Контр-адмирал Альфред Мэхэн

Иван Фирсов

ГАНГУТСКОЕ СРАЖЕНИЕ

 

Москва, Астрель, Транзиткнига – 2005г

АННОТАЦИЯ

Новый роман современного писателя-историка И. Фирсова посвящен становлению русского флота на Балтике и собы­тиям Северной войны 1700-1721 гг. Центральное место зани­мает описание знаменитого Гангутского сражения, результат которого вынудил Швецию признать свое поражение в войне и подписать мирный договор с Россией.

Иван Фирсов

МОРСКАЯ СИЛА

ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

БСЭ.М., 1971г., т. 6

ГАНГУТСКОЕ СРАЖЕНИЕ — морское сражение у полуост­рова Гангут (Ханко) между русским и шведским флотами во время Северной войны 1700-1721. В 1714 русскому галерно­му флоту под командованием генерал-адмирала Ф. М. Ап­раксина (99 галер и скампавей с 15-тысячным десантом) бы­ла поставлена задача пройти к Або-Аландским шхерам и вы­садить десант. Однако вышедшая 9 мая из Кронштадта рус­ская флотилия была вынуждена остановиться у Тверминне, т. к. дальнейший путь был прегражден шведским линейным флотом (15 линейных и 14 более мелких кораблей) вице-ад­мирала Ватранга. Чтобы обойти шведские корабли, находив­шиеся у южной оконечности полуострова Гангут, было реше­но создать переволоку в узкой части перешейка и по ней пе­ретащить галеры в тыл основных сил шведского флота. Шве­ды направили отряд контр-адмирала Эреншельда (1 фрегат, 6 галер и 3 шхербота) к конечному пункту переволоки, а отряд контр-адмирала Лилье (8 линейных и 3 других корабля) к Тверминне для атаки против русской флотилии. Воспользо­вавшись разделением шведских сил и штилем, Петр I решил прорваться вдоль берега. 26 июля русский авангард (35 скам-павей) на веслах обошел полуостров Гангут и блокировал от­ряд Эреншельда в Рилакс-фьорде, 27 июля к нему присоеди­нились главные силы. 27 июля авангард атаковал отряд Эреншельда, который после упйрного боя сдался. Шведы по­теряли 10 кораблей с 116 орудиями, 361 человека убитыми, 350 ранеными и 237 во главе с Эреншельдом пленных. 28 ию­ля шведский флот ушел к Аландским островам. Гангутское сражение, явившееся первой крупной морской победой рус­ского флота над сильным противником, обеспечило русским войскам овладение всей Финляндией. В память победы была учреждена медаль, а на берегу у Рилакс-фьорда поставлен па­мятник.

 

 

Введение

Все наши дела ниспровергнутся,

Ежели флот истратится.

Петр I

Кто владеет морем,

Тот владеет миром.

Контр-адмирал Альфред Мэхэн

Так определили русский царь Петр I в начале XVIII и американский моряк Мэхэн на рубеже XIX—XX ве­ков свои взгляды на влияние морской силы — флота — первый — на судьбу державы, второй — на современ­ность.

Видный американский военно-морской теоретик пришел к этой мысли, скрупулезно исследовав войны европейских держав и Америки XVII—XIX веков. Неспроста возник интерес Мэхэна к этому вопросу. Его родину отделяли от остального мира два океана. Через них тянулись жизненные торговые артерии, питающие ее экономику.

Рассматривая войны, Мэхэн делает вывод о реша­ющей роли морской силы в схватке между ведущими странами Европы — Испанией, Францией, Англией и их союзниками. В частности, причину поражения Наполеона он трактует исходя из превосходства фло­та англичан над французами.

Из шестисот страниц своей книги «Влияние мор­ской силы на историю» Мэхэн лишь одну страничку отводит описанию Северной войны на Балтике, меж­ду флотами России и Швеции, причем делает это предвзято.

Чувствуя неминуемое поражение шведов, на по­мощь им «Англия послала на Балтику свой флот, — говорит Мэхэн. — Царь в испуге отозвал свой флот. Это случилось в 1719 году».

Известно, что Петр I был осторожен, но никак не из пугливых монархов. Как раз в том году русские моряки одержали первую победу в морском сраже­нии со шведами на траверзе острова Эзель. Отряд кораблей капитана 2-го ранга Наума Сенявина пле­нил шведский линейный корабль, фрегат и бриган­тину. Более того, Петра I нисколько не смутило по­явление на Балтике английской эскадры адмирала Норриса. На шведское побережье высадился 5-ты­сячный русский десант. В окрестностях Стокголь­ма, наводя страх на шведов, появились разъезды ка­заков. В следующую кампанию, невзирая на эскад­ру англичан, русский флот вновь десантировал вой­ска на побережье Швеции и одержал победу при Гренгаме.

