17 августа 2009 года в России произошла крупная авария на Саяно-Шушенской ГЭС (СШГЭС). По своему масштабу и техническим характеристикам ее относят к техногенным катастрофам. И техническое сообщество, и общество в целом были потрясены небывалым характером катастрофы. Она приобрела символическое значение, как знак перехода страны в новое состояние.
Сейчас можно определенно сказать, что она — продукт реформы. Взятая в целом, как развивающаяся система, эта авария, ее вызревание и ее последующее осмысление, дают адекватный портрет российского общества, государства и экономики почти во всех их главных срезах. И общество, и государство обязаны в этот портрет вглядеться. Если они откажутся вглядеться или «промолчат», это будет сигналом для всех латентных угроз, родственных этой аварии: путь в Россию свободен!
До настоящего момента признаков такого самоанализа со стороны государства не наблюдается. Заявления высшего руководства непосредственно после аварии носили общий характер и были уклончивыми. Президент Д.А. Медведев сказал 24 августа 2009 года: «После того, что произошло на Саяно-Шушенской ГЭС, появилась масса апокалиптических комментариев и у нас в стране, и за границей, смысл которых сводится к тому, что все, «приплыли», это начало технологического конца России, «Чернобыль XXI века»… Мы с вами понимаем, что… все это брехня. Правда здесь только в одном: наша страна очень сильно технологически отстала. Дело не в конкретной драматической катастрофе, а в том, что мы реально очень сильно отстаем. И если мы не преодолеем этот вызов, тогда действительно все те угрозы, о которых сейчас говорят, могут стать реальными» [119].
Это утверждение искажает проблему. Дело именно «в конкретной драматической катастрофе», а о «брехне и у нас в стране, и за границей» можно было и не говорить, это совсем другая тема. А если говорить о катастрофе, то она показала нечто совсем иное, нежели общий и известный факт, что «наша страна очень сильно технологически отстала». Как раз наоборот, она показала, что наша страна очень сильно отстала от технологии, которую унаследовала от СССР. Российская Федерация пока что обладает этой технологией, живет на ней и не имеет другой — а пользоваться этой технологией и управлять ею уже не может. Страна потеряла квалификацию — в широком смысле слова!
|
|
Это — провал фундаментальный и системный, а вовсе не только технологический. За двадцать лет реформ произошла такая деградация систем государственной власти и управления, социальных отношений, культуры и профессиональной этики, что все эти системы оказались неадекватны техносфере России — пусть даже действительно отсталой.
30 августа 2009 года Д.А. Медведев так уточнил свою мысль: «Нам нужно обязательно сделать из этой катастрофы очень серьезные выводы, касающиеся нашей текущей жизни и наших планов на будущее. Я имею в виду наши планы по модернизации страны. Я сейчас говорю не о причинах аварии» [120].
Но как же можно «сделать из этой катастрофы очень серьезные выводы», если «не говорить о причинах аварии»?
Конечно, разговор этот будет крайне тяжелым для власти. Можно сказать, что он станет для нее экзаменом. На заявление Президента от 24 августа через два дня на сайте «Эксперт» был такой комментарий: «Перестаньте вести себя, как на оккупированной территории. Причина катастрофы очень простая. Если хищнически эксплуатировать устаревающую технику, не ремонтировать, не обучать персонал, не платить деньги людям — и если последние 20 лет только грабили страну и не создали ничего взамен — то оно рано или поздно начнет приходить в негодность. Олег Алферов» [121].
|
|
Но это — тоже искажающее проблему заявление. Ведь в данном случае в негодность пришла не материально-техническая часть ГЭС, а ее социальный уклад, созданный в ходе реформы.
И Чернобыль, и СШГЭС, и мириады небольших, но структурно сходных аварий — признак глубоких сдвигов в техносфере России. Эти сдвиги порождены попыткой кардинального изменения всего жизнеустройства наших народов, включая их культуру и мировоззрение, А хозяйство — часть культуры. Здесь и кроются причины.
Начнем с того, что в энергетике России была принципиально изменена цель деятельности. Это изменение системное, от него нельзя укрыться инженеру, рабочему, директору ГЭС или Президенту Медведеву по отдельности — все они «прикованы к одной тачке». И почти все они, включая Чубайса, слегка сопротивляются этим изменениям, стараются не падать в пропасть, а скользить. Но «верхи» сопротивляются именно слегка — так, чтобы скольжение не замедлялось.
