Разногласия относительно формулы «демократии не воюют друг с другом» проистекают в основном из различия подходов к определению понятий «война» и «демократия». Легче обстоит дело с дефиницией «международной войны», ка-ковою принято считать вооруженное столкновение, по крайней мере, двух суве-ренных государств с общим количеством погибших свыше 1000 комбатантов без учета жертв среди мирного населения. Разумеется, порог потерь, превышение которого переводит вооруженный конфликт в категорию войны, весьма условен. (Особенно сегодня, с учетом избирательности сверхточного оружия.) Тем не ме-нее, это определение, сформулированное в рамках международного исследова-тельского проекта «Корреляции войн», довольно широко принято в научном со-обществе. Затруднительным нередко оказывается и проведение различия между войнами международными и гражданскими — например, в случаях межплемен-ных столкновений, захватывающих территории двух или более государств. Но для анализа гипотезы «демократического мира» столкновение именно между су-веренными государствами как признак «международности» конфликта пред-ставляется вполне допустимым. Сложнее обстоит дело с выбором релевантной дефиниции из множества — существующих определений «демократии». Напри-мер, известной формулой Линкольна: «Правление народа, избранное народом и осуществляемое в интересах народа», — при всей ее выразительной образности, трудно оперировать в целях определения демократичности или авторитарности того или иного режима. Столь же спорны определения, которые ограничиваются такими категориями, как «представительное правительство» или «свободные выборы» без их более четкой конкретизации. Весьма детальные и комплексные системы оценочного рейтинга демократичности государств, известные как про-екты «Полити-1» и «Полити-2», или методология «Фридом Хаус» страдают, од-нако, тем недостатком, что применяемые в них системы кодирования отдельных показателей и их экспертные оценки весьма сложны и, в конечном счете, субъ-ективны. Их можно принимать или отвергать, но они недостаточно наглядны, и ими сложно оперировать доказательно.
Оптимальным, по крайней мере для целей проверки тезиса о «демократиче-ском мире», представляется определение демократии, предложенное Дж. Л. Реем: «Условимся считать государство демократическим, если личности ли-деров ее исполнительной и законодательной властей определяются соревнова-тельными справедливыми выборами. К категории соревновательных и справед-
Мир в XXI веке: многополюсный баланс сил или глобальный Pax Democratica? 154
ливых будем относить избирательные системы, если они предполагают участие в выборах по крайней мере двух формально независимых друг от друга полити-ческих партий, предоставление права голоса по крайней мере половине взросло-го населения и если в результате их функционирования имела место по крайней мере одна мирная конституционная передача власти от одной политической пар-тии, группы, фракции или коалиции другой, находящейся к ней в оппозиции»22. Условие предоставления избирательного права, по меньшей мере, половине взрослого населения для сегодняшнего уровня развития демократии выглядит весьма заниженным. Но более высокая мерка означала бы полное отрицание факта существования демократических государств до конца XIX в., поскольку женщины, т.е. примерно половина населения, до той поры были лишены права голоса. Разница масштабов избирательной базы демократий в XIX и XX столе-тиях, несомненно, оказывает определенное влияние на степень зрелости демо-кратий, а, следовательно, на их «внутреннее» и «внешнее» поведение, однако же, не меняет последнее принципиально. Оправданной представляется и оговорка о необходимости хотя бы одной мирной конституционной передачи власти, по-скольку это позволяет говорить о консолидации демократии.
Применяя описанные стандарты для определения «войны» и «демократии», сторонники гипотезы «демократического мира» и впрямь довольно успешно до-казывают, что демократии никогда не воевали друг с другом. Их оппоненты и критики, однако же, не сдаются и ссылаются на ряд «исключений» из этого пра-вила. Первым контраргументом обычно служит упоминание ими войны 1812 г. между Соединенными Штатами и Великобританией. Действительно, на тот пе-риод США в принципе можно признать демократическим государством, хотя право голоса имело несколько меньше половины взрослого населения (с учетом женщин и рабов). Что же касается Великобритании, то, несмотря на наличие и развитие весомых демократических признаков, таких как парламентская систе-ма, многопартийность, действие принципа habeas corpus, в начале века право го-лоса имело лишь около 10% взрослого мужского населения. Таким образом, война 1812 г. не опровергает формулу «демократического мира».
