ДРЕВНИЙ АЛЛАН. ДИТЯ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
ДИТЯ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
ГЛАВА I. АЛЛАН ДАЕТ УРОК СТРЕЛЬБЫ
Я хочу рассказать об одном из самых необыкновенных приключений в своей жизни, которую вряд ли можно назвать бесцветной.
Начало его относится к тому времени, когда я приехал в Англию с молодым джентльменом по имени Скруп отчасти для того, чтобы проводить его домой после одного случая на охоте, отчасти по другим делам.
Там я прожил некоторое время у Скрупа или, вернее, у родных его невесты в их красивом доме в Эссексе.
Во время своего пребывания в этих краях я имел случай видеть великолепный старинный замок с башенными воротами, искусно отреставрированный и превращенный в современный жилой дом. Будем называть этот замок «Регнолл-Кастлом», по имени его владельца.
Я многое слышал о лорде Регнолле. Говорили, что он удивительно красив, обладает большими научными познаниями, хороший спортсмен – был капитаном в оксфордских лодочных гонках, – блестящий оратор, уже отмеченный в палате лордов, смелый охотник, застреливший много тигров и других крупных зверей в Индии, поэт, издавший под псевдонимом том своих стихотворений, имевших значительный успех, хороший офицер в бытность на военной службе и, наконец, обладатель колоссального состояния: сверх огромных поместий он владел несколькими каменноугольными копями и целым городом на севере Англии.
– Господи! – воскликнул я, когда этот длинный перечень был наконец окончен. – Должно быть, этот человек родился в рубашке. Но, по всей вероятности, он несчастлив в любви?
– В этом-то именно он счастливее всего, – ответила мисс Маннерс, невеста Скрупа, с которой я разговаривал, – мне говорили, что он помолвлен с самой милой, красивой и умной девушкой во всей Англии и что они обожают друг друга.
|
|
– Господи! – повторил я. – Удивительно, почему судьба так щедра по отношению к лорду Регноллу и его возлюбленной?
Впоследствии мне суждено было узнать это…
Когда на следующее утро мне предложили отправиться посмотреть редкости Регнолл-Кастла, я охотно согласился.
Однако мне интереснее всего было взглянуть, если представится случай, на самого лорда Регнолла, так как все перечисленные достоинства его произвели на меня, бедного колониста, весьма сильное впечатление.
Часто сталкиваясь в жизни с демонами в человеческом образе, я никогда не встречал ангелов, по крайней мере мужского пола.
Кроме того, мог представиться случай увидеть невесту лорда, которую, как я узнал, звали мисс Холмс.
Итак, ничто не могло доставить мне большего удовольствия, чем посещение этого замка.
Был уже декабрь; стояла тихая морозная погода.
По приезде в Регнолл-Кастл Скрупу сообщили, что лорд Регнолл (с которым он был хорошо знаком) занимается стрельбой где-то в парке, но что мистер Скруп может показать своему другу замок.
Мы вошли втроем, так как с нами была мисс Маннерс, которая привезла нас в своей коляске, запряженной пони. Привратник передал нас у главного входа мужчине, которого он назвал мистером Сэвиджем, шепнув мне, что это личный слуга его светлости.
Это имя совершенно не соответствовало внешности его владельца[1]. Он показался мне переодетым герцогом, насколько я представлял себе герцогов, никогда не видев ни одного.
|
|
Его платье – на нем был черный утренний костюм – было безукоризненно; манеры изысканны, учтивость граничила с иронией с оттенком скрытой надменности. Он был красив со своим тонким носом и смелыми ястребиными глазами. Лет ему было, вероятно, тридцать пять-сорок, и манера, с которой он отобрал у меня палку и шляпу, обнаруживала решительный характер. По всей вероятности, он считал меня способным повредить палкой картины и другие произведения искусства, находившиеся в замке.
Впоследствии мистер Сэмюэль Сэвидж признался мне, что я не ошибся в своем предположении. Судя обо мне по наружности, он принял меня за анархиста, о которых он читал в газетах.
Этот человек, столь безукоризненный в других отношениях, удивительно коверкал некоторые слова.
Показывая нам картины, он говорил о них языком хорошего художественного критика, но вдруг так коверкал какое-нибудь слово, что получалось впечатление, как от ушата холодной воды, опрокинутого на голову.
Он водил нас по парадным комнатам замка, показывая нам множество редких дорогих вещей и по крайней мере сотни две картин лучших старых мастеров.
При этом ему представился случай обнаружить свое особенное, вернее, превратное понимание истории. Сказать правду, мне скоро надоело выслушивать бесконечные подробности, тем более что в парадных комнатах было очень холодно.
По пути из большой галереи в меньшую мы проходили через небольшую комнату, довольно уютную и хорошо натопленную.
