«Речные пейзажи Р.И. Рождественского и В.И. Сурикова»
Художественная литература недаром художественная – в произведениях писателей зримо представлены пейзажи, как на холстах художников, и многие литературные образы возможно сопоставить с живописными, что улучшает его эстетическое восприятие и воспитывает чувство прекрасного. Константин Георгиевич Паустовский (1892–1968) пишет: «Знание всех смежных областей искусства – поэзии, живописи, архитектуры, скульптуры и музыки – необыкновенно обогащает внутренний мир прозаика и придаёт особую выразительность его прозе. Последняя наполняется светом и красками живописи, ёмкостью и свежестью слов, свойственными поэзии, соразмерностью архитектуры, выпуклостью и ясностью линий скульптуры, ритмом и мелодичностью музыки. Всё это добавочные богатства прозы, как бы её дополнительные цвета» [2]. Отметим, что это качество необходимо не только писателю при создании образов, но и читателю для восприятия и понимания творчества, содержащего элементы нескольких направлений искусства.
В данной статье в сопоставлении с живописью Василия Ивановича Сурикова (1848–1916) будет рассмотрено стихотворение Роберта Ивановича Рождественского (1932–1994) «Реки идут к океану» (1961).
Этот выбор обусловлен тем, что оба автора – уроженцы Сибири и тема сибирских рек занимает в их творчестве важное место. Также образ реки при литературно-художественном сопоставлении интересен тем, что природные виды, как правило, наиболее яркие и многослойные, в плане исполнения и выражения, как в литературе, так и в живописи, что даёт исследователю богатый материал для рассмотрения и восприятия этих образов с помощью всех рецепторов человека. Как пишет Михаил Михайлович Пришвин (1873–1954): «Для иных природа – это дрова, уголь, руда, или дача, или просто пейзаж. Для меня природа – это среда, из которой, как цветы, выросли все наши человеческие таланты» [3].
Рассмотрим цвет – основу живописных творений и немаловажную составляющую часть литературных текстов.
Первый цвет, который встречается в стихотворении Р.И. Рождественского, – серебристо-серый, или, как пишет автор, «сивый», он дан в описании сверкающей на солнце реки:
Шальные, покрытые пеной сивой,
Реки ведут разговор...
В сознании человека с широким кругозором данный цвет вызывает образ коня, так как слово «сивый» ассоциируется с мастью лошади, что, в свою очередь, символично передает искрящееся течение реки как образ быстро скачущего шального вспененного сивогривого коня. Динамика образа раскрывается переходом из «сивого» в «синий» цвет:
Но вот наливаются синей силой
Тугие мускулы волн!
Другой цвет – медный:
Ворчат и закатом любуются медным,
А по ночам замирают в дрёме…
И здесь возможна своя смысловая ассоциация – река как огненно-красное, медное пламя вечернего костра-заката, который к ночи превращается в дремлющие угольки, сверкающие искорками, как волны реки в ночном лунном свете.
Примеров прямой цветописи в этом произведении больше нет, но в стихотворных строках ассоциативно прорисована зелень леса: «Но гнева их страшится тайга», белый цвет рубах: «Они вырастают из берегов, как дети из старых рубах», светло-голубое или иссиня-белое небо: «Несут отражение облаков», алый рассвет: «И солнце восходит. И вянут туманы». Здесь особенно интересен сложный образ берегов-рубах, чей чисто белый цвет время окрашивает в белесовато-жёлтый, в одной тональности с речным песком. Как и динамичные образы реки-коня и реки-костра, образ растущей реки-ребёнка также очень изменчив, подвижен.
Сопоставим колористику стихотворения Р.И. Рождественского с колористикой холстов В.И. Сурикова «Енисей», «Енисей у Красноярска», «Вид с Енисея», «Иртыш» и «Река Обь».
«Сивый» цвет находим на картине «Енисей» (1900), где серебристо-серое течение реки, подёрнутое барашками волн, подчёркнуто аналогичным цветовым изображением неба, в котором плывут облака, словно зеркальное отражение речного течения. Колористика этого же полотна плавно переходит в «синий» оттенок, – мы видим, что серебристо-серый, сивый тон реки стелется дымкой по синему фону, и снова наблюдаем зеркальное отражение этого оттенка в виде синих гор на заднем фоне полотна. Перед нами очень точное совпадение пейзажей. Как пишет Р.И. Рождественский:
В песок не уйдя, в горах не пропав,
Несут отражение облаков...
