Конец индустриальных модернизаций?
Пожалуй, отнюдь не случайно очагами наиболее острых финансовых кризисов, разразившихся в середине и второй половине 90-х гг., стали те страны и регионы, которые в минувшем столетии осуществили догоняющую индустриальную модернизацию, сумели приблизиться, пусть и не во всех отношениях и не по всем показателям, к уровню экономически и технологически развитых стран Западной Европы и Северной Америки. Более того, можно сказать, что и финансовые бури, поразившие в 1997 1999 гг. Восточную Азию, Россию и Бразилию, и распад Советского Союза в 1989 1991 гг. являются звеньями одной цепи, ибо в основе этих событий, столь не похожих, казалось бы, друг на друга, лежит неспособность и бывшего СССР, и новых индустриальных стран (НИСов) Азии дать адекватный ответ на вызов постиндустриализма становления в странах Северной Америки и Западной Европы общества, основанного на знании и информации. Кстати сказать, затянувшаяся японская стагнация 90-х гг. явление того же порядка. Причем и в случае СССР, и в случае Японии или азиатских "тигров" инерция прошлых достижений, а также социально-политические структуры, принципы организации и управления, обеспечившие успех догоняющей модернизации, стали препятствиями для перехода к новому типу развития за счет использования информации и знания. Наконец, не стоит также забывать и о том, что ускоренные индустриальные модернизации, будь то в бывшем СССР, странах Латинской Америки или Азии, не смогли до конца переплавить элементы традиционного, добуржуазного сознания, приверженность общества или его части общинности и патернализму, которые при ослаблении или даже разрушении местной индустрии, обесценении индустриального труда под давлением конкуренции на глобальных рынках - порой оказываются благодатной почвой для архаизации многих сторон общественной жизни, т.е. фактически для выпадения из современности.
Такое выпадение происходит сегодня на всем пространстве СНГ. Ведь как бы ни относиться к почившей в бозе советской системе, так называемому советскому социализму, нельзя не признать, что эта система представляла собой форму безусловно, весьма несовершенную модернизации, индустриального развития Большой России. Советский социализм явился попыткой повторить путь исторического развития Запада, только в специфически российском исполнении. Соответственно и конфронтация двух военно-политических блоков в годы "холодной войны", и национально-освободительные, антиимпериалистические движения против политического и экономического присутствия стран Запада в бывшем "третьем" мире, движения за модернизацию являлись формами столкновения и поиска различных моделей этого развития собственно западной, предполагавшей "развитие изнутри", и форсированной, делавшей упор на преобразующую силу государства. Недаром склонный к социально-философским рассуждениям бывший заместитель министра финансов Японии Эйсуке Сакакибара писал в одной из своих статей: "Холодная война" была ничем иным, как гражданской войной внутри Запада или, точнее, внутри западной идеологии прогрессивизма"1. Следуя логике рассуждений Сакакибары, можно поставить вопрос: не является ли, в частности, и финансовый кризис в Азии предвестником конца западного пути развития для этого региона, не требуется ли, сделав выводы из кризисных потрясений 1997 - 1998 гг., заняться поисками иного, незападного варианта современности, хотя само словосочетание "незападный вариант современности" может показаться весьма странным?
Актуальность этого вопроса связана с самим характером складывающихся новых отношений постиндустриальных стран Запада с индустриальными регионами, лежащими за пределами Западной Европы и Северной Америки.
Еще недавно позднеиндустриальный, фордистско-кейнсианский капитализм с массовым производством и массовым потреблением, социальным государством и сильными профсоюзами объективно нуждался в расширении рынков. Он был заинтересован в том, чтобы вовлечь в массовое потребление как можно более широкие слои населения не только в развитых, но и в бедных, периферийных странах. Отсюда вытекала и его заинтересованность в индустриальной модернизации этих стран. Другое дело, что нередко привходящие неэкономические соображения брали верх над этим экономическим императивом. Да и в тех случаях, когда такая модернизация начинала осуществляться, ее реальные результаты отнюдь не всегда совпадали с желаемыми. Предполагавшийся проект часто воплощался "сикось-накось", не так, как замышляли его авторы. И все же общая задача индустриального развития в периферийных и полупериферийных странах в целом соответствовала стремлению капитала к расширению рынков как внутри, так и за пределами центра мир-экономики.
