КРИЗИС САМОСОЗНАНИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ 1905-1907 ГГ.
(Реферат)
Научный руководитель:
преп. Брезгунова В.М.
Воронеж – 2017
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение с. 3
Глава I Авторы сборника «Вехи» (1909 г.) о причинах духовного
кризиса русской интеллигенции с. 4
Глава II Полемика вокруг «Вех» в публицистике 1909-1912 гг. с. 10
Заключение с.13
Список использованных источников и литературы с.14
ВВЕДЕНИЕ
Русско-японская война и первая революция в России обнажили глубинные противоречия российской цивилизации и активизировали разрушительные общественные силы внутри нации. Сторонники новых мировоззренческих идей (Бердяев, Франк, Булгаков и др.) забили тревогу по поводу разрушительных процессов, в том числе и в культуре. Главную опасность раскола нации они увидели в радикализме русской интеллигенции. Несмотря на появление новых мировоззренческих установок, основная часть общественно активной интеллигенции продолжала вращаться в прежнем кругу народнических идей.
Опасность заключалась в том, что идейная нетерпимость и политический авантюризм толкали народническую интеллигенцию на обострение общественных конфликтов, провоцировали создание экстремальных ситуаций, ведь «затишье томит героев». Между тем время «вечных» вопросов русской интеллигенции: «Что делать?» и «Кто виноват?» - закончились, поскольку революция 1905 г. «дала слишком страшные ответы». Несоответствие героически-радикалистских идеалов народнической интеллигенции задаче консолидации нации на почве единой культуры вызвало интеллектуальный конфликт. Он был связан с изданием в 1909 г. сборника статей «Вехи» и отличался редким драматизмом. В этом сборнике была изложена альтернативная позиция интеллигенции: против революции и «общественных вопросов», против народопоклонства и против социализма. Таким образом сборник обозначил вариант интеллигентского либерализма. Выход данного издания вызвал широкий резонанс в обществе и дал начало полемике вокруг «Вех» в русской публицистике.
Целью написания реферата является изучение позиции авторов сборника «Вехи» о причинах духовного кризиса русской интеллигенции, а также полемики вокруг этого издания в публицистике 1909-1912 гг.
ГЛАВА I АВТОРЫСБОРНИКА «ВЕХИ» (1909 Г.) О ПРИЧИНАХ
ДУХОВНОГО КРИЗИСА РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Весной 1909 г. вышел сборник статей «Вехи» (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Н.О. Гершензон, А.С. Изгоев, Б.А. Кистяковский, П.Б. Струве, С.Л. Франк).Резонанс оказался потрясающим. В том же году сборник был переиздан пять раз, а всего выдержал 11 изданий. Уже в первые год было опубликовано более 200 откликов – и почти все резко критические. Сборник сыграл роль интеллектуального взрыва, который по интенсивности и последствиям можно сравнить лишь с эффектом «Философических писем» П.Я. Чаадаева в 1836 г. И в том и в другом случае была попытка изменить ценностные установки русской интеллигенции, не столько содержание, сколько тип ее идей и общественного поведения. «Вехи» стали документом, в корне подрывающим народнические и воспевающим буржуазные ценности.
Как пишет о неудаче первой русской революции в предисловии к сборнику Михаил Осипович Гершензон, «по существу поражение интеллигенции не обнаружило ничего нового. Но оно имело громадное значение в другом смысле: оно, во-первых, глубоко потрясло всю массу интеллигенции и вызвало в ней потребность сознательно проверить самые основы ее тради-ционного мировоззрения, которые до сих пор принимались слепо на веру; во-вторых, подробности события, т. е. конкретные формы, в каких совершились революция и ее подавление, дали возможность тем, кто в общем сознавал ошибочность этого мировоззрения, яснее уразуметь грех прошлого и с большей доказательностью выразить свою мысль. Так возникла предлагаемая книга: ее участники не могли молчать о том, что стало для них осязательной истиной, и вместе с тем ими руководила уверенность, что своей критикой духовных основ интеллигенции они идут навстречу общесознанной потребности в такой проверке». Таким образом Гершензон обосновывает цели написания данного сборника – дать мировоззренческую альтернативу. И продолжает: «Мы не судим прошлого, потому что нам ясна его историческая неизбежность, но мы указываем, что путь, которым до сих пор шло общество, привел его в безвыходный тупик. Наши предостережения не новы: то же самое неустанно твердили от Чаадаева до Соловьева и Толстого все наши глубочайшие мыслители. Их не слушали, интеллигенция шла мимо них. Может быть, теперь разбуженная великим потрясением, она услышит более слабые голоса».
