Курт Воннегут. Бойня номер пять, или крестовый поход детей

--------------------------------------------------------------- Курт Воннегут. Бойня номер 5. 1968 Перевод: Р. Райт-Ковалевой По изданию: "Сирены Титана" - Ставропольское книжное издательство 1989г. OCR: Д.Соловьев--------------------------------------------------------------- Бойня номер пять, или Крестовый поход детей (ПЛЯСКА СО СМЕРТЬЮ ПО ДОЛГУ СЛУЖБЫ) АВТОР Курт Воннегут, АМЕРИКАНЕЦ НЕМЕЦКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ (ЧЕТВЕРТОЕ ПОКОЛЕНИЕ), КОТОРЫЙ СЕЙЧАСЖИВЕТ В ПРЕКРАСНЫХ УСЛОВИЯХ НА МЫСЕ КОД (И СЛИШКОМ МНОГО КУРИТ), ОЧЕНЬ ДАВНООН БЫЛ АМЕРИКАНСКИМ ПЕХОТИНЦЕМ (НЕСТРОЕВОЙ СЛУЖБЫ) И, ПОПАВ В ПЛЕН, СТАЛСВИДЕТЕЛЕМ БОМБАРДИРОВКИ НЕМЕЦКОГО ГОРОДА ДРЕЗДЕНА ("ФЛОРЕНЦИИ НА ЭЛЬБЕ") ИМОЖЕТ ОБ ЭТОМ РАССКАЗАТЬ, ПОТОМУ ЧТО ВЫЖИЛ. ЭТОТ РОМАН ОТЧАСТИ НАПИСАН ВСЛЕГКА ТЕЛЕГРАФИЧЕСКИ-ШИЗОФРЕНИЧЕСКОМ СТИЛЕ, КАК ПИШУТ НА ПЛАНЕТЕТРАЛЬФАМАДОР, ОТКУДА ПОЯВЛЯЮТСЯ ЛЕТАЮЩИЕ БЛЮДЦА. МИР. Посвящается Мэри 0'Хэйр и Герхарду Мюллеру Ревут быки. Теленок мычит. Разбудили Христа-младенца, Но он молчит. Почти все это произошло на самом деле Во всяком случае, про войну тутпочти все правда. Одного моего знакомого и в самом деле расстреляли вДрездене за то, что он взял чужой чайник Другой знакомый и в самом делегрозился, что перебьет всех своих личных врагов после войны при помощинаемных убийц. И так далее Имена я все изменил. Я действительно ездил в Дрезден на Гуггенхеймовскую стипендию(благослови их Бог) в 1967 году Город очень напоминал Дайтон, в штате Огайо,только больше площадей и скверов, чем в Дантоне. Наверно, там, в земле,тонны искрошенных в труху человеческих костей. Ездил я туда со старым однополчанином, Бернардом В. 0'Хэйром, и мыподружились с таксистом, который возил нас на бойню номер пять, куда нас,военнопленных, запирали на ночь. Звали таксиста Герхард Мюллер. Он намрассказал, что побывал в плену у американцев. Мы его спросили, как живетсяпри коммунистах, и он сказал, что сначала было плохо, потому что всемприходилось страшно много работать и не хватало ни еды, ни одежды, ни жилья.А теперь стало много лучше. У него уютная квартирка, дочь учится, получаетотличное образование. Мать его сгорела во время бомбежки Дрездена. Такиедела. Он послал 0'Хэйру открытку к рождеству, и в ней было написано так -"Желаю Вам и Вашей семье, а также Вашему другу веселого Рождества исчастливого Нового года и надеюсь, что мы снова встретимся в мирном исвободном мире, в моем такси, если захочет случай" Мне очень нравится фраза "если захочет случай". Ужасно неохота рассказывать вам, чего мне стоила эта треклятая книжонка- сколько денег, времени, волнений. Когда я вернулся домой после второймировой войны, двадцать три года назад, я думал, что мне будет очень легконаписать о разрушении Дрездена, потому что надо было только рассказыватьвсе, что я видел. И еще я думал, что выйдет высокохудожественноепроизведение или, во всяком случае, оно даст мне много денег, потому чтотема такая важная. Но я никак не мог придумать нужные слова про Дрезден, во всяком случае,на целую книжку их не хватало. Да слова не приходят и теперь, когда я сталстарым пердуном, с привычными воспоминаниями, с привычными сигаретами ивзрослыми сыновьями. И я думаю: до чего бесполезны все мои воспоминания о Дрездене и все жедо чего соблазнительно было писать о Дрездене. И у меня в голове вертитсястарая озорная песенка: Какой-то ученый доцент Сердился на свой инструмент: "Мне здоровье сорвал, Капитал промотал, А работать не хочешь, нахал!" И вспоминаю я еще одну песенку: Зовусь я Ион йонсен, Мой дом - штат Висконсин, В лесу я работают тут. Кого ни встречаю; Я всем отвечаю, Кто спросит: "А как вас зовут?" Зовусь я Ион йонсен, Мой дом - штат Висконсин... И так далее, до бесконечности. Все эти годы знакомые меня часто спрашивали, над чем я работаю, и яобычно отвечал, что главная моя работа - книга о Дрездене. Так я ответил и Гаррисону Старру, кинорежиссеру, а он поднял брови испросил: - Книга антивоенная? - Да,- сказал я,- похоже на то. - А знаете, что я говорю людям, когда слышу, что они пишут антивоенныекнижки? - Не знаю. Что же вы им говорите, Гаррисон Стар? - Я им говорю: а почему бы вам вместо этого не написать антиледниковуюкнижку? Конечно, он хотел сказать, что воины всегда будут и что остановить ихтак же легко, как остановить ледники. Я тоже так думаю. И если бы войны даже не надвигались на нас, как ледники, все равноосталась бы обыкновенная старушка-смерть. Когда я был помоложе и работал над своей пресловутой дрезденскойкнигой, я запросил старого своего однополчанина Бернарда В. 0'Хэйра, можноли мне приехать к нему. Он был окружным прокурором в Пенсильвании. Я былписателем на мысе Код. На войне мы были рядовыми разведчиками в пехоте.