2 сентября 1944.
1. Только вчера вечером, в пятницу, мой ум озарился видением. И вот что я увидела. Очень юную Марию. Марию, самое большее, лет двенадцати, личико которой теперь не такое округлое, как свойственно детям; и в вытянувшемся овале Ее лица уже просматриваются будущие женские черты. Также и волосы: они больше не падают свободно на плечи своими легкими локонами, но собраны в две тяжелые косы бледного золота – кажется даже, что с примесью серебра, настолько они светлые, – спускающиеся до самой поясницы. Лицо Ее задумчивее и взрослее, хотя оно все равно остается лицом девочки, прекрасной и чистой девочки, одетой в белое и занятой шитьем в крохотной беленькой комнатушке, в распахнутое окно которой видны: величественное главное здание Храма, ярусы широких лестниц, дворов, портиков, а за пределами Храмовой ограды – город с его улицами, домами и садами, и в глубине – горбатая зеленая вершина Масличной горы.
Мария шьет и вполголоса напевает. Не знаю, священная ли это песнь. Вот ее слова:
«В кристалл воды упавшею звездой
Искрится свет в сердечной глубине.
Он с самых детских лет всегда во Мне,
Сияя Мне любовью неземной.
И сердце в глубине своей поет…
Откуда же приходит этот звук?
Не ведает о том никто вокруг,
А он оттуда, где Господь живет.
И Я б глядела только на Него,
Ни сладостей не зная, ни красот,
И у Меня никто не отберет
Светильника родного Моего.
Ты взял Меня, как звездочку с Небес, –
И в лоне матери Я очутилась вмиг,
Но Ты – во Мне, и от Меня Твой лик
Не скроется за пеленой завес.
Святой Отец, почти Свою Рабу
Быть хоть служанкой возле ног Того,
Кого Христом зовут… Пошли Его,
А в жертву: вот, прими Мою судьбу».
2. Мария, помолчав, улыбается и вздыхает, а потом преклоняет колени в молитве. Ее лицо заливается светом. Обращенное к ясной лазури погожего летнего неба, оно как будто вбирает в себя весь его блеск и начинает лучиться им. Или, лучше сказать, оно выглядит, словно внутри него спрятано солнце, которое сияет своими лучами, наводя на белую кожу Марии румянец, и изливается на все вокруг – и на солнце, освещающее землю, неся всему благословение и обещание великих благ.
В тот момент, когда Мария собирается подняться от Своей любвеобильной молитвы, и восторженное сияние еще не покидает Ее лица, входит старая Анна, дочь Фануила, и останавливается, пораженная или, по меньшей мере, удивленная действиями и внешним обликом Марии.
Затем она зовет: «Мария!», и Девочка оборачивается с улыбкой, уже не такой, но все равно прекрасной, и здоровается: «Мир тебе, Анна».
3. «Ты молилась? Разве Тебе недостаточно молитвословий?»