То была студия лорда Регнолла.
Задержавшись на минуту у огня, я заметил на стене картину, покрытую полотном, и спросил Сэвиджа, что она изображает.
|
|
– Это, сэр, – ответил он с гордой скромностью, – портрет будущей супруги его светлости; портрет, так сказать, только для глаз его светлости.
Мисс Маннерс сдержала улыбку, а у меня мелькнула мысль, что скрывать портрет таким образом – совсем дурная примета.
Потом, увидев в открытую дверь переднюю, где остались моя шляпа и палка, я замедлил шаги и, когда мои спутники скрылись в галерее, забрал свои пожитки и вышел в парк, рассчитывая согреться ходьбой взад и вперед по террасе до возвращения Скрупа и его невесты.
Я слышал несколько выстрелов, доносившихся из небольшой дубовой рощи, ярдах в пятистах от меня. Стреляли, очевидно, из маленького недробового ружья.
Стрельба – моя профессия; я не мог сдержать своего любопытства и направился к роще окружным путем, через кустарник. Скоро я очутился у одного конца полянки и из-за прикрытия огромного старого вяза увидел недалеко от себя двух мужчин.
Одним из них был молодой егерь, державший и заряжавший запасное ружье, в другом я сразу признал лорда Регнолла. Это был действительно очень красивый широкоплечий мужчина высокого роста, с острой бородкой, приветливым лицом и большими темными глазами. На его плечи был накинут плащ, и во всем, за исключением ружья в руках, он походил на своих предков времен Карла I, портрет которого, писанный Ван Дейком, я видел в большой галерее замка.
Стоя за дубом, я видел, как он тщетно пытался подстрелить одного из лесных голубей, спускавшихся покормиться желудями.
Когда перед спуском на землю они как бы задерживались в воздухе, охотник стрелял, и они улетали.
Бах! Бах! Снова раздались два выстрела из двуствольного ружья. Голубь улетел цел и невредим.
– Черт возьми! – весело воскликнул охотник. – Ведь это двенадцатый промах, Чарльз!
– Ваша светлость попали в хвост. Я видел, как полетело перо. Но разве может кто-нибудь, да еще при ветре, попасть в голубя пулей, даже когда тот собирается сесть на землю?
– Я слышал об одном таком человеке, Чарльз. У мистера Скрупа гостит его друг из Африки, который из шести раз попадает четыре.
– В таком случае друг мистера Скрупа – лжец, – возразил Чарльз, подавая новое ружье.
Это было слишком. Я выступил вперед, вежливо пр иподнял шляпу и сказал:
– Извините, сэр, что я прерываю вас, но вы совершенно неправильно стреляете по голубям. То, что они как бы задерживаются в воздухе, только кажется нам. В действительности они очень быстро опускаются на землю. Ваш егерь ошибается, утверждая, что вы попали в хвост последней птице, в которую вы стреляли из обоих стволов. В том и другом случае ваша пуля пролетела по крайней мере на фут выше цели, и упал дубовый лист, а не перо голубя.
На минуту воцарилось молчание. Лорд Регнолл, вначале сердито посмотревший на меня, улыбнулся и сказал:
– Сэр, благодарю вас за совет, который мне весьма полезен, так как я все время делал промахи, стреляя по голубям из этих маленьких ружей. Но, быть может, вы сами на практике покажете, как это делается, что, без сомнения, еще более увеличит цену вашего совета.
Это было сказано не без легкой иронии.
– Дайте мне ружье, – сказал я, снимая пальто.
Лорд Регнолл с поклоном передал мне свою двустволку.
Чарльз презрительно фыркнул.
Я смерил его взглядом, но он продолжал дерзко смотреть на меня. Никогда в жизни меня так не раздражала лакейская наглость.
Вдруг сомнение охватило меня. А вдруг я промахнусь? Ведь это легко может случиться, так как я плохо знаю полет английских лесных голубей. Как тогда снести лакейское презрение Чарльза и учтивую насмешливость его знатного хозяина?
Я молил Бога, чтобы голуби больше не прилетали, но напрасно: вскоре они снова начали слетаться на поиски лакомых желудей.
Я слышал, как Чарльз пробормотал:
– Ну вот, теперь этому учителю представляется случай показать свое искусство. Его светлость – лучший стрелок в наших краях!
Пока он говорил, появились два голубя, летевшие один за другим. Первый из них начал снижаться ярдах в пятидесяти от меня, второй – приблизительно в семидесяти. Я выбрал первого, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля попала ему в зоб, откуда дождем посыпались съеденные им желуди.