Однако эти факты не смущают Мэхэна, и он про­должает развивать свою версию: «Но Петр, хотя и уступивший, не был еще покорен. В следующем году вмешательство Англии повторилось с большим эф­фектом, хотя и недостаточно вовремя для спасения шведских берегов от нанесения им серьезного вреда русскими силами; но Петр, поняв настойчивость це­ли, с которою ему приходилось считаться, и зная из личного наблюдения и практической опытности дей­ствительность английской морской силы, оконча­тельно согласился на мир».

Все поставлено вверх ногами.

Мэхэну было известно, что еще два десятилетия назад шведский флот — полсотни линейных кораблей и фрегатов — безраздельно господствовал на Балтике. Русские же не имели в водах Балтики ни одной ры­бацкой лодки.

Как случилось, что спустя всего два десятилетия «война между Швецией и Россией, — как вынужден признать Мэхэн, — имела результатом превосходство последней на Балтийском море, низведение Шве­ции — старой союзницы Франции — на степень вто­роразрядного государства и определительное начало приобщения России к европейской политике».

Подробно излагая историю вековечного противо­стояния на море западных держав, столетиями созда­вавших свою морскую силу, американский историк умалчивает о зарождении и становлении русского флота на Балтийском море.

Видимо, ему не было досконально известно о том, каким образом Россия за весьма короткий для исто­рии срок, всего за два десятилетия, создала на Бал­тике морскую силу, которая сокрушила гегемона на этом море. Быть может, Мэхэну пришлось бы объяс­нить, как русский адмирал Петр Романов попросту игнорировал флот англичан, помогавший шведам, и принудил-таки короля Фридриха заключить мир, означавший поражение Швеции. И все это сверши­лось, как говорил Петр, «при очах английских».

Но подобные выводы звучали бы диссонансом в концепции Мэхэна, превозносившего Британию как «владычицу морей».

Примечательно, что прозорливый Петр Великий на полтора столетия опередил Мэхэна в рассуждении о значимости флота в вооруженной борьбе примор­ских держав. Отсюда и верное стратегическое направ­ление усилий, предпринимаемых Петром Великим. Тяжко, с неимоверными потугами выпало русскому люду выполнять предначертания своего государя. Од­нако русский народ выдюжил. Подобных примеров история прежде не знала. Каким же манером перед удивленной Европой неожиданно явилась морская сила России? О том речь...

 

Глава I

ВЛАДЕТЕЛИ БАЛТИКИ

Необычно весело и беззаботно встречали шведы первое Рождество в наступившем восемнадцатом сто­летии. На всем Балтийском побережье, в городах и поместьях, от Умео на Севере и до Мальме у Датских проливов, непривычно для слуха, празднично трезво­нили колокола лютеранских кирх. Пасторы востор­женно прославляли недавнюю победу своего юного короля Карла XII, над «еретиками» русскими под Нарвой.

Под сводами кафедральных соборов звучали про­поведи о попирании «свыше» царя Петра, посмевше­го посягнуть на королевские владения в Ингрии.

— Господь раз и навсегда повелел, чтобы Прибал­тика была шведской, а не русской!

— Царь Петр потерпел поражение потому, что вос­хотел нарушить волю Божию и поступил вопреки ему!

— Победа нашего славного короля должна почи­таться скорее за проявление воли Божеской, чем че­ловеческой!

— Московия должна раз и навсегда забыть об ис­конных шведских землях в Лифляндии и Ливонии!

Шведские пастыри напрочь «позабыли», а быть может, и не знали, что еще в прошлом веке земли в Прибалтике принадлежали русским. Все эти «вот­чины и дедины» именовались издревле Ям и Копорье, Ивангород и Орешек, Ругодив и Юрьев¹ и только в Смуту были отторгнуты от Руси.

Наставлял церковных проповедников из-за моря духовник Карла XII, Нордберг. Главный капеллан ко­ролевского войска не скупился на эпитеты, смешивая с грязью презренных русских «свиней».

Наслушавшись проповедей, сдобренных псалма­ми, паства возвращалась к делам мирским, растека­ясь по сословиям...

Королевский сенат по традиции собрался перед Рождеством. С умилением дружно прославляли сена­торы подвиги молодого короля в минувшем году, сравнивая его с Александром Македонским.

После недавней победы над извечным соперником, Данией, на Балтике вновь безраздельно воцарилась шведская корона. Россия и Речь Посполитая, Прус­сия, Померания и Голштиния совсем не имели флота, а датская эскадра весной приниженно капитулирова­ла и уступила без боя проливы шведскому десанту.