Энергетические системы в любой индустриальной стране выполняют жизненно важную функцию и являются системами государственной безопасности. Их назначение — обеспечение потребностей и поддержание живучести страны, а не извлечение выгоды. В 2003 г. старый энергетик А.Б. Богданов написал в статье «Неопубликованные мысли ко Дню энергетика»: «С самого первого дня работы в энергетике нас учили и заставляли наизусть отвечать на экзамене, что основной задачей энергетиков является обеспечение надежного и бесперебойного снабжения потребителей электрической энергией».
|
|
Но, поскольку теперь наш собственный опыт и разум поставлены под сомнение, А.Б. Богданов ссылается на Америку и пишет: «Вот, например, как говорят о главной задаче энергетиков в США: «Цель энергетики — предоставить услуги нашим клиентам и обществу в целом. Прибыль является второстепенным вопросом» (Артур Хейли. Перегрузка. М., 1978, с. 215)».
Реформа произвела фундаментальный переворот в российской энергетике — она сделала прибыль первостепенным вопросом. Это и стало главной предпосылкой к аварии на СШГЭС. Изменился социальный уклад электростанций, организация труда, критерии распределения средств, профессиональные нормы, восприятие рисков и, шире, тип рациональности работников на всех уровнях иерархии.
Депутат А. Бурков, входивший в состав Парламентской комиссии по расследованию причин аварии, сказал: «Работа станции была подчинена главной задаче — извлечению прибыли. Поэтому и главной службой в системе «РусГидро» были финансисты и экономисты, под влиянием или, возможно, под давлением которых находились инженерные службы. По-другому сложно объяснить то, что срок жизни второго гидроагрегата по всем техническим параметрам практически истек, но при этом не была заказана новая турбина и даже не был разработан план мероприятий по дальнейшей безопасной эксплуатации турбины, которая выработала свой ресурс» [122].
Но дело не только в обращении «в новую веру», в повороте к поклонению мамоне. В России «переход от тоталитаризма к демократии» означал отключение очень многих охранительных механизмов, которые выработала культура и которые успешно поддерживал советский «тоталитаризм». Человек создал искусственный мир культуры, который ослабил или даже подавил животные инстинкты, в числе прочих — инстинкт сохранения и воспроизводства жизни. Как биологический вид, утративший этот инстинкт, человек выжил лишь благодаря миллиону лет тоталитаризма — беспрекословной власти Бога и его земных помазанников. Бог требовал: живи — или будешь вечно мучиться в аду. На земле правитель-тиран требовал: живи — или будешь страшно наказан (как враг племени, государства, народа).
«Демократическая революция» в СССР показала, что означает для человека отмена обязанности жить. В советское время эта обязанность воплощалась во множестве тиранических требований — мыть руки перед едой, делать прививки от тифа и кори, не тыкать вилкой в розетку и производить плановый капитальный ремонт жилых домов. Невыполнение этих требований влекло за собой наказание. Все эти требования были отменены, одно за другим, в годы реформы. Символическим действием государства стала ликвидация Госстандарта, который превращал главные конкретные требования в законы. Инерция культуры и воспитания еще в какой-то мере заставляет людей соблюдать нормы и запреты, но эта инерция иссякает.
Потрясение от катастрофы на СШГЭС заставляет нас оглянуться и начать разговор. Достаточно материала для него дают два заключения об аварии, подготовленные «Ростехнадзором» (3.10.2009) и депутатской комиссией Госдумы (25.12.2009). Но прежде чем перейти к ним, обратим внимание на установки и поведение «гражданского общества» и некоторых чиновников.
Вот, на следующий день после аварии бывший министр и видный идеолог реформ Евгений Ясин заявил: «Я уверен, истинная причина — в безалаберности и наплевательском отношении к строительным стандартам. В этом смысле можно, наверное, провести аналогию с Чернобылем» [123].
