На рынке у булочной
Тихо и грустно.
Как в древности,
Здесь натуральная мена:
Стакан отрубей - на полбанки капусты
На плитку дуранды - четыре полена.
На хлеб
Даже две стограммовых картошки
У этой дружинницы
Выменять можно.
Старик
Предлагает ей чайные ложки,
Однако старанья его
Безнадежны.
Сказала негромко:
- Хлеб нужен для мамы.-
И ясно:
Другого обмена не будет...
На рынке у булочной
Граммы на граммы
Меняют друг с другом
Голодные люди.
Я тут проходил,
Ничего не меняя,
А голод
Пошел выворачивать тело.
Морозова Наталья Павловна
СКВОЗЬ ВОЙНУ И РЕПРЕССИИ...
Я - жительница блокадного Ленинграда и лицо, пострадавшее от политических репрессий. На мою долю выпало много тяжелых страданий. Шестилетней девочкой я оказалась в холодном, голодном городе, который круглосуточно, бомбили вражеские самолеты, обстреливала тяжелая артиллерия. Помню, как мимо нашего окна со свистом пролетел снаряд и разорвался в соседнем доме, не оставив там никого живого, как люди падали от голода и умирали прямо на улицах.
Хлеба нам давали по 200 гр. на ребенка, но хлебом его назвать было трудно, так как в основном он состоял из опилок. От голода у меня опухли ноги и открылись язвы. Мама тоже была еле жива. От голодной смерти - Славу Богу - нас спас отец. Он был морской офицер, военврач, капитан третьего ранга, служил в Кронштадте начальником санчасти. Изредка ему удавалось добраться до нас, и он приносил нам сухарей.
Моя мама состояла в дружине противовоздушной обороны. Когда выла сирена, возвещая очередную бомбежку, она должна была бежать не в бомбоубежище, а на чердак - тушить зажигательные бомбы. Меня некому было доверить, и мама брала меня с собой. Если бомба попадала в наш дом, ее нужно было быстро схватить железными щипцами и бросить в бочку с водой или ящик с песком, чтобы предотвратить пожар. Кругом рвались фугасные бомбы и горели дома, наш дом качался, как на шарнирах. Нас с мамой было очень страшно, но спрятаться было некуда.
Так продолжалось до января 1942 года. А в январе арестовали отца. Он пользовался очень хорошей репутацией как врач и военнослужащий. Причиной ареста, как мы потом узнали, был наговор одного из сослуживцев, стремившегося занять место начальника санчасти. Он слышал, как отец якобы сказал: "Немцы побеждают, потому что военная техника у них лучше". За это его репрессировали и отправили в лагерь. Нас лишили денег, которые мать получала за отца, пока он служил. Мы были обречены на смерть, как тысячи ленинградцев.
Мать не выдержала такого удара и заболела. Ее отправили в психоневрологическую больницу. Я осталась одна, и меня забрали в детский дом, где тоже был голод и лишения.
Отца выпустили только через 8 лет в 1950 г., но он был совершенно больной и вскоре умер от сердечной недостаточности. Похоронен на Серафимовском кладбище в Ленинграде. Решением военного трибунала Балтийского флота от 8 июня 1959 года мой отец - Подкуйченко Павел Георгиевич был признан невиновным и посмертно реабилитирован.
Все пережитые лишения сильно подорвали мое здоровье. Сейчас я инвалид 1 группы, парализована. К тому же диабетик. Без постоянной посторонней помощи не обойтись. Муж тоже больной человек, инвалид 2 группы. Спасибо сыну Пете и дай ему Бог здоровья - он кормит и помогает нам во всем.
Человеку свойственно забывать все горести прошлого в повседневных заботах и думах о будущем. А молодые и вовсе не знают, что такое страшные военные годы и несправедливые репрессии ни в чем не повинных людей.
А я забыть не могу... Смотрю иногда на значок "Жителю блокадного Ленинграда" и плачу...
Слава Богу, что есть люди, которые еще помнят о нас.
В ШКОЛЕ
Девчонка руки протянула
И головой -
На край стола...
Сначала думали -
Уснула,
А оказалось - умерла.
Ее из школы на носилках
Домой ребята понесли.
В ресницах у подруг
Слезинки
То исчезали, то росли.
Никто
Не обронил ни слова.
Лишь хрипло, сквозь метельный стон,
Учитель выдавил, что снова
Занятья -
После похорон.
