ГГ.
Первым, кто осознал неотделимость развернувшейся вокруг «Вех» полемики от идей и от исторической судьбы самого сборника, был его инициатор и один из авторов—М. О. Гершензон. 4-е и 5-е издания были снабжены обширнейшей «Библиографией “Вех”», в которой учтено восемьдесят периодических изданий России, на страницах которых печатались отзывы о «Вехах». Вся тогдашняя Россия—от Варшавы до Благовещенска и от С.-Петербурга до Тифлиса — приняла участие в обсуждении сборника о русской интеллигенции. Библиография, собранная Гершензоном, насчитывает 217 наименований (это практически полная библиография, в которой не учтены только социал-демократические и нелегальные издания) и охватывает период с 23 марта 1909 года по 15 февраля 1910 года. Полемика вокруг «Вех» разворачивалась стремительно. «Вехи» вышли в свет в середине марта 1909 года. И уже в марте появилось 8 критических статей. В апреле их было уже 35, а в мае—49 (!). Самый «урожайный» веховский день — 23 апреля: в этот день появилось сразу шесть статей о сборнике. В июне страсти вокруг «Вех» несколько утихают—23 статьи; в последующие месяцы до конца года выходит в среднем по 20 статей. Наконец, за полтора месяца нового, 1910 года появились еще 22 статьи.
После Гершензона литературу о «Вехах» никто систематически не собирал. Это, разумеется, не означает, что полемика вокруг «Вех» прекратилась и больше никаких публикаций по поводу сборника не было. И тем не менее то, что собрано Гершензоном, производит впечатление удивительной цельности и законченности. Во всяком случае, чтение сборника «Вехи» в контексте развернувшейся вокруг него полемики производит совсем иное впечатление, нежели чтение вне этого контекста.
В настоящее время история сборника «Вехи» изучена достаточно подробно. Причем «пионерами» в деле изучения этой истории, как и в сборе «околовеховской» библиографии, были сами участники сборника.
“Вехи” имели шумный, сенсационный успех. Они были главной литературно-общественной сенсацией 1909 г. В течение полугода они выдержали пять изданий (первое в 3000 экземпляров, последнее, помнится, в пять тысяч). Успех этот был по существу успехом скандала. Критика основного, священного догмата радикальной интеллигенции — “революционизма” рассматривалась как дерзновенная, безусловно нестерпимая измена вековым священным заветам русской интеллигенции, как измена традиции, завещанной “пророками” и “святыми” русской общественной мысли—Белинским, Грановским, Чернышевским, Писаревым, как предательство векового стремления к свободе, просвещению и прогрессу и переход на сторону черной реакции. Против “Вех” восстали не только революционеры и крайние левые; не менее, пожалуй, были шокированы и возмущены ими и умеренно-либеральные круги. Противники “Вех” придавали им, очевидно, очень большое—бесспорно преувеличенное—политическое значение: опасались, что они будут содействовать росту консервативных течений и ослаблению либеральных и радикальных сил. Только этим можно объяснить, что такой практический политик, как П. Н. Милюков, лидер партии и член Думы, счел необходимым совершить лекционное турне по России, чтобы перед большими аудиториями громить “Вехи”. Господствующее общественное мнение восприняло из духовной тенденции “Вех” только эту, политическую сторону, которая была хотя и “существенной”, но все же лишь производной от более основной задачи—пересмотра самих духовных основ господствующего миросозерцания.
Обвинение веховцами русской интеллигенции в «противогосударственности» не могли не задеть лидера кадетской партии Милюкова. В статье «Интеллигенция и историческая традиция» он не только обратил внимание на историческую преемственность между различными поколениями русской интеллигенции, но и с особой силой подчеркнул, что она проявила себя в годы революции чуть ли не единственной и наиболее последовательной носительницей идей государственности, «только она и была государственна в России». Милюков призывал интеллигенцию активнее включиться в политическую жизнь, сохранять и укреплять партию «народной свободы», со здание которой, по его словам, явилось «самым крупным и в высшей степени ценным положительным приобретением только что пройденной нами стадии русского политического развития».
Дискуссии вокруг «Вех» возникли потому, что авторы сборника опровергли основные идеи русской интеллигенции, они предложили свой путь дальнейшего идейного развития. Ужасы революции их испугали, и они поняли, что нужно идти по другому пути. Но, увы, маятник революции был уже запущен.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Идеи “Вех”, вопреки солидарному хору яростной критики, которой они были встречены или отчасти даже благодаря рекламе, созданной этой критикой, не остались без влияния по крайней мере на избранное меньшинство русской интеллигенции. Они во всяком случае сделали одно дело — пробили толщу заносчивой цензуры общественного мнения, не позволявшей говорить иначе чем с благоговением об освященных традицией радикализма идеях, они дали идеологическую альтернативу. И если “Вехам” не суждено было иметь определяющего влияния на ход русской политической жизни — их идеи потонули во вновь нараставшей в более широких массах общества и народа волне политического радикализма, особенно усилившейся во время войны 1914—1917 гг.,—то в дружном и энергичном отпоре, которым общественное мнение интеллигенции встретило большевистскую революцию, как и в возникших после революции симптомах покаяния и возрождения,—идеям “Вех” по праву можно приписать существенное влияние.