«Молитвословий Мне достаточно. Но Я разговариваю с Богом. Анна, ты не можешь себе представить, как близко Я Его чувствую. Больше, чем близко: в сердце. Да простит Мне Бог такую гордыню. Но Я не ощущаю себя одной. Видишь? Там, в том белоснежно-золотом здании, за двойною Завесой, находится Святое святых. Ничье око, кроме только Первосвященнического, не может взглянуть на Ковчег[1] Завета, на котором почивает слава Господня. Но Мне нет нужды в благоговении души взирать на это расшитое двойное Покрывало, колышущееся от пения дев и левитов и благоухающее драгоценными ароматами, буравя его взглядом в надежде разглядеть Скрижали Завета[2]. Я и так смотрю на них! Не переживай, что Я не гляжу на них благоговейными очами, как любой сын Израиля. Не опасайся, что гордость ослепляет Меня, заставляя думать то, о чем Я тебе сейчас говорю. Я гляжу на них, и даже последний раб в народе Божьем не взирает на Дом своего Господа с таким смирением, как это делаю Я, уверенная в том, что Я – самая убогая их всех. Но что вижу Я? Завесу. А что мне представляется за этой Завесой? Скиния. А что в ней? Но если Я загляну в Свое сердце, вот, Я вижу Бога, сияющего славой Своей любви и говорящего Мне: „Я люблю Тебя“, и Я отвечаю Ему: „Я люблю Тебя“, и с каждым биением сердца Я растворяюсь и снова возрождаюсь в этом взаимном целовании… Я среди вас, среди милых наставниц и подруг. Но от вас Меня отделяет круг пламени. Внутри этого круга – Бог и Я. И Я вижу вас сквозь Божественный Огонь, и так люблю вас… но Я не могу любить вас по плоти, и никогда никого не смогу любить по плоти. А лишь Того, кто любит Меня, и по духу. 4. Я знаю свой удел. Многовековой Закон Израиля требует от каждой девушки стать женой, и от каждой жены – стать матерью. Но, повинуясь Закону, Я повинуюсь и тому Голосу, что говорит Мне: „Я люблю Тебя“. Я Дева и такой останусь. Как Я сумею этого достичь? Мне поможет то ласковое невидимое Присутствие, что всегда со Мной, ведь это Оно так хочет. Я не переживаю. У Меня больше нет отца и матери… и лишь Предвечный знает, как в этой скорби сгорело все Мое человеческое. Сгорело от нестерпимой боли. Теперь у Меня только Бог. А значит, Я буду повиноваться Ему без рассуждений… Да Я бы сделала так даже вопреки отцу и матери, потому что Голос учит Меня, что тот, кто хочет последовать за Ним, должен идти, несмотря на запреты родителей, этих дозорных любви, обходящих ограду сердца своей дочери, которую они желают привести к счастью своими путями… не понимая, что есть другие пути, ведущие к бесконечной радости… Я оставила бы им платья и свой плащ, только бы последовать за Голосом, что говорит Мне: „Приди, о Моя возлюбленная, о Моя Невеста!“. Все бы им оставила: и жемчуга слез, ведь Я бы плакала оттого, что должна не послушаться их, и рубины своей крови, поскольку Я не испугалась бы и смерти, чтобы пойти за Голосом, который зовет, сказала бы им, что есть нечто большее отцовской и материнской любви, нечто более дорогое, и это – Голос Бога. Но теперь Его воля освободила Меня и от этого препятствия в виде дочернего сострадания. Да и препятствия не было бы. Они были два праведника, и Бог, конечно, говорил в их сердцах, как Он говорит со Мной. Они бы последовали справедливости и истине. Когда Я о них думаю, Я представляю их в мирном ожидании среди Патриархов, и своей жертвой пытаюсь ускорить приход Мессии, чтобы им открылись врата Небес. На земле Я сама направляю себя, или, точнее, это Бог направляет Свою бедную Рабу, отдавая Ей Свои распоряжения. И Я исполняю их, потому что в их исполнении – Моя радость. Когда настанет срок, Я расскажу супругу Свою тайну… и он поймет ее».
«Но, Мария... какими же словами Ты убедишь его? Против Тебя будут человеческая любовь, Закон и течение жизни».
