Михаил Анатольевич Барановский
Джинса
текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4938330
«Михаил Барановский. Джинса»: Астрель; Москва; 2012
ISBN 978‑5‑271‑40381‑1
Аннотация
Михаил Барановский – писатель, известный сценарист («Таксистка», «Час Волкова», «Сестры Королевы», «Девочки»), – человек с потрясающим чувством юмора.
«Джинса» на языке телевизионщиков означает скрытую рекламу. Это остроумная история о героических трудовых буднях сотрудников компании, производящей телевизионную рекламу, которой кормят нас, бедных телезрителей, от рассвета до заката и даже глубокой ночью. Фантазия рекламщиков не знает границ – они готовы пойти на что угодно, и куда угодно, только чтобы впарить нам товары и услуги, о которых мы даже и не помышляли.
Не каждый день удается отыскать на полке такую замечательную уморительно)смешную книжку!
Михаил Барановский
Джинса
Даша приехала в Москву из маленького города, где все знали друг друга. По крайней мере, у нее часто возникало такое чувство, что всех этих людей, которых она встречает на улицах, в кинотеатрах, на рынке или в магазинах, она уже где‑то видела…
Однажды она зашла в кафе, и тут же с ней поздоровался какой‑то мужчина. Даша попыталась быстро вспомнить, откуда она его знает, но не смогла, хотя лицо показалось ей знакомым.
– Простите, – сказала Даша, – я не помню, как вас зовут…
– Вася! – ответил мужчина с внезапным сарказмом и всем своим видом дал понять, что на самом деле зовут его как‑то иначе. Уж точно не Вася. Что у него какое‑то более возвышенное и благородное имя – Иннокентий или Артемий, например. Он обиделся, что Даша его не запомнила.
|
|
Она смущенно улыбнулась и села за столик у окна, стараясь не смотреть в сторону Неваси, повернула голову к большому окну, через которое открывался вид на улицу.
Там было солнечно, тротуар устилали желтые листья с просвечивающимися прожилками. Слетев с каштанов и тополей, они млели на солнце, подрагивали и шевелились, иногда переползая с одного места на другое. Даша мучительно пыталась вызволить из памяти историю своего возможного знакомства с Невасей, но память отказывалась выбросить из глубин на поверхность бутылку с экстренным сообщением.
Внезапно в окно постучали. Какая‑то девушка, заслонив собой вид на бульвар, прильнув к стеклу, махала ей рукой. Ее лицо показалось Даше знакомым. Девушка улыбалась и что‑то говорила, но через стекло было не слышно. Вскоре она уже сидела за столиком напротив.
– Сто лет тебя не видела! – радостно сообщила девушка. – Ты что пьешь, капучино? – И обратилась к официанту: – И мне капучино, пожалуйста! Только без корицы! – И снова к Даше: – Ну как ты? Рассказывай.
– Простите, – сказала Даша. – Я не помню, как вас зовут.
– Совсем не помнишь? – Незнакомка засмеялась.
Даша смутилась и на всякий случай несмело предположила:
– Маша?
– Нет, – засмеялась та еще громче. – Слушай, ты Семушкина давно видела?
– Давно, – немного помедлив, ответила Даша.
Не хватало еще признаться, что она не помнит Семушкина.
– Вы что, поссорились? – встревоженно спросила Немаша. – Он тебя не пригласил? У него же день рождения на следующей неделе, седьмого!
|
|
– Седьмого? – зачем‑то переспросила Даша.
– Ну да! Меня число «семь» просто преследует по жизни! У меня самой день рождения тоже двадцать пятого.
Даша почувствовала, что теряет логику течения диалога, и решила уточнить:
– Тоже двадцать пятого?
– Ну да! Два плюс пять – сколько будет?
– А‑а‑а… Теперь понятно.
Немаша заулыбалась, обнажив сверкающий верхний зубной ряд:
– Ты не поверишь, но и моя мама тоже родилась восемнадцатого!
Тут дверь в кафе открылась, и на пороге появилась женщина средних лет в клетчатом пальто. Она огляделась по сторонам и, заметив Дашу, улыбнулась. Эта улыбка показалась Даше знакомой. Женщина сняла с себя пальто, перекинула его через спинку свободного стула, но прежде чем сесть за стол, подошла к Даше и сказала:
– А Ленка‑то в Лондоне! – и подмигнула.
Даша снова нерешительно улыбнулась, и как‑то само собой получилось, словно нечаянно пролилось изо рта:
– Простите, я не помню, как вас зовут…
Даше показалось, что она сходит с ума. Перед глазами вертелись, словно на детской карусели, лица посетителей кафе, которые казались ей знакомыми. Теперь уже до боли знакомыми.