Никогда мы не надеялись на хорошие заработки после войны, но оба устроилисьнеплохо. Я поручил Центральной телефонной компании отыскать его. Они здорово этоумеют. Иногда по ночам у меня бывают такие припадки, с алкоголем ителефонными звонками. Я напиваюсь, и жена уходит в другую комнату, потомучто от меня несет горчичным газом и розами. А я, очень серьезно и элегантно,звоню по телефону и прошу телефонистку соединить меня с кем-нибудь издрузей, кого я давно потерял из виду. Так я отыскал и 0'Хэйра. Он низенький, а я высокий. На войне нас звалиПат и Паташон. Нас вместе взяли в плен. Я сказал ему по телефону, кто ятакой. Он сразу поверил. Он не спал. Он читал. Все остальные в доме спали. - Слушай,- сказал я.- Я пишу книжку про Дрезден. Ты бы помог мнекое-что вспомнить. Нельзя ли мне приехать к тебе, повидаться, мы бы выпили,поговорили, вспомнили прошлое. Энтузиазма он не проявил. Сказал, что помнит очень мало. Но все жесказал: приезжай. - Знаешь, я думаю, что развязкой в книге должен быть расстрел этогонесчастного Эдгара Дарби,- сказал я.- Подумай, какая ирония. Целый городгорит, тысячи людей гибнут. А потом этого самого солдата-американцаарестовывают среди развалин немцы за то, что он взял чайник. И судят по всейфоре и расстреливают. - Гм-мм,- сказал 0'Хэйр. - Ты согласен, что это должно стать развязкой? - Ничего я в этом не понимаю,- сказал он,- это твоя специальность, а немоя. Как специалист по развязкам, завязкам, характеристикам, изумительнымдиалогам, напряженнейшим сценам и столкновениям, я много раз набрасывал планкниги о Дрездене. Лучший план, или, во всяком случае, самый красивый план, янабросал на куске обоев. Я взял цветные карандаши у дочки и каждому герою придал свой цвет. Наодном конце куска обоев было начало, на другом - конец, а в середине быласередина книги. Красная линия встречалась с синей, а потом - с желтой, ижелтая линия обрывалась, потому что герой, изображенный желтой линией,умирал. И так далее. Разрушение Дрездена изображалось вертикальным столбцоморанжевых крестиков, и все линии, оставшиеся в живых, проходили через этотпереплет и выходили с другого конца. Конец, где все линии обрывались, был в свекловичном поле на Эльбе, загородом Галле. Лил дождь. Война в Европе окончилась несколько недель назад.Нас построили в шеренги, и русские солдаты охраняли нас: англичан,американцев, голландцев, бельгийцев, французов, новозеландцев, австралийцев- тысячи бывших военнопленных. А на другом конце поля стояли тысячи русских, и поляков, и югославов, итак далее, и их охраняли американские солдаты. И там, под дождем, шел обмен- одного на одного. 0'Хэйр и я залезли в американский грузовик с другимисолдатами. У 0'Хэйра сувениров не было. А почти у всех других были. У менябыла - и до сих пор есть - парадная сабля немецкого летчика. Отчаянныйамерикашка, которого я назвал в этой книжке Поль Лаззаро, вез около квартыалмазов, изумрудов, рубинов и всякого такого. Он их снимал с мертвецов вподвалах Дрездена. Такие дела. Дурак-англичанин, потерявший где-то все зубы, вез свой сувенир впарусиновом мешке. Мешок лежал на моих. ногах. Англичанин то и делозаглядывал в мешок, и вращал глазами, и крутил шеей, стараясь привлечьжадные взоры окружающих. И все время стукал меня мешком по ногам. Я думал, это случайно. Но я ошибался. Ему ужасно хотелось кому-нибудьпоказать, что у него в мешке, и он решил довериться мне. Он перехватил мойвзгляд, подмигнул и открыл мешок. Там была гипсовая модель Эйфелевой башни.Она вся была вызолочена. В нее были вделаны часы. - Видал красоту?- сказал он. И нас отправили на самолетах в летний лагерь во Франции, где нас поилимолочными коктейлями с шоколадом и кормили всякими деликатесами, пока мы непокрылись молодым жирком. Потом нас отправили домой, и я женился нахорошенькой девушке, тоже покрытой молодым жирком. И мы завели ребят. А теперь все они выросли, а я стал старым пердуном с привычнымивоспоминаниями, привычными сигаретами. Зовусь я Ион Йонсен, мой дом - штатВисконсин. В лесу я работаю тут. Иногда поздно ночью, когда жена уходит спать, я пытаюсь позвонить потелефону старым своим приятельницам. - Прошу вас, барышня, не можете ли вы дать мне номер телефона миссистакой-то, кажется, она живет там-то. - Простите, сэр. Такой абонент у нас не значится. - Спасибо, барышня. Большое вам спасибо. И я выпускаю нашего пса погулять, и я впускаю его обратно, и мы с нимговорим по душам. Я ему показываю, как я его люблю, а он мне показывает, какон любит меня. Ему не противен запах горчичного газа и роз. - Хороший ты малый, Сэнди,- говорю я ему.