(Гротеск)
Массивная дубовая дверь кабинета в Кремлевском дворце осторожно приоткрылась. Ленин поднял от бумаг низко склоненную голову и уставился на вошедшего тяжелым взглядом воспаленных от работы и бессонницы глаз.
— Ваше вели... — начал было курьер и смущенно осекся.
Тяжелые морщины сбежали с чела диктатора. Лицо выразило мягкую укоризну.
— Зачем? Ну зачем так? — ласково упрекнул Ленин. – Каждый раз, товарищ курьер, я вам об этом напоминаю... Титулов нет, они давно отменены, умерли и похоронены. Ядля вас просто старший товарищ... Смотрите, еще ляпнете при посторонних, и они, черт знает, как истолкуют...
— Слушаю, ваше в...
— Вот то-то же... Вы, впрочем, не сердитесь, что я делаю вам замечание. Это я для порядка. Ну, что у вас такое?
— Какой-то человек пришодцы...
— Не пришодцы и не пришодши. Пришел.
Так точно, ваш... — пришодцы. Говорит, что непременно к вам, по самонужнейшему делу и очень приятному для вас...
— Звать как?
— Довольно даже несообразно. На манер селдонима. Тришка Будильник. Вы, говорит, только скажите самому. Одет шикарно.
— Обыскали его?
— Досконально. Оружия нет.
— Ну, ладно, зовите. Да, на всякий случай, следите в глазок. Если я потереблю правое ухо вот так, то мгновенно...
— Так точно... Не впервой...
Через минуту в кабинет быстрыми легкими шагами вошел молодой человек невысокого роста, худощавый и очень гибко сложенный. Рыжеватые волосы на голове вились у него мелкими и короткими барашками, узенькие блестящие голубые глаза смотрели весело и наблюдательно, вздернутый широконоздрый нос придавал всему лицу, скуластому и вульгарному, характер пронырливости и наглости. Одет он был пестро, пышно и нелепо: в прекрасный черный смокинг, шелковый жилет с цветочками, малиновый галстук, серые панталоны и высокие лакированные сапоги; однако почему-то с первого взгляда казалось, что все эти вещи были некогда деланы на разных владельцев. В петлице алел огромный красный бант, из бокового кармана торчал зеленый треугольник платка, золотая цепь в палец толщиною висела от одного жилетного кармана до другого с перехватом, вроде греческого омикрона.
— Здрасте, товарищ,— бойко сказал молодой человек и, вывернув как-то боком из-под локтя правую руку, пожал ладонь Ленина сильными цепкими пальцами. - Позвольте представиться: Тришка Будильник.
Не дожидаясь приглашения, он уселся в кресло, положил ногу на ногу, достал из кармана большой золотой портсигар, украшенный алмазной короной, и протянул его Ленину.
— Не угодно ли?
— Благодарю вас, не курю.
— Не занимаетесь? Так-с. — Он закурил папиросу и, громко щелкнув портсигаром, спрятал его. — Тогда позвольте мне во первых строках письма моего сказать вам громадное мерси-с.
— Не стоит... За что это?
— Чудак человек! Конечно же не за твою сахарную красоту, а за дело. Ну, нечего коки в оки втирать. Я, брат, сразу в тебе признал фартового.
— Однако, товарищ, вы бы обошлись без тыканья. И, кроме того, я вас совсем не понимаю.
— Ладно. Звони больше. Валяй петрушку. «Письмо»-то ведь ты писал. Там у тебя прямо было сказано: «а еще, мол, буржуи прячут деньги в бутылки, а бутылки зарывают в землю, а если их откопать и стырить, то это будет дело благородное».
— Благодарное, а вовсе не благородное.
— Благодарное, благородное — нам единственно, наплевать. А моя маруха Лелька Жук давно уже захороводила одного икряного фрайера. Он по части векселей раньше орудовал, ростовщик, значит. Два раза она меня ночью наводила. Я всю квартиру ошманал. Ни тинь-тилили. Что за черт, думаю. Не могут же деньги в каком-нибудь банке лежать. Кто их по теперешним временам в банках держит? И куда же, думаю, старый пес деньги прячет? Весь свой аглицкий набор перепробовал.— Он достал откуда-то и показал нанизанную на стальное кольцо большую коллекцию отмычек. — Нет, не фортунит. Дело хлам. И вот как-то зашел в нашу блатную чайнуху, спросил газету и сразу же наткнулся на «письмо». Тут у меня в котелке все моментально прояснело. Эге! Вот почему мойелод все около цветочных грядок околачивается. Погоди же! И в ту же ночь произвел ревизию. Три шампанские бутылки с романовскими катеринками и петровками и бидон от керосина с золотыми вещами. Ну, вещи я, конечно, перетырил. Ничего, работа вышла клевая.
С этими словами Будильник вытащил из бокового кармана объемистый бумажник, раскрыл его и шлепнул на стол солидную, дюйма в два толщиною, пачку кредитных билетов.
— На. Получай. Твоя мотя.
— «Мотя... Moitie... половина», — мелькнуло быстро в голове у Ленина. Весь побагровев, он крикнул:
— Черт бы тебя побрал, так ты, значит, вор?
— А то! — гордо вздернул кверху нос Будильник. — Да уж ладно... будет тереть волынку. Получай. Если еще какое дело придумаешь — непременно скажи. В газетах не печатай — зачем? Еще какой-нибудьпартач перехватит, и засыпется, и дело сфутерует. Бери, бери... Я по совести, пополам дуваню. Тыщу рублей только уделил Котьке Вокзалу, который стрему держал...
Несколько секунд премьер сидел, точно ошеломленный. Потом нажал какую-то кнопку. Оглушительный перезвон прокатился по коридорам. В кабинет вбежали вооруженные люди.
— Возьмите этого прохвоста, — сказал Ленин, указывая наБудильника, широко раскрывшего глаза и рот. — Отберите от него все вещи и деньги и отправьте их
в коммунную кассу. А самому ему всыпьте двадцать пять
и отпустите на свободу. Но не очень усердствуйте. Полегче. Он не контрреволюционер, а просто дурак.
Через десять минут Тришка Будильник пересекал Красную площадь, мимо Лобного места. Почесывая окончание поясницы, он недоуменно раздумывал:
— Ну и на перца я налетел! Я к нему по всем правилам, по-товарищески, а он, на-ко поди, на гранд меня взял. И народ же пошел теперь. Идеалисты какие-то, черт меня побери совсем.
P. S. Конечно, все рассказанное — плод фантазии автора. Ничего подобного в действительности не случалось. Ей-Богу, сам выдумал.
1918 г.