«За Меня будет Бог… Бог просветит сердце супруга… Жизнь лишится своих шипов чувственности, превратившись в чистый цветок, благоухающий милосердием. 5. Закон… Анна, не говори, что Я богохульствую. Я думаю, что Закон скоро будет изменен. Кем, скажешь ты, если он – божественный? Тем, кто только и может его поменять. Богом. Это время ближе, чем вы думаете, говорю вам. Потому что при чтении Даниила[3] Я ощутила яркий свет, пришедший из глубины сердца, и ум осознал смысл сокровенных слов. Семьдесят седмиц будут сокращены по молитвам праведников. Изменится ли число лет? Нет. Пророчество не лжет. Но не солнечными годами, а лунными измеряется пророческое время, почему Я и утверждаю: „Близок час, когда услышат крик Рожденного от Девы“. О! Как хотелось бы, чтобы этот Свет, что любит Меня, рассказал Мне – ведь он столько всего Мне говорит, – где та счастливица, которая родит Сына Божия и Мессию своему народу! Я босиком исходила бы землю, и ни холод и стужа, ни пыль и зной, ни дикие звери и голод не воспрепятствовали бы Мне найти Ее и сказать Ей: „Позволь твоей слуге и слуге слуг Христовых жить под твоей кровлей. Я буду вращать жернова и работать на давильне, возьми Меня рабыней при жерновах, пастушкой при твоих стадах, той, кто стирает пеленки твоего Новорожденного, возьми Меня на свою кухню, в свою пекарню… куда хочешь, но прими Меня. Чтобы Я могла Его видеть! И слышать Его голос! И Он бы смотрел на Меня!“. А если бы Она не захотела, Я стала бы нищей у Ее дверей, принимающей милостыню и насмешки, ночуя под открытым небом и перенося жару, лишь бы услышать голос младенца Мессии и отзвук Его смеха, и увидеть, как Он проходит мимо… И, может быть, однажды Я получила бы от Него в подаяние кусок хлеба… О! Если бы голод раздирал Мои внутренности и Я теряла бы сознание от такого воздержания, Я бы не съела этот хлеб. Я держала бы его на груди, словно мешочек с жемчугом, и целовала бы его, чтобы вдыхать аромат ладони Христа, и больше бы не чувствовала ни голода, ни холода, поскольку это прикосновение давало бы Мне восторг и тепло, было бы Моим восторгом и пищей…»
6. «Это Тебе надлежало бы стать Матерью Христа, Тебе, которая так Его любит! Поэтому Ты хочешь остаться девой?»
«О, нет! Я ничтожество и прах[4]. Я не смею и глаз поднять на Славу. И оттого больше, чем на двойную Завесу, за которой, Я знаю, незримо присутствует Яхве[5], Я предпочитаю смотреть вглубь своего сердца. Там – грозный Бог Синая. Здесь, во Мне, Я вижу нашего Отца, вижу любящий Лик, который улыбается Мне и благословляет Меня, ведь Я маленькая, словно птичка, которую держит ветер, не ощущая ее тяжести, и слабая, как стебелек лесного ландыша, который умеет лишь цвести и благоухать, у которого против ветра нет другой силы, кроме его аромата и чистой кротости. Бог, любимый Мой ветер[6]100! Нет, не поэтому. Но потому что Рожденному от Бога и от Девы, Святому из Святейших может быть по душе лишь то, что Он избрал себе Матерью на Небесах, и то, что на земле напоминает Ему о Боге: Чистота. Если бы Закон подумал об этом, если бы раввины, которые заполнили его всяческими тонкостями своих наставлений, обратили умы к более возвышенным областям и погрузились бы в сверхъестественное, оставив человеческое с его пользой, преследуя которую, они забывают о высшей Цели, они были бы вынуждены направить свое учение, прежде всего, на Чистоту, чтобы Царь Израиля мог отыскать ее, когда придет. Вместе с оливковыми ветвями Миротворцу, пальмовыми ветвями Победителю, не забудьте бросить Ему под ноги лилии, лилии, много лилий…
Сколько Крови должен будет пролить Спаситель ради нашего искупления! Так много! Вот он льется, словно из пористого сосуда, этот кровавый дождь, из множества и множества ран, которые увидел Исайя на Человеке[7]101 скорбей. Не пролиться бы этой божественной Крови там, где скверна и богохульство, но лишь в сосуды благоуханной чистоты, которые воспримут ее и соберут, чтобы потом окропить ею больных духом, прокаженных душой и умерших для Бога. Принесите лилий, принесите их, чтобы отереть белоснежным одеянием их чистых лепестков капли пота и слез Христовых! Принесите лилий, принесите их, ради Мученика, пылающего огнем! О! Где та Лилия, что в ы носит Тебя? Где та, что утолит Твою жажду? Где та, что сделается красной от Твоей Крови и будет умирать от скорби, видя Тебя умирающим? Где та, что будет рыдать над Твоим обескровленным Телом? О! Христос! Христос! Мечта Моя!..»
Мария, заплаканная и подавленная, умолкает.