В сенате задавали тон королевские советники Ак­сель Делагарди, Карл Гилленшерн, Кнут Поссе, Ар-вед Горн.

Первый напомнил сенаторам о недавних победах:

— Наш достославный король, едва ступив на Дат­скую землю, поставил на колени короля датского Фредерика, и отныне Зеландия в проливах будет слу­жить нашим интересам.

Делагарди вторили остальные советники. Теперь шведская корона властвует над Балтийским морем. Разгром войск царя Петра утвердил монополию Швеции в сборе таможенных пошлин. Наши купцы нако­нец-то обретут главенство в торговле с Лифляндией, Эстляндией, Курляндией и будут задавать тон всем пришельцам из Европы. Там всегда собирают добрый урожай хлеба — подспорье для Швеции, — черпают корабельный лес британцы и голландцы. Их купечес-кие суда всегда норовили обходить стороной швед­ских таможенников.

Теперь казна не оскудеет, хотя король требует но­вых денег на войну. Сенаторы откровенничали, само­довольно ухмыляясь и поглядывая друг на друга. За их спинами стояли интересы дворян, владельцев железоделательных и медеплавильных заводов, бюр­геров и купцов.

Недавно королевский флот доставил из Нарвы в Стокгольм первую партию пленных. На причалы, подгоняемые пинками, жмурясь и озираясь, выбира­лись из зловонных трюмов русские увальни. Вокруг толпились с довольными лицами бюргеры, присмат­риваясь и приценяясь, предвкушая свой прибыток от даровых работников.

Немало было поводов для ликования сенаторов, но далеко не все из них безудержно радовались пер­вым успехам в начавшейся войне. Натянутые улыб­ки, а то и полное равнодушие отражались на лицах се­наторов-помещиков. Все больше батраков-кнехтов уходили в армию, почуяв возможность наконец-то обогатиться на войне и изменить свое жалкое сущест­вование. Постепенно росли необработанные пашни, сокращались доходы владельцев поместий и зажиточ­ных крестьян.

Не ускользнули от внимания сенаторов и некото­рые хмурые лица высшего, графского, сословия. Ко­сили взглядом на возбужденных ораторов Иоган Стенбок и Бенгст Уксеншерн, а ведь они влиятельней­шие члены Государственного совета...

Минула Рождественская неделя, наступил Новый, 11701 год, и на первом же заседании Государственного совета выяснилось, что поводов для благодушного на­строения у правителей Швеции не так уж много.

Выступая первым, как обычно, открывая заседа­ние совета, граф Стенбок одновременно восхищался и сокрушался:

— Их величество, наш покойный король создал бесподобную армию в Европе. — Граф сделал паузу и, повернувшись, отвесил глубокий поклон в сторону Гедвиги-Элеоноры, вдовствующей королевы и регент­ши, расположившейся в позолоченном кресле на по­четном месте подле королевского трона.

Гедвига-Элеонора поднесла батистовый платок к сухим глазам и слегка дотронулась до плечика си­девшей рядом с ней в таком же кресле младшей сест­ры короля, двенадцатилетней принцессы Ульрики, которая беззаботно болтала худенькими ножками и вертелась из стороны в сторону. Да, за минувшие го­ды в памяти Гедвиги не уменьшились ни на йоту вос­поминания о свершениях ее покойного мужа, короля Швеции Карла X. Как женщина, она почти не каса­лась государственных дел мужа, но постоянно ощу­щала, с каким рвением отдавался он деятельности по укреплению армии и флота. И как ей было лестно слышать, что он превзошел в этом деле не только сво­его отца, Густава-Адольфа, но и европейских короно­ванных особ. Из письма своей тетки, матери курфюр­ста Саксонии и короля Польши, она знала, что Август II почти каждый день твердит всем и воздает хвалу ее сыну, внезапно скончавшемуся недавно, королю Швеции Карлу XI, за его военные реформы и восхи­щается его неутомимой деятельностью на этом попри­ще. Потому-то Гедвига после кончины сына, Карла XI, полностью перенесла свои прежние симпатии к военным делам на пятнадцатилетнего внука, получившего в наследство могущественную армию. Она с волнением перечитывала письма Карла, когда он двинулся на кораблях королевского флота в поход к берегам Дании. Правда, тогда она тревожилась, что шведские эскадры могут не выдержать схватки с сильным датским флотом. Но граф Пипер, ее вер­ный друг и первый министр короля, заверил Гедвигу, что датские эскадры не посмеют помешать высадке шведов в Зеландии.

— Мы имеем твердые гарантии короля Вильгель­ма, флот Британии и Голландии надежно прикроет нас от датчан на морских дорогах к Зеландии и не до­пустит каких-либо противодействий со стороны дат­чан.