«Медный» закат представлен на полотне В.И. Сурикова «Енисей у Красноярска» (1909) изображением прибрежного осеннего леса. И здесь соответствие цветов ассоциативное, символичное, – мы не видим оттенки заката, вечерние сумерки, но образно воссоздаём «вечер» природного цикла – осень, олицетворяющую собой закат. На картине представлена река, но не буйная, шаловливая, а успокоившаяся, будто готовящаяся ко сну. Таким образом, и здесь, пусть метафорично, но мы находим цветовое соответствие пейзажей Р.И. Рождественского и В.И. Сурикова. Как пишет поэт:
Ворчат и закатом любуются медным,
А по ночам замирают в дрёме...
Далее вновь ассоциация с зелёным цветом – изображение сибирской тайги; на обозначенных полотнах изумрудные оттенки представлены в меньшей степени по сравнению с другими цветовыми тональностями. Так, в частности, мы видим желтоватые оттенки леса на полотнах «Вид с Енисея» (1891) и «Река Обь» (1895). В плане сопоставления пейзажей интересно полотно «Покорение Сибири Ермаком» (1895), здесь мы скорее сравниваем не цвет, а смысл, хотя также и цвет в какой-то мере. На картине представлено сражение казаков атамана Ермака с войсками хана Кучума на Иртыше. Образ реки с казацкими ладьями на данном полотне символизирует некую грозную внешнюю силу, стоящую у истоков, в самом начале своего сибирского похода, а войска хана Кучума олицетворяет собой местная тайга, оказывающая серьёзное сопротивление мощному речному течению. Зелень тайги в связи обозначенным образом раскрывает еще одну ассоциацию, ведь зелёный цвет считается цветом ислама, а сибирские татары, составлявшие основу войска хана Кучума, уже на тот момент были мусульманами. В строках Р.И. Рождественского находим полное соответствие изображению у В.И. Сурикова:
Реки – ещё в становленье, в начале,
Но гнева их страшится тайга…
Следующий ассоциативный оттенок в палитре поэта – желтовато-белый цвет рубах: его мы видим на полотне В.И. Сурикова «Иртыш» (1892). Здесь интересно не только соответствие колористики стихотворения, но и некое композиционное сходство. Проведём еще одну параллель. На полотне изображена старая лодка, в ней некий белый предмет, и если предположить, что это белая рубашка, образ из стихотворения Р.И. Рождественского, то возникает ассоциация с тем, что в старой лодке чисто белая рубашка приобретает белесовато-желтый оттенок речной воды, речка зеркально отражается в небе, то есть цветовое пространство растет, поднимается с водной глади, выходит из берегов и устремляется в небо. Данная ассоциация подтверждается строками стихотворения:
Они вырастают из берегов,
Как дети из старых рубах...
Таким образом, с точки зрения цветописи мы находим очень интересные прямые и ассоциативные соответствия в речных пейзажах Р.И. Рождественского и В.И. Сурикова.
Но живопись как вид изобразительного искусства не ограничивается цветом как единственным средством для создания образа, чтобы он по-настоящему ожил. Одних цветов, красок слишком мало, необходимы дополнительные элементы для «живого» пейзажа, который пробуждает, кроме зрения, и другие органы чувств у зрителя. Как пишет в связи с этим поэт и художник Максимилиан Александрович Волошин, характеризуя в частности как раз Василия Ивановича Сурикова: «Он вёл себя в искусстве как человек, которому слишком много надо сказать и выразить и который поэтому не отказывается ни от каких материалов, попадающихся ему по пути, зорко отбирает всё полезное для его работы из каждого нового явления» [1].
Вторыми по силе воздействия на человека после образов зрительных являются образы звуковые.
