Дмитрий Юрьевич Соколов
Виткины байки
Аннотация
Книга реальных историй о моей бывшей жене Вите Байковой
Дмитрий соколов
Виткины байки
Мюнхгаузен. Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал на Луну, а тем, что никогда не врёт!
(Этот и все остальные эпиграфы этой книги – из пьесы Г.Горина «Тот самый Мюнхгаузен»)
Один из способов осознавания жизни – рассказывание историй. У каждого из нас их вагон и маленькая тележка. Даже вот как: вереница телег. Впереди паровозик, за ним вагончики, или впереди ослик, а за ним телеги.
И эти телеги, мало того, что их надо везти, еще и прилично влияют на то, как и куда движется вся кавалькада. Там же карма навалена, не цацки-пецки.
А представьте, что два ослика пытаются проехать по одной дорожке – ну, например, они поженились и стали жить в одном доме. Сами-то ослики легко разойдутся, но вереница телег… Я уже не говорю об известной сказке, когда ослики (или бараны) встречаются лоб в лоб на узком мосту. Тут опять им телеги очень сильно мешают.
Я давно заметил, что сильно неравнодушен к историям из жизни своей жены. Она их вроде бы просто так травит в компании, а меня всего аж воротит. А ведь в чем заключается семейная жизнь? В том, чтобы слушать эти истории раз за разом много лет.
С одной стороны, привыкаешь. С другой стороны, можно же сделать коллаж, сложить разные истории в одну. Глядишь, и польза будет. Такой кастанедовский перепросмотр личностной истории: разгрузятся телеги! А если честно, очень этого хочется. Потому что везти всю эту громаду с собой – крайне хлопотное дело, если кто не в курсе. Потому, может, во взрослом возрасте новых телег становится всё меньше, что некуда уже пристраивать, и все силы уходят на поддержание старых.
Так к чертовой матери! Разгружаем телеги! То, что было, пусть не повторится! Пусть начнется новая жизнь и новые истории!
Сказать-то это легко, а как сделать?
Вот что я думаю по этому поводу: истории, которые с нами происходят во “внешнем” пространстве, постепенно становятся “внутренними”. Для того, чтобы это произошло, они должны быть переварены – вполне так же, как пища, которую мы поглощаем из внешнего мира и превращаем в собственное тело. Когда мы рассказываем истории друг другу – травим байки – мы осуществляем подобное переваривание, причем слушатели, что интересно, делают это вместе с нами (в хорошем случае, когда “есть контакт”). Жизненные события превращаются в байки – в истории – и постепенно в сказки и мифы, потому что конкретные детали при этом теряют индивидуальность и приобретают архетипические черты. Эти байки – как переваренная пища – уже гораздо роднее для нас (не только для отдельного человека, но для всего людского сообщества вокруг, которое и собирается не просто абы как, но из-за разделяемости базовых сюжетов). Эти байки гораздо легче, занимают меньше места, и из тяжелых земных происшествий становятся полупрозрачными и воздушными, не теряя своей правдивости и истинности.
Витка делает это языком, я записываю словами. Есть еще такая телега, такая сказка, что мы с ней принадлежим к разных народам. Она откуда-то из тавров, довольно диких крымских племен, которые записей не вели и вообще в подробностях мало известны, особенно потому, что пришлых чужеземцев по каким-то своим мифическим представлениям убивали; тем и прославились. Я же, блуждающий еврей, поклоняюсь буквам, и только записанное для меня вполне имеет смысл, а остальное – так, суета сует. Вот такая парочка поселилась в Крымских горах; и он, пока избежавший смерти, пытается перевести ее дикие истории на язык букв, прибавляя от себя закорючки собственных пониманий…
Ай да Витка!
Мюнхгаузен. Завидуйте все! У кого еще есть такая женщина?
Почти все, кто видят Витку, обалдевают: какая красивая! Я сам обалдевал тысячу раз. Теперь, когда при мне обалдевают иные-прочие, я привычно киваю головой: «А то!» А потом сам увижу ее в непривычном ракурсе либо под травой – и хочется сойти с ума, да только некуда.