- Чувствуешь? Ты молодчага,Сэнди. Иногда я включаю радио и слушаю беседу из Бостона или Нью- Йорка. Невыношу музыкальных записей, когда выпью как следует. Рано или поздно я ложусь спать, и жена спрашивает меня, который час. Ейвсегда надо знать время. Иногда я не знаю, который час, и говорю: - Кто его знает... Иногда я раздумываю о своем образовании. После второй мировой войны янекоторое время учился в Чикагском университете. Я был студентом факультетаантропологии. В то время нас учили, что абсолютно никакой разницы междулюдьми нет. Может быть, там до сих пор этому учат. И еще нас учили, что нет людей смешных, или противных, или злых.Незадолго перед смертью мои отец мне сказал: - Знаешь, у тебя ни в одном рассказе нет злодеев. Я ему сказал, что этому, как и многому другому, меня учили вуниверситете после войны. Пока я учился на антрополога, я работал полицейским репортером взнаменитом Бюро городских происшествии в Чикаго за двадцать восемь долларовв неделю. Как-то меня перекинули из ночной смены в дневную, так что яработал шестнадцать часов подряд. Нас финансировали все городские газеты, иАП, и ЮП*, и все такое. И мы давали сведения о процессах, о происшествиях, ополицейских участках, о пожарах, о службе спасения на озере Мичиган, и всетакое. Мы были связаны со всеми финансировавшими нас учреждениями путемпневматических труб, проложенных под улицами Чикаго. /* АП - АссошиэнтедПресс, ЮП-Юнаитед Пресс./ Репортеры передавали по телефону сведения журналистам, а те, слушая внаушники, отпечатывали отчеты о происшествиях на восковках, размножали наротаторе, вкладывали оттиски в медные с бархатной прокладкой патроны, ипневматические трубы глотали эти патроны. Самыми прожженными репортерами ижурналистами были женщины, занявшие места мужчин, ушедших на войну. И первое же происшествие, о котором я дал отчет, мне пришлосьпродиктовать дю телефону одной из этих чертовых девок. Дело шло о молодомветеране войны, которого устроили лифтером на лифт устаревшего образца водной из контор. Двери лифта на первом этаже были сделаны в виде чугуннойкружевной решетки. Чугунный плющ вился и переплетался. Там была и чугуннаяветка с двумя целующимися голубками. Ветеран собирался спустить свой лифт в подвал, и он закрыл двери и сталбыстро спускаться, но его обручальное кольцо зацепилось за одно изукрашений. И его подняло на воздух, и пол лифта ушел у него из-под ног, апотолок лифта раздавил его. Такие дела. Я все это передал по телефону, и женщина, которая должна была написатьвсе это, спросила меня: - А жена его что сказала? - Она еще ничего не знает,- сказал я.- Это только что случилось. - Позвоните ей и возьмите у нее интервью. - Что-о-о? - Скажите, что вы капитан Финн из полицейского управления. Скажите, чтоу вас есть печальная новость. И расскажите ей все, и выслушайте, что онаскажет. Так я и сделал. Она сказала все, что можно было ожидать. Что у нихребенок. Ну и вообще... Когда я приехал в контору, эта журналистка спросила меня (просто избабьего любопытства), как выглядел этот раздавленный человек, когда егорасплющило. Я ей рассказал. - А вам было неприятно?- спросила она. Она жевала шоколадную конфету"Три мушкетера". - Что вы, Нэнси,- сказал я.- На войне я видел кой-чего и похуже. Я уже тогда обдумывал книгу про Дрезден. Тогдашним американцам этабомбежка вовсе не казалась чем-то выдающимся. В Америке не многие знали,насколько это было страшнее, чем, например, Хиросима. Я и сам не знал. Одрезденской бомбежке мало что просочилось в печать. Случайно я рассказал одному профессору Чикагского университета - мывстретились на коктейле - о налете, который мне пришлось видеть, и о книге,которую я собираюсь написать. Он был членом так называемого Комитета поизучению социальной мысли. И он стал мне рассказывать про концлагеря и прото, как фашисты делали мыло и свечи из жира убитых евреев и всякое другое. Я мог только повторять одно и то же: - Знаю. Знаю. _Знаю._ Конечно, вторая мировая война всех очень ожесточила. А я сталзаведующим отделом внешних связей при компании "Дженерал электрик", вШенектеди, штат Нью-Йорк, и добровольцем пожарной дружины в поселке Альплос,где я купил свой первый дом. Мой начальник был одним из самых крутых людей,каких я встречал. Надеюсь, что никогда больше не столкнусь с таким крутымчеловеком, как бывший мой начальник. Он был раньше подполковником, служил вотделе связи компании в