Одна из системообразующих сюжетных линий «Вех» сводилась к оценке революции 1905-1907 гг. Чтобы лучше понять итоговые выводы авторов, следует рассмотреть данную проблему в более широком контексте их мировоззренческих представлений о развитии общества. Исходной предпосылкой, в той или иной мере объединяющей веховцев, было отрицание ими социальной революции. Еще в конце XIX века «легальные марксисты» (большинство авторов «Вех» принадлежало к ним), заложившие идейно-теоретические основы либерализма нового типа, выступили против марксистской идеи социальной революции. Так, Петр Бернгардович Струве прямо настаивал на том, что понятие «социальная революция» является «теоретическим псевдопонятием», которое следует вообще устранить из теории общественного развития. Отстаивая идею об исторической закономерности и неизбежности капитализма и одновременно всячески затушевывая его противоречия, «легальные марксисты» в лице того же струве призывали идти на выучку капитализму, как наиболее оптимальному варианту общественного развития на обозримую историческую перспективу. Эта позиция стала отправной во всех последующих теоретических построениях веховцев.
Вместе с тем следует иметь в виду, что, принципиально отвергая идею социальной революции, «легальные марксисты» не отрицали идею политической революции. В сущности говоря, речь шла о расчленении понятия «революция» на социальную и политическую. Причем возможность, а в ряде случаев необходимость последней до определенного момента признавалась. Политическая революция, по мнению «легальных марксистов», а затем и теоретиков нового либерализма, правомерна постольку, поскольку она берет на себя решение тех объективно назревших исторических задач, которые в силу тех или иных причин не в состоянии решить существующая власть. Переходные периоды, когда власть оказывается неспособной ликвидировать «ножницы» между новым, капиталистическим в своей основе социальным базисом, и старой, феодальной политической надстройкой, чреваты возможностью, а при фатальной неуступчивости власти даже необходимостью политической революции.
Именно такой политической революцией были в представлении веховцев события 17 октября 1905 года. Иными словами, до издания царского манифеста веховцы считали политическую революция правомерной и политически оправданной. Струве писал: «Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завершиться». Этой точки зрения придерживались и другие идеологи и политики российского либерализма.
Веховцы прилагали немало усилий к тому, чтобы представить революцию в качестве сугубо деструктивного процесса, «издержки» которого превосходят его созидательные результаты. Считая, что пафосом революции было не творчество и созидание, а ненависть и разрушение, Булгаков писал в своей статье «Героизм и подвижничество»: «Русская революция развила огромную разрушительную энергию, уподобилась гигантскому землетрясению, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных». Не скупились веховцы и на обвинения революции в установлении в России контрреволюционного третьеиюньского режима.
Вторая сюжетная линия «Вех» сводилась к поискам виновников деструктивного характера развития революционных событий в России в 1905-1907 гг. Причем «виновники»были обнаружены без особых усилий. Ими была объявлена русская интеллигенция, над которой и был учинен самый настоящий суд. Интеллигенция, по словам Булгакова, «была нервами и мозгом гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции, а, следовательно, ее история есть исторический суд над этой интеллигенцией».
Однако предварительно веховцам пришлось проделать любопытную аберрацию, а именно вывести себя из числа обвиняемых. Для этого ими был применен метод противопоставления двух понятий: «интеллигенция» и «образованный класс». Такое искусственное разграничение понятий давало им возможность настаивать на своей генетической, идейной связи именно с «образованным классом», а не с «отщепенской», «кружковой» и «подпольной» интеллигенцией, которая и инспирировала революцию. Оговорку делали веховцы и относительно либеральной интеллигенции. Как писал Струве, «весь русский либерализм … считает своим долгом носить интеллигентский мундир, хотя острая отщепенская суть интеллигента ему совершенно чужда».