Что же касается постиндустриального капитализма, точнее посткапитализма, то он может быть заинтересован, а может быть и не заинтересован в таком расширении. Ведь по мере сегментации и дифференциации рынков, растущего разнообразия спроса потребителей, по мере того как благодаря автоматизации и информатизации производственных процессов высоко прибыльным может быть и мелкосерийное производство, и оказание узкоспециализированных, подчас уникальных услуг, отпадает и необходимость в росте массового потребления. Постиндустриальный Запад может позволить себе не думать о расширении рынков и развитии промышленности в периферийных странах. И чем более относительно замкнутой, обособленной от периферии становится группа развитых и наиболее развитых стран, тем меньше остается надежд на то, что богатый дядюшка поможет сирым и убогим "членам мирового сообщества" обеспечить им социально приемлемый, средний по мировым меркам уровень благосостояния. Но если раньше дядюшка и мог помочь по части индустриальной модернизации, по крайней мере исходя из собственных интересов так, как он считал нужным, чтобы не обидеть и себя, то сегодня нет ничего более наивного, чем уповать на такую помощь. Если она и будет оказана (и оказывается), то отнюдь не по экономическим, а прежде всего по политическим и военно-стратегическим соображениям. Соответственно, однако, возрастает и плата за нее.
Вот в таком контексте попробуем рассмотреть некоторые итоги развития индустриальных стран Латинской Америки и Восточной Азии в 90-е гг. завершившегося столетия.
Латинская Aмерика: неолиберальный вариант индустриальной модернизации
В течение почти полувека промышленное развитие Латинской Америки так или иначе подчинялось задаче замещения импорта товарами собственного производства и расширения внутреннего рынка. Однако импортзамещающая индустриализация в тех формах, в которых она проводилась в 30 50-е гг., уже в конце 60-х исчерпала себя. Попытки изменить политику импортзамещения, в частности увеличить экспорт готовых промышленных товаров, принесли лишь ограниченные результаты, а в некоторых странах континента и вовсе оказались неудачными. Социально-экономическая ситуация в Латинской Америке ухудшилась в 70-е гг. после резкого подорожания нефти, за исключением, и то на короткое время, нефтедобывающих стран, Мексики и Венесуэлы. Для покрытия растущих торговых дефицитов и в надежде увеличить производство товаров на экспорт при продолжающемся замещении импорта латиноамериканские страны прибегают к внешним заимствованиям, которые далеко не всегда используются рационально. И уже в начале 80-х гг. Латинская Америка испытала на себе удар, во многом обусловивший ее последующий переход к неолиберализму.
Во-первых, из-за микроэлектронной революции, которая способствовала снижению издержек производства, внедрению энерго- и ресурсосберегающих технологий на Западе и в Японии, многие товары, экспортировавшиеся из стран континента, оказались неконкурентоспособными на мировом рынке. Тогда же Латинскую Америку серьезно потеснили и азиатские "тигры". Во-вторых, увеличившиеся в США, а потом и в других развитых странах процентные ставки привлекли к себе свободные, в первую очередь "горячие" капиталы, которые стали утекать из Латинской Америки. В 1982 г. Латинскую Америку поразил кризис внешней задолженности. Экспорт не мог обеспечить выплату процентов по старым и новым долгам, что усугубляло дефицит бюджета. В сочетании с диспропорциями в экономике и неэффективностью государственных расходов это порождало жестокую инфляцию. Общей тенденцией на континенте в 80-е гг., названные "потерянным десятилетием", стало явное ухудшение социально-экономической ситуации. Его не могла скрасить даже эйфория от начавшейся политической демократизации и консолидации гражданского общества, которое заставило отступить авторитаризм, в том числе в Аргентине и Чили, где он был наиболее жестоким. К концу 80-х гг. становится очевидной необходимость сменить модель социально-экономического развития латиноамериканских стран. Их правящие круги переходят, хотя и с разной степенью решительности в разных странах, к неолиберальной политике.