Она вышла на улицу. Листья шарахались над асфальтом то в одну, то в другую сторону, заставляя суматошно вспархивать с земли голубей и воробьев. Солнце светило несмело, спрятавшись за мрачного вида скептически настроенную тучу. Даша старалась дышать спокойно, глубоко и ровно. Воздух был свежим и влажным. Внезапно она почувствовала, как что‑то холодное и мокрое коснулось ее пальцев. Даша опустила глаза и обнаружила стоявшую рядом немолодую дворнягу. Собака цвета опавших листьев уткнулась носом ей в руку, завиляла хвостом и пристально заглянула в глаза.
|
|
Даша погладила ее по голове и вздохнула:
– Прости, я не помню, как тебя зовут…
В Москве у Даши не было не только реальных, но даже мнимых знакомых. Если, конечно, не считать новых коллег – сотрудников рекламного агентства, в которое она устроилась секретаршей. Поэтому чувствовала себя очень одиноко. Особенно после работы, когда возвращалась в съемную квартиру недалеко от станции метро «Кантемировская».
Даша мечтала завести какой‑нибудь роман, чтобы симпатичный молодой человек, чтобы романтика, кафе, театры, выставки и все такое… А потом она бы съехала с квартиры на Кантемировской и стала жить у него дома. Желательно в центре. Однако претендентов было немного, и все какие‑то не те…
В этом огромном городе люди знакомились по Интернету. Они все делали с помощью компьютера: оплачивали коммунальные платежи, заказывали продукты, совершали всевозможные покупки, скачивали фильмы, книги и музыку, общались, знакомились и даже занимались сексом… В этом мегаполисе люди старались лишний раз не выходить из дому. Даше поначалу казалось это странным. В своем маленьком городе она любила бывать на рынке – нюхать, щупать, выбирать… Ей нравилось ходить в кино, дожидаться того момента, когда постепенно гас свет в зале, оживал большой экран, и у зрителей начинали блестеть глаза… Даже поход в сберкассу не доставлял ей никаких хлопот.
– Я тут анкету заполнила на сайте знакомств. Посмотришь? – обратилась Даша к Инне, работавшей в агентстве главным бухгалтером.
– Давай.
Инна склонилась над монитором. От нее всегда приятно пахло дорогими духами. Она была старше Даши лет на десять, имела дочь‑школьницу и собственное мнение по любому вопросу. Инна в отличие от Даши была не так извилиста фигурой, а даже напротив, отличалась резкими формами, выделялась гранями, а не окружностями. Казалось даже, что можно озанозиться, случайно прикоснувшись к ее сухому телу. Голос и интонации Инны продолжали прямолинейность ее конституции. Взгляд был резким, а речь плоской, без особых витиеватостей. Мир казался Инне устроенным просто, происходящее – объяснимым, а будущее – прогнозируемым. И по этим прогнозам будущее не сулило ей ничего хорошего. В то время как Даша никогда не знала не только того, что можно ожидать от мира, но и в первую очередь – от себя самой.
– Ну что ты пишешь? В графе «имя» что ты пишешь?
– Что? – недоуменно поинтересовалась Даша. – Даша…
– Даша – не подходит.
– Как?
Инна давно работала в рекламном агентстве, и у нее всегда было собственное представление о том, как правильно продавать тот или иной неходовой товар.
– Так. Скучно, безлико, никакой интриги! Надо было писать – Стелла. Или Марго. Что тебе больше нравится?
– Даша… – бесхитростно ответила Даша.
– Ты издеваешься? Я ж тебе русским языком говорю: Даша – не подходит.
– Но меня же так зовут! – Даша не понимала, что вызвало у Инны такой протест.
– Максим Горький на самом деле по паспорту – Алексей Пешков, а Ленин – Ульянов, Сталин – Джугашвили! А Корней Иванович Чуковский – вообще Николай Васильевич Корнейчук! – выпалила на одном дыхании Инна. И приказным тоном рявкнула: – Пиши – Марго!
– Ладно, – смиренно согласилась Даша и написала.
– В графе «рост, вес» надо было написать просто: девяносто – шестьдесят – девяносто.
Даша машинально ощупала себя соответственно:
– Да какие там девяносто – шестьдесят – девяносто… – Но, поймав на себе укоризненный взгляд Инны, тут же согласилась: – Ладно‑ладно… Только про Ленина не надо!
Тем временем за стеной шло очередное совещание. Во главе длинного стола сидел Кирилл Кириллович. А у него на носу вот уже лет двадцать сидели одни и те же очки в толстой роговой оправе, чрезвычайно модные в прошлом веке.