Заверения графа оправдались. Шведский флот без помех высадил вблизи Копенгагена двадцатитысяч­ный десант. На горизонте крейсировала англо-гол­ландская эскадра под флагом матерого британского адмирала сэра Георга Рука.

Эта армада опекала шведов от враждебных наско­ков датчан на море, переправу через проливы и вы­садку войск Карла XII. Король Англии знал, кому до­верить такое дело. Вскоре и сэр Рук обогатит Брита­нию, завоюет ключи от Средиземноморья, скалу Гиб­ралтар...

— Наш досточтимый король, как вы знаете, - продолжал между тем трескучим фальцетом Стенбок, — успешно приумножает славу своего родителя. Всего две недели понадобилось ему, чтобы поставить на колени Датское королевство. Узнав, что Август на­чал осаду Риги, его величество без промедления от­правился на выручку нашего важного порта. Саксон­цы трусливо убрались, но к нашим владениям дви­нулся извечный соперник с Востока, царь Петр.

При упоминании о царе граф Уксеншерн опустил веки, погружаясь в воспоминания о недавнем прошлом. Как глава Кане ли — Коллегии, ведавшей ино­странными сношениями, — в свое время он внима­тельно следил за успехами армии царя под Азовом и проницательно заметил королю Карлу XI:

— Кто может знать, ваше величество, что таит против вас этот молодой честолюбивый царь? Ведь Ингерманландия и Кексгольм колют ему глаза...

Но, выражая тревогу, Бенгст Уксеншерн тогда не ведал, что вскоре у царя в Англии состоится приме­чательный диалог с глазу на глаз с королем Виль­гельмом², или, как называл его Петр, Вильямом. Случилось это во время вояжа царя в Европу, когда шведы присягали новому королю, пятнадцатилетне­му Карлу XII...

...Обычно сдержанный, несколько замкнутый Вильгельм III старался не показать гостю своего пре­восходства и даже некоторой снисходительности. «Эта далекая загадочная Московия, где царь спит на медвежьей шкуре рядом со слугой. Однако у него есть войско, и, кажется, он уже одержал кое-какие победы над турками...»

— Как нравится вам Англия? — был один из пер­вых вопросов к русскому царю.

— Ваше величество, трудно передать впечатления от всего виденного. Многое для меня пользительно. Но наиболее я восхищен вашими умельцами кора­бельными.

— Да, это, пожалуй, наши самые сведущие люди в этом важном для Англии деле. Вы, я знаю, тоже влюблены в море и собираетесь завести свой флот?

— Имею такую охоту.

— Позвольте дать добрый совет. Для флота нужен порт, а лучше, чем на Балтийском море, места для Московии не выбрать.

Вильгельм начинал понемногу проникаться сим­патией к царю Московии, но это пожелание он высказал из чисто меркантильных соображений. Швеции надо связать руки на Балтике, чтобы она, не дай Бог, не примкнула к Франции.

Слушая короля, Петр усмехался: «Он в самом деле провидец, мысли мои читает».

— Ваше величество, я очень рад, что наши мысли совпадают. Но нынче для того времена не подоспе­ли...

Также не знали ни Уксеншерн, ни Стенбок, что, когда шведы уже высаживались в Дании, Вильгельм послал приказ адмиралу Руку не трогать датчан и не содействовать высадке десанта шведских войск. Но, увы, адмирал получил этот приказ слишком поздно...

Откашлявшись, Стенбок продолжал воздавать хвалу королю:

— Слава Провидению и Господу Богу, что свер­шилось чудо, что королевские войска растерзали рус­ского медведя под Нарвой.

Несколько утомившись, Уксеншерн выпрямил спину, продолжая размышлять. Пора начинать разго­вор о главном, о чем накануне они договорились со Стенбоком и вскользь намекнули об этом Гедвиге-Элеоноре. Дело касалось ее внука.

Отъезжая на войну, король обязал Гедвигу вместе с принцессой Ульрикой присутствовать на всех засе­даниях Государственного совета.

Сейчас маленькая принцесса, скучая, позевывая, думала только о том, как бы поскорее закончили свои монотонные тирады эти важные люди в пышных, на­пудренных париках.

Ульрика, чтобы не обижать брата, не показывала виду, но ей всегда претило высиживать часами среди напыщенных королевских советников, об этом она от­кровенно сообщала в письмах любимому брату Карлу, но тот сердился и строго внушал ей не пропускать ни одного заседания.

Услышав слова Стенбока о русском медведе, она ткнула туфелькой лежавшую на полу медвежью шку­ру и грустно улыбнулась.

