Идея критики практического разума. В финале «Критики чистого разума» Кант формулирует знаменитые вопросы, очерчивающие сферу философии: что я могу знать? что я должен делать? на что я могу надеяться? что такое человек? Если первый вопрос стал предметом рассмотрения в «Критике чистого разума», то второй и третий вопросы должны получить разрешение в «Критике практического разума» (1788), в нравственной философии, или этике Канта. Практическая философия обращается к исследованию разума в его практическом применении. «Здесь разум занимается основаниями определения воли, а воля – это способность или создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое себя для произведения их…» (1, 4 (1), 326). Однако Канта интересует не воля как способность желания, которая обусловлена эмпирически, предметами чувственного мира как объектами желания, а разумная воля, поскольку она определяется исключительно сверхчувственным принципом разума. Подобно тому, как в «Критике чистого разума» Кант поставил вопрос о возможности априорных форм познания, здесь он обсуждает проблему возможности всеобщего, априорного закона нравственности. Иными словами, философ спрашивает: «Как возможна нравственность?», раскрывает специфику нравственного поступка.
Категорический императив. Кант разделяет практические правила на субъективные, или максимы (они значимы только для воли данного субъекта), и объективные, или императивы* (они имеют силу для каждого разумного существа). Все императивы выражены через долженствование, то есть они указывают, как следует поступать. В свою очередь императивы повелевают или гипотетически или категорически. К гипотетическим, или условным, императивам относятся, во-первых, императивы умения, которые представляют поступок как средство достижения цели. Например, «заготавливай дрова на зиму» (если хочешь, чтобы в доме было тепло). Это технически-практические правила, которые безразличны в нравственном отношении. Здесь не дается нравственная оценка цели – хороша и разумна ли она; за неисполнение этих правил нельзя спрашивать с совести индивида. Во-вторых, к гипотетическим относятся императивы благоразумия, которые предписывают поступок как средство достижения всеобщей цели людей – счастья. Например, «будь бережливым, чтобы в старости не терпеть нужду». Благоразумием Кант называет «умение выбирать средства для своего собственного максимального благополучия». Однако понятие счастья слишком неопределенно и может обернуться своей противоположностью. Человек видит свое счастье в богатстве, но в достижении этой цели он может столкнуться с множеством забот, завистью, соперничеством; другой хочет долгой жизни, но она может оказаться лишь долгим страданием. Идеал счастья – это не идеал разума, а воображения, содержание этого идеала целиком эмпирическое, следовательно, в этой сфере не может быть всеобщих правил. Задача априорно определить, какой поступок мог бы содействовать счастью человека, неразрешима. Императивы благоразумия, строго говоря, скорее, советы, чем законы.
|
|
Нравственный императив повелевает безусловно, невзирая на цель, не содержит в себе никакого условия, которым он был бы ограничен, а потому выступает как категорический императив, всеобщий нравственный закон. Он предписывает поступки, которые хороши не для достижения какой-либо цели, а сами по себе, безотносительно к цели. Его универсальная формула такова: «… Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом » (1, 4 (1), 260). Как показывает Э. Ю. Соловьев (16, 106 – 125), Кант предлагает «процедуру универсализации», мысленный эксперимент, в котором максима поступка индивида становится всеобщим законом и обращается в этом качестве и на него тоже. Захочет ли индивид жить в таком обществе, где максима его воли стала законом? Каждый должен спросить себя, «какой мир, руководствуясь практическим разумом, он создал бы, если бы это было в его силах…» (1, 4 (2), 9 – 10). Определение нравственного закона чисто формально (он не содержит никаких эмпирических максим), однако из него, согласно Канту, вытекают все виды нравственного долга. Максимы некоторых поступков нельзя без противоречия даже мыслить в качестве всеобщих законов. Например: «нуждаясь в деньгах, я буду занимать деньги и обещать их уплатить, хотя я знаю, что никогда не уплачу». Если бы это «требование себялюбия» стало всеобщим законом, то и это обещание и его цель стали бы просто невозможными, поскольку люди перестали бы верить подобным обещаниям. Стало быть, лгун разрушает человеческое сообщество, подрывая доверие как его важнейшую основу. Другим примером максимы, перечеркивающей себя при возведении в закон, является насилие над чужой волей, произвол в отношениях между людьми. Кант подчеркивает, что критерий моральной оценки наших поступков только один: «чтобы человек мог хотеть, чтобы максима его поступка стала всеобщим законом» (1, 4 (1), 262).