Птица камнем упала на землю. Второй голубь, почуяв опасность, начал быстро подниматься вверх почти по вертикальной линии. Я выстрелил: пуля отбила ему голову. Потом я взял из рук Чарльза заряженное им второе ружье и снова увидел двух приближающихся голубей. Я рискнул сделать трудный выстрел и на лету попал одному из них в хвост. Однако он быстро спустился и забился на земле. Прицелившись вторично, я нажал гашетку; курок щелкнул, но выстрела не последовало. Тут мне представился случай проучить Чарльза.
– Молодой человек, – сказал я, в то время как он, разинув рот, смотрел на меня, – вам следует научиться внимательнее обращаться с оружием. Если вы подали стрелку незаряженное ружье, вы способны сделать и более опасную оплошность.
Потом, повернувшись к лорду Регноллу, я прибавил:
– Я должен просить извинения за свой третий выстрел, который осрамил меня, так как, взявши слишком мало вперед, я сделал ошибку, от которой предостерегал вас. Однако этот выстрел может показать вашему слуге разницу между голубиным хвостом и листом дуба.
Перья бедной птицы все еще кружились в воздухе.
– Это сам черт! – пробормотал Чарльз.
Но его хозяин строго взглянул на него и, приподняв шляпу, обратился ко мне:
– Сэр! Ваша практика далеко превосходит теорию. Я поздравляю вас с таким удивительным искусством, почти граничащим с чудом, если только не случайность…
Тут он запнулся.
– Вполне естественно, что вы так думаете, – ответил я, – но, если мы подождем еще голубей и мистер Чарльз будет аккуратно заряжать ружья, я надеюсь переубедить вас.
Однако последовавший в этот момент громкий возглас Скрупа, искавшего меня, разогнал всех голубей по крайней мере на полмили. Впрочем, об этом я не очень сожалел.
– Я должен пожелать вам доброго утра, – сказал я, – меня зовут мои друзья.
– Одну минуту, – воскликнул охотник, – могу я просить вас назвать свое имя? Меня зовут Регнолл – лорд Регнолл.
– А меня Аллан Квотермейн, – сказал я.
– О! – воскликнул лорд Регнолл. – Это объясняет дело. Чарльз! Этот джентльмен – друг мистера Скрупа. Вы позволили себе сказать, что он… преувеличивает. Вам следует извиниться.
Но Чарльза уже и след простыл.
В это время показались Скруп и его невеста, слышавшие наши голоса.
Последовало объяснение.
– Мистер Квотермейн показывал мне, как надо стрелять по лесным голубям из малокалиберных ружей, – сказал лорд Регнолл.
– О, он весьма компетентен в этом, – заметил Скруп.
– Это единственное, что я умею делать, – скромно возразил я, – но, без сомнения, его светлость гораздо искуснее меня в стрельбе из дробовых ружей, в которой я имел очень мало практики.
– Да, – сказал Скруп, – я не советую вам состязаться с ним, так как лорд – один из лучших стрелков Англии.
– Вы преувеличиваете, – смеясь, заметил лорд Регнолл, – но, знаете, у меня появилась идея. Завтра мы собираемся устроить большую охоту в роще, где до сих пор никто не охотился. Быть может, мистер Квотермейн не откажется присоединиться к нам?
– К сожалению, это невозможно, – ответил я, – так как у меня нет с собой ружья.
– Это ничего не значит; у меня есть пара лишних централок, и прошу вас располагать ими.
Делать было нечего – оставалось принять приглашение.
– Очень жаль, мистер Скруп, – продолжал лорд Регнолл, – что я не могу пригласить вас, так как в охоте может участвовать только семь стрелков. Но, быть может, вы и мисс Маннерс не откажетесь завтра пообедать и провести день в Регнолле. Я познакомлю вас с моей будущей женой, – прибавил он, слегка краснея.
Мисс Маннерс, снедаемая любопытством, сразу приняла приглашение, прежде чем ее жених успел открыть рот.
Скруп предложил заряжать для меня во время охоты ружья, что весьма обрадовало меня, так как я боялся какого-нибудь подвоха со стороны Чарльза.
На обратном пути из замка мы заехали в оружейную лавку заказать патронов. Хозяин спросил, сколько мне их надо, и, получив ответ «сто», посмотрел на меня с удивлением.
– Насколько я мог заключить, сэр, – сказал он, – вы принимаете участие в завтрашней охоте в Регнолле. По-моему, вам надо по крайней мере триста пятьдесят патронов.
– Хорошо, – ответил я, опасаясь обнаружить свое незнание местных условий охоты, – приготовьте мне их пораньше и снарядите их тремя драхмами пороху.
– Да, сэр; и унций[2] восемь дроби номер пять?
– Нет, – возразил я, – возьмите номер третий. До свидания.
Оружейник снова с удивлением посмотрел на меня, и, уходя, я услышал, как он сказал своему помощнику:
– Этот африканец, вероятно, собирается стрелять страусов!
