25 марта 1944.
1. Передо мной появляется назаретский домик, и в нем Мария. Мария юна как тогда, когда Ей являлся Ангел Божий. Один лишь вид наполняет мою душу девственным ароматом этого жилища. Тем ангельским ароматом, что еще остается в помещении, где Ангел веял своими золотистыми крыльями. Божественным ароматом, который сосредоточился на Марии, чтобы сделать Ее Матерью, и который теперь от Нее распространяется.
Это вечер, поскольку в комнату, где прежде было столько сошедшего с Неба света, начинают вторгаться тени.
Мария на коленях возле кроватки: молится, скрестив руки на груди и низко опустив голову. Она все еще одета так же, как во время Благовещения. Всё как тогда. Цветущая ветвь в своем кувшине, предметы обихода в том же самом порядке. Только прялка и веретено составлены в угол, первая – с дымчатой куделью, второе – с намотанной на него блестящей нитью.
Мария перестает молиться и поднимается, лицо Ее пылает, как от огня. Губы улыбаются, однако на Ее голубых глазах блестят слезы. Она берет масляный светильник и с помощью кремня зажигает его. Смотрит, все ли в порядке в комнатке. Распрямляет покрывало, которое было сдвинуто. Добавляет воды в кувшин с цветущей ветвью и выносит его наружу, в ночную прохладу. Затем возвращается. Берет с полки сложенное вышивание и зажженный светильник и, закрыв дверь, выходит.
Делает несколько шагов по садику, вдоль дома, а потом заходит в комнатушку, где, я видела, происходило прощание Иисуса с Марией. Я узнаю ее, несмотря на то что сейчас не достает некоторых предметов, которые тогда там были. Мария исчезает, неся с собой светильник, в другом небольшом помещении, рядом с этим, а я остаюсь тут, лишь в компании с Ее работой, лежащей на углу стола. Я слышу, как Мария легко перемещается туда и сюда, слышу плеск воды, как будто что-то моют, потом треск веточек, – по звуку понимаю, что это ломают дрова. Догадываюсь, что Она разводит огонь.
Затем Она возвращается. Выходит в садик. Появляется с яблоками и овощами. Кладет яблоки на металлический поднос, украшенный гравировкой, кажется, из чеканной меди. Снова идет в кухню (очевидно, то помещение и есть кухня). Теперь отблеск пламени очага через открытую дверь весело устремляется сюда и устраивает на стенах пляску теней.
Проходит некоторое время, и Мария возвращается с небольшим темным куском хлеба и миской горячего молока. Садится и начинает окунать кусочки этого хлеба в молоко. Спокойно и неторопливо ест. Потом, оставив полчашки молока, снова заходит в кухню и возвращается с овощами, на которые наливает немного масла, и ест их вместе с хлебом. Утоляет жажду молоком. Потом берет одно яблоко и съедает. Ужин маленькой девочки.
Мария ест и размышляет, и улыбается какой-то внутренней мысли. Поднимает глаза и обводит взглядом стены, как будто доверяет им Свою тайну. Временами, однако, Она делается серьезной, почти грустной. Но затем снова появляется улыбка.
2. Слышен стук в дверь. Мария встает и открывает. Входит Иосиф. Они здороваются. Затем Иосиф садится на табуретку по другую сторону стола, напротив Марии.
Иосиф – красивый мужчина в расцвете сил. На вид тридцати пяти лет, не больше. Его темно-каштановые волосы и такая же борода обрамляют его правильное лицо с двумя добрыми и темными, почти черными, глазами. У него просторный и гладкий лоб, тонкий, слегка изогнутый нос, щеки скорее круглые, смуглого, а не оливкового цвета, но при этом розовые на скулах. Он не очень высок. Но крепок и хорошо сложен.
Перед тем, как сесть, он снял плащ, который (в первый раз такой вижу) представляет собой цельный круг, застегнутый на шее на крючок или что-то вроде, и имеющий капюшон. Он светло-коричневый и сделан, похоже, из непромокаемой материи на основе грубой шерсти. Это напоминает плащи горцев, приспособленные служить укрытием от непогоды.
3. Прежде чем сесть, он также успевает вручить Марии два яйца и гроздь винограда, чуть иссохшую, но хорошо сохранившуюся. И говорит с улыбкой: «Мне привезли ее из Каны. Яйца мне дал центурион за мою работу по починке его повозки. Поломалось колесо, а их работник оказался болен. Они свежие. Он взял их из своего курятника. Выпей их. Они пойдут Тебе на пользу».