Балтиморе. Когда я служил в Шенектеди, он примкнул кголландской реформистской церкви, а церковь эта тоже довольно крутая. Часто он с издевкой спрашивал меня, почему я не дослужился доофицерского чина. Как будто я сделал что-то скверное. Мы с женой давно спустили наш молодой жирок. Пошли наши тощие годы. Идружили мы с тощими ветеранами войны и с их тощенькими женами. По-моему,самые симпатичные из ветеранов, самые добрые, самые занятные и ненавидящиевойну больше всех-это те, кто сражался по-настоящему. Тогда я написал в управление военно-воздушных сил, чтобы выяснитьподробности налета на Дрезден: кто приказал бомбить город, сколько былопослано самолетов, зачем нужен был налет и что этим выиграли. Мне ответилчеловек, который, как и я, занимался внешними связями. Он писал, что оченьсожалеет, но все сведения до сих пор совершенно секретны. Я прочел письмо вслух своей жене и сказал: - Господи ты боже мой, совершенно секретны - _да_от_кого_же?_ Тогда мы считали себя членами Мировой федерации. Не знаю, кто мытеперь. Наверно, телефонщики. Мы ужасно много звоним по телефону - во всякомслучае, я, особенно по ночам. Через несколько недель после телефонного разговора с моим старымдружком-однополчанином Бернардом В. 0'Хэйром я действительно съездил к немув гости. Было это году в 1964-м или около того-в общем, в последний годМеждународной выставки в Нью-Йорке. Увы, проходят быстротечные годы. Зовусья Ион Йонсен... Какой-то ученый доцент... Я взял с собой двух девчурок: мою дочку Нанни и ее лучшую подружкуЭлисон Митчелл. Они никогда не выезжали с мыса Код. Когда мы увидели реку,пришлось остановить машину, чтобы они постояли, поглядели, подумали. Никогдав жизни они еще не видели воду в таком длинном, узком и несоленом виде. Реканазывалась Гудзон. Там плавали карпы, и мы их видели. Они были огромные, какатомные подводные лодки. Видели мы и водопады, потоки, скачущие со скал в долину Делавара. Многочего надо было посмотреть, и я останавливал машину. И всегда пора былоехать, всегда - пора ехать. На девчурках были нарядные белые платья инарядные черные туфли, чтобы все встречные видели, какие это хорошиедевочки. - Пора ехать, девочки,- говорил я. И мы уезжали. И солнце зашло, и мыпоужинали в итальянском ресторанчике, а потом я постучал в двери красногокаменного дома Бернарда В. 0'Хэйра. Я держал бутылку ирландского виски, какколокольчик, которым созывают к обеду. Я познакомился с его милейшей женой, Мэри, которой я посвящаю этукнигу. Еще я посвящаю книгу Герхарду Мюллеру, дрезденскому таксисту. Мэри0'Хэйр - медицинская сестра; чудесное занятие для женщины. Мэри полюбовалась двумя девчушками, которых я привез, познакомила их сосвоими детьми и всех отправила наверх - играть и смотреть телевизор. Итолько когда все дети ушли, я почувствовал: то ли я не нравлюсь Мэри, то лией _что-то_ в этом вечере не нравится. Она держалась вежливо, но холодно. - Славный у вас дом, уютный,- сказал я, и это была правда. - Я вам отвела место, где вы сможете поговорить, там вам никто непомешает,- сказала она. - Отлично,- сказал я и представил себе два глубоких кожаных кресла укамина в кабинете с деревянными панелями, где два старых солдата смогутвыпить и поговорить. Но она привела нас на кухню. Она поставила два жесткихдеревянных стула у кухонного стола с белой фаянсовой крышкой. Светдвухсотсвечовой лампы над головой, отражаясь в этой крышке, дико резалглаза. Мэри приготовила нам операционную. Она поставила на стол один-единственный стакан для меня. Она объяснила, что ее муж после войны непереносит спиртных напитков. Мы сели за стол. 0'Хэйр был смущен, но объяснять мне, в чем дело, он нестал. Я не мог себе представить, чем я мог так рассердить Мэри. Я былчеловек семейный. Женат был только раз. И алкоголиком не был. И ничегоплохого ее мужу во время войны не сказал. Она налила себе кока-колы и с грохотом высыпала лед из морозилки надраковиной нержавеющей стали. Потом она ушла в другую половину дома. Но и тамона не сидела спокойно. Она металась по всему дому, хлопала дверьми, дажедвигала мебель, чтобы на чем-то сорвать злость. Я спросил 0'Хэйра, что я такого сделал или сказал, чем я ее обидел. - Ничего, ничего,- сказал он.- Не беспокойся.