Витка охренительно красива. Она явилась в этот мир, по всей вероятности, чтобы наполнить его красотой и постоянно напоминать о том, откуда эта красота светится и что обозначает. Хотя код этот почти никому сознательно не ведом, как, конечно, и самой красавице.
Наверное, поэтому она почти все время ходит голая. Ну, не в городе и не в автобусах, и даже на улицы родной деревни она все-таки одевает что-нибудь, но только там она проводит мало времени. А дома – много, и тут она почти всегда голая. Есть гости, нет – ее не волнует. Мне иногда становится от этого не по себе и я прошу ее одеться – но она в гробу это все видала. Не хочешь смотреть – отвернись.
О чем это говорит? Во-первых, о том, что она смелая. Во-вторых, она натуральная. Она проста и естественна.
У нее потрясающие густые огромные волосы. Которые она, в отличие от окрестных дур, ни разу не испортила краской или химией.
Она рожала нашего ребенка дома, и мне еле удалось уговорить ее позвать врача. Значит? – то же самое – во-первых, смелость, во-вторых, естественность. Ребенок получился – заглядение (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!). То есть своей силой она может делиться. И еще – она и вправду сильная, а не просто понтуется.
Нашему малышу уже полтора года, а она все кормит его грудью. Такая умница! Она носит его на себе, когда ходит по горам, вместе с рюкзаком.
Она и вправду сильная!
Она практически никогда и нигде не работала – кроме как когда-то позировала голой в художественном училище. Ну, это понятно – деревенского дома тогда не было, она искала место показать себя и стремилась стать музой молодым искателям прекрасного. А что значит, что она никогда не работала ни на какую зарплату? Да просто то, что она умная! Она умеет беречь свою лень и свободу.
Когда-то она решила, что для того, чтобы исправить тяжелую карму своей семьи, ей нужно родить мальчика (а раньше там рожались только девочки, несколько поколений). И вот пожалуйста!
(А для того, чтобы так решить, она проехала час в электричке, нарочно не выходя из вагона, где были побиты стекла и лежал снег, в более теплые вагоны – чтобы думу свою додумать!)
Ну вот уже постепенно начинаются байки, а куда ж без них.
Но вы поняли, да? Это фантастическая женщина!
Ай да Витка!
Бал
Бургомистр. Сначала назначались торжества, потом казни. Потом решили совместить…
Когда-то, уже довольно много лет назад, Витка приехала в город (а жила она до этого в деревне), чтобы поступить в институт. И поступила.
И вот в первых числах сентября она пошла на бал первокурсников.
Перед этим мама купила ей красивых шмоток – джинсы там, блузку, туфельки и все такое. Денег у мамы было мало, и она предупредила, что вещи рассчитаны на год носки – на первый курс.
Хорошо.
А еще стоит добавить, что мама держала Витку в довольно черном теле до этого, вволю гулять не давала. А гулять Виточка очень хотела.
Наверное, поэтому на этой первой вечерине со своими будущими однокурсниками она напилась почти до полной потери сознания.
Ну, не то, чтобы она пила в первый раз – стадии опьянения водкой были ей вполне знакомы в ее нежные 17 лет. Просто обстановка была довольно необычная – парк посреди города, куда она только-только приехала.
Но все было ничего, пока ей не захотелось пописать.
Она пошла в туалет куда все, но там была длиннющая очередь, и стоять в ней – это значило пропустить все веселье и может быть уписаться. Тогда она отошла в сторону и решила просто пописать в парке за кустами. Она зашла за кусты и тут же провалилась в какую-то канаву.
Канава – символ Советского Союза – шла вдоль парка, у проезжей дороги. Она была довольно-таки глубокая. Виточка не ушиблась, но расстроилась, потому что, во-первых, немного перемазалась, а во-вторых, выбраться наверх у нее уже не получалось. Координация была нарушена. Она пописала, раз уж такое дело, и пошла по канаве вдоль куда-то, потому что канавы вечными не бывают. Она шла и шла и наконец набрела на выход. Ура! Она вылезла и огляделась. Вокруг была ночь, тот же парк, те же кусты, и она пошла назад вдоль канавы на зов орущей музыки.