К строительным стандартам катастрофа на СШГЭС не имеет никакого отношения, авария произошла с машиной (гидроагрегатом). О проекте и состоянии гидротехнических сооружений СШГЭС — разговор совершенно особый, и суждение Ясина в нем смысла не имеет — вряд ли он отличает строительство здания (скажем, Чернобыльской АЭС) от строительства машины (реактора).53
Качество построенного в СССР оборудования было удостоверено Приказом РАО «ЕЭС России» от 13 декабря 2000 года, когда СШГЭС была формально введена в строй. У А.Б. Чубайса не было мотивов перехваливать советские машины. В Заключении к Акту приемки было отмечено: «Все энергетическое высоковольтное оборудование и другая аппаратура изготовлены отечественной промышленностью. На СШГЭС такое оборудование, как гидротурбины, гидрогенераторы, являются головными агрегатами и находятся на уровне лучших мировых образцов, а по некоторым электромеханическим параметрам превосходят их» [125].
«Акт технического расследования причин аварии» «Ростехнадзора» напряженно ждали полтора месяца. Как только он был опубликован, в него стали вчитываться множество людей — и сразу обмениваться впечатлениями.54 Содержание Акта вызвало тяжелое чувство. Комиссия явно уходила от главных вопросов или топила их в массе неважных частностей. Странно было и то, что расследование причин аварии было поручено «Ростехнадзору» — заинтересованной организации, несущей ответственность за те нарушения, которые и привели к аварии. К тому же в составе этой комиссии 19 из 29 членов — чиновники «Ростехнадзора».
В одном из отзывов на этот Акт сказано: «Российская техническая интеллигенция оказалась несколько шокирована небрежностью, с которой был подготовлен акт расследования. В наиболее четкой и ясной форме критическое отношение к акту «Ростехнадзора» сформулировал глава Института энергетической политики, бывший замминистра энергетики Владимир Милов, который напомнил, что «Ростехнадзор» — заинтересованное лицо, которое уполномочено осуществлять постоянный контроль за безопасностью эксплуатации и функционирования промышленных объектов.
«По нормальной логике, такого рода акт должен был бы содержать краткое описание произошедших событий, методологию и логику проверки, основные версии аварии, отрабатывавшиеся при проверке, внятные выводы, — утверждает Владимир Милов. — Попробуйте найти в акте что-нибудь из этого» [62].
Здесь мы рассмотрим только те выводы Акта, которые касаются социальной проблематики и указывают на угрозы экономике России. Итак, состояние гидроагрегата (ГА-2) непосредственно перед аварией описано в п. 4.4: «Амплитуда вибрации подшипника крышки турбины ГА-2 с 08 час. 00 мин. до 08 час. 13 мин. увеличилась на 240 мкм (с 600 до 840 мкм при максимальном значении до 160 мкм)».
Представляя Акт «Ростехнадзора», его глава Н.Г. Кутьин сказал, что авария длилась всего 7 секунд. За это время снизу на генератор и крышку стала действовать «подъемная сила» величиной 4,7-6 тыс. т. Она за доли секунды выросла до 20 тыс. т, сорвала крышку и «выстрелила» генератором ввысь [126].
Как возникла эта подъемная сила? Ведь это — небывалое явление, а в Акте о нем вообще не сказано ни слова, как будто речь идет о каком-то банальном событии. Одно это повергло в недоумение тысячи технически образованных читателей. Ведь в норме «небывалые явления» вытеснены из техносферы массой предохранительных механизмов — технических, культурных, административных. Но раз уж они прорываются через эти заслоны, каждый такой случай представляет собой огромную ценность, оплаченную разрушениями и человеческими жизнями. Аварии и катастрофы — один из важнейших источников знания о техносфере, а техносфера — важнейшая часть хозяйства страны. Как же можно пройти мимо, не заострить внимания на таком явлении!
В научном обзоре в сентябре сказано: «Вырывание крышки турбины и выталкивание гидроагрегата вверх не были предусмотрены ни в каких проектных аварийных сценариях. Подобная авария казалась совершенно невероятной, и специалисты в большинстве вряд ли бы поверили в ее возможность, если бы она не произошла» [127].
Такая же ситуация возникла в результате Чернобыльской катастрофы. Тогда изучавшая ее «комиссия Легасова» собрала большой массив информации, в котором было много «сгустков нового знания», обещавшего важные прорывы во многих областях науки. Новые представления о техногенных рисках и необычном поведении систем «человек — машина», еще весьма предварительные, вызывали жгучий интерес во всем мире. Западные университеты и инженерные общества зазывали к себе для лекций и бесед любого советского ученого, хоть немного знакомого с материалами этой комиссии.55 Какой контраст с материалами нынешних комиссий! А ведь Интернет открывает исключительные возможности для мобилизации коллективного разума.