Глава II
Аллан держит пари
На следующее утро мы со Скрупом в десятом часу прибыли в Регнолл, захватив по пути заказанные накануне патроны, за которые мне пришлось заплатить изрядную сумму. «Однако, – подумал я, – урок стрельбы фазанов обойдется мне не даром…»
Когда мы вышли из коляски, к нам подошла какая-то величественная особа в бархатной куртке и красном жилете в сопровождении Чарльза, несшего два ружья.
– Это главный егерь, – шепнул мне Скруп.
– Если не ошибаюсь, мистер Квотермейн? – спросил важный егерь, холодно и неодобрительно оглядывая меня.
– Да, это я.
– Его светлость поручил мне передать вам эти ружья. Чарльз будет сопутствовать вам во время охоты и носить за вами оружие и патроны.
Я взял одну из централок и осмотрел ее. Это было великолепное дорогое оружие.
В это время из-за угла здания показался сам лорд Регнолл. После взаимных приветствий он проводил нас в обширную залу, где собрались остальные участники охоты. То были известные стрелки, большинство из которых я знал по охотничьим журналам.
К моему изумлению, среди них оказался мой, можно сказать, старый знакомый.
Это низменное лицо, маленькие бегающие глаза и острый красноватый нос не могли принадлежать никому иному, кроме Ван-Капа, некогда прославившегося в Южной Африке крупными, неподвластными закону аферами, из-за которых и я стал жертвой на двести пятьдесят фунтов стерлингов – сумму, довольно значительную для меня.
Ван-Кап обернулся и, увидев меня, воскликнул:
– Кого я вижу! Аллан Квотермейн!
Тон его восклицания привлек внимание лорда Регнолла, стоявшего вблизи.
– Да, мистер Ван-Кап, – ответил я, – вы не ошиблись, это я. Столько же рад видеть вас, как и вы меня.
– Я думаю, здесь недоразумение, – сказал лорд Регнолл, удивленно глядя на нас. – Это сэр Юниус Фортескью.
– Я, право, не могу вспомнить, – возразил я, – чтобы он назывался этим именем. Но, во всяком случае, мы старые знакомые.
Лорд Регнолл отошел в сторону, как бы не желая продолжать этот разговор.
Ван-Кап вплотную подошел ко мне.
– Мистер Квотермейн, – тихо сказал он, – обстоятельства сильно изменились с тех пор, как мы встретились с вами в последний раз.
– Ваши, вероятно, да, – возразил я, – но у меня все осталось по-старому, и я буду вам очень обязан, если вы уплатите мне двести пятьдесят фунтов, которые вы мне должны.
На минуту он задумался.
– Вот что я вам предложу, – сказал он немного спустя, – вы всегда были спортсменом. Если я сегодня убью больше вас птицы, вы должны держать язык за зубами относительно моих африканских дел. Если же вы убьете больше меня, вы также должны будете молчать, но я уплачу вам ваши двести пятьдесят фунтов с процентами за двенадцать лет.
Конечно, я мог отказаться от этого предложения и вывести Ван-Капа на чистую воду. Но вышел бы скандал, а это не входило в мои расчеты и все равно не приблизило бы меня к получению двухсот пятидесяти фунтов.
– Я согласен, – сказал я.
– Что это за пари, сэр Юниус? – спросил лорд Регнолл, подходя к нам.
– Это длинная история, – поспешно ответил Ван-Кап. – Мистер Квотермейн полагает, что я остался ему должен пять фунтов, и мы согласились предоставить разрешение этого вопроса результату сегодняшней охоты.
– Хорошо, – сказал лорд Регнолл, очевидно, не совсем веря сказанному. – Раз дело касается денег, я поставлю кого-нибудь считать убитых птиц и сообщать мне об их числе.
– Согласен, – сказал Ван-Кап, или сэр Юниус.
Я молчал: признаться, я стыдился всей этой истории. На пути в рощу, отстоявшую всего на милю от замка, мы с лордом Регноллом случайно остались вдвоем.
– Вы раньше встречали сэра Юниуса? – пытливо спросил он меня.
– Да, – ответил я, – около двенадцати лет тому назад, перед тем как он исчез из Южной Африки, где был известен как удачливый… спекулянт.
– Десять лет тому назад он купил имение по соседству со мной, а через три года сделался баронетом.
– Как же человек, подобный Ван-Капу, мог получить такой титул? – изумился я.
– Покупкой.
– Покупкой? Разве в Англии титулы продаются?
– Вы удивительно наивный человек, мистер Квотермейн. Ваш друг…
– Извините меня, ваша светлость, – перебил я его, – я очень незначительный человек и потому не могу назвать сэра Юниуса, бывшего Ван-Капа, своим другом.