Но тут к ней прицепился какой-то мужичек приличных лет, пьяный и жалкий.
Позже Витка таких мудаков научилась различать с полувзгляда. И подвиды мудаков, и способы их отшивания и даже использования. Но тогда, в свои нежные 17, и по сильной пьяни, она его недооценила. Он стал просить ее о сексе. Она послала его подальше. В разных вариантах рассказывания этой истории она иногда добавляла – «Я же тогда была девственницей» – а иногда не добавляла, потому что это, короче, тоже довольно запутанная телега, кем она тогда была, а кем не была, потом расскажем. В общем, она пошла на свой бал, а мужичек приличного возраста пошел за ней, сильно ноя. А потом вдруг он схватил ее за плечо, развернул и двинул кулаком по зубам. Сильно-сильно. Ей хватило, чтобы упасть на землю и потерять сознание.
Она проснулась довольно скоро. Мужичек стаскивал с нее джинсы. Новенькие джинсы с полненькой Виточки сходили трудно, но сходили. Кофточки и туфелек на ней уже не было. Она стала быстро трезветь и изо всех сил толкнула мужика ногами. Он сумел таки сорвать с нее джинсы и разорвать трусики, и только тогда отлетел в сторону.
Честь была спасена!
Но вся одежда осталась в руках у мерзавца, который у нее на глазах сложил шмотки и сказал, что отдаст их только за секс. Чего Витка, по некоторым вариантам бывшая девственницей, никак не собиралась делать.
И мужичек потоптался и ушел, решив не то наказать непокорную, не то разжиться хотя бы шмотками.
А Виточка осталась одна, голая и пьяная посреди почти незнакомого города. Первая ее мысль была: «Что я скажу маме про вещи?»
Тут давайте сделаем паузу, как будто перерыв между двумя сериями.
Я могу занять пока ваше внимание некой небесной панорамой: представьте себе чистые архетипы того мужичка, самой Виточки и ее мамы, сошедшиеся в небе не на жизнь, а на смерть. Ну, хотя бы в форме огромных облаков. Что они грохочут друг другу? Чего на самом деле друг от друга хотят? Мама наверняка грохочет: «Я же говорила!!!» Мужик орет: «Блядей полный город, а потрахаться не с кем!!!» Виточка орет громче всех: «Идите вы все на хуй!!!» И все лупасят друг друга молниями. Красота!
Мы могли бы еще помучить читателя досужими вымыслами, почему же произошла их (троих) такая бурная встреча и что они на самом деле не поделили. Но не будем, пока. Помаленечку.
А Витка меж тем подошла к кустам, за которыми пили и тусовались ее собратья-студенты и попробовала тихонечко кого-нибудь из них позвать. Куда там! Они были полностью в празднике и Все Вместе; кроме того, там орала музыка. И вот, не желая выглядеть посмешищем в глазах Родного Социума, Виточка совершила удивительный, на мой взгляд, поступок. Она не вышла к своим, а пошла дальше в парк. (Когда я слышу или читаю истории о том, как каких-нибудь бедных девочек трахали и страсть-что-делали под угрозой, что их голые фотки повесят на стенд курса или подкинут на стол декана, я так и поражаюсь. Что-то тут не так. Социальный имидж оказывается дороже тела и всего прочего. Там обязательно участвует мама.)
Итак, Витушка пошла дальше в парк и нарвала себе веток из кустов, чтобы, типа, одеться. То есть зажала ветки под мышками и таким диким-но-симпатичным привидением поплыла в ночную тьму.