В Интернете на сайте гидроэнергетиков 14 октября появились критические комментарии к Акту. Возможно, эти комментарии ошибочны. Но они высказаны в среде специалистов, и было бы естественно для комиссии «Ростехнадзора» дать по ним разъяснения. Иначе зачем вообще было публиковать Акт? После его публикации прошло много времени, но никаких объяснений от членов комиссии по поводу конкретных замечаний не последовало. Нет объяснения необычного феномена, но нет и признания, что перед нами — проблема, требующая глубокого исследования. Комиссия выбрала худший вариант — умолчание.
Говоря о причинах аварии, будем совмещать данные Акта «Ростехнадзора» (далее Акт) [125] и «Доклада Парламентской Комиссии по расследованию аварии на Саяно-Шушенской ГЭС» (далее Доклад) [128]. Хорошим сжатым докладом об аварии можно считать и «Особое мнение» члена Парламентской Комиссии, депутата Госдумы С.Г. Левченко [129].
Выберем из этих документов главные условия, которые сделали возможной аварию, а потом и непосредственно привели к ее возникновению.
С.Г. Левченко пишет: «Авария, произошедшая на Саяно-Шушенской ГЭС имени П.С. Непорожнего 17 августа 2009 года, расследование причин этой аварии показали, что состояние дел на этой ГЭС и причины, приведшие к аварии, не являются ни исключительными и характерными только для этой ГЭС, ни результатом стечения негативных обстоятельств, а системным событием. Вследствие проводимых все последние годы реформ в энергетике отрасль подошла к критическому состоянию. Авария на СШГЭС и другие аварии, произошедшие и происходящие в последнее время, подтверждают вывод о том, что наступил кризис системы управления энергетикой, созданной в результате реформ… В Уставах новых энергокомпаний утверждена одна цель: получение прибыли. Ответственность Советов Директоров и Исполнительных органов за ненадежность электроснабжения национальных потребителей полностью отсутствует…
При практически выработанном нормативном сроке эксплуатации гидротурбин, станция находится в усиленном режиме эксплуатации: выработка электроэнергии нередко превышает проектную. То есть задания по выработке электроэнергии и многократному постоянному изменению нагрузки от Системного оператора не учитывали фактическое состояние оборудования» [129].
Каковы были конкретные изменения в состоянии СШГЭС, вызванные «сменой цели производственной деятельности» и создавшие предпосылки для аварии?
Самым очевидным стало резкое сокращение инвестиций, вплоть до изъятия из отрасли амортизационных отчислений на обновление основных фондов. С.Г. Левченко пишет: «На протяжении длительного периода (более 15 лет) энергетическая отрасль страны испытывала хронический дефицит инвестиций. В период экономического спада 90-х годов прошлого века кратное снижение вводов мощности электростанций (в три раза) и электрических сетей (почти в пять раз), а также резкое сокращение объемов регуляторных ремонтных работ (почти в четыре раза) привели к росту степени износа основных фондов» [129].
О степени износа оборудования СШГЭС было хорошо известно верховной власти. Счетная палата России предупреждала об этом за два года до аварии. Руководитель Счетной палаты Сергей Степашин сказал корреспонденту агентства «Интерфакс» 8 сентября 2009 г.: «Два года назад была проверена Счетной палатой Саяно-Шушенская ГЭС, где мы указали, что там 85% технологического износа. Было направлено представление в правительство и письмо в Генеральную прокуратуру.
Ответ был следующий: это акционерное общество, вот за счет акционеров пусть они там все и восстанавливают… Это — к вопросу о реформе электроэнергетики и так называемом государственном подходе к этой теме» [130].
Председатель Комитета Госдумы по энергетике Ю. Липатов заявил: «До наступления аварии 2-й гидроагрегат СШГЭС эксплуатировался 29 лет и 10 месяцев (срок эксплуатации заводом-изготовителем определен 30 лет). Остальные гидроагрегаты станции имели такой же срок службы, гидроагрегаты Красноярской ГЭС существенно старше, и эта ситуация характерна для гидроэнергетики в целом» [128].