«Завтра, Иосиф. Я только поела».
«Но Ты можешь взять винограда. Он хороший. Сладкий, как мед. Я нес его осторожно, чтобы не повредить. Поешь его. У меня есть еще. Я принесу Тебе его завтра в корзинке. Сегодня не смог, потому что иду прямо из дома центуриона».
«Значит, ты еще не ужинал».
«Нет. Но это не важно».
Мария тотчас встает и направляется в кухню, возвращаясь с новой порцией молока, небольшим количеством оливок и сыра.
«Больше ничего нет», – говорит Она, – «Возьми одно яйцо».
Иосиф не желает. Яйца предназначены для Марии. Он с удовольствием ест свой хлеб и сыр, и запивает еще теплым молоком. Потом принимается за яблоко. Ужин окончен.
Мария берется за Свое вышивание, предварительно убрав со стола, и в этом Ей помогает Иосиф, который остается в кухне даже тогда, когда Она приходит обратно. Слышу, как он расставляет все по местам. Вновь разводит огонь, так как вечер прохладный. Когда он возвращается, Мария благодарит его.
4. Они разговаривают между собой. Иосиф рассказывает, какпровел день. Говорит о своих маленьких племянниках. Интересуется работой Марии и Ее цветами. Обещает принести Ей очень красивых цветов, обещанных ему центурионом. «Это цветы, каких у нас нет. Они привезены из Рима. Он обещал дать мне саженцы. Теперь, при благоприятной луне, я посажу их у Тебя. У них прекрасные цветá и превосходный запах. Я видел их прошлым летом, потому что они цветут летом. Они наполнят ароматом весь дом. Потом, при хорошей луне, я буду подрезать деревья. Уже время».
Мария с улыбкой благодарит. Молчание. Иосиф смотрит на светлую голову Марии, склонившейся над вышиванием. Взгляд ангельского любования. Не сомневаюсь, если какой-нибудь ангел полюбил бы женщину любовью мужа, он смотрел бы на нее именно так.
5. Мария, будто решившись, кладет на колени вышивку и говорит: «Иосиф, Я тоже должна тебе кое-что сообщить. Обычно Мне нечего сказать, ведь ты знаешь, как уединенно Я живу. Однако сегодня у Меня есть одна новость. Я получила известие, что наша родственница Елизавета, жена Захарии, ждет ребенка…»
Иосиф, вытаращив глаза, восклицает: «В таком возрасте?»
«В таком возрасте», – отвечает Мария улыбаясь, – «Господь может все. И сейчас Он пожелал подарить эту радость нашей родственнице».
«Как Ты узнала? Это надежное известие?»
«Прибыл Посланный[1]. И такой, который не умеет лгать. Я хотела бы отправиться к Елизавете, чтобы послужить ей и сказать, что Я ликую вместе с ней. Если ты позволишь…»
«Мария, Ты – Моя госпожа, а я Твой слуга. Все, что бы Ты ни делала, делается во благо. Когда бы Ты хотела отправиться?»
«Как можно скорее. Но Я буду отсутствовать несколько месяцев».
«А я буду считать дни, ожидая Тебя. Поезжай спокойно. Я присмотрю за домом и за Твоим садиком. Ты найдешь Свои цветы в прекрасном состоянии, как будто Ты Сама за ними ухаживала. Только… подожди. Перед Пасхой мне нужно отправиться в Иерусалим, чтобы закупить кое-какие вещи для моей работы. Если Ты подождешь несколько дней, я провожу Тебя до него. Дальше нет, поскольку обернуться я должен быстро. Но дотуда мы можем двигаться вместе. Мне будет спокойнее осознавать, что Ты в пути не одна. Дашь мне знать – и на обратном пути я выйду Тебе навстречу».
«Ты так добр, Иосиф. Да воздаст тебе Господь Своим благословением и да удалит от тебя скорбь. Я непрестанно молю Его об этом».
6. Двое невинных супругов ангельски улыбаются друг другу. На некоторое время снова устанавливается тишина.
Затем Иосиф встает. Надевает плащ, надвигает на голову капюшон. Прощается с Марией, которая также поднялась, и уходит.
Мария глядит ему вслед и печально вздыхает. Потом поднимает взор к небу. Очевидно, молится. Тщательно закрывает дверь. Складывает вышивание. Идет на кухню. Гасит или накрывает огонь. Смотрит, все ли на своем месте. Берет светильник и, закрыв дверь, выходит. Прикрывает ладонью огонек, дрожащий на прохладном ночном ветру. Заходит в Свою комнату и снова начинает молиться.