Она вышла из парка, перешла через дорогу и зашла в первый попавшийся подъезд. И там позвонила в первую попавшуюся дверь. Не все мы с вами так бы сделали, а она вот так и сделала. И дверь быстро открылась, и за ней стояла симпатичная девушка. Ей было на что посмотреть – к веткам на голом теле добавьте разбитую губу (кулаком), из которой сочилась кровь. Виточка стала объяснять ситуацию. Девчонка поверила и пригласила ее войти, только тихо. Оказалось, что она с подружкой снимает комнату у пожилой женщины. И еще оказалось, что один гость у них уже был – такой себе паренечек, один на них двоих. И вот Виточке оказали первую помощь в виде таза с водой и одеяла, в которое она смогла завернуться и сесть за стол – больше в этой комнатке было некуда. Потому что на двух кроватях паренечек занимался любовью то с одной девочкой (студенткой музучилища), то с другой (тоже студенткой музучилища). Виточка, собственно, так была занята собственными бедами, что совершенно не насладилась прелестью обстановки. Она сидела у стола, завернувшись в одеяло. Ей все равно было холодно. Потом начало светать.
В шесть часов – она помнила – начинает ходить городской транспорт. Девчонки подуспокоились и стали искать, что бы ей можно было надеть. Как назло, они были маленькими и худенькими, а Виточка тогда была приличной пышкой. Еле-еле они нашли шорты, в которые она еле-еле влезла, причем так, что ноги из них вырывались сосисками, как из-под резиновой перетяжки. И какую-то малюсенькую футболку ей до пупа. И домашние пушистые тапочки. В таком виде она вышла на остановку и дождалась троллейбуса.
Она думала, что в такую рань троллейбусы ходят пустые. Это был еще одно открытие этой бальной ночи; можно сказать, встреча стрекозы с муравьями. Троллейбус был полон: рабочий люд ехал на работу. Даже сесть было негде. Делать было нечего, она влезла в троллейбус, поначалу страшно переживая, что все на нее смотрят. Потом устала бояться и стала оглядывать салон. Неподалеку сидел симпатичный парнишка, и она подумала, что в нормальное время как-нибудь постаралась бы завязать с ним беседу. Эта мысль ее рассмешила, и у нее отлегло от сердца.
Тут к ней подошла кондукторша и спросила: «А что у вас?» И Виточка, у которой не было не только денег, но и карманов, разлепила опухшие губы и ответила: «Проездной!»
В эпилоге можно только рассказать еще для полноты картины (потому что без мамы в таких историях никогда не обходится, это ведь именно дети жестких родителей попадают в такие сцены, разыгрывая привычные семейные сюжеты палача-жертвы), как мама, которой Витка стала врать про аварию, чтобы оправдать пропажу одежды и сказала, что испорченные в аварии джинсы сдала в секонд-хэнд, объездила все секонд-хэнды города (их тогда еще было мало, это была новая фишка), везде спрашивая про эти джинсы. Потом через милицию мама пыталась найти сбившую доченьку машину и еще много всяко активничала. По ходу разыгрывались скандалы в их семье, и только через несколько месяцев Витка рассказала маме софт-версию этой веселой и страшной истории. От мамы в это время уходил папа (поэтому и разоткровенничалась дочка), и она получила еще одно наглядное подтверждение того, что и так всегда знала, и что вы и сами легко услышите, когда над вами пролетит подобная грозная туча.
Медведь и море
Томас. Слышал, у вас сын родился? Мюнхгаузен. Да. Уже два года. Томас. Бегает вовсю? Мюнхгаузен. Ходит… Томас. Болтает?.. Мюнхгаузен. Молчит. Томас. Умный мальчик, далеко пойдет…
На берегу моря жила маленькая девочка…
Нет, вот как мне рассказывала это Витка (мы лежали глубокой ночью около горящего камина):
– Море, синее, синее, чуть голубоватое, море, огромное, огромное, как…
Тут она замолкала. Потом я спрашивал:
– Ну?
– А на берегу моря – песок. Такой желтый, немного коричневый, много, много песка, он лежит везде как…
Еще через пять минут:
– Ну?
– А на песке играет молодая девушка. Очень симпатичная голая девушка с длинными волосами. Она играет вместе с медведем. А медведь огромный как…
И снова молчание.
– А медведь огромный как…?
– А медведь огромный-огромный, но он дружит с девушкой, играет с ней. Каждое утро они встречаются на берегу и играют вместе или смотрят на море…
Витка погружается в свой мультик. Проходит время. Я напоминаю:
– И что?