– Мне самому несимпатичен этот человек, – улыбаясь, сказал мой собеседник, – но он великолепный стрелок, хотя я уверен, что вы вернете свои пять фунтов.
– На это мало шансов, так как мне никогда не приходилось стрелять фазанов, – возразил я.
– Теперь, мистер Квотермейн, мой черед дать вам маленький совет. Заметьте, что фазаны летают гораздо медленнее, чем это нам кажется… Но мы уже пришли на место. Чарльз покажет вам, где надо встать. Желаю вам успеха.
Через десять минут охотники стояли по местам на виду друг у друга. Я был так поглощен новым для меня зрелищем предварительных приготовлений к охоте, что пропустил зайца и фазанью курочку, доставшихся Ван-Капу, стоявшему через два ружья справа от меня.
Тем временем раздался возглас егеря, предупреждающего о летящей птице.
– Стреляйте, – сказал Скруп, – это кулик.
В эту минуту я увидел очень близко от себя коричневую птицу. Я прицелился и выстрелил. От птицы осталось только облако перьев.
При громком хохоте окружающих Чарльз подобрал только голову и клюв моей добычи.
– Вам следует давать птице отлететь подальше от вас с вашей дробью номер три, – заметил Скруп.
Этот случай так повлиял на меня, что я сделал подряд три промаха, в то время как Ван-Капу удалось застрелить еще пару фазанов.
Скруп качал головой, а Чарльз даже тяжело вздохнул. Теперь, видя, что я не состязаюсь с его господином, он был всецело на моей стороне. История моего пари каким-то образом получила широкую огласку, а мой противник, очевидно, не пользовался симпатией среди егерей.
– Внимание, – сказал Скруп, указывая на приближающегося фазана.
Птица летела слишком высоко. Раздалось три выстрела, в том числе и Ван-Капа, но ни один не задел фазана. Я выстрелил, припомнив совет лорда Регнолла. Птица изменила свой полет и вдруг камнем упала на землю ярдах в пятидесяти от меня.
– Это будет получше! – воскликнул Скруп.
Удачный выстрел вернул мне уверенность, и я снова подстрелил пару фазанов.
Но Ван-Кап, который был великолепным стрелком, не отставал от меня.
Лорд Регнолл, стоявший по соседству со мной, предложил мне встать с ним несколько позади остальных охотников.
– Я вижу, что вы лучше стреляете по высоко летящим птицам, – сказал он.
Мы поместились между двумя рощицами ярдах в трехстах от прежнего места.
Здесь дело пошло значительно лучше.
Однако, когда мы спустя час с небольшим собрались завтракать в лесной сторожке, оказалось, что я убил тридцатью фазанами меньше своего противника.
Пока мы завтракали, погода резко изменилась. Небо заволокло тучами, подул сильный, резкий ветер.
Охота должна была продолжаться на новом месте, в рощице около озера. Лорд Регнолл решил отказаться от дальнейшего участия в ней и встал во время стрельбы за мной и Ван-Капом, считая, что и шести стрелков будет много при изменившихся благодаря погоде условиях
– Выпейте немного черри-бренди[3], – посоветовал он мне, – это укрепит ваши нервы.
Я последовал его совету, и мы вышли. Роща, где мы собирались стрелять и куда перелетели разогнанные нами утром фазаны, находилась приблизительно в миле от сторожки. Она имела вид подковы, окаймлявшей один конец небольшого озера ярдов в пятьдесят шириной. Четыре стрелка были расставлены вдоль ближайшей стороны озера, а нам с Ван-Капом были назначены места на противоположной возвышенной стороне, где мы были на виду у всех. К своему ужасу, неподалеку я увидел целую толпу зрителей, в числе которых я узнал оружейника, набивавшего мне патроны.
По пути к лодке, которая должна была перевезти нас через озеро, произошел случай, который привел меня в хорошее настроение и вызвал шумные аплодисменты остальных.
– Куропатки! – вдруг провозгласил «красный жилет», шедший на некотором расстоянии впереди нас.
Чарльз быстро подал мне заряженное ружье. Через мгновение над деревьями показались птицы, с трудом летевшие против сильного ветра. Я выстрелил в первую – она упала к моим ногам. Со вторым выстрелом вторая последовала за ней. Я схватил запасное ружье и убил третью, пролетевшую почти над самой моей головой. Четвертый выстрел догнал последнюю.
Четыре куропатки были подобраны среди всеобщих поздравлений.
Входя в лодку, я заметил у Чарльза под мышкой кроме сумки еще ящик с патронами. На мой вопрос, откуда это, Чарльз ответил, что мистер Пофем, оружейник, принес их про запас. Я ничего не возразил, так как из моих трехсот пятидесяти патронов за утро была уже расстреляна добрая половина.