Казалось, совсем недавно она забавлялась с бра­том, в шутку пряталась от него со старшей сестрой Со­фией, а теперь коротает время одна. Брат, король, вы­дал сестру замуж за герцога Голштейна³, и та очень довольна выбором брата. Но Ульрике от этого не лег­че. А братец теперь стал вдруг знаменитым и, кажет­ся, на самом деле увлекся войной и упивается своей славой...

В голосе Стенбока Ульрика уловила новые, досад­ные интонации. Граф высказывался о дальнейших планах брата. Оказывается, король це собирается воз­вращаться домой, а задумал еще раз поколотить царя а главное, заодно и саксонского курфюрста Августа. Стенбок вдруг заговорил о непомерных расходах на войну, непосильных для королевской казны.

— Граф Пипер сообщает, что его величество наст­роен решительно, чтобы не только поставить на коле­ни Петра, но и расправиться с Августом. Такие об­ширные действия не под силу нашей казне. Надобно убедить его величество искать выгодный мир с Авгус­том, а потом только разделаться с русскими. — Отду­ваясь, вытирая платком вспотевшее лицо, Стенбок наконец замолчал и опустился в кресло.

Следом поднялся Бенгст Уксеншерн. Его, пожа­луй, больше других присутствующих волновало бу­дущее.

— Швеция уже влезла в долги, — сетовал он, — в случае войны и против короля Августа, и царя Пет­ра страна не выдержит и попадет в безвыходное поло­жение. Для управления королевством надобно под­держивать крепкую власть, особенно во время войны, а чиновники, опора государства, бедствуют на нищен­ской зарплате. Страдают земледельцы, сокращается торговля с Польшей и Курляндией. Из провинции в Государственный совет то и дело поступают жалобы на тяжелое положение в уездах. — Уксеншерн выска­зался за специальное обращение к королю.

Постепенно трезвели головы советников от недав­него радужного похмелья, от первого успеха в стыч­ке с русской армией. В Стокгольме уже поговарива­ли, что королевские полки не добились полного раз­грома русского войска, а благоразумно уклонились от дальнейшей схватки и отошли на зимние кварти­ры в Эстляндию. Слушая Уксеншерна, не оставалась равнодушной и Гедвига. Она пожаловалась, что не раз просила в письмах Пиперу посоветовать брату не ввязываться в войну с Августом, а заключить с ним добрый мир.

— Но граф мне отвечает каждый раз, что переубе­дить короля невозможно, — грустно поведала Гедви­га.

В конце концов Государственный совет отправил королю послание, в котором предостерегал его от оп­рометчивых планов.

«Если продолжить войну как против царя, так и против короля Августа, то ваше величество до та­кой степени погрузится в долги, что в конце концов невозможно будет добывать деньги для продолжения войны и для управления государством. Мы говорим также от имени бедных чиновников, которые за свою большую работу получают лишь очень малую плату или вовсе ничего не получают и изнуряются со своими женами и детьми, за многих бедняков, кото­рых поддерживает государство. Из чувства поддан­нической верности и из сострадания к обедневшему народу мы просим ваше величество освободить себя по крайней мере хоть от одного из двух врагов, лучше всего от польского короля, после чего бы Швеция мог­ла снова пользоваться доходами от пошлин в Риге».

Рассудительные члены Государственного совета ставили свои подписи под посланием и надеялись, что молодой король не будет опрометчив в своих замыс­лах. Почти все железо и медь идет на нужды войск и флота, заводчики пока терпеливо ожидают выпла­ты долга от державы, а казна пуста.

Другое дело, если Швеция навсегда закрепится на берегах Восточной Балтики. Король будет диктовать всей Европе условия торгового мореплавания на Бал­тийском море, и Швеция обогатится.

В отличие от сановников Государственного совета, флагманы и адмиралы королевской Адмиралтейств-коллегий были настроены благодушно ивесьма опти­мистично. Король не бросил ни одного упрека в их ад­рес за все время военных действий.

Без единой задоринки шведский флот погрузил на корабли и купеческие суда двадцать тысяч войск, пе­ревез их благополучно через проливы Зунда к берегам Зеландии и высадил в бухте Гумбилека, в семи милях от Копенгагена. Еще с весны шведские адмиралы ос­нащали корабли королевского флота к предстоящим схваткам с датчанами. Как-никак, а морские силы ко­ролевских флотов Дании и Швеции были примерно равными. Перегруженные же войсками шведские эс­кадры могли потерпеть поражение от датчан, и тогда вся операция пошла бы насмарку. Но, слава Богу, ко­ролевские дипломаты заключили с Вильгельмом сек­ретное соглашение о помощи Швеции в этом деле. Эс­кадрам англичан и голландцев, адмиралам Руку и фон Алемонде английский король⁴ приказал соеди­ниться со шведским флотом и «поддержать мир» в проливах. Датчанам отводилась роль посторонних «зрителей» в этом спектакле. Превосходство на море предрешило успех и на берегу. Карл XII верно выбрал направление удара. Войска датчан во главе с королем Фредериком IV нерешительно копошились далеко на юге у границ Голштинии. Беспрепятственно осадив Копенгаген, под угрозой полного разгрома его величе­ство заставил капитулировать датчан.