7. Анна некоторое время молчит, а затем чистым голосом старицы взволнованно произносит: «Хочешь ли еще что-нибудь сказать мне в научение, Мария?»
Мария приходит в себя. В Своем смирении Она, видимо, думает, что наставница укоряет Ее, и говорит: «О! Прости! Ты наставница, а Я жалкое ничтожество. Но это Голос прорывается из Моего сердца. Я внимательно слежу, чтобы он не заговорил. Но как река, которая ударами волн прорывает плотину, он овладел Мной и вышел из берегов. Не придавай значения Моим словам и укроти Мою гордыню. Сокровенные слова нужно хранить в тайниках сердца, которому Бог содействует во благо. Я это знаю. Но это невидимое Присутствие настолько сладостно, что оно опьяняет Меня… Анна, прости свою покорную слугу!»
Анна прижимает Ее к себе, и все ее старческое, морщинистое лицо сотрясается и блестит от слез. Слезы просачиваются между морщинами, словно вода – в неровности земли, перед тем как та станет трясиной. Однако пожилая наставница вызывает отнюдь не улыбку; наоборот, ее плач пробуждает высочайшее благоговение.
Мария пребывает в ее объятиях, лицом на груди старой наставницы… и так все заканчивается.
8. Иисус говорит:
«Мария помнила Бога. Видела Его во сне. Думала, что это сны. Но Она лишь снова видела то, что дух Ее уже созерцал в сиянии Божьих Небес в тот миг, когда Она была сотворена, чтобы соединиться с телом, зачатым на земле. Она разделила с Богом, хотя и в гораздо меньшей степени, как этого требовал закон, одно из свойств Божьих, а именно: память, ведение и предвидение – все признаки мощного и совершенного ума, неповрежденного первородным Грехом.
9. Человек сотворен по образу и подобию Божию. Одно из таких подобий – это умение души помнить, понимать и предвидеть. Оно объясняет способность считывать будущее. Эта способность часто появляется, по воле Божьей, непосредственно, а в других случаях – как воспоминание, которое поднимается, будто утреннее солнце, освещающее определенную точку на горизонте столетий, уже видимую с Отчего лона.
Эти тайны слишком высоки, чтобы вы могли осознать их в полноте. И все же поразмышляйте.
Тот высший Ум, та Мысль, что все знает, тот Взор, что все проницает, что творит вас одним движением воли и дыханием Своей безграничной любви, делая вас Своими детьми по происхождению и по вашему предназначению, может ли дать вам нечто, отличающееся от Него Самого? Он дает это в бесконечно малой частице, поскольку тварь не смогла бы вместить Творца. Но и эта частица совершенна и объемлет все в своей малости.
Каких сокровищ разума только ни даровал Бог человеку, Адаму! Грех умалил их, но Моя Жертва их восстановила и открыла вам сияние Разума, его изобилие, его познание. О, высота человеческой мысли, соединенной с Божьей Благодатью, соучаствующей в Божьем даре познания!.. Человеческой мысли, соединенной с Божьей Благодатью.
Иного пути нет. Пусть это запомнят любопытствующие о нечеловеческих тайнах. Всякое знание, приходящее не от благодатной души – а те, кто противятся Закону Божьему, не пребывают в благодати, как это ясно из самих заповедей, – может прийти только от Сатаны, и оно с трудом соответствует истине, если речь идет о человеческих вещах, и никогда не отвечает истине, если речь идет о сверхчеловеческих, поскольку Дьявол – отец лжи, и по тропе лжи он уводит за собой. Нет никакого иного способа познать истину, как получить ее от Бога, который говорит и рассказывает о ней или напоминает, подобно тому, как отец напоминает сыну об отчем доме, и говорит: „Помнишь, как мы с тобой делали то-то, видели то-то, слышали то-то? Помнишь, как Я поцеловал тебя на прощанье? Помнишь, как ты впервые увидел Меня, солнце Моего Лика, сияющее над твоей невинной душой, только что сотворенной и еще свободной, ибо она едва только вышла от Меня, от скверны, которая после умалила тебя? Помнишь, как в любовном трепетании ты постиг, что такое Любовь, которая есть тайна нашего Бытия и Происхождения?“. А там, где не хватает ограниченных способностей благодатного человека, там есть Дух ведения, который беседует и наставляет.