Так заканчивается видение.
7. Мария говорит:
«Дорогая дочь, когда закончился восторг, наполнивший Меня невыразимой радостью, и Я возвратилась к земным ощущениям, первой мыслью, колючей как шип розы, мыслью, что уколола Мое сердце, опоясанное розами Бога-Любви, ставшего несколько мгновений назад Моим Супругом, была мысль об Иосифе.
Я уже любила его, этого Моего святого и предупредительного хранителя. С той поры, как воля Божия, по слову Его Священника[2], определила Мне быть женою Иосифа, Я смогла испытать и оценить святость этого Праведника. Выйдя за него, Я ощутила, что Мое сиротство окончено, и Я перестала оплакивать Свой потерянный приют при Храме. Он был нежен, как Мой покойный отец. Возле него Я чувствовала себя в безопасности,
словно возле Священника. Отпали всякие колебания, и не просто отпали, но были забыты, настолько удалились они от Моего девичьего сердца, так как Я поняла, что по отношению к Иосифу не нужно ни о чем сомневаться и ничего опасаться. Моя девственность, порученная Иосифу, была защищена лучше, нежели дитя на руках у матери.
8. Как же теперь сказать ему, что Я – Мать? Я искала слова, чтобы известить его об этом. Мучительные поиски. Ибо Я не хотела хвалиться Божьим даром, но и не смогла бы никоим образом оправдать Свое материнство, не заявив: „Господь из всех женщин возлюбил Меня и сделал Меня, Его Рабу, Своей Супругой“. Не хотела Я также и обманывать его, скрывая свое положение.
Однако во время молитвы Дух, которым Я была наполнена, сказал Мне: „Молчи. Доверь Мне задачу оправдать Тебя перед супругом“. Когда? Как? Я не спрашивала. Я всегда доверялась Богу, как цветок доверяется несущему его порыву ветра. Никогда Предвечный не оставлял Меня без Своей помощи. До сих пор Его рука поддерживала, защищала и направляла Меня. Так будет и теперь.
9. Дочь Моя, как прекрасно и утешительно верить в нашего вечного, благого Бога! Он заключает нас в Своих объятиях, словно в колыбели, неся нас, как на лодке, в светлую гавань Добра, согревает наше сердце, утешает, питает нас, дает нам покой и отраду, просвещает и ведет нас. Упование на Бога – это все, и Бог дает все тому, кто возлагает на Него упование. Дает самого Себя.
В тот вечер Я, как творение, довела Свою веру до совершенства. Теперь Я была в состоянии это сделать, потому как во Мне был Бог. Прежде у Меня была вера убогого создания, каким Я и была: всего лишь ничем, хотя и была столь возлюблена, что стала Непорочной. Но теперь Я обрела божественную веру, потому что Бог стал Моим: Моим Супругом, Моим Сыном! О, радость! Быть единой с Богом. Не ради собственной славы, но для того, чтобы любить Его в полном единении, чтобы иметь возможность сказать Ему: „Ты, Ты – единственно во Мне пребывающий, содействуй Своим божественным совершенством всему тому, что Я делаю“.
Если бы Он не сказал Мне: „Молчи!“, Я бы, наверное, отважилась, опустив лицо в землю, сказать Иосифу: „Дух Святой вошел в Меня, и во Мне – Семя Божие“; и тот бы Мне поверил, поскольку почитал Меня, и потому что, подобно всем тем, кто никогда не лжет, не мог допустить мысли, что лжет кто-то другой. Да, Я смогла бы преодолеть Свое отвращение к самовосхвалению, лишь бы не огорчать его в будущем. Однако Я повиновалась божественному повелению.
И в течение нескольких месяцев, начиная с того момента, Я чувствовала, как Мое сердце кровоточит от этой первой раны. Первая скорбь в Моей судьбе как Соискупительницы. Я подъяла и претерпела ее ради искупления и ради того, чтобы дать вам жизненное правило на подобные случаи, когда приходится страдать от вынужденного молчания в обстоятельствах, выставляющих вас в невыгодном свете перед теми, кто вас любит.
10. Предоставьте Богу защиту вашего доброго имени и ваших кровных интересов. Удостойтесь Божьего заступничества своею святой жизнью, и потом шествуйте уверенно. Даже если бы весь мир был против вас, Он заступится за вас перед тем, кто вас любит, и даст обнаружиться истине.
Теперь отдохни, дочь. И становись все более и более Моей дочерью».
[1] Архангел Гавриил.
[2] Имеется в виду Первосвященник.