|
|
|
|
Основным понятием кантовской этики является, таким образом, понятие автономии воли. Из сказанного выше следует, что нравственная воля определяется только сама собой: нравственный человек «подчинен т олько своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству и …он обязан поступать, лишь сообразуясь со своей собственной волей, устанавливающей, однако, всеобщие законы согласно цели природы» (1, 4 (1), 274). Нравственный поступок всегда совершается лишь из уважения к категорическому императиву. Воля, которая направлена на эмпирические объекты и обусловлена ими, является по Канту, гетерономной*. Кант отстаивает автономию нравственной воли в полемике с этическим натурализмом, который выводит нравственность из природы человека – из прирожденного стремления людей к счастью. Однако в этом случае мораль превращается в позицию разумного эгоизма, сводится к правилам благоразумия. Нравственный поступок становится средством удовлетворения эгоистических интересов. Нравственность – это «…долженствование, обращенное к человеку, а не естественно заложенное в нем стремление или чувство» (17, 131); она не дана человеку от природы. «Естественный индивид» еще должен «дорасти», возвыситься до нравственной личности в процессе воспитания. С другой стороны, и религиозная этика является гетерономной. Кант усматривает в религиозной морали «утонченное себялюбие»: нравственный поступок становится средством личного спасения, чистота нравственного мотива искажается, поскольку он содержит своеобразный расчет на небесное воздаяние. Такой расчет не может быть предпосылкой нравственности. Нравственный поступок совершается ради него самого, мораль не имеет других целей, кроме самой себя.
Понятие автономии нравственной воли становится ключом ко второй формуле категорического императива. Основание гипотетических императивов составляют относительные цели, связанные с чувственными побуждениями индивида, с изменчивой способностью желания. Кант спрашивает, есть ли нечто такое, что обладает абсолютной ценностью, выступает как цель сама по себе? Все предметы изменчивых желаний индивида обладают лишь относительной ценностью, имея значение средства, являются вещами. Абсолютной ценностью, не обусловленной никакими чувственными побуждениями, являются разумные существа, лица. Только человек, сам себе предписывающий нравственный закон, имеющий всеобщее значение, поступающий из уважения к нему (а не исходя из изменчивых желаний), может быть абсолютной самоцелью, обладает достоинством лица. В царстве целей, согласно Канту, все имеет или цену, или достоинство. То, что имеет цену, может быть заменено чем-нибудь другим, неким эквивалентом. То, что не допускает такой замены, обладает достоинством. И именно благодаря нравственности (которая самозаконна, автономна) человек выступает как цель сама по себе. «Таким образом, только нравственность и человечество, поскольку оно к ней способно, обладают достоинством» (1, 4 (1), 274); автономия – основание достоинства человека. Вторая формула категорического императива звучит следующим образом: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству » (1, 4 (1), 270). Таким образом, категорический императив превращается в закон защиты человеческого достоинства. Обманное обещание, любое покушение на чужую волю с этой точки зрения предстают как разновидности использования личности другого только как средства. «Во всем сотворенном все что угодно и для чего угодно может быть употреблено всего лишь как средство: только человек, а с ним каждое разумное существо есть цель сама по себе » (1, 4 (1), 414). Содержание категорического императива отнюдь не тождественно древнему «золотому правилу нравственности» («поступай с другим так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой»), которое фактически выступает, в терминологии Канта, как правило благоразумия и скрывает в своей подоплеке «утонченное себялюбие». Идея автономии личности, как и идея автономии морали, – завоевание Нового времени, и теснейшим образом связана с его правовым идеалом, с представлением о неотъемлемых правах и свободах личности, которые должны быть юридически обеспечены. Как показывает Э. Соловьев, кантовский категорический императив предполагает, что автономия личности является условием существования гражданского общества и сама возможна лишь там, где есть правовой порядок.