Р.И. Рождественский в этом плане наделяет реки человеческими свойствами – они разговаривают: «Шальные, покрытые пеной сивой, – реки ведут разговор...», поют: «Смотрите: им снова малы глубины! Они нараспев текут...», ворчат, засыпают: «Ворчат и закатом любуются медным, а по ночам замирают в дрёме...», и, видимо, всхлипывают, плачут: «Реки подкатываются к океану, как слёзы к глазам». Характеристики живого существа в данном контексте передают не только конкретные звуки, но и эмоциональную тональность. Рождается множество ассоциаций. Так, разговор, видимо, очень оживлённый, бурный, перерастающий в спор (покрытые пеной, ведут разговор = спорить с пеной у рта), песня удалая задорная (им снова малы глубины = нам море по колено, но горы по плечу), ворчание людей, уставших от дневного многокилометрового перехода и расширения берегов и желающих отдохнуть до утра (= утро вечера мудренее), рыдание с чувством светлой грусти, ностальгии о неповторимом пройденном пути (= дважды не войти в одну реку).
Стихотворение наполнено и другими звуками: мы слышим звон: «Своё отслужив, отзвенев, отсказав», журчание ручья (непрямая ассоциация): «Реки Сибири, как всякие реки, начинаются ручейками», грохот камней в горах, снесённых реками в истоках: «Начинаются весело, скользкие камни, раскалывая, как орехи...», громкий плеск обрушивающегося берега, подмываемого рекой: «Они на глазах взрослеют, плечами расталкивая берега…», гул турбин гидроэлектростанций: «Они уже запросто крутят турбины…», перестукивания брёвен плотов и всплески волн на реке: «Плоты на себе волокут…».
Теперь обратимся к полотнам В.И. Сурикова. Живописец, в отличие от поэта, не может напрямую передать звуки, но он может изобразить те предметы, которые вызывают звуковые ассоциации. В частности, на полотне «Енисей» зритель «видит-слышит» шум ветра в облаках перед грозой и, возможно, первые раскаты грома; на полотне «Енисей у Красноярска» – осеннее затишье, некую звенящую тишину, убаюкивающий шорох осенней листвы; на полотне «Вид с Енисея» – полуденную тишь, звенящий зной, шум ветра между холмами и редкое поскрипывание вёсел в уключинах лодки; на полотне «Река Обь» – громкие хлёсткие всплески волн перед штормом и вой ветра; на полотне «Иртыш» – плеск воды о борт лодки и о берега, плеск вёсел о воду.
Сопоставим «увиденные-услышанные» образы с полотен с литературными образами. Шум ветра и первые раскаты грома ассоциируются с бурным разговором-спором и удалыми песнями, убаюкивающий шорох листвы и затишье идеально подходят к вечернему ворчанию и погружению в дрёму, плеск волн и вёсел очень похож на всхлипывание, а вой ветра и штормовые всплески близко передают шум турбины гидроэлектростанции. Таким образом, звуковые ассоциативные образы совпадают у поэта и живописца.
Они творили в разных жанрах, не были современниками, но идеально совпали в создании пейзажных образов. Р.И. Рождественский, без сомнений, был знаком с наследием В.И. Сурикова, и, вероятно, полотна живописца повлияли на произведения поэта. Но такое единство в образах объясняется ещё и тем, что Р.И. Рождественский и В.И. Суриков – Художники с большой буквы, способные видеть и передавать живое: цвет, звук, запах, форму, движение. Оба настоящие мастера, для них характерно одно художественное видение. Глядя на родные сибирские реки, художники наблюдали картину в единой цветовой палитре и одинаковой звуковой тональности, но один мастер изобразил увиденное поэтическими средствами, а другой – живописными. Несмотря на разные эпохи, разные направления искусства, мы видим очень родственные, одинаково пробуждающие сознание образы. Как пишет Василий Александрович Сухомлинский (1918–1970), «Человек стал Человеком потому, что увидел глубину лазурного неба, мерцание звёзд, розовый разлив вечерней зари, прозрачную дымку степных просторов, багровый закат перед ветреным днём, трепетание марева над горизонтом, синие тени в сугробах мартовского снега, журавлиную стаю в голубом небе, отражение солнца в мириадах капель утренней росы, серые нити дождя в пасмурный день, фиолетовое облако на сиреневом кусте, нежный стебелёк и голубой колокольчик подснежника — увидел и, изумлённый, пошёл по земле, создавая новую красоту» [4].