Вспоминая чисто морские эпизоды минувшей кам­пании, шведские флагманы удовлетворенно посмеи­вались:

— Отныне Балтийское море становится нашей вотчиной. — Адмиралы не скрывали своего довольст­ва. — Мы будем править на морских дорогах, и Балти­ка будет нашим more castrum⁵.

Расправившись с датчанами, молодой король не мешкая отправился с войсками на помощь осажден­ной армией Августа II Риге. Теперь шведский флот безбоязненно перевез королевскую армию через всю Балтику и высадил ее в Пярну, на берега Эстляндии, Узнав об этом, испуганный Август II тут же снял оса­ду Риги и спешно отошел в Речь Посполитую. Хвалеб­ный тон в адрес короля задавал старший флагман, ад­мирал-генерал Ганс Вахтмейстер. Ему вторили все ад­миралы.

— Но его величество, наш король, оказался мо­лодцом, — оживленно переговаривались флагма­ны, — он без промедления двинул полки к Нарве и в пух и прах разделал войска царя Петра. Теперь на­всегда отвадили московитян от моря...

На заседаниях королевской Адмиралтейств-кол­легий флагманы выговаривались официальным язы­ком и, как говорится, не отводили при этом душу.

Покинув резиденцию Адмиралтейств-коллегий, они не спешили расставаться, по сложившейся тради­ции кучковались по схожести характеров, прежней дружбе и взаимопониманию.

Барон, адмирал Кристиан Анкерштерн обычно приглашал в свой уютный особняк старинных при­ятелей — вице-адмиралов Карла Нумерса и Густава Шеблада.

Расположившись в полутемной, освещенной не­сколькими свечами гостиной, подле ярко пылающего огня в камине, моряки, смакуя, отпивали ром из пу­затых бокалов и не торопясь вспоминали примеча­тельные случаи из морской жизни на подопечных ко­раблях и фрегатах в минувшей кампании, а кроме то­го, откровенничали о том, чего не полагалось выска­зывать вслух в стенах королевской Адмиралтейств-коллегий.

Собеседники впервые сошлись вместе после долго­го перерыва. В минувшую кампанию они находились в разных местах. Анкерштерн и Шеблад поначалу возглавляли эскадру и отряд, обеспечивая переправу шведской армии через Зунд. Нумере верховодил отря­дом кораблей далеко на востоке, охраняя морские ру­бежи королевства в Финском заливе и Ладожском озере.

Раскуривая трубки, бывалые моряки, улыбаясь в полутьме, собираясь с мыслями, припоминали, чем потешить или удивить своих коллег и, несмотря на дружеские взаимоотношения, не нарушить при этом субординации, в пределах всегда соблюдаемой ими корректности.

Как и бывало прежде, первым, прерывая тишину, заговорил хозяин дома. На этот раз его грубоватый го­лос с хрипотцой звучал необычно резко:

— Как ни странно, коллеги, за последние годы у меня сложилось убеждение, что его величество не­дооценивает нашу с вами деятельность, как и значи­мость для королевства нашего морского могущества.

Младших флагманов не удивила реплика с доволь­но откровенным выражением недовольства верховной властью. Среди офицеров королевского флота дав­ненько поговаривают, что с кончиной отца короля, Карла XI, флот все более становится похожим на па­сынка его величества...

Пригубив рома, адмирал не уклонился от взятого им курса:

— В самом деле, на первый взгляд, в летнюю кам­панию его величество не бросил ни одного упрека на­шему флоту, но мы и не заслужили ни одной похвалы. Припомните, в какую пушечную перепалку поначалу вступила наша эскадра с неприятелем, который пы­тался помешать высадке королевских полков. Слава Богу, эскадра англичан и голландцев вовремя подо­спела и датчане присмирели. Только несколько стран­но, что адмирал Рук тут же получил приказ короля Вильяма не вмешиваться в наши распри с датчанами. Хорошо, что курьер с этой депешей прибыл, когда мы закончили высадку наших войск, иначе мы могли бы попасть впросак.