– И они играют, не замечая времени, бесконечно, каждый день, без счета. И однажды на лодке к берегу приплывает незнакомец. Он очень красивый, и он влюбляется в девушку. Девушка таких существ никогда раньше не видела, но она сразу понимает, кто это и кто она сама. И девушке юноша очень нравится. А медведь его не видит, а то бы он сразу его убил. Девушка понимает, что медведь никогда не отпустит их. Так что они просто садятся в лодку юноши и уплывают. А медведь, заметив это, сходит с ума от ревности. Он ревет, и девушка слышит его и тоже простирает к нему руки и плачет. Но выбор сделан. Тогда медведь начинает пить море, чтобы проглотить их вместе с лодкой. И у него это почти получается, потому что он очень большой и сильный. Они не могут плыть, они просто стоят в лодке, которая движется в пасть медведя. Но море еще больше медведя, и он не в силах выпить столько воды. Он просто окаменевает. Принц и девушка спасены. Они плывут в страну принца за три моря. А медведь остается стоять на берегу. Он огромный, его и сейчас видно издалека.
Это крымская сказка про Аю-Даг, Медведь-гору. Витка в детстве видела такой мультик. Принц – это я, по всей вероятности. Во всяком случае, на первый взгляд. Я приплыл к ней и вправду из-за трех морей – из Израиля, через Средиземное, Мраморное, Черное. От нашего дома, если взобраться на верх горы, видно Аю-Даг в хорошую погоду. Его видно почти со всего побережного Крыма. Получается, никуда особенно я ее пока не увез…
А море – это очень Виткина стихия.
В самую первую нашу встречу она рассказала мне недавний тогда случай.
Как-то она всю ночь пила с подружкой в приморском кафе. Уже под утро она решила проветриться и вышла наружу. Начинался рассвет. Море было абсолютно ровное и спокойное, молочное, розоватое. Витка поплыла в него, плыла, кайфовала. Она остановилась, когда устала, и повернулась назад. Плыть оказалось очень далеко, она вначале поплыла, а потом совсем выбилась из сил. И тогда она легла на спину и отдалась морю. Потом уснула.
Пришла в себя Виточка от толчков в плечи. Оказалось, что ее прибило к маленьким прибрежным скалам, и волосы перепутались с водорослями. Это не совсем привело ее в чувство, глаза были закрыты, и слышала она только стук своего сердца, но тут ее схватили за руки и поволокли на берег. Это уже привело ее ближе к чувствам. Витка стала слышать голоса, а потом открыла глаза. Глаза увидели страшную побитую рожу бомжа, который наклонялся к ней делать искусственное дыхание. Витка тут же протрезвела и поползла обратно в море. Оттуда она послала своих страшноватых спасителей и пошла в сторону города. Там еще долго в ванной у подруги она выбирала из волос морскую траву и тину.
Сюда бы еще историю про Русалку… Но хватит.
Витка сама похожа на медведицу – дикую и сильную, всеядную и довольно дружелюбную, пока ее никто не задевает.
Конечно, еще один кандидат на роль медведя – это ее мама. Чей образ давно окаменел в Виткиной башке.
Медведь: огромное, косное, животное. Это Виткина природа. Артемиду, девственную охотницу, выкормила медведица. Медведь легко впадает в бешенство, которое легко оборачивается против него самого (как в сказке). Приплывающий принц – это не только мужчина; во многих смыслах это – просто человек. Полудикая девушка очеловечивается в контакте с ним, и от своей звериной стихийной природы плывет в сторону человеческого мира. Уже не сама по волнам, а на кораблике.
Первое избавление от девственности
Мюнхгаузен. Томас, когда мы вернемся, пусть будет шесть часов. Томас. Шесть вечера или шесть утра, господин барон? Мюнхгаузен. Шесть дня.
Богиня любви Афродита, как известно, родилась из морской пены и голой вышла на берег Кипра близ Пафоса. Менее известно, что временами она опять возвращалась на тот же берег и в то же море, и от этого снова обретала девственность.
Так и Виточка.