Переход к неолиберализму в Латинской Америке стал результатом взаимодействия по меньшей мере трех факторов.
Во-первых, он явился реакцией на кризис импортзамещающей индустриализации, государственного регулирования экономики и социального популизма. Во-вторых, неолиберальный выбор Латинской Америки во многом был связан с общей тенденцией к уходу государства из экономики, которая в то время, как казалось, преобладала в развитых странах и немало способствовала новой информационно-микроэлектронной технологической революции. В-третьих, за этим выбором стояло осуществление "плана Брейди" (министр финансов США при президенте Буше). План предусматривал смягчить бремя внешнего долга путем обмена краткосрочной задолженности на долгосрочную, финансовой стабилизации и продажи акций предприятий в странах Латинской Америки. Это предполагало приватизацию госсектора экономики. (Интересно отметить, что по части приватизации Латинская Америка оказалась мировым лидером. Только за первые пять лет неолиберальных реформ на континенте, с 1990 по 1994 г., от приватизации предприятий и объектов инфраструктуры там было получено 59 из 104 млрд. долл., вырученных от приватизации во всем развивающемся мире. Доход от нее в среднем за год был равен приблизительно 1% ВВП, что значительно превышало подобный показатель в других регионах планеты. Причем четверть всего объема приватизации пришлась на телекоммуникации2.)
На первый взгляд неолиберальные реформы в странах Латинской Америки принесли немало положительного. Возросла эффективность экономики и использования всех видов ресурсов. Были ликвидированы многие льготы и дотации, ограждавшие предприятия от конкуренции. Проще и эффективнее стала налоговая система. Улучшилось положение дел в банковской сфере. Удалось подавить разрушительную инфляцию. Увеличились объемы внешней торговли. Повысилась конкурентоспособность латиноамериканских товаров на мировом рынке. Латинская Америка вновь стала привлекательной для иностранных инвестиций, прямых и портфельных. И, самое главное, в 90-е гг. на континенте увеличились темпы роста ВВП, промышленного производства и сферы услуг. С 1990 по 1998 г. совокупный ВВП стран Латинской Америки и Карибского бассейна возрастал в среднем на 3,6 % в год3. Стали расти и доходы на душу населения, в том числе и у бедных слоев. Окрепла и стабилизировалась на первый взгляд политическая демократия. Обозначились изменения и в общественном сознании стран Латинской Америки от популизма и приверженности социальному патернализму к более ярко выраженному индивидуализму и рациональности.
В то же время либерализация внешней торговли способствовала увеличению не только экспорта, но и импорта, причем последний возрастал быстрее, чем первый, особенно у таких крупных стран, как Бразилия и Аргентина. Соответственно стал расти внешнеторговый дефицит, который покрывался благодаря притоку "горячих" капиталов. Но в конце 90-х гг. замедлился и рост экспорта из стран Латинской Америки, а в 1999 г. его объем и вовсе сократился по сравнению с предыдущим годом; заметное исключение из этой тенденции составила Мексика благодаря своему участию в НАФТА. Соответственно уменьшились -- главным образом из-за трудностей в Бразилии -- объемы внутрирегиональной торговли и иностранных инвестиций.
Неолиберальная политика не позволила сократить и внешний долг большинства латиноамериканских стран. В целом по континенту к концу 1999 г. его объем был равен почти 750 млрд. долл. США в 1,6 раза больше, чем в 1991 г.; за это время он увеличился у Аргентины с 61 до 145 млрд. долл., Бразилии со 123 до 240, Мексики со 116 до 1614. Очевидно, такой рост внешней задолженности таит в себе немалую опасность финансовых бурь.