Кирилл Кириллович был аккуратен и консервативен. Это касалось не только очков, а вообще взглядов на жизнь. Он был давно и безнадежно женат, никогда не увольнял сотрудников, ездил на старенькой машине, ходил в видавшем виды костюме… Одним словом, боялся всего нового. И вот по какому‑то недоразумению, по какой‑то изощренной иронии судьбы ему случилось быть директором рекламного агентства и каждый день иметь дело с новыми только что выпущенными на рынок товарами и услугами. Более того, каждый день ему приходилось искать свежие рекламные ходы, новаторские подходы и инновационные решения.
– Коллеги, – Кирилл Кириллович снял очки, два раза жарко и влажно дыхнул на стекла и принялся протирать их внутренней стороной галстука, – мы получили новый заказ на рекламу шампуня для окрашенных и чувствительных волос. Давайте приступим к мозговому штурму.
Директор водрузил очки на прежнее место и в полной тишине обвел резким взглядом присутствующих. Никто из них не подал ни единой реплики. У Кирилла Кирилловича зазвонил мобильный телефон.
– Прошу вас, приступайте, – обратился он к коллегам. Затем, понизив голос, ответил на звонок: – Да, дорогая. Ты не очень вовремя, у меня тут сейчас… мозговой штурм.
Голос жены в телефонном динамике звучал резко и совершенно некстати.
– Что значит подозрительно тихо?
Приступы ревности случались с ней в последнее время все чаще. Кирилла Кирилловича это раздражало. Он полагал, что это у нее, скорее всего, от безделья. За все совместно прожитые с ним годы Нелли – так звали его жену – ходила на службу всего несколько недель. Уже через пару дней после трудоустройства она почувствовала себя плохо. Обошли всех существующих в природе врачей, сделали миллион анализов, провели все возможные и невозможные исследования – ничего не нашли – абсолютно здорова. Хоть завтра в космос ее отправляй, а ей все хуже и хуже… Она уже было решила, что скоро умрет, и перестала ходить на работу, готовясь к неминуемой смерти. И тут случилось чудо.
Как только она написала заявление с просьбой уволить ее по собственному желанию и забрала из отдела кадров свою трудовую книжку – сразу пошла на поправку… «Вероятно, это что‑то психосоматическое», – так сказал ее лечащий врач.
– Тихо, потому что тебя здесь нет!
Эти приступы ревности возникали у Нелли на ровном месте, безо всякого повода, совершенно безосновательно. С таким же успехом можно было ревновать Фому Аквинского или святого Шарбеля. «Вероятно, это что‑то психосоматическое».
– Нет, я и не думал тебе хамить!
Возможно, он был с ней недостаточно нежен, не дарил цветов и подарков без особого на то случая, не говорил, что любит и разных комплиментов… Кирилл Кириллович, безусловно, знал, что все это надо делать, но как‑то само собой не выходило, а совершать над собой усилия было сложно. Особенно после работы.
– Да, милая. Целую. – Директор положил трубку на стол, снова обвел всех взглядом и тихо пробормотал: – Да‑а‑а… Это и правда не штурм, а какая‑то засада…
– Шампунь‑шампунь… – задумчиво напел себе под нос креативный директор Лазарь Моисеевич. – Давайте для начала обратимся к истории вопроса…
– Давайте, – согласился Кирилл Кириллович.
– Чем, как вы думаете, люди мыли голову до того, как был изобретен шампунь? – обратился ко всем Лазарь Моисеевич.
– Яйцами! – смело предположил дизайнер Жора.
– Почему вы так решили, Георгий? – поинтересовался Лазарь Моисеевич.
– Моя бабушка мыла голову яйцами. Она всю жизнь мыла голову только яйцами. Вернее, желтками.
– Я имел в виду – до вашей бабушки. Что заменяло людям шампунь в древности?
– Понятия не имею, – легко сдался Жора.
– Для мытья волос разные народы пользовались различными средствами, – продолжил Лазарь Моисеевич. – Китайские женщины, например, мыли голову экстрактом кедра, в Индонезии для ухода за волосами применяли пепел рисовой соломы и кокосовое масло, арабские красавицы использовали отвар айвы, а филиппинки – настойку из стеблей алоэ. В Европе же пользовались смесью золы, мыла, уксуса и бензина…
– Это все, конечно, очень интересно, но как нам это может помочь? – поинтересовался Кирилл Кириллович.
Лазарь Моисеевич развел руками и, некоторое время поразмыслив, предложил:
– Может, посмотрим, что на эту тему есть у конкурентов? Ираклий, – обратился он к молодому режиссеру, – не знаете, есть ли у нас что‑нибудь из этой серии?
Ираклий с явной неохотой поднялся из‑за стола и подошел к полке с кассетами:
– А вот интересно, конкуренты смотрят наши ролики?