Впервые она лишилась девственности в электричке Джанкой-Евпатория. Плотняком набитой людьми. Было ей тогда лет 14. Утром в этот день у нее начались месячные; а ехать она собралась купаться на море с веселой компанией, среди которой был заветный мальчик. Такая неудача! Как выразилась Виталия, «я бы скорее пизду себе зашила, чем не поехала бы!» Так что у тети своей она попросила «Тампакс». Та дала, Виточка засунула его куда надо. И вот она едет в электричке, вся такая прелестная и молоденькая… И стоит в тамбуре вагона, потому что электричка переполнена, мест нет. А потом ее парень нашел ей (завоевал) сидячее место на скамейке у самого входа. Очень довольная, Виточка пробирается к сидению и плюхается на него. От этого удара, как поется в песенке, «кровь брызнула из жил», потому что сволочной «Тампакс» пробил защитную перегородку, девственную плеву.
От боли ей аж плохо стало.
Я когда услышал про эту историю – памятной нашей первой грибной ночью – аж перекувыркнулся: то есть без мужчин! Она лишилась девственности без мужчин! Амазонка!
Фантазии
Рамкопф. Странный характер господина Мюнхгаузена, его склонность к преувеличениям и нелепым фантазиям…
Иногда Витка мечтает, что сделается безумно знаменитой. Что она войдет в это общество как королева. Ей все равно, с какой стороны зайти. Можно как порнозвезда. Она мечтает сняться в порнофильмах. Можно как жрица какого-то великого культа. Какого – неизвестно.
Вторая линия ее фантазий – это классические фантазии жертвы. Ей постоянно кажется, что ее обманут и разведут. Еще не придя на рынок, она в этом уже уверена. Она почти уверена, что нас обворуют, и заранее фантазирует, как она настигнет воров и страшно их накажет.
В постели она любила разыгрывать обманутую девочку. Вот какой-нибудь взрослый чудак морочит юной деве мозги на тему энергий, активных точек и прочей эзотерики, активно щупая ее тело. Вот барин морочит мозги деревенской девке, трахая легко и чуть не равнодушно. Даже если ее партнер – маленький мальчик, то и он морочит мозги своей няне, якобы изучая женские половые органы.
Есть очень деструктивная линия фантазий. Когда мы с ней стали жить, она была будто бы абсолютно уверена, что я умру молодым и довольно скоро. Она представляла себе это в разных формах, разыгрывала на психодраме. Постепенно меня достало жить под постоянным колпаком такого давления, я взбунтовался. По моему ощущению, я точно так же могу умереть молодым, как пережить ее. Потом пошли фантазии про смерть ребенка. Говорят, это обычное дело у матерей. Но звучит, когда она рассказывает, жестко. Идем по мостику, и вдруг она говорит: «А ведь стоит его уронить вниз – и его уже не спасешь», или у горячей плиты: «Стоит облить его маслом…» Это тоже иногда достает – даже меня, а ее, надо полагать, гораздо сильнее.
В конце этих фантазий, где легко увидеть древнегреческую Медею или ту же Афродиту, Витка остается одна, как в начале ее сказки про Великого Медведя. Возможно, тогда она возвращается к своему Медведю. Человечий мир, так сильно её достающий, остается где-то в стороне, далеко внизу под горой, за морем. Она возвращается в природу, сама к себе, сама в себя.
Любовь
Чудесная байка. Еще недавно она была – центровая. Пару лет назад Витка обожала рассказывать ее кому ни попадя.
Впервые Витка увидела меня на психологическом семинаре, где я был одним из ведущих, а она – студенткой-участницей. Семинар был очень большой, человек 150-200. Не считая встреч на лестницах, когда ничего еще особо не прорывалось в сознание (хотя вроде бы она еще в первые дни сказала подруге, что ее выбор – вон, с длинными патлами, в дикой рубашке, скачущий), первый раз она увидела меня на психодраме, когда я ставил сцену своего будущего. Мне было тогда 29 лет, а ставил я на сцене, что будет со мной в 33. Картинка получалась такая: один, совсем один, в друзьях только луна и море. Я переживал тогда период скитаний, бродяжил. Нехваткой любви так пахнуло в зал, что не одна Витка, а немало прочих девиц чуть не повскакивали с мест, чтобы немедленно меня приголубить. Образ Сиротинушки работал на полную мощность. Но Витка не вскочила (хотя хотела). Знакомство отложилось на последний день, на финальный банкет.