Пока мы занимали свои места, ветер еще более усилился. Со стоном качались огромные дубы; недалеко от меня сломанная сосна с плеском упала в воду. Несмотря на это, охота началась. Сперва ветер дул нам в спину, массами гоня фазанов, диких уток и другую дичь над самыми нашими головами. Но вскоре он изменил направление и задул к северу с яростью, увеличивавшейся с каждым моментом.
Однако фазаны продолжали свой перелет. В продолжение последующего часа с небольшим происходила самая частая стрельба. Егеря едва успевали заряжать ружья. Потом птицы стали появляться вблизи все реже и реже. Приходилось по большей части стрелять по далеким. Но чем дальше, тем я стрелял все лучше и лучше. Один за другим падали фазаны то в озеро, то в отдаленные кусты. Стволы ружей так нагрелись, что к ним нельзя было притронуться.
Дела Ван-Капа также шли хорошо, но на долю остальных ружей приходилось очень мало, и бедные охотники вынуждены были довольствоваться ролью зрителей.
К концу охоты я так пристрелялся, что последними тридцатью пятью выстрелами убил тридцать фазанов.
Заключительный выстрел затмил все предыдущие.
Высоко и несколько в стороне пролетал фазан, казавшийся черной точкой на темном небе.
– Не стоит, слишком высоко, – сказал лорд Регнолл, видя, что я подымаю ружье. Но я все-таки выстрелил; фазан перекувырнулся, полетел вниз и упал в озеро далеко от нас.
Выстрел был так удачен, что все присутствующие издали одобрительный крик. Даже величественный «красный жилет» что-то одобрительно проворчал. Лорд Регнолл приказал тщательно собрать убитую дичь и положить добычу Ван-Капа отдельно от моей.
– За вторую стоянку вы убили сто сорок три штуки, – сказал он, – мое число совпадает с подсчетами Чарльза.
Когда я переехал на другую сторону озера, остальные охотники встретили меня самыми горячими поздравлениями. Из-за погоды было невозможно дальше охотиться, и мы отправились в замок пить чай.
Едва я опорожнил чашку, как лорд Регнолл пригласил меня посмотреть на убитую дичь. Мы вышли. На чуть покрытой снегом траве правильными рядами лежали убитые птицы.
– Дженкинс, – обратился лорд Регнолл к «красному жилету», – сколько дичи числится у сэра Юниуса Фортескью?
– Двести семьдесят семь фазанов, ваша светлость, двенадцать зайцев, две курочки и три голубя.
– А у мистера Квотермейна?
– Двести семьдесят семь фазанов, столько же, сколько и у сэра Юниуса, ваша светлость, пятнадцать зайцев, три голубя, четыре куропатки, одна утка и один клюв, должно быть кулика.
– Тогда вас можно поздравить с выигрышем, мистер Квотермейн, – сказал лорд Регнолл.
– Позвольте, – вмешался Ван-Кап, – пари заключалось только на фазанов. Другая дичь не в счет!
– Вы говорили «птиц», – заметил я, – впрочем, если…
В этот момент все обернулись. Во двор, запыхавшись, вбежал Чарльз в сопровождении другого мужчины с собакой. В руках Чарльза был мертвый фазан без хвоста.
– Мы еле нашли его, ваша светлость, – начал Чарльз, тяжело дыша, – он упал в тину… Это тот, которого мистер Квотермейн убил последним. Мы с Томом вытащили его палкой.
– Тогда вопрос ясно решается в пользу мистера Квотермейна, – сказал лорд Регнолл. – Сэр Юниус, вам следует уплатить свой долг.
– Я протестую, – злобно воскликнул Ван-Кап. – Дело идет о сумме, большей пяти фунтов. Откуда я знаю, что этот фазан убит мистером Квотермейном?
– Мои люди удостоверяют это, сэр Юниус. Впрочем, какой номер дроби употребляли вы сегодня?
– Четвертый.
– Мистер Квотермейн пользовался номером третьим. Кто еще, господа, употреблял сегодня номер третий? – Все отрицательно покачали головами.
– Дженкинс, вскройте голову птице, – приказал лорд Регнолл. Дженкинс ловко выковырнул перочинным ножиком из головы фазана дробинку.
– Номер третий, ваша светлость, – сказал он.
– Сэр Юниус, – твердо произнес лорд Регнолл, – вы должны уплатить свой долг.
– У меня нет с собой денег, – мрачно возразил Ван-Кап.
– У нас с вами один и тот же банкир, – сказал лорд Регнолл, – и вы можете подписать чек на требуемую сумму из моей книжки. Но здесь холодно. Пойдемте, господа, в дом.
Мы направились в курительную комнату, куда лорд Регнолл принес чистый бланк и подал его Ван-Капу.
– Сколько же я вам должен с процентами? – спросил тот меня.