Постулаты практического разума. Этика Канта выступает как этика долга, и философ противопоставляет нравственный поступок, совершаемый единственно из уважения к категорическому императиву, поступку, который обусловлен чувственными мотивами, например, стремлением к счастью. Он как бы говорит человеку: «исполняй свой долг, что бы из этого ни последовало», повторяя стоический лозунг «действуй без надежды». В связи с этим Канта часто упрекали в формализме и ригоризме* (например, Ф. Энгельс считал категорический императив всего лишь благим пожеланием, бессильным по отношению к реальному миру). В действительности практическая философия Канта выявляет предельные условия возможности человеческого сообщества, возможности самой человечности; отказ от них равносилен отказу от самой человечности. При этом философ хорошо осознает расхождение требований нравственного закона с эмпирической реальностью, более того, противоположность долга и склонности является своеобразным «нервом» его практической философии. «Человек, правда, не так уж свят, но человечество в его лице должно быть для него святым» (1, 4 (1), 414). Возможность нравственности и, более того, коренная особенность человеческого существования, заключается в свободе.
Автономная воля, сама себе предписывающая закон, не зависит от «посторонних определяющих ее причин», от естественной необходимости, следовательно, она свободна. Кант отмечает, что понятие нравственности сводится в конечном счете к идее свободы, однако нельзя доказать действительность свободы, ее необходимо предположить, чтобы нравственность была возможной. Необходимость такого предположения вытекает из следующих рассуждений. Кант основывается на различении мира явлений и мира вещей самих по себе, проведенном в «Критике чистого разума». Мы должны допустить за явлениями еще нечто другое, что не есть явление и что лежит в его основе – вещь саму по себе, хотя мы никогда не сможем приблизиться к вещам самим по себе. Это различение имеет значение и относительно самого человека: помимо своего эмпирического характера человек «необходимо должен признать еще нечто другое, лежащее в основе, а именно свое Я, каково оно может быть само по себе…» (1, 4 (1), 286). Человек, таким образом, принадлежит к двум мирам – чувственному и интеллектуальному, «о котором он тем не менее больше ничего не знает». В первом мире он рассматривает себя как существо, подчиненное законам природы; здесь каждый поступок как явление обусловлен другими явлениями – желаниями и склонностями. Во втором, интеллигибельном мире человек рассматривает себя как существо, подчиненное законам, которые независимы от природы и основаны только на разуме. Значит, как существо интеллигибельное человек может мыслить себя свободным, ведь свобода – не что иное, как независимость от причин чувственного мира. И тогда возможны действия, «выпадающие» из цепи причинности, – нравственные поступки. Таким образом, «мы видим, что если мы мыслим себя свободными, то переносим себя в рассудочный мир в качестве его членов и познаем автономию воли вместе с ее следствием – моральностью…» (1, 4 (1), 287).
Итак, предположение свободы необходимо для того, чтобы нравственность была возможной. Это предположение является важнейшим из трех постулатов практического разума – постулатов бессмертия души, свободы и бытия Божьего. Понятие свободы занимает центральное место в практической философии Канта. Свобода – условие возможности нравственности, нравственной воли, полагающей закон самой себе, и в тоже время она является «исходным пунктом для … метафизики нравственной веры » (6, 129). В. Виндельбанд воспроизводит логику рассуждений Канта: практическое убеждение в абсолютной обязательности (всеобщности и необходимости – т. е. априорности) нравственного закона требует веры в свободу как условие его возможности; в свою очередь вера в свободу – основание веры в реальность сверхчувственного мира, мира вещей в себе (в мире явлений – мире опыта – свободы нет). Следует подчеркнуть, что эта аргументация – вовсе не теоретическое доказательство: реальность нравственности заставляет нас верить в существование сверхчувственного мира наряду с миром чувственным. Кант еще раз показывает независимость практического разума от теоретического и первенство нравственного разума над научным. Идеи чистого разума (души и бытия Бога), теоретическая недоказуемость которых была продемонстрирована в «Критике чистого разума», «возвращаются» в практической философии в качестве постулатов.