Однако, чтобы обладать Духом, необходима Благодать. И чтобы обладать Истиной и Знанием, необходима Благодать. И чтобы рядом был Отец, необходима Благодать. Это та Скиния, где Три Лица устраивают себе обиталище, тот Ковчег, на котором почивает и вещает Предвечный, и не изнутри облака, но открывая Свой Лик верному чаду. Святые помнят о Боге. О словах, слышанных в творческом Разуме, которые Божья Сила воскрешает в их сердцах, чтобы они взмыли вверх, подобно орлам, к созерцанию Истины, к познанию Времен.
10. Мария была Полнотой Благодати. Вся Триединая Благодать присутствовала в Ней. Вся Триединая Благодать приготовляла Ее как Невесту – к Браку, как Брачное Ложе – к Потомству, как Совершенную – к Ее Материнству и призванию. Она – Та, кто завершает Собой период пророчиц Ветхого Завета и открывает новый период: „Божиих глашатаев“ Нового Завета.
Истинный Ковчег Слова Божия, глядя в Свою приснодевственную утробу, Она обнаруживала глаголы предвечного знания, начертанные перстом Божиим на Ее непорочном сердце, и, как и все святые, вспоминала, что уже слышала их, когда Бог Отец, Творец всего живущего, производил на свет Ее бессмертную душу. И если о Своем будущем предназначении Она помнила не все, то это происходило потому, что согласно закону божественного предведения во всяком человеческом совершенстве Бог оставляет пробелы, и это – благо для творения, так как предоставляет ему случай стяжать себе заслуги.
Марии, второй Еве, предстояло стяжать Свою часть заслуг, став Матерью Христа по вере и по доброй воле, каковую Бог ожидал и со стороны Своего Помазанника перед тем, как Ему стать Искупителем.
Дух Марии был на Небесах. Ее душевность и телесность – на Земле, и они должны были попрать земное и плотское, чтобы достичь духа и соединиться с Духом в плодотворном объятии».
11. Собственное замечание.
Весь вчерашний день я представляла себе, как увижу известие о смерти Ее родителей, которое, не знаю почему, принесет Захария. Точно так же я по-своему представляла, как Иисус стал бы трактовать вопрос „памяти о Боге со стороны святых“. Сегодня утром, когда началось видение, я сказала себе: „Вот, сейчас Ей сообщат, что Она сирота“, и у меня сразу же сдавило сердце, потому что… я могла бы увидеть и пережить свою собственную печаль этих дней. Однако, вопреки ожиданиям, ничего подобного я не увидела и не услышала. Ни одного похожего слова. Это утешает меня, поскольку говорит о том, что здесь действительно нет ничего моего, даже ни единой невинной догадки в отношении данной темы. Все действительно приходит из другого источника. Мое постоянное опасение отступает… до следующего раза, потому что меня всегда будет сопровождать это опасение быть обманутой и обмануть других.
[1] В этом Ковчеге, находившемся в особом помещении – в Святом святых, отделенном от основной части Храма двойной Завесой, – хранились Моисеевы скрижали с Десятью заповедями. Здесь речь идет, собственно, о крышке Ковчега, называемой «очистилищем », над которой, посреди двух изваяний херувимов, являлось Присутствие Божие.
[2] Дословно: Свидетельство.
[3] (Дан. 9:23-27)
[4] На тот момент от Марии было скрыто Ее предназначение, поэтому Ее Девство – это Ее свободное решение, не связанное никакими обещаниями со стороны Всевышнего
[5] Яхвé (Йеовэ – у М. Валторты) – священное Имя Божие.
[6] Аналогия ветра станет понятнее, если учесть, что библейское слово Руах означает одновременно и ветер, и дыхание, и Дух (Божий).
[7] (Ис. 53:3), пророчество о страдании Мессии. Тот же пророк предвидел и рождение от Девы (Ис. 7:14)