Несмотря на быструю информатизацию, успешное развитие телекоммуникаций и финансовых услуг, Латинская Америка не сумела изменить структуру экономики в целом и промышленности в частности в пользу высокотехнологичных отраслей и современного машиностроения. За годы неолиберальных реформ страны Латинской Америки не совершили никаких серьезных технологических прорывов, а лишь повысили качество, снизили издержки и усовершенствовали производство старых, сугубо индустриальных видов товаров не считая производства оргтехники, компьютеров и телекоммуникационного оборудования в Бразилии, Аргентине и главным образом в Мексике на сборочных предприятиях, макиладорас. Таким образом, Латинская Америка в плане структурно-технологических перемен в экономике по-прежнему отстает от мировых лидеров. Это отставание не компенсируется возросшим в 1993 - 1997 гг. прежде всего в названных выше странах производством предметов потребления длительного пользования (автомобилей и запчастей, телевизоров, холодильников и т. д.), а также заметным ростом производительности в промышленности5.
Экономический рост 90-х гг. был в основном капиталоемким и в целом сопровождался сокращением занятости в индустрии, прежде всего в ее обрабатывающих отраслях; при этом в последние годы крайне медленно увеличивалась реальная заработная плата. К концу 1999 г. средний уровень безработицы по всем странам Латинской Америки возрос до 8,7%6 - печальный рекорд за последние 15 лет.
Нужно учесть и то обстоятельство, что за благополучными на первый взгляд показателями экономического роста скрывается весьма скромное увеличение среднедушевого ВВП. Только в 1997 г. Латинская Америка по этому показателю превзошла уровень 1980 г.7 Общее число бедных на континенте осталось таким же, как и в 1990 г., когда начинались неолиберальные реформы почти 200 млн. человек8. Из них более 150 миллионов получало душевой доход ниже 2 долларов в день (с учетом паритета покупательной способности валют)9. Правда, отношение числа бедняков ко всему населению с 41% в 1990 г. уменьшилось до 36% в 1997 г. Но это лишь соответствует уровню 1980 г. (35%)10. Заметное сокращение числа и доли бедняков в населении одних стран (в частности, Бразилии и Чили) перекрывается ростом в других странах (Мексике, Венесуэле). В целом в Латинской Америке усиливается социальная дифференциация и даже происходит эрозия гражданского общества. Сдают свои позиции профсоюзы. Сокращается и размывается средний класс. И в то же время разрастается неформальный сектор экономики. В крупнейших городах на него приходится подавляющее большинство вновь появляющихся рабочих мест. А за ним неотступно следует и откровенно черный бизнес со своей спутницей преступностью. Либерализация финансовых рынков способствовала увеличению масштабов обращения "легких" денег, что открыло новые возможности для коррупции и жульничества. Вместе с тем растет и число преступлений против личности, включая убийства и грабежи. Перед Латинской Америкой разверзлась та же зловещая перспектива, что стоит перед Россией, перспектива полного распада социальной ткани общества. Разумеется, это несет в себе угрозу и системе политической демократии в латиноамериканских странах.
В конце 1998 - середине 1999 г. в ряде стран Латинской Америки имел место спад деловой активности. Примечательно, что он затронул и Чили, страну, которая долгое время считалась своего рода образцовой в смысле проведения неолиберальных преобразований в экономике. Правда, с конца 1999 г. там, как и в других странах Латинской Америки, наметился новый подъем. Но никто не уверен в том, что он будет быстрым и продолжительным.
Возникшие в конце 90-х гг. экономические трудности в Латинской Америке часто объясняют как теплым течением Эль-Ниньо, вызвавшим атмосферные циклоны, которые нанесли большой урон экономике региона, так и азиатским кризисом. Разумеется, эти факторы повлияли на развитие стран континента. Вследствие азиатского кризиса Латинская Америка в 1998 г. недосчиталась 1,3 процентных пункта прироста совокупного ВВП11. Но можно ли сводить причины возникших трудностей только к влиянию природных явлений и финансовых потрясений в Азии?