Более основательным на первый взгляд кажется утверждение о том, что в 1898 г. Соединенные Штаты, тогда уже полностью отвечавшие эталону демокра-тии, воевали против демократической Испании. В 1876 г. в Испании была при-нята новая демократическая по своему потенциалу конституция. С 1890 г. все мужское население страны имело право голоса. Выборы были соревновательны-ми, а партии «либералов» и «либеральных консерваторов» поочередно формиро-вали правительства. Однако в то же время Испания оставалась централизован-ной монархией, король или регент имели значительные полномочия, не контро-лируемые законодательными органами. Кроме того, несмотря на внешнюю со-ревновательность выборов, в стране сложилась процедура, в соответствии с ко-торой, по договоренности между монархом и лидерами двух ведущих партий, соблюдалась автоматическая очередность формирования последними прави-тельств. Поэтому многие историки придерживаются мнения, что Испанию конца XIX в. трудно считать истинно демократическим государством.
Обсуждение всех войн XIX в., которые хотя бы отдаленно могут быть ква-лифицированы как «междемократические» — сюда же, помимо упомянутых выше, нередко относят войны между революционной Францией и Великобрита-нией (1792–1802 гг.), Бельгией и Голландией (1830 г.), англо-бурскую войну
В.М. Кулагин 155
(1899–1902 гг.), — завершается не в пользу оппонентов гипотезы «демократиче-ского мира», поскольку в них по крайней мере одна из воевавших сторон не от-вечает избранному определению демократии (имеются в виду, разумеется, те случаи, когда это определение единообразно толкуется сторонами в споре).
Частично признавая свое поражение, ряд критиков концепции «демократи-ческого мира» выдвигают другой контраргумент: в XIX в., замечают они, число демократий было столь небольшим, что войн между ними не случалось по при-чине малой теоретической вероятности. Данный тезис можно было бы попы-таться опровергнуть, скажем, рассмотрев изменения характера отношений меж-ду ранее традиционно конфликтовавшими Францией и Великобританией после того, как обе страны перешли в демократическое состояние. Но проще и доказа-тельнее это можно сделать, проанализировав войны XX в., когда существенно увеличилось число демократических государств, а, следовательно, по логике критиков гипотезы, должна была возрасти и вероятность войн между ними.
Если — применительно к уходящему XX столетию — говорить о самых спорных случаях, то таковыми принято считать следующие: участие Германии в первой, Финляндии — во второй мировой войне, участие Ливана в первых ара-бо-израильских войнах и вторжение Турции на Кипр.
Политическая система Германии накануне первой мировой войны почти по всем показателям была не менее демократической, чем, скажем, системы Фран-ции или Великобритании. Многие историки ссылаются на самого В. Вильсона, который, как они отмечают, весьма хвалебно отзывался о демократических пре-образованиях в Германии в начале века и столь же горячо, добавляют они не без сарказма, бичевал германский авторитаризм перед вступлением Соединенных Штатов в войну на стороне Антанты. Но он был прав в обоих случаях, утвер-ждают защитники концепции «демократического мира», поскольку в действи-тельно весьма демократической по тем временам политической системе Герма-нии имелись существенные изъяны, прежде всего особое положение кайзера, его самостоятельность в решении вопросов внешней политики, а также его роль главнокомандующего армией, которая фактически не подчинялась гражданско-му министерству обороны, значит, и парламенту. В связи с данным конкретным спорным случаем сторонники и противники концепции «демократического ми-ра», как правило, остаются при своих мнениях.
После нападения Германии на Советский Союз и формирования антигитле-ровской коалиции Лондон объявил войну Финляндии — стране, которая отвечала в то время всем вышеозначенным критериям демократии. Казалось бы, налицо оче-видное противоречие с формулой «демократического мира». Но сторонники этой концепции указывают на то, что Великобритания и Финляндия не вели между со-бой никаких боевых действий. Последняя лишь «сепаратно» воевала против Совет-ского Союза — государства, которое трудно отнести к демократическим, несмотря на его участие в коалиции с таковыми. Участие Ливана, единственного в соответст-вующий период демократического арабского государства, в первых войнах против Израиля было, по существу, лишь формальным. В начальные дни войны 1967 г. ли-ванская авиация совершила несколько боевых вылетов в поддержку антиизраиль-ских операций межарабских сил, но этим участие Ливана в боевых действиях и ог-раничилось. В дальнейшем, после начала гражданской войны и особенно после ввода в страну сирийских войск, Ливан трудно рассматривать как демократическо-го и независимого участника ближневосточного конфликта.