По существу же веховцы, употребляя термин «русская интеллигенция», основное внимание сфокусировали на «разоблачении» так называемых «пороков» и «грехов» именно революционно-демократической интеллигенции, задевая лишь как бы рикошетом либеральную интеллигенцию. Об этом писал Струве: «Русская интеллигенция как особая культурная категория есть порождение взаимодействия западного социализма с особенными условиями нашего культурного, экономического и политического развития. До рецепции социализма в России русской интеллигенции не существовало, был только "образованный класс" и разные в нем направления».
В чем же, по мнению веховцев, заключались органические «пороки» и «грехи» русской интеллигенции? Авторы сборника считали, что, в отличие от «образованного класса», передовые представители которого продолжали творчески развивать и обогащать собственную национальную идеологию, генетически связанную с идеалистическими и религиозно-мистическими течениями русской философской мысли, интеллигенция постоянно занималась трансплантацией модных западноевропейских идей и приспособлением их без должной критической переработки к собственным специфическим утилитарным интересам. Причем игнорирование и даже вражда к идеалистическим и религиозно-мистическим системам (как русским, так и западноевропейским) происходили у русской интеллигенции якобы потому, что ее вообще мало интересовали гносеологические проблемы и тем более поиски абсолютной истины и что она всецело была поглощена сугубо утилитарными социальными идеями «уравнительной справедливости», «общественного добра», «народного блага» и т.д. Отсюда вытекали обвинения интеллигенции в «народолюбии», «пролетариатолюбии», «народопоклонстве» и т.д. «Интеллигенция, - писал Бердяев - готова принять на веру всякую философию под тем условием, чтобы она санкционировала ее социальные идеалы, и без критики отвергнет всякую, самую глубокую и истинную философию, если она будет заподозрена в неблагоприятном или просто критическом отношении к этим традиционным настроениям, и идеалам».
Наиболее характерными чертами «отщепенчества» русской интеллигенции веховцы считали ее «противогосударственность», «безрелигиозность» и «космополитизм». Об этом писал Струве: «Для интеллигентского отщепенства характерны не только его противогосударственный характер, но и его безрелигиозность. Отрицая государство, борясь с ним, интеллигенция отвергает его мистику не во имя какого-нибудь другого мистического или религиозного начала, а во имя начала рационального и эмпирического».
Также в «Вехах» красной нитью проходила разоблачительная тенденция относительно социалистических воззрений русской интеллигенции. Содержание же социалистической доктрины сводилось веховцами исключительно к идее распределения материальных и духовных благ. Веховцы усматривали «несчастие» русской интеллигенции в том, что она ставит благо народа «выше вселенской истины и добра», что для нее характерно «аскетическое отрицание богатства», а абсолютизация ею идеи распределения есть не что иное, как «философское заблуждение и моральный грех». Ярко выраженной чертой русской интеллигенции было отстаивание интересов народа.
Одно из наиболее тяжких обвинений в адрес русской интеллигенции веховцы усматривали в том, что она вместо того, чтобы вести систематическое воспитание народа в духе разумного компромисса, не только потворствовала, но и вполне сознательно разжигала «темные» «разрушительные» инстинкты масс.
В качестве предварительного условия исправления веховцы предлагали интеллигенции осуществить акт общественного покаяния во всех своих смертных грехах. В процессе покаяния интеллигенция должна была осознать и, следовательно, признать, что прежние основы ее традиционного мировоззрения являлись глубоко ошибочными и подлежали замене «новым религиозным сознанием», конечная цель которого сводилась к созданию «царства божия на земле». На основе этого нового мировоззрения предполагалось перестроить все формы гражданского быта, осуществить на принципах свободы и равенства постепенную внутреннюю трансформацию человеческой личности.
Веховцы предлагали собственную модель «настоящей» интеллигенции, полностью интегрированной в капиталистическую систему. Историческая задача этой буржуазной интеллигенции должна была состоять в том, чтобы идеологически обосновать и политически защитить систему капиталистических общественных отношений, искать пути для ее совершенствования и дальнейшего развития. Практическая реализации я подобного рода «модели» позволила бы, по мнению веховцев, с одной стороны, превратить интеллигенцию из некоего «особого слоя» в структурную часть капиталистического общества, а с другой – снять противоречие между «духовными и внешними формами общежития».