В действительности уязвимость латиноамериканской индустриальной экономики перед лицом мирового рынка порождена технологическим отставанием континента от наиболее развитых стран Запада. Неолиберальные реформы 90-х гг. не способствовали укреплению технологического, инновационного потенциала Латинской Америки. Да и сама нынешняя экономика непосредственно не требует его развития. Основная причина такого положения дел сохраняющийся низкий уровень заработной платы, что делает заботы об инновациях со стороны предпринимателей попросту излишними, а также низкий уровень образования большинства трудящихся, во многом связанный с массовой бедностью.
По уровню образования экономически активного населения в возрасте от 25 до 59 лет даже сравнительно благополучные страны Латинской Америки существенно уступают постиндустриальным странам Западной Европы и Северной Америки. В Аргентине (район Большого Буэнос-Айреса) этот показатель в 1997 г. был равен 10 годам, в Бразилии (1996) - 6,6 года в городах и 3,0 года - в деревне, в Чили (1996) - соответственно 10,4 и 6,3 года, в Уругвае (1997) - 8,9 в городах, в Венесуэле в том же году - 8,4 года по стране в целом12. В то же время, как известно, в развитых странах Запада взрослые трудоспособные граждане за пределами обычного студенческого возраста имеют за плечами 12 - 14 лет учебы в различных учебных заведениях. Кроме того, нужно учесть, что в ряде стран Латинской Америки, прежде всего в крупнейшей из них, Бразилии (несмотря на ядерную энергетику, аэрокосмическую промышленность и информационные сети), сохраняется огромная масса неграмотного населения. В 1996 г. 14,7% всех жителей этой огромной страны старше 15 лет были неграмотными; в северо-восточных штатах неграмотные составляли 28,7% взрослого населения13. Латинская Америка до сих пор не смогла разорвать порочный круг "бедность неграмотность бедность", когда бедность не позволяет людям получить нужное образование, а это, в свою очередь, обрекает их на бедность. Между тем, если бы в Латинской Америке средний уровень образования населения увеличился на один год, ежегодные темпы роста ВВП могли бы возрасти, начиная с 2002 года, до 6% в год и до 6,5% - с 2006 года14. Недаром принципиальная роль образования в судьбе континента была отмечена в Итоговой декларации Рио-де-Жанейро, принятой по итогам встречи на высшем уровне 48 глав государств и правительств стран ЕС, Латинской Америки и Карибского бассейна 28 29 июня 1999 г. Как гласил 55-й пункт декларации, "сегодня нет лучшего объекта инвестирования, чем развитие человеческих ресурсов, которое является как обязательным условием социальной справедливости, так и требованием экономического развития в долгосрочном плане"15. Вероятно, не случайно и то, что именно в Чили, где, как казалось до самого последнего времени, правильность неолиберального курса подтверждалась на практике, были достигнуты заметные успехи в области образования. В первую очередь благодаря им удалось добиться снижения бедности в стране. Правда, в Чили до сих пор не хватает специалистов и квалифицированных работников, что сдерживает технологическое обновление промышленности и экономики в целом.
Противоречивость, неоднозначность результатов неолиберальных реформ в Латинской Америке, как и тот факт, что они не позволили в полной мере использовать имеющийся потенциал для развития континента, в первую очередь связаны с тем, что сами по себе эти реформы не выходили за пределы индустриализма. Между тем сегодня в латиноамериканских странах все настойчивее звучат требования изменить курс, взятый на рубеже 80 90-х гг., активизируется поиск левоцентристской альтернативы неолиберализму. Сможет ли, однако, искомая альтернатива решить острые проблемы Латинской Америки, станет ясно уже в ближайшее время.