24 мая 1940 г. – 28 января 1996 г.
Нобелевская премия по литературе, 1987 г.
Иосиф Александрович Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Стихи начал писать с 16 лет. Именно 1957 годом датировано одно из его знаменитых стихотворений: «Прощай, позабудь, не обессудь...». Анна Ахматова предсказала ему славную судьбу и тяжелую жизнь. В 1964 году заботами бдительной ленинградской общественности против поэта было возбуждено уголовное дело по обвинению в тунеядстве. Его арестовали, судили и приговорили к пятилетней ссылке в Архангельскую область. В 1965 году Бродскому все-таки разрешают вернуться в Ленинград. В 1966 и 1967 годах в Ленинграде опубликованы 4 его поэмы, однако большинство поэтических произведений И. Бродского передавались на Запад, где вышли «Стихотворения и поэмы» (1965), «Остановка в пустыне» (1970).
В 1972 году ему приходится эмигрировать. После Вены и Лондона он переезжает в США. Пишет стихи, прозу, причем на двух языках, преподает в университете. Переводит на русский язык английских поэтов-метафизиков и польского поэта-эмигранта Чеслава Милоша. Становится одной из центральных фигур сразу в двух культурах – российской и американской. Его интонации оказались заразительными для подавляющего большинства современных русских поэтов, а сборник эссе «Меньше чем единица» был в 1986 году признан лучшей литературно-критической книгой в США.
И. Бродскому присуждается звание профессора в Мичиганском университете, а также в колледже им. Смита, Королевском колледже, Колумбийском университете в Нью-Йорке и Кембриджском университете. В 1978 г. он становится также профессором литературы и почетным доктором Йельского университета. С 1979 г. И. Бродский – член Американской академии искусств и литературы.
Поэзия И. Бродского отличается исключительным мастерством, философской глубиной, яркой иронией и метким остроумием. В духе романтического сарказма он противопоставляет одинокого человека враждебности мира в поэтических сборниках «Остановка в пустыне» (1970), «Часть речи» (1977), «Урания» (1987). Вышли книги «Конец прекрасной эпохи» (1977), «Римские элегии» (1982), «Новые стансы к Августе» (1983), «Заметки папоротника» (1990), «На околицах Атлантиды» (1992).
В 1987 г. И. Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе «за многогранное творчество, отмеченное остротой мысли и глубокой поэтичностью». В 1992-м ему присвоено звание поэт-лауреат США.
И. Бродский умер в США 28 января 1996 г., завещал похоронить его в Венеции.
СТИХИ ИОСИФА БРОДСКОГО ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ  Иногда Бродский писал друзьям и знакомым письма в стихах. Несколько из них по предложению автора и с согласия адресата были опубликованы редактором-составителем А. Сумеркиным в литературном сборнике «Портфель», который вышел в Нью-Йорке в 1996 году. Последнее письмо не успело попасть в этот сборник. 8-е декабря 1995 г. В. П. Голышеву Старик, пишу тебе по-новой. Жизнь — как лицо у Ивановой или Петровой: не мурло, но и не Мэрилин Монро. Пришла зима. Застала лето. У завтра началось вчера. Теперь везде галдят, что это — ионосферина дыра. Ах, говоря про наши церкви или мартеновскую печь, не мудрено, что нежной целки и в облаках не уберечь. Погода, в общем, дрянь. Здоровье, умей себя оно само графически изобразить, коровье изобразило бы дерьмо. Видать, простых конфигураций и красок возраст подвалил, крича ценителю: «Помацай!» Судьбе, видать, не до белил. Но это, старичок, в порядке вещей. За скверной полосой идет приличная, и в прятки играешь кое-как с Косой. Живу на Бруклинских Высотах. Заслуживают двух-трех фраз. Застроены