Валентин Черных
Москва слезам не верит
Сценарий
И было ей тогда семнадцать лет. Была она с тонкой талией грудь распирала узкую кофточку, бедра уже округлились. И парни, несущиеся к станции метро, оглядывались на нее.
Она шла, чуть покачиваясь под тяжестью чемодана. Один из парней попытался ей помочь, но она молча отвела его руку.
У входа на эскалатор она протянула контролеру билет (тогда еще не было турникетов), и поставленный чемодан мешал всем пассажирам, ей самой, контролеру. И она получила все причитающееся по этому поводу; «дура», «телка», «соображать надо».
Потом она ехала в вагоне метро. Перехватив взгляд сидящего напротив мужчины, она поспешно одернула юбку, хотя этого вымотанного усталостью человека она ни в коей мере не интересовала, он просто тупо смотрел, борясь со сном.
Потом она ехала в переполненном автобусе. На каждой остановке автобус все уплотнялся, и ее отжимали от дверей в середину салона.
— Водоканал! — объявила кондуктор (тогда еще были кондукторы). Это была ее остановка.
Она бросилась назад. Задние двери были все-таки ближе, но плотная стена из мужских спин не сдвинулась. Она попыталась протиснуться вперед, но и здесь ее постигла неудача, тогда она выставила чемодан: фибровый, жесткий, с металлическими набивками на углах. Она вдавила эти углы в спины, и спины мгновенно раздвинулись.
Вскрикнула женщина, чертыхнулся мужчина, но она все-таки пробила себе путь и вывалилась наружу.
Захлопнулись двери автобуса, оборвав возмущенные крики, автобус отошел, и она осталась на остановке.
Впереди возвышался микрорайон. Скопище пятиэтажных и девятиэтажных панельных домов тогда еще было в новинку даже для москвичей. В Москве только начиналась эра типового блочного строительства.
Она подошла к бесконечно длинному пятиэтажному зданию, из раскрытых окон которого неслась музыка и песни. И музыка и исполнители были в основном еще отечественными. Пели про валенки про красную розочку, про землю целинную, про любимые Ленинские горы.
В комнате, куда направилась моя героиня, жили две девушки. Сразу назову их имена: Антонина и Людмила.
Антонина — плотненькая, аккуратная, такие почти всегда пользуются успехом, и если кто решит жениться, лучше не найти: и не красавица, можно быть спокойным за семейную жизнь, и без заметных недостатков, с такой не стыдно на людях показаться. Сейчас Антонина гладила.
Людмила лежала на кровати, задрав на спинку великолепные, редкостные по красоте ноги. И вообще она была самой красивой среди присутствующих. Она лежала, накинув на себя простыню, и под простыней угадывались чуть выпуклый живот и очень выпуклая грудь, плечи и ноги угадывать было не надо, они были открыты.
Итак, героиня вошла в комнату и поставила чемодан у дверей. Ее звали Катериной.
— А, завоевательница, — прокомментировала Людмила.
— Завалила? — жалостливо поинтересовалась Антонина.
— Завалила, — ответила Катерина.
— Ничего, — утешила Антонина. — Не в этот, так в следующий раз получится.
— Как у тебя получилось, — вставила Людмила.
— Я не способная.
— Ты просто дура.
— Не всем же быть умными, — беззлобно ответила Антонина.
— Ну а как твой электрик? — поинтересовалась Людмила. — Ты с ним уже переспала?
— Он не такой, как ты думаешь, — ответила Антонина.
— Понятно, — сказала Людмила. — У него, значит, что-то не в порядке.
— У него все в порядке. Но он скромный и обходительный. Сама увидишь. Он скоро зайдет за мной, и мы пойдем на концерт.
— «На концерт».,. — передразнила Людмила. — Тетеха! Три года в Москве живешь! В концерт!
— А он не женат? — спросила Катерина.
— Я не знаю, — призналась Антонина. — Вроде не женат.
— А ты прямо спроси, — сказала Катерина.
— Неудобно. Он же меня не спрашивает, замужем я или незамужем.
— А это по тебе и так видно.
— Ты бы хоть оделась, — сказала Антонина. — Голая ведь почти. Неудобно.
— Кому неудобно? — спросила Людмила. — Мне удобно.
И тут постучали в дверь.
— Входи, — сказала Людмила.
В комнату вошел громоздкий парень лет двадцати пяти.
— Извините, — сказал он и попятился к двери.
— А ты всегда такой стеснительный? — спросила Людмила и сделала попытку встать.
Парень ошалело на нее посмотрел и захлопнул дверь.
— Ну и что? — спросила торжествующая Антонина, — Съела?
— Да, — протянула уничижительно Людмила. — И стоило тебе в Москву ехать! Такого ты и в деревне могла найти.