Анкерштерн запыхтел, раскуривая трубку и про­должал:

— Не в пример нашему юному сюзерену, король Вильгельм знает цену флоту. Не будь у него в Ганно­вере отличной эскадры, ему никогда бы не владеть ан­глийской короной.

Гости одобрительно закивали, а Нумере вспомнил прошлые времена — выбрал удачный момент. Анг­лийские моряки не любили короля Джемса, и гол­ландцы беспрепятственно пересекли канал и высади­лись в Британии. Пять сотен транспортов и пять де­сятков кораблей под флагом Голландии выбросили на берег пятнадцать тысяч войск, и роковой приговор королю Джемсу был произнесен на деле. Флот Вилья­ма решил судьбу Англии.

Анкерштерн с довольной миной на лице поднял вверх большой палец левой руки, как бы подтверж­дая высказывание Нумерса, а Шеблад, улыбаясь, за­метил:

— Нельзя забывать о странной нерешительности в ту пору короля французов. Мне до сих пор непонятно, почему Людовик не воспрепятствовал Вильяму? Ведь его флот, мог с успехом разрушить планы штат­гальтера Голландии, но Людовик отправил его в это время в Средиземное море.

Никто не возразил, и стало ясно, что собеседники согласны с мнением товарища.

После небольшой паузы Анкерштерн возобновил беседу. Повернувшись к Нумерсу, он спросил:

— А что новенького на наших остовых румбах, дорогой Карл?

— В моих акваториях полнейший порядок, — благодушно проговорил Нумере, — в Финском заливе и наших крепостях на Неве моряки скучают. Их по­кой тревожит лишь крик залетных альбатросов. На Ладожском озере мы полные властители, а моско­виты забились в устьях рек, точно пескари.

Нумере глубоко затянулся, закашлялся и, отды­шавшись, закончил важно:

— Но мы не даем им дремать и ради потехи шквальным огоньком подпаливаем их деревеньки на другом берегу. Наши матросики не забывают их пошерстить, при этом не упускают шанса прихватить все, что плохо лежит. Русские как очумелые убегают в лес.

Адмиралы, довольные шуткой, ухмыльнулись и не сговариваясь пригубили ром.

— И все же мы еще не отсекли напрочь москови­тов от моря, — неожиданно, прервав молчание, заго­ворил Шеблад.

Анкерштерн и Нумере недоуменно переглянулись, а Шеблад пояснил:

— Я имею в виду северный порт московитов на Белом море, Святого Архангела. Как-то я слышал се­тования Уксеншерна, что там вольготно торгуют анг­личане, голландцы, французы. Без пошлин они берут там лес, пеньку, смолу, а главное, прекрасные меха
зверей, которыми славится Московия...

Продолжая беседу за обеденным столом, адмира­лы, разомлев, вновь заговорили о юном короле, на этот раз восхищаясь его безудержной смелостью. При подходе эскадры к берегу к свисту ветра в судо­вых снастях прибавился посвист пуль, долетавший от ружейного огня датчан.

— Что это? — удивился Карл.

— Сиё поют пульки неприятеля, ваше величест­во, — поеживаясь, пояснил Вахтмейстер.

— О, такая музыка мне по душе, — беззаботно рассмеялся король, — я готов ее слушать бесконечно.

Когда началась высадка десанта, он вскочил в од­ну из первых шлюпок, направлявшихся к берегу. Солдаты пригибались под ружейным огнем и не реша­лись прыгать за борт. Подавая пример, Карл бесст­рашно выпрыгнул из шлюпки и сразу погрузился по шею в воду. Отфыркиваясь, он зашагал к берегу, раз­махивая поднятой шпагой, и тогда десятки и сотни пристыженных солдат как горох посыпались из шлю­пок и, обгоняя короля, ринулись в атаку...

Обо всем этом вспоминали, дополняя друг друга, Анкерштерн и Шеблад. Глядя на них, несколько флегматичный по натуре Нумере в душе радовался, что ему пока выпало служить подальше от взбалмош­ного его величества...

Покидая метрополию, Карл XII неожиданно для окружения объявил, что в его отсутствие впредь всем иностранным послам следует обращаться только в Го­сударственный совет.

Молодой король, по складу характера довольно за­мкнутый и молчаливый, почти никогда не делился своими сокровенными мыслями и замыслами даже с близкими из его окружения людьми, такими, как граф Пипер или льстивый фаворит генерал Аксель Спарре. Непомерно гордый и самоуверенный Карл безотчетно уверовал в свой гений, не желал слушать со­ветов, особенно штатских людей в кружевных жабо. Запретив иностранным послам появляться в его став­ке, он фактически поставил себя особняком среди ев­ропейских монархов и довольствовался докладами из Стокгольма о том, что происходит в Европе. В начале весны, получив одно из первых посланий Государст­венного совета в Дерптском замке, Карл разгневался.