– Еще бы! – усмехнулся Кирилл Кириллович. – Засматривают до дыр. Вот, например, ваш лучший ролик «Наплевин» – новое отхаркивающее средство для всей семьи. Это же просто классика жанра!
– Да, незабываемое зрелище, – поддержал директора Жора.
Ираклий нашел нужную кассету и вставил ее в видеомагнитофон:
– Вот. Наслаждайтесь.
На экране появился грязный бомж в ушанке под стенами Казанского вокзала. В руках он держал бутылку шампуня.
– Раньше я никогда не мыл голову, – признался бомж надломленным, потертым об асфальт голосом, – не верил, что мои волосы могут быть легкими и шелковистыми…
– По крайней мере, на кастинге хорошо сэкономили, – подметил Ираклий.
– Действительно думаешь, бомж настоящий? – усомнился Жора. – Кажется, я даже знаю этого артиста…
Выдержав театральную паузу, бомж продолжил:
– Но однажды я попробовал шампунь… (Всмотрелся в этикетку.) «Вошь гоу хоум»… Скажу честно, на вкус он мне не понравился. И тогда я решил помыть им голову…
– Вряд ли это артист, – высказал мнение Кирилл Кириллович и вздохнул: – Так сейчас уже никто не сыграет…
– Да… – согласился с ним Лазарь Моисеевич. – На такое были способны только великие: Смоктуновский, Плятт, Леонов, Гердт…
Бомж с экрана цыкнул зубом и почесал ушанку:
– С тех пор прошло лет пять, а мои волосы по‑прежнему сияют здоровьем и красотой – от корней до самых кончиков.
Заиграла бравурная музыка. Бомж снял ушанку, эффектно встряхнул шикарными, блестящими кудрями, отвернулся от камеры и в замедленной съемке направился в сторону поджидавших его приятелей. Некоторое время камера шла за ним, с предельной резкостью подмечая, как колышется в такт шагам, переливаясь на солнце, излучая энергию каждым волоском, его роскошная шевелюра.
Ираклий выключил телевизор.
– Так, какие у кого есть соображения? – поинтересовался Кирилл Кириллович.
Лазарь Моисеевич потер ладонью по лысине, словно вызывая обитающего внутри джинна:
– Ну, прежде всего, наверное, надо понять, что входит в состав шампуня.
– «В состав входят: ZPT‑комплекс, масло жожоба и керамиды…» – прочитал по бумажке Кирилл Кириллович.
– Какая еще жожоба?
– Можно подумать, вы, Ираклий, знаете, что такое ZPT – комплекс, не говоря уже о керамидах… – оскалился Кирилл Кириллович.
– Если я не ошибаюсь, любой шампунь состоит из веществ, создающих пену, а также из загустителей, консервантов, красителей и ароматизаторов, – как всегда блеснул эрудицией Лазарь Моисеевич.
Ираклий заметно оживился:
– То есть если убрать из шампуня пену, то получится йогурт?
Жора его поддержал:
– Точно‑точно, технология в принципе одна и та же… Только вместо пены они используют взбитые сливки и добавляют немного сахара.
– Так, прошу по существу! – Директор постучал костяшками пальцев по столу.
Через несколько секунд тишины Ираклий как бы нехотя, задумчиво произнес:
– Есть у меня одна идея…
Жора радостно подхватил:
– В кадре две длинноногие блондинки?
– Блондинки крашеные? – зачем‑то спросил Кирилл Кириллович.
Ираклий задумался:
– Вот не знаю… Алиса‑то точно натуральная, а вот по поводу Ларисы не уверен…
– Мы не о том говорим. Нужна концепция, а не блондинки, – спохватился директор.
– Блондинки тоже нужны, – настаивал Ираклий, – для концепции и всякого такого…
– Может быть, попробуем так… – взял инициативу Лазарь Моисеевич. – Представьте себе: солидный, с благородной проседью доктор в очках, в белом халате…
– А как называется доктор, который по волосам? – внезапно поинтересовался Ираклий.
– Дерматолог! – выкрикнул Жора, чтобы быть первым.
– Дерматолог лечит кожу, – отмахнулся от него Ираклий.
Но Жора стоял на своем:
– А волосы растут из кожи!
– А ноги из задницы. И несмотря на это, ноги лечит ортопед, а совсем даже не проктолог! – возразил Ираклий.
– Волосы лечит врач‑трихолог, – как всегда авторитетно, уточнил Лазарь Моисеевич.
– Точно‑точно! – ухватился Жора. – Вот пусть этот трихолог из независимой ассоциации трихологов… Пусть он на фоне микроскопов, протезов и клизм скажет что‑нибудь вроде: «Многие мои пациенты жалуются на повышенную чувствительность волос. Их волосы болезненно реагируют на жару и на холод, на перепады атмосферного давления, на изменения индекса Доу‑Джонса…» Вот и вся трихому… в смысле – трихология!