Он добавил, что безопасная эксплуатация гидроагрегатов, исчерпавших свой проектный ресурс, возможна «только при квалифицированной эксплуатации и своевременном и качественном проведении ремонтных и профилактических работ». Но именно это оказалось невозможно обеспечить в нынешних условиях. Прежде всего, в результате развала отечественного машиностроения.
С.Г. Левченко пишет: «Проведенные реформы привели к тому, что:
— отечественная промышленность не выпускает необходимого оборудования, отвечающего современным требованиям надежного и экономичного ведения режимов… В настоящее время большой перечень оборудования и приборов для электроэнергетики у нас в стране не выпускается и каждая из привлеченных к ремонту и модернизации организация рассматривает одной ей известный перечень поставщиков импортного оборудования и без согласования с автором проекта и заводом-изготовителем заказывает и устанавливает оборудование;
— проектные институты, проектировавшие крупнейшие в мире электростанции, строившиеся на территории нашей страны и за рубежом, после проведенных реформ в экономике и приватизации утратили свой потенциал, а некоторые перешли в собственность иностранных компаний и утратили связь с объектами отечественной энергетики…;
— разрушена система профессионально-технических училищ, готовивших кадры для электроэнергетики» [129].
Второй фактор, который резко снизил качество эксплуатации и содержания технических систем в России — принципиальная установка реформы на расчленение сложившейся в СССР структурно-функциональной конфигурации предприятий. Эффективным инструментом «перехода к рынку» считалась замена системы технологических функций, которая служила «скелетом» советского предприятия, на систему коммерческих трансакций, совершаемых между независимыми «хозяйствующими субъектами». Технологическое взаимодействие заменялось мириадами контрактов и финансовыми потоками (что, кстати, позволяло уводить в тень значительную часть этих «потоков»). За первые пять лет реформы (1992-1996 гг.) число предприятий в промышленности России выросло в 5,8 раза. Поскольку новых заводов построено не было, этот рост означал расчленение предприятий — в среднем почти на 6 частей каждое.
В частности, в энергетике в отдельные предприятия были выделены ремонтные службы. Для больших машин, подобных турбинам и генераторам СШГЭС, разделение функций эксплуатации и ремонта имело крайне негативный эффект.
С.Г. Левченко пишет: «Реализация Стратегии РАО «ЕЭС России» на 2003-2008 г.г. привела к выводу ремонтного персонала да штатного расписания объектов электроэнергетики и не сопровождалась внесением в договоры (на ремонт и обслуживание) требований о регулярном контроле за техническим состоянием оборудования» [129].
Эта акция сыграла настолько очевидную роль в создании предпосылок аварии, что в Акте «Ростехнадзора» в п. 7. «События (лица), предшествующие и способствующие возникновению аварии» сказано:
— В.Ю. Синюгин, замминистра энергетики РФ, «находясь на должности заместителя председателя правления РАО «ЕЭС России», осуществлял решения по выводу ремонтного персонала из штатного расписания ГЭС, не обеспечив внесение в договора ремонта и обслуживания требований о регулярном контроле технического состояния основного оборудования…
— В.А. Стафиевский, в 1983-2006 гг. главный инженер СШГЭС, «участвовал в выводе ремонтного персонала из штатного расписания, не обеспечив соблюдение требований о регулярном контроле технического состояния основного оборудования СШГЭС».
Этим людям вменяются в вину действия, прямо предусмотренные в Стратегии реформирования РАО «ЕЭС России». Но РАО ЕЭС — государственная корпорация. Решение о ее реформировании принималось на высшем уровне. С.Г. Левченко пишет: «Совет директоров ОАО РАО «ЕЭС России» состоял из 15 членов, 10 из которых являлись представителями государства и действовали на основе директив, выданных Правительством РФ. Следовательно, все решения по реорганизации ОАО РАО «ЕЭС России» были одобрены государством и принимались под его контролем» [129].
Очевидно, что в условиях переходного периода и тем более кризиса особую роль в техносфере приобретают государственные контролирующие органы. Рынок не может обеспечить безопасность, его идол — прибыль. Это — общеизвестная истина. Как можно было именно в этих условиях упразднять Госстандарт и государственные стандарты, обладающие силой закона! Общество имеет право спросить у В.В. Путина, из каких соображений было принято такое решение? Почему решили заменить ГОСТы корпоративными регламентами, за которые никто не отвечает? Подумать только: «за время существования РАО «ЕЭС России» не велся мониторинг отказов энергетического оборудования»!