в Девятисотых и, в общем, не терзают глаз. Выходишь из дому и видишь известный мост невдалеке. Манхаттан — подлинный град Китеж — с утра купается в реке. Вид, извини за просторечье, на город как в Замоскворечьи от Балчуга. Но без мощей и без рубиновых вещей. Вдобавок — близость океана ноздрёю ловишь за углом. Я рад, что этим дышит Анна, дивясь Чувихе с Помелом. Я рад, что ей стихии водной знакомо с детства полотно. Я рад, что может быть свободной ей жить на свете суждено. Такие чувства — плод досуга. Однако, данный материк тут ни при чем: они — заслуга четырехстопника, старик. Плюс — пятилетки жизни в браке. Представить это тяжело. Хотя до склоки или драки покамест дело не дошло. Не знаю: дело во Всевышнем или — физический закон, но разница лет в двадцать с лишним для хамства — крупный Рубикон. И, так как в Цезари не метим, мы чем-то заняты все дни. Мария — Нюшкой, я — вот этим или вот этому сродни. Там — бусурманское наречье, а тут — кириллицей грешу. То переводами увечье двум феням сразу наношу. То — в корректуре, то — в наборе, то — в гранках. Этого опричь сейчас приволокли «О горе и разуме» сырой кирпич. Я сочиняю из-за денег и чтоб мгновение продлить и потому что, шизофреник, привык все пополам делить. Два языка, две пиш. машинки, живу в двух штатах; наконец, две тачки (но одна — в починке). Старик, я все-таки Близнец, и вижу я, объятый думой о сочинениях своих, их не собранием, но суммой неконвертируемой их. Что хуже автора в надире чувств о себе? Он говорлив и вроде зеркала в сортире, в которое глядят, отлив. Причина, старичок, в размере стишка: он зеркалу подстать. Взгляну в окно. По крайней мере, в окне себя не увидать. Везде большие перемены или — инерция с большой «И». Где гуляли джентельмены, все сильно заросло паршой законов. В местном кислороде немыслимо послать на «Х», и человечество в природе распространилось вроде мха. Людей теперь везде избыток. Их больше, чем у Бога дней. В лицо запоминать, убитых оплакивать — теперь трудней. Поэтому пирог бюджета сопротивляется ножу. Ах, имитируя поэта (какого не скажу), скажу: «жизнь продолжается при Билле как при любом другом дебиле.» Что — шизофреника в виду имея — так переведу: «жизнь продолжается при Боре как при любом другом приборе.» А правильно ли я сказал решит Георгиевский зал. Распалась крупная держава. Остались просто города и села. Слева или справа — лишь долгота да широта. Что, может, к лучшему. От части рассудку менее вреда нежли от целого, из пасти которого бежать — куда? И, скажем, вечером в Батуме, не говоря — в Караганде, переставляя буквы в ДУМЕ, приятно получать МУДЕ. Так получается в Нью-Йорке, где, расстегнув воротничок, и сам я что-то не в восторге от этой шутки, старичок. Вообще — завязываю. Штатник давно бы завязал. Боюсь, во мне засел Первопечатник; но я с ним иногда борюсь. Я взялся за перо не с целью развлечься и тебя развлечь заокеанской похабелью, но чтобы — наконец-то речь про дело! — сговорить к поездке: не чтоб свободы благодать вкусить на небольшом отрезке, но чтобы Нюшку повидать. Старик, порадуешься — или смутишься: выглядит почти как то, что мы в душе носили, но не встречали во плоти. Жаль, не придумано машинки, чтоб, околачиваясь тут, пельмени хавать на Тишинке. Авось, еще изобретут. Вот, что сказать хотел; но с толку был сбит движением строки. Власть — государю, чащу — волку, а мне подай обиняки. Но что сравнится с черным ходом, когда в парадном — мусора? Целуй Старуху. С Новым Годом и с Рождеством тебя! Ура! P.S. А вот вопрос из-за кулисы для хитроумной Василисы: «Что происходит без усилий?». (Движенье времени, Василий)
|