– Прошло уже двенадцать лет, – сказал я, – но мне не надо процентов. Я удовлетворюсь первоначальной суммой долга.
Ван-Кап подписал чек на двести пятьдесят фунтов и бросил его на стол передо мной. Я взял чек в руки… Вдруг у меня явилась мысль, что я не должен воспользоваться этими деньгами.
– Лорд Регнолл, – сказал я, – этот долг я давно считал потерянным. Я не хочу оставлять у себя эти деньги. Позвольте передать вам этот чек на дела благотворительности.
– Что вы скажете, сэр Юниус, о такой щедрости мистера Квотермейна! – воскликнул Регнолл, увидев, что чек был не на пять, а на целых двести пятьдесят фунтов.
Ответа не последовало, так как Ван-Кап поспешил уйти. С тех пор мы никогда не встречались.
Приблизительно через год я получил извещение, что на мое пожертвование при одном из соответствующих учреждений устроена койка имени Аллана Квотермейна для больных детей.
Заметив исчезновение Ван-Капа, лорд Регнолл ничего не сказал, но подошел ко мне и крепко пожал мою руку. С этого момента началась наша долголетняя дружба.
Мне остается прибавить, что, хотя я и получил много удовольствия от стрельбы, однако рад был, что в последующие дни охота не возобновлялась, так как нашел, что это развлечение было мне не по карману. Вот выписка из моей записной книжки:
Патроны, включая
переданные Чарльзу 4 фун., – шилл.
Разрешение на охоту 3 фун. – шилл.
«Красному жилету» «на водку» 2 фун. – шилл.
Чарльзу «на водку» – фун. 10 шилл.
Человеку, который помог найти
Чарльзу последнего фазана, – фун. 5 шилл.
Егерю, собиравшему дичь, – фун. 10 шилл.
–
Итого: 10 фун. 5 шилл.
Да, охота на фазанов в Англии – развлечение, доступное только богатым!
Глава III
Мисс Холмс
Последующие два с половиной часа я провел в отдыхе, лежа в отведенной мне комнате, так как частая пальба и беспрерывный шум ветра вызвали у меня небольшую головную боль. Потом явился Скруп и предложил мне присоединиться к остальному обществу. Мы спустились вниз и вошли в роскошно обставленную гостиную, где собралось около тридцати человек соседей лорда Регнолла, приглашенных к обеду. Мисс Маннерс таинственно сообщила Скрупу, что «она уже здесь».
В это время безукоризненный Сэвидж провозгласил, широко распахнув двери:
– Леди Лонгден! Мисс Холмс!
Все обернулись к дверям, в которых показалась пожилая леди в сопровождении молодой девушки лет двадцати двух. Последняя была не очень высока ростом, весьма изящна и грациозна как лань. Темно-каштановые волосы, тонкие черты лица, ярко-красные губы и большие темные глаза указывали скорее на испанское или итальянское, нежели англосаксонское происхождение. Одета она была в светлое открытое платье, и, кроме нитки жемчуга и красной камеи, на ней не было никаких украшений. Мне бросилось в глаза странное белое пятно на ее груди, имевшее вид полумесяца. Но самое большое впечатление произвело на меня ее лицо. Выражение его было мягко, приветливо, даже счастливо; но чем больше вглядывался я в него, тем таинственнее оно казалось. По временам по нему проскальзывала какая-то особенная тень. Что это было – я не знал…
Лорд Регнолл, казавшийся еще более красивым в своем вечернем костюме, поспешил навстречу своей невесте и ее матери. Мое внимание на некоторое время было отвлечено соседями, как вдруг я услышал вблизи себя голос, который говорил:
– Покажите мне его. Впрочем, я уже узнала его по вашему описанию.
– Да, вы правы, – ответил лорд Регнолл своей невесте (это была она), – я сейчас познакомлю вас. Однако скажите, кого вы хотите иметь своим кавалером за обедом? Я не могу, я должен быть около вашей матери. Возьмите доктора Джеффриса.
– Нет, – ответила мисс Холмс, – я предпочитаю сэра Квотермейна. Мне хочется услышать от него что-нибудь об Африке.
– Хорошо, – сказал лорд Регнолл, – он, пожалуй, интереснее всех остальных гостей, взятых вместе. Но почему, Луна, вы постоянно думаете и говорите об Африке? Можно подумать, что вы собираетесь там жить.
– Это может когда-нибудь случиться, – задумчиво сказала она, – кто знает, где он жил и где будет жить!
И снова что-то таинственное мелькнуло в ее лице.
Конца их разговора я не слышал. Сказать правду, я хотел избежать соседства с мисс Холмс за обедом, так как я не люблю быть на видном месте; поэтому я направился в противоположный конец гостиной. Но это было бесполезно: лорд Регнолл догнал меня и подвел ко мне свою невесту.