С.Г. Левченко пишет: «Установлена дата окончания переходного периода реформирования [РАО ЕЭС] — 1 июля 2008 года. Но и в настоящее время необходимый пакет технических регламентов для надежного функционирования электроэнергетики отсутствует, а с июня 2010 года перестанут действовать ГОСТы. В отсутствие общегосударственной нормативной базы отдельные субъекты электроэнергетики вынуждены создавать собственные инструкции, которые носят информационно-справочный, в лучшем случае рекомендательный характер» [129].
Теперь Акт «Ростехнадзора» констатирует:
«Комиссия обращает внимание на то, что переход ОАО «ГидроОГК» (ОАО «Русгидро») на Стандарты, разработанные РАО «ЕЭС России», не обеспечил на должном уровне безопасную эксплуатацию ГЭС.
Совместным приказом ОАО «ГидроОГК» и ОАО «УК ГидроОГК» от 06.09.2006… отменен ряд нормативных документов, действующих ранее и обеспечивающих безопасность работы ГЭС… Вместе с тем Стандарт РАО «ЕЭС России» «Методики оценки технического состояния основного оборудования гидроэлектростанций» не предусматривал все необходимые требования для стабильной и безопасной работы оборудования на ГЭС…
— Б.Ф. Вайнзихер (2005-2008 гг. технический директор ОАО РАО «ЕЭС России») «отвечал за введение в действие стандартов РАО «ЕЭС»,… не обеспечивших на должном уровне безопасную эксплуатацию СШГЭС».
— И.Х. Юсуфов, «находясь на посту министра энергетики РФ (в 2001-2004 гг.), не создал механизмов реального государственного контроля и надзора за безопасной эксплуатацией объектов энергетики, в том числе включенных в состав РАО «ЕЭС России»,… не обеспечил разработку и принятие основ государственной политики в области безопасной эксплуатации объектов энергетики, способствовал передаче контрольных функций от государства эксплуатирующим организациям без принятия решений о повышении их ответственности за энергетическую безопасность Российской Федерации» [125].
Сегодня Правительство просто обязано подвергнуть анализу прошлые решения и дать им оценку уже с учетом их последствий. Если те решения и сегодня будут признаны правильными, придется гласно отвергнуть выводы Акта «Ростехнадзора». Они несовместимы между собой.
Неприемлемое качество ремонта отмечается обеими комиссиями. В Докладе сказано: «Второй гидроагрегат проходил средний ремонт в апреле [2009 г.]. О «качестве» ремонта говорит величина вибрации основного подшипника, которая за 4 месяца после ремонта возросла в 4 раза и во столько же раз превысила допустимый уровень. Зная об этом, руководство станции не вывело агрегат в повторный ремонт» [128].
Приводим график:
Рис. 33. Вибрация подшипника турбины второго гидроагрегата СШГЭС с момента окончания ремонта до аварии [125]
Из графика видно, что максимальные значения вибрации превысили допустимый уровень в мае — через месяц после ремонта, а средние значения пересекли «красную черту» в июне. Уже 7 июля вибрация временами превышала допустимый уровень в три раза! Как сказано в Акте, согласно Инструкции по эксплуатации гидроагрегатов Саяно-Шушенской ГЭС «гидроагрегат должен быть разгружен или остановлен в срок, определяемый главным инженером гидроэлектростанции, при внезапном увеличении вибрации крышки турбины и верхней крестовины агрегата более 0,16 мм». Это должно было быть сделано уже в начале мая.
Казалось бы, вот что должна выявить и объяснить обществу Парламентская комиссия — каков был ход мысли руководства крупнейшей в России ГЭС, когда они с оценкой «хорошо» принимали из ремонта разбалансированную машину, а затем преступно ее эксплуатировали, ведя дело к практически неминуемой катастрофе. Ведь эти люди принадлежат к высшему эшелону хозяйственных руководителей России! Тип их знаний, разума и совести несовместим с жизнью России. Так скажите, Госдума, Правительство, Президент, как выбираться из этого состояния? Ведь это вашими словами и делами страна в него погружена!