- Ты тут ни при чем. Это было очень мило с его стороны. Но он врал. Я тут был очень при чем. Мы попытались не обращать внимания на Мэри и вспомнить войну. Я отпилнемножко из бутылки, которую принес. И мы посмеивались, улыбались, как будтонам что-то припомнилось, но ни он, ни я ничего стоящего вспомнить не могли.0'Хэйр вдруг вспомнил одного малого, который напал на винный склад вДрездене до бомбежки и нам пришлось отвозить его домой на тачке. Из этогокнижку не сделаешь. Я вспомнил двух русских солдат. Они везли полную телегубудильников. Они были веселы и довольны. Они курили огромные самокрутки,свернутые из газеты. Вот примерно все, что мы вспомнили, а Мэри все еще шумела. Потом онапришла на кухню налить себе кока-колы. Она выхватила еще одну морозилку изхолодильника и грохнула лед в раковину, хотя льда было предостаточно. Потом повернулась ко мне,- чтобы я видел, как она сердится и чтосердится она на меня. Очевидно, она все время разговаривала сама с собой, ифраза, которую она сказала, прозвучала как отрывок длинного разговора. - Да вы же были тогда совсем _детьми!_- сказала она. - Что?- переспросил я. - Вы были на войне просто детьми, как наши ребята наверху. Я кивнул головой - ее правда. Мы были на войне _девами_ _неразумными_,едва расставшимися с детством. - Но вы же так не напишите, верно?- сказала она. Это был не вопрос -это было обвинение. - Я... я сам не знаю,- сказал я. - Зато я знаю - сказала она.- Вы притворитесь, что вы были вовсе недетьми, а настоящими мужчинами, и вас в кино будут играть всякие ФрэнкиСинатры и Джоны Уэйны или еще какие-нибудь знаменитости, скверные старики,котбрые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одназа другой. А драться будут дети, вон как те наши дети наверху. И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась. Она не хотела, чтобы на войне убивали ее детей, чьих угодно детей. Иона думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам. И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание. - Мэри,- сказал я,- боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уженаписал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если я когда-нибудь эту книгукончу, то даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, нидля Джона Уэйна в ней не будет. И знаете что,- добавил я,- я назову книгу"Крестовый поход детей". После этого она стала моим другом. Мы с 0'Хэйром бросили вспоминать, перешли в гостиную и заговорили провсякое другое. Нам захотелось подробнее узнать о настоящем крестовом походедетей, и 0'Хэйр достал книжку из своей библиотеки под названием"Удивительные заблуждения народов и безумства толпы", написанную ЧарльзомМакэем, доктором философических наук, и изданную в Лондоне в 1841 году. Макэй был неважного мнения обо всех крестовых походах. Крестовый походдетей казался ему только немного мрачнее, чем десять крестовых походоввзрослых. 0'Хэйр прочел вслух этот прекрасный отрывок: _Историки сообщают нам, что крестоносцы были людьми дикими иневежественными, что вело их неприкрытое ханжество и что путь их был залитслезами и кровью. Но романисты, с другой стороны, приписывают им благочестиеи героизм и в самых пламенных красках рисуют их добродетели, их великодушие,вечную славу, каковую они заслужили, возданную им по заслугам, и неизмеримыеблагодеяния, оказанные ими делу христианства._ А дальше 0'Хэйр прочел вот что: _Но каковы же были истинные результаты всех этих битв? Европарастратила миллионы своих сокровищ и пролила кровь двух миллионов своихсынов, а за это кучка драчливых рыцарей овладела Палестиной лет на сто._ Макэй рассказывает нам, что крестовый поход детей начался в 1213 году,когда у двух монахов зародилась мысль собрать армии детей во Франции иГермании и продать их в рабство на севере Африки. Тридцать тысяч детейвызвалось отправиться, как они думали, в Палестину. Должно быть, это были дети без призора, без дела, какими кишат большиегорода, пишет Макэй,- дети, выпестованные пороками и дерзостью и готовые навсе. Папа Иннокентий Третий тоже считал, что дети отправляются в Палестину,и пришел в восторг. "Дети бдят, пока мы дремлем!"- воскликнул он. Большая часть детей была отправлена на кораблях из Марселя, и примернополовина погибла при кораблекрушениях. Остальных высадили в Северной Африке,где их продали в рабство. По какому-то недоразумению часть детей сочла местом отправки Геную, гдеих не подстерегали корабли рабовладельцев. Их приютили, накормили,расспросили добрые люди и, дав им немножко денег и много советов, отправиливосвояси. - Да здравствуют добрые жители Генуи,- сказала Мэри 0'Хэйр. В эту ночь меня уложили спать в одной из детских. 