Кирилл Кириллович поморщился:
– Нет, рекламодателю это не понравится. Скучно, заезженно… Нужен неожиданный рекламный ход.
На этот раз воспрял Ираклий:
– То‑то! Тут без блондинок не обойтись!
– Ираклий, у нас здесь мозговой штурм… Не хочу углубляться в физиологию… Особенно в вашу… Постарайтесь штурмовать… как бы это сказать? Головой! – пробурчал директор и вышел из кабинета.
Жора склонился к уху Лазаря Моисеевича и доверительно прошептал:
– А вот то, о чем он сейчас говорил, лечит врач‑уролог…
Кирилла Кирилловича мучили смутные предчувствия. Накануне ему приснился до чрезвычайности неприятный сон. А именно – вареные красные раки с отлитыми в панцире мурашками. Раки расползались по всей квартире. Неприятно шевелили длинными розовыми усами, быстро, с характерным цокотом перебирали своими многочисленными лапками. Залезали в разные укромные места – под диван, в щели между мебелью и стенами… А один даже пытался спрятаться в ботинке. Кирилл Кириллович был охвачен тихой паникой. Он не знал, что делать: пока ловил одних – другие ухитрялись разбежаться по самым заповедным углам квартиры… А пойманные – угрожающе‑ловко орудовали зловещими клешнями – так и норовили оттяпать случайно подвернувшийся палец…
В дверь постучали. В кабинет вошла Инна.
Кирилл Кириллович обрадовался:
– Инна, не знаете случайно – к чему снятся вареные раки?
Вопрос, похоже, не застал ее врасплох:
– Думаю, к пиву.
– Но я не пью пива, – возразил Кирилл Кириллович. – Мне кажется, это к чему‑то не очень хорошему…
– Не берите в голову! Кирилл Кириллович, у меня к вам просьба…
– Дайте я догадаюсь? Хотите снова отпроситься с работы?
– Как вам это удалось?
Директор хмыкнул:
– Это было не сложно. И что за повод на этот раз?
– Честно? – играя в простодушие, спросила Инна.
– По возможности.
– Ладно, не стану ничего придумывать. Хотя могла бы…
– Я знаю, – согласился Кирилл Кириллович.
– Мне нужно к косметологу.
– Понятно, – сочувственно кивнул директор. – Я вас не отпускаю.
– Как? – чуть не подпрыгнула бухгалтерша, будто ее внезапно бросили в кипяток, как рака.
– Так, – спокойно отвечал директор. – Это не повод уходить с работы.
– Я же правду сказала.
– Лучше бы что‑нибудь соврали, – с легкой садистской улыбкой парировал Кирилл Кириллович.
– Кирилл Кириллович, мне очень нужно, – взмолилась ошпаренная.
– Нет! – директор был нехарактерно для себя тверд. – К косметологу – это уж слишком… Сходите к косметологу после работы. Что за срочность такая?
– Да, Кирилл Кириллович, такая вот срочность. Потому что мне уже тридцать пять, молодость позади, и у меня осталось очень, очень мало времени для того, чтобы подготовиться к старости… – На глаза Инны навернулись слезы. Она шмыгнула носом, отвернулась от начальственного взгляда и по‑детски обиженно пробурчала: – Хорошо вам рассуждать. Вам не нужно ходить к косметологу.
– Нет, – как на духу подтвердил директор.
– Угу, – хмыкнула Инна сквозь слезы, словно факир, достала из рукава платочек и оскорбленно сморкнулась: – Вы вообще хорошо устроились!
– Я?
– Вы – мужчины! У вас и так все хорошо, и без косметолога… – Инна метнула в директора влажный, обличающий укор: – Вот взять, к примеру, вас, Кирилл Кириллович. В вашем возрасте вы вполне можете закрутить роман с какой‑нибудь двадцатичетырехлетней девицей. А я не могу!
– Зачем вам двадцатичетырехлетняя девица? – простодушно недоумевал Кирилл Кириллович. – А у меня есть жена – Нелли Николаевна, сорока девяти лет…
За дверью директорского кабинета из коридора послышались голоса.
Голоса принадлежали двум модельной внешности блондинкам, томно переминавшимся на длинных ногах. Одна из них (Алиса) читала другой (Ларисе) из книжки с потрепанным, выцветшим переплетом:
– «Система Станиславского приобрела значение эстетической и профессиональной основы искусства сценического реализма. В противоположность ранее существовавшим театральным системам она строится не на изучении конечных результатов творчества, а на выяснении причин, порождающих тот или иной результат. В ней впервые решается проблема сознательного овладения подсознательными творческими процессами, исследуется путь органического перевоплощения актера в образ…»
Когда в приемную вошла Даша, Лариса подскочила к ней и радостно сообщила:
– Мы на кастинг ролика про прокладки!
