уже, что этому кошмарному существованию может настать какой-нибудь благополучный конец. Не дожить нам до этого времени ни в коем случае. У нас ничего нет и не предвидится. А и с этим помереть с голода больше чем достаточно. Сегодня я почти уверена, что до конца февраля наша семья ни в коем случае не доживет полностью. А это так невесело…Сидеть и ожидать, когда околеешь сама или кто-нибудь из близких, сознавая полнейшее бессилие чем-нибудь помочь…