В этот вечер она танцевала в зале босиком. Я очень любил гулять босиком по жизни, начиная с последнего курса университета, куда ходил без ботинок. Я выскочил на танцы из-за стола и принялся танцевать напротив ее. Тоже босиком.
Как ее звали – я не знал, но про себя я назвал ее «Гея». Это древнегреческая богиня Земли, если кто не знает, или просто сама Земля. Она была тяжелая и сильная. Танцевала отлично. Мы станцевали медленный танец молча, глядя друг другу в глаза. Она мне только сказала, что на той психодраме хотела быть моей любовью. Потом пошла быстрая музыка, но мы продолжали кружить, гладя друг другу волосы. Тогда за мной явилась взволнованная моя подруга – с которой я приехал на семинар. Заревновала. Я пошел к столу, но скоро опять выбрался на танцы. Гея меня притягивала.
Потом мы целовались с Геей на скамейке у входа в спальный корпус. И я не обращал внимания, что подружка моя проходит мимо. Такой приступ свободы был мною испытан, наверное, впервые; ах, как трудно, сладко и горько оказалось дальше идти по этой дорожке!
Но это книга Виткиных телег, все-таки, а не моих.
Мы разъехались на следующее утро; взяли друг у дружки адреса.
Я еще приехал на Украину через пару месяцев. В Одессе, где я заканчивал работать, мне было совершенно неуютно, и я старался уезжать на каждые выходные. В июле я приехал в Крым повидать свою Гею. Я нашел дом по адресу на конверте: частный, на окраине. Ее не было, но мама меня приютила. Витка, поссорившись с нею, уехала за пару дней до этого в малоизвестном направлении. Мама пыталась ее вызвонить, но чтобы дочку не компрометировать и вообще по принятой в семье системе вранья, передавала через каких-то знакомых, что ей надо срочно приехать в Симферополь по делам в институте. В июле это смотрелось малоубедительно, и Витка так и не приехала. Два или три дня я прожил у ее мамы. Я мало что помню; ярко запомнилось, как мама показывала мне, якобы возмущенно, Виткины фотографии голой. Ох, семейные сценарии! – думал я. Мощная штука! Так и уехал.
А на следующие выходные приехал опять. И мы поехали с Геей в поход на Мангуп. Она казалась мне очень симпатичной, но довольно глупенькой девочкой. Конечно, когда она шла с гор в огромном венке из цветов, это было прекрасно. Мы переспали, но и это мне не показалось чем-то особенным.
И мы расстались, и вскоре я уехал в большое путешествие по Европе, а потом вернулся в Израиль. Следующие два года мы не встречались, хотя изредка обменивались письмами. Я посылал Витке стихи и сказки.
Так что следующая часть этой истории проходила тайно для меня.
В этой истории Витке явилось Ясное Понимание, и оно совершенно недвусмысленно сказало: «Это Он ». «Он» – это судьба, жених, тот, с кем будет вместе жизнь, дом и дети. Это было мало похоже на реальность, но это было очень четкое и определенное видение.
Вначале.
Потому что по жизни на это совсем не было похоже. Как бы она могла привлечь эту свою «судьбу», чем заинтересовать, как соединиться? Она практически никогда не выезжала из Крыма, у нее не было иностранного паспорта. Далекие орбиты, по которым вращался «единственный», были непонятны и недоступны.
Она не стала особо писать письма, не стала делать вообще ничего. Она стала ждать.
Идея хранить верность – была такая – все-таки была уж совсем невозможной по той жизни. За эти два года Витка жила с двумя мужчинами – год с одним, год с другим. Первому про своего «истинного» она ничего не говорила, зато второму – Косте – объявила с самого начала: она ему не принадлежит, она ждет своего «Дмитрия Соколова».
Отличное объявление. Я уверен, его это порадовало и укрепило.