Максимов Евгений Павлович
ВОСПОМИНАНИЯ О БЛОКАДЕ
Когда началась Великая Отечественная война, мне было 15 лет. Весной 1941 года я окончил 7 классов школы и в начале июня поступил в механико-конструкторский техникум, куда был принят без экзаменов как круглый отличник.
В день начала войны, 22 июня, мы с другом, еще ничего не зная об этом, пошли, как всегда в воскресенье, гулять в ЦПКО (Центральный парк культуры и отдыха) им. Кирова. Мы были удивлены небольшим количеством народа в парке и только по дороге домой в трамвае узнали, что началась война. Но, поскольку за год до этого закончилась Финская война, все были настроены оптимистично и были уверены в скорой победе. В то время мы пели песни на тему "И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!".
1 сентября начался учебный год, и уже спустя несколько дней мы узнали о начале блокады. Потом сгорели Бадаевские склады, где были запасы продовольствия на несколько лет, и все поняли, что такое истинная Блокада и что такое настоящий голод.
Мы, студенты техникума, ездили на оборонные работы на ближайшие к городу аэродромы. Там мы рыли капониры (укрытия для самолетов) для истребителей, а военные нас немного подкармливали. Запомнилась необычная для нашего взгляда форма американских и английских самолетов, которые уже тогда были у нас на вооружении. Приходилось наблюдать воздушные бои, которые не всегда заканчивались в нашу пользу.
Так получилось, что наш курс всегда направляли на один и тот же аэродром, и каждый раз, уезжая с аэродрома, я набирал полную сетку лебеды, из которой мама дома делала лепешки и жарила их. Это казалось очень вкусным блюдом, - к тому времени нам, учащимся, была установлена норма выдачи хлеба в 125 граммов - это кусочек хлеба величиной со спичечный коробок. В состав хлеба входила большей частью целлюлоза, хлеб был очень влажный и безвкусный.
К тому времени мы уже установили в комнате печку "буржуйку" и хлеб, прежде чем съесть, мы поджаривали на "буржуйке". У меня в то время была собрана неплохая библиотека, так вот - за зиму мы сожгли все книги и деревянную мебель: стулья, табуретки, стол, этажерку. Остался только диван.
Главным лакомством были лепешки из жмыха, в просторечии они назывались "шрот". С наступлением холодов перестала течь вода из крана, и я ходил с саночками на улицу Дзержинского (теперь она снова Гороховая): там работала единственная на весь район водяная помпа.
В техникуме мы зимние месяцы не занимались. В основном, все свое время я проводил в горизонтальном положении. Сначала, после объявления сигнала "Воздушная тревога", мы ходили в бомбоубежище, а потом перестали. Дом от близко падающих бомб качался, словно при землетрясении, а нам было все равно, мы спокойно лежали и разговаривали на отвлеченные темы. Стало как-то безразлично - попадет бомба в наш дом или нет.
Пока был в состоянии, я во время воздушных налетов дежурил на крыше, тушил зажигательные бомбы, которые немцы в огромном количестве сбрасывали на город. Эти бомбы, как правило, небольшого размера, тушили в ящике с песком или просто сбрасывали во двор.
Так прошла самая страшная в моей жизни зима. Весна в 1942 году наступили ранняя, и жители, кто был в состоянии, выходили во двор скалывать и убирать лед.
С марта возобновились занятия в техникуме, а в июне мы сдали экзамены за 1-й курс.
В тот период техникум был приписан к заводу им. Андре Марти и 12 августа по распоряжению наркома Малышева был эвакуирован в город Петропавловск (Казахстан).
До Ладожского озера нас везли на поезде, а дальше нас "погрузили" вместе с вещами на тральщик и доставили на свободный от немцев берег озера. Весь путь через Ладогу нас сопровождали наши истребители и ни одного немецкого самолета мы не увидели.
Почему я говорю "нас погрузили"? Большинство из нас не держалось на ногах. Я, например, при росте 165 см весил 38 кг, чтобы было ясно - это мешок с костями.
В январе 1943 года в неполные 17 лет я пошел добровольцем в Красную Армию. Попав в пехотное училище, я оказался в роте "доходяг", и ни одного из нас до фронта не допустили. Прослужил я до марта 1948 года, когда в результате контузии был демобилизован с "белым билетом", т.е. негодным к военной службе.
ОБЛАКА
Наш хлебный суточный паек