– Позвольте вас познакомить с мисс Холмс, – сказал он мне, – она желает быть вашей соседкой во время обеда. Она очень интересуется…
– Африкой, – подсказал я.
– Мистером Квотермейном, о котором мне говорили как о величайшем охотнике в Африке, – поправила меня мисс Холмс с очаровательной улыбкой.
Я поклонился, не зная, что сказать. Лорд Регнолл улыбнулся и удалился, оставив нас вдвоем. В это время лакей объявил, что обед подан. Мы направились в середине длинной процессии в роскошную столовую, еще сохранившую свой средневековый стиль.
Мистер Сэвидж проводил нас на наши места по левую руку от лорда Регнолла, сидевшего у главного конца длинного стола с леди Лонгден с правой стороны. Старый священник доктор Джеффрис прочел короткую молитву, и обед начался.
– Я слышала, – обратилась ко мне мисс Холмс, – что вы сегодня победили сэра Юниуса Фортескью в стрельбе и пожертвовали кучу денег на благотворительность. Я не люблю пари и тех, кто их держит. Странно, что вы держали пари: вы совсем не похожи на таких людей. Но я не выношу сэра Юниуса, и в этом мы сходимся с вами.
– Я ничего не говорил о своей антипатии к сэру Юниусу, – возразил я.
– Да, но ваше лицо изменилось, когда вы упомянули его имя.
– Тогда мне приходится сознаться, что вы правы. Но я должен прибавить, что я тоже не любитель пари.
Тут я рассказал всю историю с Ван-Капом и его долгом.
– Я всегда считала его ужасным человеком, – заметила мисс Холмс, когда я окончил свой рассказ.
Потом наш разговор перешел на предстоящую свадьбу, и я не преминул выразить мисс Холмс свои лучшие пожелания и уверенность, что ее счастье всегда будет так же безоблачно, как и теперь.
– Благодарю вас, – сказала она, – но не кажется ли вам, что эта безоблачность – дурное предзнаменование. Ведь будущее так же скрыто от нас, как и мой портрет в рабочей комнате лорда Регнолла, в чем вы тоже видите дурное предзнаменование.
– Откуда вы это знаете? – спросил я, пораженный этим замечанием.
– Не знаю, мистер Квотермейн, но мне это известно. Ведь вы так думали, не правда ли?
– Если даже так, – сказал я, уклоняясь от прямого ответа, – то, что из этого следует? Хотя портрет и скрыт от посторонних глаз, но всегда можно отдернуть занавеску…
– А вдруг однажды за этой занавеской окажется пустота?
– Я не похожа на других… – снова начала мисс Холмс. – Что-то побуждает меня говорить с вами. Я никогда ни с кем не говорила так. Меня бы все равно не поняли. Моя мать, вероятно, нашла бы нужным показать меня доктору. С самых ранних лет мне казалось, что я – какая-то тайна среди других тайн. С девяти лет эта мысль внезапно охватывала меня по ночам. У меня были какие-то видения, но они быстро изглаживались из моей памяти. Только две вещи я чувствую более или менее ясно. Одна – это какая-то странная, безотчетная тревога… Другая – то, что я, или часть меня, имеет какое-то отношение к Африке, о которой я знаю только по книгам. Вот откуда у меня интерес к вам и к Африке.
– Я думаю, что ваша матушка была бы права относительно доктора, – заметил я.
– Вы так говорите, но не верите в это, мистер Квотермейн.
Тогда я, чтобы придать другое направление этому по меньшей мере странному разговору, начал рассказывать об Африке и между прочим упомянул об одном легендарном племени арабов или полуарабов, якобы живущем в восточной части Центральной Африки и поклоняющемся вечно юному дитяти.
– Кстати, об арабах, – прервала меня мисс Холмс. – Я расскажу вам очень странную историю. Когда мне было восемь или девять лет, я как-то играла в Кенсингтонском саду (мы тогда жили в Лондоне) под присмотром бонны. Она беседовала с каким-то молодым человеком, которого называла кузеном, а я катала обруч по траве. И вдруг из-за дерева вышли двое одетых в белые одеяния мужчин с тюрбанами на голове. У старшего были блестящие черные глаза, крючковатый нос и длинная седая борода. Лицо младшего я помню плохо. Их кожа была коричневого цвета, но, во всяком случае, это были не негры. Вдруг мой обруч упал к ногам старшего мужчины; я остановилась, не зная, что делать. Старик наклонился, поднял обруч, но не вернул его мне. Он что-то сказал другому, указывая на родинку в виде полумесяца на моей шее (из-за этой родинки отец назвал меня Луной). «Как твое имя, маленькая девочка?» – спросил меня старик на ломаном английском языке.
– Луна Холмс, – ответила я.