Мир в XXI веке: многополюсный баланс сил или глобальный Pax Democratica? 156
Вторжение Турции на Кипр в 1974 г. также нельзя квалифицировать как междемократический конфликт. Хотя Кипр на протяжении длительного времени действительно был демократическим государством (а в Турции в октябре 1973 г. после трехлетнего военного правления к власти вновь пришло гражданское пра-вительство), однако в июле 1974 г. на Кипре был совершен переворот против де-мократически избранного главы государства архиепископа Макариоса. Поэтому Турция, даже если ее отнести на тот момент к демократическим государствам, воевала с мятежниками, свергнувшими при содействии афинского режима «чер-ных полковников» демократический режим на Кипре. Вооруженные конфликты и даже крупномасштабные войны между новыми независимыми государствами на территории бывших СССР и СФРЮ (вокруг Нагорного Карабаха, между Сербией и Хорватией, в Боснии) нельзя отнести к войнам между демократиями, поскольку их участники в лучшем случае находились на самом начальном этапе перехода к демократическому состоянию. Кроме того, их трудно классифицировать как вой-ны межгосударственные, поскольку во многих из них одна из сторон именно и ставила целью формирование государственности, тогда как другая — недопуще-ние этого. Потенциально самой близкой к междемократическим войнам после восстановления гражданского правления в Пакистане являлась постоянная на-пряженность между Дели и Карачи. Но с 1971 г. (в т.ч. в ходе пограничных столк-новений летом 1999 г.) конфликт все же не эскалировал до масштаба войны. По-сле недавнего военного переворота в Пакистане возможность верификации в этом регионе теоремы о «междемократическом мире» исчезает.
Оппоненты концепции «демократического мира» приводят в опровержение ее еще и тот довод: как они подчеркивают, мирный характер взаимоотношений между демократическими странами после второй мировой войны объясняется стратегической необходимостью их солидарного противостояния коммунизму в условиях холодной войны. Что и говорить, серьезный аргумент. Но он логически предполагает обострение противоречий и нарастание потенциала столкновений между демократиями после завершения холодной войны. На этом по существу строятся все расчеты «реалистических» сторонников идеи «многополюсного ми-ра». Но за последние десять лет такая тенденция не прослеживается. Самые на-пряженные отношения между демократиями (Индия — Пакистан, Турция — Гре-ция, Турция — Кипр) принципиально не изменились после окончания холодной войны. Ожидания «реалистами-многополюсниками» эскалации противоречий между США и Западной Европой, США и Японией, объединенной Германией и Францией не оправдываются. Более того, Франция, традиционно оберегавшая свое особое место в мире и вышедшая из военной структуры НАТО в самый раз-гар холодной войны, после ее завершения все больше реинтегрируется в между-народные структуры западных демократий, в т. ч. военно-политические. На при-мере «семерки», НАТО, региональных интеграционных процессов и укрепления межрегиональных связей прослеживается таким образом, как раз противополож-ная тенденция — к консолидации демократий, с центростремительным притяже-нием к ним государств, успешно продвигающихся по пути демократического транзита, — при одновременной маргинализации наиболее одиозных авторитар-ных режимов (Ирака, Северной Кореи, Сербии, некоторых других).
Надо отметить и то, что тезис о консолидирующем влиянии наличия обще-го противника должен был бы относиться и к противоположной — авторитарной стороне в холодной войне. Но разрыв «социалистического лагеря» с Югослави-
В.М. Кулагин 157
ей, ввод советских войск в Венгрию и вооруженных сил Варшавского догово-ра — в Чехословакию, конфликт на Даманском и полномасштабная китайско-вьетнамская война свидетельствуют об обратном.