0'Хэйр положил мне наночной столик книжку. Называлась она "Дрезден. История, театры и галерея",автор Мэри Энделл. Книга вышла в 1908 году, и предисловие начиналось так: _Надеемся, что эта небольшая книга принесет пользу. В ней сделанапопытка дать читающей английской публике обзор Дрездена с птичьего полета,объяснить, как город обрел свой архитектурный облик, как он развивался вмузыкальном отношении благодаря гению нескольких человек, а также обратитьвзор читателя на те бес- смертные явления в искусстве, которые привлекают вДрезденской галерее внимание тех, кто ищет неизгладимых впечатлений._ Я еще немножко почитал историю города: _В 1760 году Дрезден был осажден пруссаками. Пятнадцатого июля началаськанонада. Картинную галерею охватил огонь. Многие картины были перенесены вКенигсштейн, но некоторые сильно пострадали от осколков снарядов, особенно"Крещение Христа" кисти Франсиа. Вслед за тем величественная башня Крестовойцеркви, с которой, день и ночь следили за передвижением против- ника, былаохвачена пламенем. В противовес печальной судьбе Крестовой церкви церковьПресвятой девы осталась нетронутой, и от каменного ее купола прусскиеснаряды отлетали, как дождевые капли. Наконец Фридриху пришлось снять осаду,так как он узнал о падении Глаца - средоточия его недавних завоеваний. "Намдолжно отступить в Силезию, дабы не потерять все",- сказал он. Разрушения в Дрездене были неисчислимы. Когда ГЈте, юным студентом,посетил город, он еще застал унылые руины: "С купола церкви Пресвятой девы яувидал сии горькие останки, рассеянные среди превосходной планировки города;и тут церковный служка стал похваляться передо мной искусством зодчего,который в предвидении столь нежеланных случайностей укрепил церковь и куполее против снарядного огня. Добрый служитель указал мне затем на руины,видневшиеся повсюду, и сказал раздумчиво и кратко: "Дело рук врага"._ На следующее утро мы с девчурками пересекли реку Делавар, там, где еепересекал Джордж Вашингтон. Мы поехали на Международную: выставку вНью-Йорк, поглядели на прошлое с точки зрения автомобильной компании Форда иУолта Диснея и на будущее - с точки зрения компании "Дженерал моторс"... А я спросил себя о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколькомне из него достанется? В течение двух следующих лет я вел творческий семинар в знаменитомкабинете писателя при университете штата Айова. Я попал в невероятнейшийпереплет, потом выбрался из него: Преподавал я во вторую половину дня. Поутрам я писал. Мешать мне не разрешалось. Я работал над моей знаменитойкнигой о Дрездене. А где-то там милейший человек по имени Симор Лоуренсзаключил со мной договор на три книги, и я ему сказал: - Ладно, первой из трех будет моя знаменитая книга про Дрезден... Друзья Симора Лоуренса зовут его "Сэм"', и теперь я говорю Сэму: - Сэм, вот она, эта книга. Книга такая короткая, такая путаная, Сэм, потому что ничеговразумительного про бойню написать нельзя. Всем положено умереть, навекизамолчать, и уже никогда ничего не хотеть. После бойни должна наступитьполнейшая тишина, да и вправду все затихает, кроме птиц. А что скажут птицы? Одно они только и могут сказать о бойне -_"пьюти-фьют"_. Я сказал своим сыновьям, чтобы, они ни в коем случае не принималиучастия в бойнях и чтобы, услышав об избиении врагов, они не испытывали быни радости, ни удовлетворения. И еще я им сказал, чтобы они не работали на те компании, которыепроизводят механизмы для массовых убийств, и с презрением относились бы клюдям, считающим, что такие механизмы нам необходимы. Как я уже сказал, я недавно ездил в Дрезден со своим другом 0'Хэйром.Мы ужасно много смеялись и в Гамбурге, и в Берлине, и в Вене, и вЗальцбурге, и в Хельсинки, и в Ленинграде тоже. Мне это очень пошло напользу, потому что я увидал настоящую обстановку для тех выдуманных истории,которые я когда-нибудь напишу: Одна будет называться "Русское барокко",другая "Целоваться воспрещается" и еще одна "Долларовый бар", а еще одна"Если захочет случай"- и так далее. Да, и так далее. Самолет "Люфтганзы" должен был вылететь из Филадельфии, через Бостон,во Франкфурт. 0'Хэйр должен был сесть в Филадельфии, а я в Бостоне, и - впуть! Но Бостон был залит дождем, и самолет прямо из Филадельфии улетел воФранкфурт. И я стал непассажиром в бостонском тумане, и "Люфтганза" посадиламеня в автобус с другими непассажирами и отправила нас в отель на непочевку. Время остановилось. Кто-то шалил с часами, и не только с электрическимичасами, но и с будильниками. Минутная стрелка на моих часах прыгала - ипроходил год, и потом она прыгала снова. Я ничего не мог поделать. Как землянин, я должен был верить часам - икалендарям тоже. У меня были с собой две книжки, я их собирался читать в самолете. Однабыла сборник стихов Теодора РЈтке "Слова на ветер", и вот что я там нашел: Проснусь - к медлю отойти от сна. Ищу судьбу везде, где страха нет. Учусь идти, куда мои путь ведет. Вторая моя книжка была написана Эрнкой Островской и называлась "Селин иего видение мира". Седин был храбрым солдатом французской армии в первоймировой войне, пока ему не раскроили череп. После этого он страдалбессонницей, шумом в голове. Он стал врачом и в дневное время лечилбедняков, а всю ночь писал странные романы. Искусство невозможно без пляскисо смертью, писал он. _Истина - в смерти,- писал он.