Тут в силу важности затронутого аспекта необходим небольшой экскурс, как говорит Лазарь Моисеевич, в историю вопроса. Ибо до появления прокладок женскому полу необходимо было проявлять мастерство изобретательности в этом вопросе.
В Древнем Египте, к примеру, в качестве прокладок использовали папирус, в Древнем Риме – шерсть, в Древней Греции – фетр, шелк и холст. А что касается России, то в Средние века девушки носили здесь плотные панталоны, которые прямо в себя впитывали все выделения. В средневековой Европе женщины попросту заправляли нижние юбки между ног. Зато в Японии, Китае и Индии в те времена уже использовали бумажные салфетки…
И лишь в начале двадцатого века появились первые одноразовые прокладки, которые и дали начало индустрии женской гигиенической продукции.
Дело в том, что во время Первой мировой войны американской фирмой «Кимберли – Кларк» был изобретен перевязочный материал для раненых, который впитывал в пять раз больше, чем обычная вата. Это был целлюкотон, то есть целлюлозная вата. Французские сестры милосердия это сразу заметили и стали использовать «в личных интересах».
– Ролик про прокладки? – удивилась Даша. – Но у нас сейчас кастинг на роль капли моющего средства.
– А как же прокладки? – отчаянно недоумевала Алиса. – Нам Ираклий сказал – прокладки…
– Мы готовились к прокладкам, – стояла на своем Лариса, – сознательно овладевали подсознательными творческими процессами… А вы говорите – моющее средство…
– Видите ли, Инна, – задумчиво отозвался Кирилл Кириллович, – конечно, я понимаю, что есть более симпатичные, более молодые женщины… Понимаю, о чем вы говорите… Замечаю определенные тенденции – мужчины в последнее время все чаще выбирают себе юных спутниц… Как сказал мне один знакомый: среди новых подруг все чаще встречаются дети старых друзей…
– Это точно!
– Но зрелая женщина более опытна. У зрелой женщины много других достоинств…
– Вы действительно так считаете? – Глаза Инны тут же просохли, и снова каким‑то неуловимым движением она дематериализовала свой промокший платок.
– Конечно! Как бы вам это объяснить? Мы столько прожили вместе с моей супругой, так изучили друг друга, что стали практически одним целым… А как можно изменить самому себе? – задался философским вопросом Кирилл Кириллович и как‑то загрустил…
Инна хотела было улыбнуться и сказать начальнику что‑то хорошее, ободряющее, но тут раздался телефонный звонок. И улыбка на лице бухгалтера так и не появилась, и ни одна из пятидесяти трех мышц, обычно задействованных в этой мимической гримасе, так и не сократилась, и слова, уже выскочившие, казалось, на кончик языка, не были проартикулированы.
– Да, милая, – устало сказал Кирилл Кириллович в трубку. – Голос такой, потому что сотрудники мои, что ни день, отпрашиваются с работы. А тебе‑то куда отпрашиваться? К маме? Нет‑нет, поезжай, конечно. Я не против. Нет, ты не правильно поняла. Конечно, я против, но если тебе надо… Да, хорошо. Я понял. Понял, загляну в холодильник. Хорошо, полью. Хорошо, сделаю. Да, уберу. Ладно, выброшу. Счастливо. – Он положил трубку, некоторое время смотрел на Инну, задумавшись, после чего спросил обреченно: – Ну, что мне с вами делать?
– Отпустите меня к косметологу, пожалуйста.
– Идите уже.
Пока Лариса сидела на кожаном диване у ресепшн, прижав к юной груди ветхий учебник «Актерского мастерства», другая претендентка на роль капли моющего средства была прижата молодым режиссером к стене соседней комнаты и вяло сопротивлялась, причитая:
– Я не могу так сразу… Я так сразу не могу.
– Сразу?! – аж вскрикнул Ираклий и в негодовании отступил. – Да мы знакомы уже четыре дня! – Для наглядности он продемонстрировал Алисе четыре пальца (по два на каждой руке) и гневно потряс ими перед лицом начинающей артистки. – Это, по‑твоему, сразу? А постепенно – это сколько? Неделя? А может, месяц?! – саркастично вопрошал режиссер.
– Ну, дело даже не во времени, – сменила тактику Алиса. – Ты бы, например, пригласил меня в какой‑нибудь ресторан… Можно даже не очень дорогой.
Алиса еще не знала, что одно из серьезных тендерных отличий заключается в том, что женщина хочет походить с мужчиной по театрам, ресторанам, выставкам для того, чтобы понять, стоит ли идти к нему домой, а мужчина хочет привести женщину домой для того, чтобы понять, стоит ли водить ее по всем этим заведениям.