Поведение технических специалистов СШГЭС показывает, что за время реформы произошло рассогласование всей системы технического регулирования в России, начиная с уровня верховной власти вплоть до оператора на предприятии. Реформа вырвала предприятие из системного контекста и привела к тому, что оно стало «говорить» только на языке основной целевой функции предприятия в рыночной экономике — получения прибыли. Ст. Бир, разрабатывая кибернетическую модель жизнеспособной фирмы, подчеркивал, что предприятие с необходимостью должно включать в себя элементы, «говорящие» другом языке, нежели язык основной целевой функции. В противном случае фирма утрачивает связь с системами высшего порядка и саморазрушается. Это — вывод из эмпирических наблюдений, получивший теоретическое оформление в кибернетике [131].
Мы помним, что в советское время предприятие говорило на нескольких «языках», которые не зависели от его главной функции — производства (как писал Ст. Бир, «управляющая система представляет собой машину, предназначенную для отображения одной картины мира на другую»). Так, в общий системный контекст страны предприятие было включено через партийную организацию, которая подчинялась критериям, автономным по отношению к производству. Через отдел техники безопасности предприятие замыкалось на Гостехнадзор, через профком — на систему охраны труда и социальной защиты и т.д. Любой работник имел доступ к нескольким каналам, по которым он мог послать в директивные для предприятия органы сигнал о нарушении какого-то ограничения, наложенного на деятельность предприятия этими органами.
В этих условиях грубое нарушение какого-то регламента создавало для управляющих реальный и значительный риск. Существовало три регулярных форума (партийное, профсоюзное и производственное собрание), на которых нарушения предавались гласности и фиксировались в протоколе. Предотвратить такие выступления было нелегко. Если дирекция на них не реагировала, в коллективе всегда находился особо принципиальный человек (обычно из ветеранов труда), который писал в Комитет народного контроля. По команде оттуда приходил проверяющий, и это создавало для дирекции и партбюро неприятные проблемы. Это был реально действующий доступный для работников механизм. Многомесячная работа гидроагрегата с вибрацией, превышающей допустимый уровень, была бы совершенно невозможна, если только все контролирующие инстанции не договорились бы между собой и не санкционировали (негласно) подобное нарушение. Но такой сговор можно представить себе только для какого-то чрезвычайного периода типа войны, да и то с трудом.
Гидроагрегаты СШГЭС — уникальные машины. Они работают в сложной системе сооружений, потоков огромных масс воды с высокими скоростями и колоссальной энергией, точных движений тысячетонных масс металла и высокой разностью электрических потенциалов. Знание об этих машинах не может быть полностью формализовано в инструкциях и описаниях, большая его часть хранится как «неявное знание» в памяти людей, которые проектировали, строили и «доводили до ума» эти машины — коллективном разуме НИИ, КБ и заводов. Поэтому обе комиссии важной предпосылкой аварии считают тот поразительный факт, что дирекция СШГЭС разорвала договор с предприятием-изготовителем, представители которого последние 15 лет не появлялись на ГЭС.56
В Акте сказано о необходимости технического сопровождения работы СШГЭС специалистами предприятия-изготовителя: «В соответствии с требованиями п. 3.3.9 ПТЭЭСиСРФ [«Правила технической эксплуатации электрических станций и сетей Российской Федерации»] значение всех параметров, определяющих условия пуска гидроагрегата и режим его работы, должны быть установлены на основании данных заводов-изготовителей и специальных натуральных испытаний». Надо подчеркнуть слова всех параметров, определяющих режим работы.
Руководство СШГЭС нарушило это требование, внося конструктивные изменения в гидроагрегат и меняя параметры режима работы без согласования с заводами-изготовителями. Эти действия представляются неразумными, вплоть до абсурдного. Вот что следовало бы расследовать Парламентской комиссии — что произошло с мышлением топ-менеджмента «РусГидро»? Как с этим обстоит дело в других крупных компаниях России?
С.Г. Левченко пишет: «В период рабочего проектирования и строительства СШГЭС (1971-2000 гг.) Институт «Ленгидропроект» являлся генеральным проектировщиком, неся ответственность за все проектные решения. После 2000 года руководство станции прекратило договорные отношения с ОАО «Ленгидропроект», как с генпроектировщиком. Работы по реконструкции и модернизации оборудования и сооружений стали выполняться силами дирекции СШГЭС с привлечением субподрядных организаций, в том числе «НПФ Ракурс», «ЭКРО» и «Промавтоматика»… На СШГЭС в большинстве случаев по инициативе дирекции принимались решения по изменению структуры, состава АСУ ТП, датчиков, механизмов, технологических алгоритмов и других технических изменений…
В 2006-2008 гг. были введены в опытную эксплуатацию, а затем и в промышленную подсистемы группового регулирования активной мощности, напряжения и реактивной мощности, но алгоритм воздействия на гидроагрегат этими подсистемами не согласовывался с заводом-изготовителем гидротурбин — ОАО «Силовые машины» [129].