Постулаты практического разума – это не теоретические положения, а «предположения, необходимые в практическом отношении»; они исходят из категорического императива, выступая как необходимые условия исполнения этого всеобщего нравственного закона. Вера в априорность категорического императива требует веры и в условия его осуществления; таковы, согласно Канту, свобода, вера в бессмертие души и бытие Божье. Если априорный нравственный закон дает человеку ответ на вопрос «что я должен делать?», то два последних постулата являются ответом на вопрос «на что я могу надеяться?». С помощью этих постулатов Кант стремится преодолеть противоположность естественных и нравственных стремлений человека, долга и счастья; объединить две стороны человеческой природы – чувственную и сверхчувственную, нравственную. Здесь также происходит смягчение, казалось бы, бескомпромиссного ригоризма, требующего исполнять долг без надежды на счастье. Синтез указанных противоположностей Кант осуществляет в понятии высшего блага: «…добродетель и счастье вместе составляют все обладание высшим благом в одной личности, …составляют высшее благо возможного мира…» (КПР, 367). Высшее благо соединяет добродетель как цель саму по себе и счастье как объект способности желания людей – «разумных конечных существ». Понятие высшего блага заключает в себе необходимость мыслить мир как такой, в котором «добродетель достойна счастья». Однако в чувственно воспринимаемом мире высшее благо как полное соответствие воли с моральным законом (совершенство, которое можно назвать святостью) недоступно ни одному разумному существу. Но поскольку осуществление высшего блага – необходимый объект нравственной воли, полное соответствие достижимо только в прогрессе, уходящем в бесконечность. Возможность бесконечного нравственного прогресса заставляет предположить бесконечное существование личности, то есть бессмертие души. Иными словами, высшее благо возможно только при допущении бессмертия души. Постулат бессмертия души дает человеку надежду на то, что его нравственные усилия не бесплодны и добродетель будет вознаграждена счастьем.
Однако даже бесконечный нравственный прогресс не гарантирует гармонии добродетели и счастья. Такая гармония была бы осуществима в мире, где существует нравственный порядок, при котором исполнение долга в конечном итоге с необходимостью ведет к счастью. Но этот нравственный миропорядок мыслим только при условии веры в его источник – высший божественный разум. Постулат бытия Божьего – это допущение высшей причины природы, которая отличается от самой природы. Эта высшая причина заключает в себе основание «полного соответствия между счастьем и нравственностью». Следовательно, высшее благо возможно при предположении бытия Божьего. Таким образом, согласно Канту, высшие потребности человека – нравственные – диктуют необходимость веры в теоретически недоказуемую (лишь возможную) сверхчувственную сущность вещей. Однако перед нами, по замечанию В. Виндельбанда, «моральная теология»: «…априорная вера практического разума обусловливает метафизику сверхчувственного, вершиной которой служит идея Бога» (6, 133).
Христианин Кант стремился укрепить веру с помощью моральных аргументов. Как мы видели, по убеждению философа, религиозная вера не может быть предпосылкой и условием нравственного выбора. По замечанию Э. Соловьева, Бог «…не может быть объектом расчета, неким ориентиром, по которому индивид мог бы заранее выверить свои поступки» (15, 179). Для принятия решения у человека есть единственный ориентир – «нравственный закон во мне», категорический императив. Вера в бессмертие души и бытие Божье открывают перед нравственной личностью сферу надежды, поддерживают ее стремление поступать так, как если бы наш поступок приближал осуществление нравственного миропорядка в эмпирическом мире. Моральный мир, который согласовался бы со свободой человека и нравственным законом, «…есть только идея; однако практическая идея, которая действительно может и должна иметь влияние на чувственный мир, чтобы сделать его по возможности адекватным идее» (КЧР, 595). Однако, отстаивая свободу как «сущностное измерение человеческого бытия», Кант сделал шаг к разрушению идеи трансцендентного Бога. Моральная теология далека от ортодоксальности: христианский Бог, абсолютное бытие, Творец и цель всего сущего в практической философии Канта становится идеей, постулатом, то есть допущением, хотя и совершенно необходимым, человеческого разума.