Ираклий громко вздохнул и задумался:
– Ладно, знаю я одно гламурное местечко. Там такие чебуреки… И люди, между прочим, очень приличные…
Даша постучала в директорскую дверь и вошла.
– Кирилл Кириллович, вот смета ролика про шампунь на утверждение – Инна просила передать.
– Так у нас ведь еще даже сценария нет… – удивился директор.
Даша пожала плечами и положила на стол бумаги. В ту же секунду раздался телефонный звонок.
Кирилл Кириллович поднял трубку и принялся изучать смету.
– Да, милая. Нет, вечером у меня важная встреча… – Он взял аккуратно отточенный карандаш и поставил несколько вопросительных знаков напротив столбцов с цифрами. – От блондинок придется отказаться, – тихо сказал Кирилл Кириллович секретарше.
Даша услышала, как трубка отреагировала, громко «дав петуха», – слов было не разобрать, но даже на приличном удалении от аппарата ухо резали высокочастотные колебания и захлестывающие амплитудные модуляции.
– Нет‑нет, милая, это не тебе, это мне придется отказаться от блондинок! – ответил в трубку директор. – Нет, не сегодня вечером, а вообще!
Застывший у очередной цифры отточенный длинный грифель надломился под напором директорской руки, отскочил куда‑то к плинтусу и там упокоился с миром, оставив после себя лишь серую въедливую пыль на белом листе.
– Нет, дело не в брюнетках! Да что ж это такое! – Кирилл Кириллович закатил зрачки под верхние веки.
Даша на мгновение ужаснулась при виде опустевших, словно закрашенных белилами начальственных глаз, но вскоре они приняли привычный вид и замерли неподвижно и остекленело. И голос отчаянно, кажется, безо всякой надежды на понимание, произнес:
– Нет, все совсем не так, как ты подумала! Просто блондинки дорого стоят, понимаешь?
Жора стоял у ресепшн и разговаривал со своей женой по стационарному телефону:
– Я сегодня поздно приду – Сашка переезжает. Попросил вещи потаскать. Нет, пить он меня не просил. Ты же знаешь, об этом меня просить не надо. Короче, к ужину не жди. Все. Пока.
Как только он положил трубку, к нему подошел Ираклий:
– Жора! Можно у тебя попросить взаймы?
Жора на некоторое время застыл, как будто его пронзила стрела, смазанная ядом кураре, но быстро очухался:
– Старик, я бы рад, но не могу чисто по медицинским показаниям. Я вот если дам кому денег, то у меня потом спазмы мышечные начинаются, подергивания такие, – тут он продемонстрировал какую‑то странную пантомиму с частыми подергиваниями. – И еще тут, – быстро сжал руками собственное горло, побагровел и выпучил глаза: – так перехватывает – совсем дышать не могу…
– Так бы сразу и сказал: жаба душит! – обиженным тоном ответил Ираклий.
Жора удивленно поднял брови и выпятил нижнюю губу:
– А доктор сказал – невралгия…
Тут на удачу мимо проходил Лазарь Моисеевич.
– Лазарь Моисеевич, не одолжите мне пять – шесть тысяч? – обратился к нему Ираклий.
Лазарь Моисеевич остановился и по‑деловому поинтересовался:
– А вам на что?
Этот вопрос, по всему было видно, озадачил Ираклия.
– Честно? На красивую жизнь.
Лазарь Моисеевич сморщил свое и без того морщинистое, как у шарпея, лицо:
– Простите, Ираклий, но думаю, это как‑то не очень правильно: давать на красивую жизнь из денег, отложенных на черный день. – На этих словах Лазарь Моисеевич продолжил прерванное движение по направлению к директорскому кабинету. А Ираклий так и остался стоять один, посреди опустевшего коридора, посреди обступившего его со всех сторон одиночества, без столь необходимого каждому человеческого участия, без помощи, без понимания, без любви, а главное – без денег.
По подиуму однообразной походкой двигались высокие низкокалорийные девушки, демонстрируя нижнее белье, заостряя ключицы, коленные и локтевые суставы, обозначая прямые углы лопаток, играя, словно четками, гирляндами позвонков – от шейных до крестцовых и даже копчиковых. Вспышки фотокамер назойливо жалили сетчатку. Дышать вместо воздуха приходилось новыми ароматами на любой вкус: от Dior, Kenzo, Armani, Givenchy, Gucci, Dolce Gabbana… Звучала громкая не то чтобы даже музыка – какая‑то какофония, нанизанная на однообразный, бесконечно повторяющийся ритм. Кирилл Кириллович физически чувствовал, как тяжелые басы пробивают его насквозь, метят в самое сердце и рикошетят от стен, вызывая тахикардию. Его нестерпимо влекло наружу – глотнуть осеннего воздуха и тишины.