Не обращая внимания на ее слова, Антонина торопливо переодевалась.
— Не суетись, — сказала Людмила. — Раз пришел — дождется.
Вечером Людмила и Катерина шли по улице Горького. Шли мимо витрин магазинов, в которых искрились золотые и серебряные украшения, медленно поворачивались спортивно-худосочные манекены: женщины а ярких платьях, мужчины в строгих вечерних костюмах. Проходили мимо книжных, винных, колбасно-сырных, меховых, обувных, табачных витрин.
Катерина задержалась было у витрин магазина телевизоров. На телевизорах можно было посмотреть две программы, но Людмила ушла вперед, и Катерина, боясь потерять ее в толпе, бросилась следом.
А мимо них и навстречу им шли люди. Девушки в модных широких юбках, молодые люди с яркими галстуками.
Проход наших знакомых не остался незамеченным. К ним направились двое парней с расстегнутыми воротниками и закатанными рукавами белых рубашек.
— Эй, девчонки! — начал один из них бодро.
— Топайте, топайте, — отбрила их Людмила.
— Ты чего так строго? — спросила ее шепотом Катерина. — Ребята вроде ничего.
— Вот именно ничего, — ответила Людмила. — Деревня, вроде нас. Лимитчики, за версту видно. Одним словом — шалопунь! Это все ненастоящее.
— А что настоящее? — заинтересовалась Катерина.
— Как-нибудь покажу, — пообещала Людмила.
Потом они стояли у аргентинского посольства. Через усилители по улице разносился рокочущий бас.
— Машину боливийского посла к подъезду!
Мягко подкатил приземистый, почти распластанный по земле «Форд». Из подъезда вышел темноволосый господин с высокой гибкой женщиной в платье из серебристой парчи. И снова разносился бас.
— Машину военно-морского атташе, командора... Далее следовала очень непонятная, довольно длинная фамилия.
— Как, как его фамилия? — не поняла Катерина.
— Фамилия не имеет значения, — отмахнулась Людмила.
Она наслаждалась блеском никеля на машинах, драгоценностей на женщинах, сверканием орденов на мундирах.
— Вот это настоящее, — вдруг сказала Людмила.
— Что — настоящее? — не поняла Катерина.
— Все это.
— Ну да, — не согласилась Катерина. — Я недавно в оперетту ходила. Там точно такие мундиры и платья показывали.
— Ну и дура же ты, — заключила Людмила.
А к подъезду подкатывали все новые и новые автомобили, в них садились мужчины и женщины. Солидные мужчины и женщины, а некоторые совсем еще юные, как Катерина и Людмила.
И сразу после блестящего дипломатического разъезда мы увидим Катерину в цехе завода металлической галантереи.
В цехе стояли десятки прессов, за которыми сидели десятки таких же молодых, как Катерина, девушек.
Работа была нехитрая; положить заготовку, снять, снова положить и снова снять. Катерина штамповала основания для подсвечников, которые в то время начинали входить в моду.
Неожиданно пресс начал корежить заготовку. Катерина отключила станок от сети и полезла в его внутренности.
За ее манипуляциями наблюдал Петр Кузьмич Леднев — начальник цеха, которого все звали Кузьмичом.
Пресс снова заработал. Кузьмич подошел к Катерине.
— Сама, что ли, разобралась? — спросил он,
— Чего тут разбираться? — отмахнулась Катерина. — Мы в школе комбайн изучали, он и то сложнее.
И Катерина продолжила работу.
Кузьмич устроил разнос начальнику участка, молодой затюканной женщине, которая достаточно проработала на производстве, чтобы уяснить простую истину, что лучший способ защиты — нападение.
— Где эти слесари, где? — напирала она. — Или пьяницы, или бездельники. Что я могу сделать, если девчонки к ней бегут, а не к слесарям? Если хотите знать, она в электросхемах не хуже наладчиков понимает.
— А я чего, я ничего, — сказал Кузьмич.. — Значит, надо ее в наладчики готовить.
— Зарабатывать будет меньше.
— Стимулируй морально. Чаще хвали. Не первый год с бабами работаешь, знаешь сама, не похвалишь — не поедешь.
— К этому бы еще станки новые.
— Ну, с новыми станками и никакого руководства не надо. А эту девчонку держи на заметке, — посоветовал Леднев.
Постучав, в комнату вошел Николай.
— Здравствуйте, — пророкотал он.
— А я готова, — Антонина с опаской взглянула на Людмилу, как бы та чего не сказанула. — До понедельника, — предупредила Антонина подруг.
— Давай-давай, погни спину на чужих дачах, может, тебе и зачтется, — прокомментировала Людмила.
