Метапредметный исследовательский проект
«МУЗЕЙ ПРОЖИВАНИЯ КНИГИ», посвящённый Году памяти и славы
Участник: Богачев Александр, обучающийся 6а класса МБОУ «СОШ №8 г. Красноармейска» Саратовской области
Руководитель: Тришкина Ольга Викторовна
Книга Р. Погодина «Послевоенный суп»
| Название предмета | щёлок |
| Атрибуционные данные: | Щёлок — водный настой древесной золы, состоящий в растворе в основном из карбонатов калия (поташ) и натрия (сода). Обладает сильнощелочной реакцией. Поэтому раньше использовался для мытья и стирки вместо мыла, для выделки кож и т. д. |
| Дополнительные сведения | Древесная зола содержит довольно много (от нескольких процентов до нескольких десятков процентов) оксида калия K2O, который при взаимодействии с водой образует щёлочь KOH. Именно это вещество придает щёлоку моющие свойства (щёлочь реагирует с жирами, превращая их в мыло).
Приготовление:
Насыпать треть эмалированного ведра древесной золы (именно древесной золы, не продуктов сгорания бытовых отходов. Говорят, лучше «работает» зола лиственных деревьев, чем хвойных. Особенно – зола берёзы, ольхи).
Залить золу водой до верха ведра, убрать всплывшие крупные частицы. Дальше есть варианты.
- Дать золе настояться в воде 3 суток (приготовление щёлока холодным способом).
- Кипятить полученную смесь до тех пор, пока она станет мылкой на ощупь и почти прозрачной (для проверки готовности можно отлить из ведра немного воды и оценить её свойства). Время варки щёлока может быть примерно час, может больше.
Полученной смеси дать отстояться, после чего аккуратно слить «воду», чтобы не попала зола – это и есть щёлок!
Щёлок обязательно разбавлять водой 1 к 10 или даже ещё больше! Иначе можно испортить и кожу, и одежду!
Таким настоем в дошампуневые времена в деревнях ополаскивали волосы перед окончанием мытья в бане — для смягчения и пушистости.
Перед вами экспонат музея рассказа проживания Радия Погодина «Послевоенный суп» - щёлок.
Танкист втянул в себя густой утренний воздух, уже пропитанный запахом танков.
– Давай искупнемся. Я тебя мылом вымою.
– Я не грязный. Мы из золы щелок делаем – тоже моет. А у тебя духовитое мыло?
– Зачем? У меня мыло солдатское, серое, оно лучше духовитого трет.
Мальчишка вздохнул, вроде улыбнулся.
– У духовитого цвет вкусный. Я раз целую печатку украл у одного тут, у немца. Не развернутую еще. Отворотил бумажку – лизнул даже: вдруг сладко? Маруська, так она его сразу в рот. Маленькая еще, глупая.
Танкист разделся, вошел в холодный ручей.
– Снимай одежду, – приказал он. – В ручей не лезь – промерзнешь. Я тебя стану поливать.
– Я не промерзну. Я привыкший. – Мальчишка скинул рубаху и штаны, полез в ручей спиной вперед – голубой, хрупкогрудый, ноги прямо из спинных костей, без круглых мальчишеских ягодиц, широко расставленные, и руки такие же – синюшные, ломкие и красные в пальцах.
Танкист высадил его обратно на берег.
– Совсем в тебе, парень, нету весу. Ни жирины. Холодная вода простудит тебя такого насквозь. – Он плеснул на мальчишку из пригоршни, вторично зачерпнул воды, да и выпустил ее – впалый мальчишкин живот был изукрашен гнойными струпьями.
– Ты не боись. Это на мне не заразное. – Мальчишкины глаза заблестели обидой, в близкой глубине этих глаз остывало что-то и тонуло, тускнея. – Я живот картошкой спалил…
Танкист дохнул, будто кашлянул, будто захотелось ему очистить легкие от горького дыма. Принялся осторожно намыливать мальчишкины плечи.
– Уронил картошку?
– Зачем же ее ронять? Я пусторукий, что ли? Я картошку не выроню… Фронт еще вон где был, вон за тем бугром. Там деревня Засекино. Вы, наверно, по карте знаете. А в нашем Малявине было ихних обозов прорва, и автомобилей, и лошадей с телегами. А немцев самих! Дорога от них зеленая была – густо бежали. Вон где сейчас танк под деревом прячется, два немца картошку варили на костерке. Их кто-то крикнул. Они отлучились. Я картошку из котелка за пазуху…
– Ты что, сдурел?! – крикнул танкист, растерявшись. – Картошка-то с пылу!
– А если она с маслом! У нее помереть какой дух… Плесни мне в глаза, мыло твое шибко щиплет. – Мальчишка глядел на танкиста спокойно и терпеливо. – Я под кустом с целью сидел – может, забудут чего, может, не доедят и остатки выбросят… Я тогда почти всю деревню пешком прошел. Бежать нельзя. У них как бежишь – значит, украл.
Танкист месил мыло в руках.
– Все мыло зазря сомнешь. Давай я тебе спину натру. – Мальчишка наклонился, промыл глаза водой бегучей. – Я у немцев много чего покрал. Один раз даже апельсину украл.
– Ловили тебя?
– Ловили.
– Били?
– А как же. Меня много раз били… Я только харчи крал. Ребятишки маленькие: Маруська наша, и Сережка Татьянин, и Николай. Они как галчата, целый день рты открытые. И Володька был раненый – весь больной. А я над ними старший. Сейчас с ними дед Савельев сидит. Меня к другому делу приставили – курей пасу.
Мальчишка замолчал, устал натирать мускулистую, широченную танкистову спину, закашлялся, а когда отошло, прошептал:
– Теперь я, наверно, помру.
Танкист опять растерялся.
– Чего мелешь? За такие слова – по ушам.
Мальчишка поднял на него глаза, и в глазах его было тихое, неназойливое прощение.
– А харчей нету. И украсть не у кого. У своих красть не станешь. Нельзя у своих красть.
|