———
Философская система Канта не может быть представлена как целое без третьей «критики» – «Критики способности суждения». Разграничение сфер теоретического и практического разума привело к тому, что область природы и область свободы, царство закономерностей и царство целей оказались «полностью обособлены друг от друга глубокой пропастью», и между ними «нет моста». В «Критике способности суждения» Кант находит способ преодоления этой пропасти, подчиняя царство природы царству свободы, а теоретический, научный разум – нравственному. Роль посредствующего звена между ними он отводит способности суждения, а точнее, эстетической способности суждения, эстетическому сознанию. Понятию цели, согласно Канту, нет места в научном мышлении, где центральную роль играет понятие причинности. Эстетическое суждение, принципом которого является целесообразность («гость из высшего мира целей», по словам В. Виндельбанда), позволяет преодолеть границы чисто научного рассмотрения природы. Эстетическое суждение ничего не дает для познания*, однако оно позволяет рассматривать природу с точки зрения наших всеобщих и необходимых потребностей, «подвести» природу под основное понятие царства свободы – цель. Причастное к сверхчувственному царству целей, эстетическое сознание позволяет подчинить теоретический интерес нравственному, науку – сфере смысла. Нравственная потребность требует мыслить мир как целесообразный, чтобы в нем был возможен моральный человек – такое истолкование мира и осуществляет эстетическая способность суждения.
———
Значение критической философии Канта в истории европейской мысли эпохально. Впервые была подвергнута критическому пересмотру основная посылка всей европейской философии – тезис о тождестве мышления и бытия, сформулированный еще Парменидом и предполагающий, что бытие таково, каким оно открывается человеческому мышлению. Метафизика субстанции должна была уступить место метафизике субъекта, метафизике свободы, которая отвела сверхчувственным сущностям роль регулятивов, норм человеческой деятельности, названных впоследствии ценностями. Указав границы научного разума, Кант отверг его всеобъемлющие притязания на почти божественное могущество, на разрешение важнейших проблем человеческого существования. Он показал, что «наряду с теоретической истиной существует также истина этическая и истина эстетическая» (4, 116), которые, уходя корнями в фундаментальные потребности человеческого существования, сохраняют свое самостоятельное значение и образуют вместе с научным мышлением целостность человеческого духа. Разграничение теоретического и практического разума, обоснование автономии эстетического сознания создало в дальнейшем почву для самоопределения социально-гуманитарного знания.
Контрольные вопросы
1. Каков замысел «Критики чистого разума»?
2. Почему Кант называет свой метод трансцендентальным?
3. Каково отношение Канта к эмпиризму и рационализму?
4. Каковы, согласно Канту, основные признаки научного знания?
5. Что такое априорные синтетические суждения? Какую роль Кант отводит им в научном познании?
6. Раскройте смысл понятий «вещь сама по себе» и «явление». Почему Кант столь резко разграничивает явления и вещи сами по себе?
7. Каким образом Кант обосновывает возможность математики и теоретического естествознания в качестве наук?
8. В чем заключается смысл утверждения «рассудок предписывает законы природе»?
9. Назовите априорные идеи чистого разума. Какую роль они играют в научном познании?
10. Возможно ли научное знание о свободе, бессмертии души и Боге?
11. Раскройте смысл знаменитых слов Канта «мне пришлось устранить знание, чтобы получить место для веры».
12. В чем состоит задача «Критики практического разума»? Что Кант понимает под практическим разумом?
13. Каким образом Кант раскрывает специфику нравственности? Сравните императивы умения, благоразумия и нравственности.
14. Что такое «категорический императив»? Приведите его основные формулы и раскройте их смысл.
15. В чем состоит смысл полемики Канта с натуралистической этикой и, с другой стороны, с религиозной этикой?
16. Совпадают ли по своему содержанию категорический императив и «золотое правило нравственности»?
17. Что такое автономия воли? Как связаны всеобщий нравственный закон, автономия воли и свобода?
18. Какую роль играет понятие свободы в практической философии Канта?
19. Справедливо ли упрекали этику Канта в формализме и ригоризме?
20. Что такое «постулаты практического разума»? Каково их место в этике Канта?
21. Каково отношение моральной теологии Канта к христианству?
22. В чем состоит «коперниканский поворот», совершенный Кантом в европейской философии?