Постепенно все друзья, с которыми она делилась этим Видением, сошлись к той мысли, что это чисто защитная фантазия, призванная оправдывать лень, нежелание строить семью и витание (ВИТА-ние) в облаках.
Жизнь, типа, что-то требовала. Костя, сожитель, вообще человек очень спокойный, тоже что-то требовал. С майского семинара прошло два года. Еще несколько месяцев. Потом раздался звонок: залетчик Дмитрий Соколов заехал на Украину, может, встретимся? Надо было ехать – не так уж далеко, часов 6 на поезде. Деньги на билет любезно дал Костя. На сознательном уровне это была поездка для того, чтобы избавиться от навязчивого кошмара, расстаться с мечтой, уже себя и всех замучившей.
И вот мы встречаемся в Запорожье, и Витка объявляет эту свою цель почти сразу, недалеко от вокзала. Меня эта идея забавит, но не сильно грузит. «И что, – спрашиваю я, – мне нужно вести себя как мудаку, чтобы избавить тебя от привязки ко мне?» «Нет, – говорит Витка, – но скажи, что я тебе безразлична и жениться на мне ты не собираешься». «Так более-менее и есть», – отвечает жестокий рыцарь.
Витка хочет уехать в этот же день.
Залетчик просит остаться хотя бы на денек.
О, смотришь на весь этот танец – кто здесь на коне, кто жертва? Кто за кем охотится? Как писала Цветаева своей любовнице из-под плюшевого пледа: «Что это было? Чья победа? Кто побежден?» Что осознается? Что тайно движет всеми нами?
У меня было чудесное время, мне хотелось быть поближе к этой девочке. Витку мучили разные угрызения, каждые полчаса она срывалась вернуться в Крым. Мы поехали на дачу моей тети, чудесное место, сад и цветы, камин, широкая кровать. Однако спать со мной Виталия не стала. Это было обломно, но не ужас-ужас-ужас. Я понимал ее чувства, на самом деле. Тут Судьба, блин, а не какие-то мелочные туда-сюда потрахаться. С одной стороны. С другой… ну, понятно. А с третьей она меня реально волновала и притягивала. Одна из поразивших меня вещей было – помню – как здорово она выросла за эту пару лет. На месте глупенькой девочки оказалась глубокая и интересная личность.
О чем мы общались в эти дни? Ведь болтали непрерывно. Два дня на даче в Запорожье. Потом мы перебазировались на дачу под Харьков. Чувства становились все сильнее. Мы рассказывали друг другу свои жизни, стояли друг перед другом и пригоршнями выкладывали: вот я какой, вот я какая, вот это моя жизнь, другой нету…
Наконец в Харькове мы переспали. Меня настолько это поразило, что я побежал на улицу и вернулся с букетом цветов. Очень необычное для меня движение. Любовь уже захватывала мое сердце.
Скоро Витка вернулась в Крым, потому что мне нужно было в Москву, а паспорта для границы у нее не было. Через две недели мы встретились под Киевом и продолжили наши скитания по дачам. И вот там, на даче под Киевом (о, как я коротко об этом рассказываю!) мы сошлись, мы слились окончательно. Все совпало: ее день рожденья, прекрасные подмосковные грибы (волшебные, галлюциногенные), которые показали нам, что мы принадлежим друг другу, что мы как лев и львица в этом мире, что нам и вправду судьба идти вместе. Одной ночью все это слилось, и на смену одинокому и уже сильно потрепанному Ясному Видению Витки пришло сильное и общее новое Видение. Которое вело нас несколько последующих лет, когда мы стали жить вместе, завели дом, родили ребенка и так далее.
Эта вот телега сильно поработала. Теперь и она уже потрепана, колеса косят, какие-то щели, тряска, бездорожье. Иногда кажется, что колеса едут в разные стороны. Пора сдавать ее в музей.
Ждала меня Витка, ждала. Сколдовала, притянула. Всё, получается, сделала правильно, проявила женскую мудрость. При этом «не напрягаясь», почти без активных поступков. Всё само, по течению естественных событий.