- Я старательно боролся со смертью, покамог... я с ней плясал, осыпал ее цветами, кружил в вальсе... украшаллентами... щекотал ее..._ Его преследовала мысль о времени. Мисс Островская напомнила мнепотрясающую сцену из романа "Смерть в кредит", где Селин пытается остановитьсуету уличной толпы. С его страниц несется визг: _"Остановите их.. недавайте им двигаться... Скорей, заморозьте их... навеки... Пусть так истоят..."_ Я поискал в Библии, на столике в мотеле, описание какого- нибудьогромного разрушения. _Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор. И пролил Господь наСодом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба. И ниспроверг городасии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастанияземли._ Такие дела В обоих городах, как известно, было много скверных людей. Без них мирстал лучше И конечно, жене Лота не велено было оглядываться туда, где быливсе эти люди и их жилища Но она оглянулась, за что я ее и люблю, потому чтоэто было так по- человечески. И она превратилась в соляной столб. Такие дела. Нельзя людям оглядываться. Больше я этого делать, конечно, не стану.Теперь я кончил свою военную книгу. Следующая книга будет очень смешная. А эта книга не удалась, потому что ее написал соляной столб. Начинается она так: _"Послушайте:_ _Билли Пилигрим отключился от времени"._ А кончается так: _"Пьюти-фьют?"_ Послушайте: Билли Пилигрим отключился от времени. Билли лег спать пожилым вдовцом, а проснулся в день свадьбы. Он вошел вдверь в 1955 году, а вышел из другой двери в 1941-м. Потом вернулся через туже дверь и очутился в 1964 году. Он говорит, что много раз видел и своерождение, и свою смерть и то и дело попадал в разные другие события своейжизни между рождением и смертью. Так говорил Билли. Его перебрасывает во времени рывками, и он не властен, над тем, кудасейчас попадет, да и не всегда это приятно. Он постоянно нервничает, какактер перед выступлением, потому что не знает, какую часть своей жизни емусейчас придется сыграть. Билли родился в 1922 году в Илиуме, штат Нью-Йорк, в семье парикмахера.Он был странноватым мальчиком и стал странноватым юнцом - высоким и слабым,-похожим на бутылку из-под кока-колы. Он окончил илиумскую гимназию в первойдесятке своего класса и проучился один семестр на вечерних, курсахоптометристов, в том же Илиуме, перед тем как его призвали на военнуюслужбу: шла вторая мировая война. Во время этой войны отец его погиб наохоте. Такие дела. Билли воевал в пехоте в Европе - и попал в плен к немцам. Последемобилизации в 1945 году Билли снова поступил на оптометрические курсы. Впоследнем семестре он обручился с дочкой основателя и владельца курсов, апотом заболел легким нервным расстройством. Его поместили в военный госпиталь близ Лейк-Плэсида, лечилиэлектрошоком и вскоре выписали. Он женился на своей нареченной, окончилкурсы, и тесть устроил его у себя в деле. Илиум - особенно выгодное местодля оптиков, потому что там расположена Всеобщая, сталелитейная компания.Каждый служащий компании обязан иметь пару защитных очков и надевать их напроизводстве. В Илиуме на компанию служило шестьдесят восемь тысяч человек.Значит, нужно было изготовить массу линз и массу оправ. Оправы - самое денежное дело. Билли разбогател. У него было двое детей - Барбара и Роберт. Современем Барбара вышла замуж, тоже за оптика, и Билли принял его в дело. СынБилли, Роберт, плохо учился, но потом он поступил в знаменитую воинскуючасть "зеленые береты". Он выправился, стал красивым юношей и сражался воВьетнаме. В начале 1968 года группа оптометристов, где был и Билли, наняласпециальный самолет - они летели из Илиума на международный оптометрическпйсъезд в Монреале Самолет разбился над горами Шугарбуш в Вермонте. Всепогибли, кроме Билли. Такие дела. Пока Билли приходил в себя в одной из вермонтских больниц, его женаскончалась от случайного. отравления окисью углерода. Такие дела. После катастрофы Билли вернулся в Илиум и вначале был очень спокоен.