— Эти пигмеи ничего не смыслят в стратегии, — горячился он, слушая своего постоянного спутника и советника первого министра, графа Пипера, — два моих заклятых врага, царь Петр и Август, должны быть поставлены на колени. Никаких сделок с Авгус­том я заключать не намерей до тех пор, пока не изго­ню его из Речи Посполитои и он не сложит оружие в Саксонии.

Граф Пипер привык к таким тирадам и заметил:

— Но, ваше величество, королевская казна почти пуста, а война против Саксонии и Московии требует слишком больших денег. Разумнее было бы искать покорства Августа мирным путем.

При упоминании Августа король снова разгневался:

— С этим негодяем я-таки разделаюсь рано или поздно. Деньги в Стокгольме найдут, пускай потрясут кошельки наших бюргеров. В крайнем случае займут у голландцев.

— Ваше величество, мы и так должны им, год не платим проценты.

Король остановился у пылающего камина и про­должал разговор, будто и не слышал доводов первого министра.

— Мне нужны только пушки, ядра, порох и рек­руты. Моя армия сама себя прокормит на неприятель­ской земле. Я не намерен быть жалостливым к ино­земцам. Каждый мой солдат стоит дюжины жизней этих русских и польских плебеев.

Карл подошел к столу, где лежал ворох карт, и же­стом пригласил своего министра:

— Первый удар мы направим на Московию. — Ко­роль провел линейкой по карте к Новгороду и Пско­ву. — Для этого подождем пушки и порох из Стокголь­ма, потом перебросим два полка драгун из Сконе и пе­хоту из Голштинии. Я уже дал указание генералу Стю­арту готовить план похода. Я намерен пополнить ар­мию и местными рекрутами из Лифляндии.

Пипера всегда удивляла молниеносность реше­ний, принимаемых королем. Между тем Карл перево­рошил карты на столе и наконец нашел то, что нужно.

Несколько минут прошло в молчании. Карл, вы­прямившись, усмехнулся.

— Наши матросы в Стокгольме и Карлскроне на­верняка беспробудно пьянствуют в тавернах, а флаг­маны занимаются пустопорожними беседами. — Ко­роль небрежно махнул кружевным платком вдоль карты. — Вы помните, дорогой граф, что Уксеншерн
не раз твердил мне, что русские беспошлинно торгуют с англичанами и прочими европейцами через свой порт на Севере. Так вот, я решил заткнуть эту отду­шину, заодно и отвлечь внимание царя Петра от на­ших планов.

Глядя на несколько опешившего первого минист­ра, Карл повелительно произнес:

— Итак, граф, берите бумагу, чернила и перья. Мы не откладывая отправим повеление нашему Ад­миралтейству.

Не ожидая, пока Пипер расположится за столом и привычно сочинит предисловие королевского указа, король рублеными фразами излагал наставление о снаряжении весной эскадры с десантом в Белое море для пресечения русской торговли с европейскими странами. Приказ не оставлял никаких сомнений в конечных целях экспедиции.

— Сжечь город, корабли, верфи и запасы продо­вольствия, — с каким-то упоением диктовал ко­роль, — после того, как высаженный экипаж успеет согласно воинскому обычаю захватить пленных и уничтожить или разрушить все, что может быть
приспособлено к обороне, каковая задача, должно надеяться, будет исполнена при помощи Господа Бога...

В отличие от лютеранских кирх Европы, в право­славных храмах на Рождество Нового, 1701 года пере­звон колоколов звучал по-иному. В Пскове и Новгоро­де, Смоленске и Твери, да и во многих других горо­дах, весях и монастырях немало звонниц помалкива­ло. Грустно чернели они пустыми глазницами в ок­рест на снежных просторах. По царскому указу с ко­локолен в сугробы летели большие и малые колокола, кололись на части. Осколки медных колоколов грузи­ли на сани, везли на переплавку на Пушечный двор. Под Нарвой полки оставили полторы сотни пушек, почти всю армейскую артиллерию.

Прихожане испуганно глядели на происходящее, в душах царило смятение, — «никак антихрист вот-вот наведается». Священники в приходах насупленно помалкивали об истинных причинах происходящего, православные в страхе крестились: «Свят, свят, изы-ди, сатана...»

Ни днем, ни ночью не знал покоя в те дни царь Петр, на счету был каждый день, каждый час. Одного остерегался он, как бы шведское войско не двинулось к Москве.

Весть о разгроме принес поручик при Шереметеве, Павел Ягужинский⁶. Рядом стоял новгородский вое­вода Ладыженский.