Депутат А. Бурков, входящий в состав Парламентской комиссии, сказал: «Вся автоматика на Саяно-Шушенской ГЭС устанавливалась компаниями «Ракурс» и «Промавтоматика», которые работали «без учета мнения производителей турбин и проектировщиков» [128].
Производимые изменения явно подчинялись критерию «экономической эффективности», т.е. максимизации прибыли. Ограничения, задаваемые соображениями безопасности, просто отбрасывались.
В статье с «места событий» говорится: «По требованию менеджмента компании программисты «Ракурса» вкупе с «Промавтоматикой» не только разработали так называемую автоматизированную систему управления, но и крепко поработали над удешевлением эксплуатации СШГЭС. В ходе «автоматизации» исчезли дежурные ВБ [верхнего бьефа] и вся система аварийного энергообеспечения. Не вникая в физику процесса, «Ракурс» и «Промавтоматика» установили систему практически независимого управления лопаток ГА-2, не обеспечив алгоритмами снижение вибрации. Исходно система управления лопатками ГА-2 строилась с применением не микроэлектроники, а тросовых связей.
Дежурные ВБ — 5 женщин — уволены менеджментом с помощью «Ракурса» и «Промавтоматики». Закрывать затворы некому. Автоматика разрушается раньше, чем разрушен даже сам ГА-2, т.к. автоматика перестала работать через 1,5 сек.
Это техника. Если брать психические причины, то они давно озвучены на «Эхе Москвы» — менеджмент ну никак не соответствует уровню объекта управления» [68].
Обратимся теперь к мнению двух видных специалистов энергетики, которые указывают на фундаментальную предпосылку к аварии — изменение общей хозяйственной ситуации, в которой приходится работать машинам, созданным для работы в иной, советской системе.
Корреспондент так излагает объяснения, которые дал бывший главный инженер СШГЭС В.А. Стафиевский: «Во времена СССР особой нужды маневрировать мощностями ГЭС в широком диапазоне не было, так как потребление мощности благодаря работающей промышленности было относительно равномерным и необходимости резко повышать и понижать нагрузку турбин, а значит, заходить в опасную зону для поддержания нормативных сетевых показателей мощности (частоты, напряжения) приходилось не так часто. В 1990-2000-х все изменилось. Частота регулирования покрытия пиковых мощностей и, наоборот, резкого падения нагрузок из-за изменения структуры потребления резко увеличилась. Режим маневрирования ГЭС, в том числе Саяно-Шушенской, изменился.
В 2000-х годах на изменение режима работы СШГЭС повлияло «назначение» станции наряду с Братской ГЭС на роль главного регулятора мощности в единой энергосистеме Сибири. До этого, по словам Валентина Стафиевского, использовались четыре-пять электростанций, режим работы которых менялся по команде системного оператора в ручном режиме. Для сетевого регулирования использовалась и вторая по мощности в стране Красноярская ГЭС, которая находится в центре узла нагрузок, и она чаще решала регулировочные задачи, чем СШГЭС. Но Красноярская принадлежит теперь одной из структур «Базового элемента», и договориться с ними системному оператору, видимо, сложнее, чем командовать двумя станциями» [132].
Другой комментарий дал член комиссии «Ростехнадзора» Ю.К. Петреня.57 Вот выдержки из его беседы с корреспондентом, который спросил о факте отсутствия гаек на нескольких шпильках, крепящих крышку гидроагрегата: «Последний средний ремонт выполнялся в течение трех месяцев с января по март 2009 года… На момент послеремонтного пуска гайки были на месте все. Невероятно и то, что какой-нибудь никем не замеченный злоумышленник скрутил их — хотя бы потому, что для этого нужно приложить усилие в 1200 килограммов, так что тут без специального ключа не обойдешься.
— Вы ведете к тому, что гайки еще в марте были, а потом их вибрация, грубо говоря, раскрутила, и они слетели?