– Они хотят, чтобы мы сделали буклет. Надо разработать концепцию, визуальный ряд и составить небольшой текст! – кричал в ухо Лазарь Моисеевич.
– Это сейчас модно? – недоумевал Кирилл Кириллович.
– Последняя коллекция!
– От трусов, я смотрю, в последней коллекции практически ничего не осталось… – обратил внимание Кирилл Кириллович и тяжело вздохнул. – Да‑а‑а… Тут не то что носить, тут даже писать‑то не о чем…
– Думаю, можно сделать основной акцент на бюстгальтерах, – с ходу нашел компромиссное решение Лазарь Моисеевич.
– Логично, – согласился Кирилл Кириллович. – А есть какие‑нибудь пожелания со стороны заказчика?
– Заказчик хочет, чтобы буклет был ориентирован в первую очередь на мужчин.
– Какая гадость! – негодуя, громко выкрикнул Кирилл Кириллович. – Какой же мужчина станет это носить?!
– Нет‑нет, Кирилл Кириллович. Не носить, а покупать! – успокоил директора Лазарь Моисеевич.
– А‑а‑а, ну это еще ничего.
– А вот и он! Точнее, она!
– Кто?
– Заказчик.
К ним подошла искрящаяся, вся в блестках женщина лет сорока с ярким макияжем, тяжелыми стальными браслетами на обеих руках и поздоровалась низким табачным голосом.
– Это Илона – лицо нашей коллекции, – представила заказчица смуглую девушку с огромными глазами.
Глазищи сверкали благодаря большой отражающей поверхности белков, улавливающих, как солнечные батареи, вспышки всех репортерских фотоаппаратов. Этот блеск даже помешал Кириллу Кирилловичу обратить внимание на ее ноги. Судя по первому впечатлению, у нее их просто не было, как не было рядом заказчицы, Лазаря Моисеевича, не было целого мира, не было Вселенной, не было вообще ничего, кроме этих огромных глаз. И Кириллу Кирилловичу пришлось дождаться, когда диафрагма зрачка сузится настолько, чтобы рассмотреть ноги.
В кафе, куда Инна отправилась сразу после косметолога, за одним с ней столиком сидел импозантный, коротко стриженный мужчина лет сорока восьми, весь в черном, с трагичным лицом. К этому моменту о нем было известно только то, что зовут его Аркадий и он не женат. Он пил зеленый чай. Инна заказала эспрессо и теперь сосредоточенно размешивала в чашке сахар.
Говорят, примерно в восемьсот пятидесятом году нашей эры один эфиопский пастух заметил, как его козы с аппетитом поедают красные плоды с одного из кустарников. После трапезы животные повели себя весьма необычно. Они буквально преобразились – возбужденно скакали по склонам, неистово носились по пастбищу – казалось, все они до единой проглотили вечный двигатель. Заинтересовавшись случившимся, пастух решил попробовать плоды с кустарника. Пожевав зерна, парень и сам почувствовал необычный прилив сил. Он рассказал о своем открытии настоятелю местного монастыря, и тот решил использовать отвар из листьев и плодов кустарника для того, чтобы монахи не засыпали во время длительных ночных молитв. Волшебный напиток назвали кава в честь персидского владыки Кавуса Кая, причисленного к лику святых. Позже слово трансформировалось в кофе. По другой версии – дело происходило в местечке под названием Каффа.
– У вас такое необычное имя – Иветта, – после долгой паузы печально сказал Аркадий.
Инна заметно нервничала, но старалась выглядеть спокойной:
– Ну почему же необычное? Во Франции полно Иветт.
– У вас французские корни? – оживился мужчина.
– Ну почему же только корни? У меня и ветки все французские… – Инна сделала глоток эспрессо и решительно сказала: – Слушайте, Аркадий, давайте начистоту: это все рекламный трюк, понимаете?
Аркадий изобразил на лице удивление.
– На самом деле зовут меня вовсе не Иветта, а Инна. Мне не двадцать семь, а все тридцать пять, и я серьезно подумываю о том, чтобы сделать липосакцию. И наконец, я не джазовая певица, а бухгалтер в рекламном агентстве «Последний шанс». И еще у меня есть дочь‑семиклассница с трудным характером и тройкой по географии во второй четверти. Теперь, когда вы знаете обо мне всю правду, мне хотелось бы рассчитывать на взаимность.
Инна выжидающе‑пристально посмотрела на мужчину. Тот улыбнулся:
– Согласен, но меня на самом деле зовут Аркадий…