Через всю макушку у него шел чудовищный шрам. Практикой он больше незанимался. За ним ухаживала экономка. Дочка приезжала к нему почти каждыйдень. И вдруг без всякого предупреждения Билли, поехал, в Нью-Йорк и выступилпо вечерней программе, обычно передававшей всякие беседы. Он рассказал, какон заплутался во времени. Он также сказал, что в 1967 году его похитилолетающее блюдце. Блюдце это, сказал он, прилетело с планеты Тральфамадор. Иего отвезли на Тральфамадор и там показывали в голом виде посетителямзоопарка. Там его спарили с бывшей кинозвездой, тоже с Земли, по имениМонтана Уайлдбек... Какие-то бессонные граждане в Илнуме услышали Билли по радио, и один изних позвонил его дочери Барбаре. Барбара расстроилась. Они с мужем поехали вНью-Йорк и привезли Билли домой. Билли мягко, но упорно настаивал, чтоговорил по радио чистую правду Он сказал, что его похитили тральфамадорцы вдень дочкиной свадьбы. Никто его не хватился, объяснил он, потому что.тральфамадорцы провели его по такому витку времени, что он мог годамипребывать на Тральфамадоре, а иа Земле отсутствовать одну микросекунду. Прошел еще месяц, без всяких инцидентов, а потом Билли написал письмо в"Новости Илиума", и газета опубликовала это письмо. В нем описывалисьсущества с Тральфамадора. В письме говорилось, что они двух футов ростом, зеленые и напоминают поформе "прокачку"- ту штуку, которой водопроводчики прокачивают трубы.Присосок у них касается почвы, а чрезвычайно гибкие, стержни обычно смотрятвверх. Каждый стержень кончается маленькой рукой с зеленым глазом на ладони.Существа настроены вполне дружелюбно и умеют видеть все в четырехизмерениях. Они жалеют землян, оттого что те могут видеть только в трехизмерениях. Они могут рассказать землянам чудеснейшие вещи, особенно провремя. Билли обещал рассказать в своем следующем письме о многих чудеснейшихвещах, которым его научили тральфамадорцы. Когда появилось первое письмо, Билли уже работал над вторым. Второеписьмо начиналось так: "Самое важное, что я узнал на Тральфамадоре,- это то, что, когдачеловек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, так чтоочень глупо плакать на его похоронах. Все моменты прошлого, настоящего ибудущего всегда существовали и всегда будут существовать. Тральфамадорцыумеют видеть разные моменты совершенно так же, как мы можем видеть всю цепьСкалистых гор. Они видят, насколько все эти моменты постоянны, и могутрассматривать тот момент, который их сейчас интересует. Только у нас, наЗемле, существует иллюзия, что моменты идут один за другим, как бусы нанитке, и что если мгновение прошло, оно прошло бесповоротно. Когда тральфамадорец видит мертвое тело, он думает, что этот человек вданный момент просто о плохом виде, но он же вполне благополучен во многиедругие моменты. Теперь, когда я слышу, что кто-то умер, я только пожимаюплечами и говорю, как сами тральфамадорцы говорят о покойниках: "Такиедела". И так далее. Билли сочинял письмо в подвальном помещении своего пустого дома, гдебыл свален всякий хлам. У экономки был выходной день. В подвале стояластарая пишущая машинка... Рухлядь, а не машинка. Она весила больше, чемкотел отопления. Билли не мог ее перенести в другое место, оттого и писал взахламленном подвале, а не у себя в комнате. Котел отопления испортился. Мышь прогрызла изоляцию на проводетермостата. Температура в доме упала до пятидесяти по Фаренгейту, но Биллиничего не замечал. И одет он был не слишком тепло. Он сидел босой, все еще впижаме и халате, хотя дело шло к вечеру. Его босые ноги были цвета слоновойкости с просинью. Но сердце у Билли горело радостью. Оно горело оттого, что Билли верил инадеялся принести многим людям утешение, открыв им правду о времени. Увходной двери без конца заливался звонок. Пришла его дочь Барбара. Наконецона отперла дверь своим ключом и прошла у него над головой, крича: "Папа,папочка, где ты?"- и так далее. Билли не откликался, и она впала в совершенную истерику, решив, чтосейчас найдет его труп. И наконец заглянула в самое неожиданное место - вподвальную кладовку. - Почему ты не отвечал, когда я звала?- спросила Барбара, стоя в дверяхподвала. В руке она сжимала номер газеты, где Билли описывал своих знакомцевс Тральфамадора. - А я тебя не слышал,- сказал Билли. Партии в этом оркестре на данный момент были распределены так: Барбаребыло всего двадцать один год, но она считала своего отца престарелым, хотяему-то было всего сорок шесть,- престарелым, потому что ему повредило мозгиво время самолетной катастрофы, И еще она считала себя главой семьи, потомучто ей пришлось хлопотать на похоронах матери, а потом нанимать экономку дляБилли, и все такое. А кроме того, Барбаре с мужем приходилось распоряжатьсяденежными делами Билли, и пр