— Побрякушка, — охарактеризовал ее Николай,
— А ты жлоб, — не осталась в долгу Людмила.
— Ну что ты к ним цепляешься? — сказала Катерина, когда Антонина и Николай вышли. — У них же серьезно,
— Да уж серьезнее некуда, — ответила раздраженно Людмила. — Тоска меня берет. Сами себе дуры хомут выбирают. Разве это жизнь?
— А почему не жизнь? — удивилась Катерина.
— А потому не жизнь, что все заранее известно. Вначале будут откладывать деньги, чтобы телевизор купить, потом гарнитур, потом холодильник, потом стиральную машину. Все, как в Госплане, на двадцать лет вперед известно.
— А какая может быть другая жизнь? — спросила Катерина.
— Эта дура не может понять одного: она живет в Москве. А это большая лотерея. Можно выиграть сразу. Москва — это... это дипломаты, внешторговцы, ученые, художники, артисты, писатели, и почти все они мужчины.
— Ну и что? — Катерина никак еще не могла понять,
— А мы женщины.
— Ну и что? А мы-то зачем нужны этим артистам и писателям? У них свои женщины есть.
— А мы не хуже ихних, — заявила Людмила.
— А потом, где их, этих дипломатов и художников, встретишь? — трезво рассудила Катерина. — Они у нас на заводе галантереи не работают.
— Во! — удовлетворенно заявила Людмила. — Ты смотришь в самый корень. Главный вопрос: где найти? Это я тебе объясню в следующий раз, А найти можно и, главное, надо!
А пока по воскресеньям Катерина осваивала Москву в одиночестве. Она шла мимо Кремля, разглядывая такие знакомые кремлевские башни,
Потом она шла по Большому Каменному мосту через Москву-реку.
Она свернула с набережной в переулок и оказалась в Третьяковской галерее.
Пораженная, стояла Катерина у «Трех богатырей», потом у «Аленушки». Знакомые с детства по репродукциям картины были большими и настоящими.
Даже в музей люди ходили парами: он и она. Катерина была одна. На нее с интересом взглянул молоденький солдат, и он ей вроде бы понравился, но солдат не решился заговорить, и Катерина перешла в следующий зал.
А вечером Катерина как бы между прочим сказала Людмиле:
— С завтрашнего дня я в другом месте жить буду.
— Как это? — не поняла Людмила.
— У дальних родственников. Я, как приехала из деревни, жила у них немного. А сейчас они на юг едут, отдыхать, просят за квартирой проследить. Между прочим, у них фамилия тоже Тихомировы. Профессор из наших Бодренок, давно только в Москву приехал. Отказаться неудобно.
— Ни в коем случае не отказывайся. Мы там поселимся вместе. — заявила Людмила.
Ехали они до метро Краснопресненская. Профессор жил в высотном доме на площади Восстания.
Зеркальный лифт размером с небольшую комнату вознес их на двадцать первый этаж.
Коридор, куда выходили двери квартиры, по размерам не уступал станции метро.
И квартира была гигантская.
Старик профессор кивнул им, продолжая укладывать вещи в чемодан. А Катерина вступила в переговоры с профессоршей, средних лет женщиной.
— Значит, как и прежде, на тебе цветы, собака, выемка почты. Мы вернемся к ноябрьским праздникам.
— А можно, чтобы и Людмила поселилась? — попросила Катерина. — Вдвоем все-таки повеселее.
— Она аккуратная? — поинтересовалась профессорша.
— В высшей степени, — заверила Катерина.
И Людмила и Катерина поселились в высотном доме. Обязанности были минимальными; два раза в день выгулять собаку, полить цветы и достать почту.
В то субботнее утро все эти обязанности были выполнены, и Катерина, устроясь на диване, просматривала картинки из многочисленных журналов мод.
А Людмила за профессорским письменным столом составляла список. Закончив эту работу, она заявила:
— Завтра устраиваем прием!
— Ура! — подхватила Катерина. — Позовем всех девчонок!
— Нет, — сказала Людмила. — Будут художники, телевизионщик, поэт, хоккеист из второй сборной и так — по мелочи, парочка инженеров.
— И они придут? — усомнилась Катерина.
— Прибегут, — заявила Людмила. — Только одно условие: ты не штамповщица с завода галантереи, а я не формовщица с шестого хлебозавода.
— А кто же мы? — спросила Катерина.
— Мы — дочери профессора Тихомирова, Я — старшая, ты — младшая. Я в прошлом году закончила медицинский институт и работаю психиатром в Кащенко, ты — студентка химико-технологического института.
— А зачем? — спросила Катерина. У нее рано устоялась привычка задавать прямые вопросы.
— Понимаешь, — оживилась Людмила, — это повышает интерес мужчин. Лучше бы, конечно, ты была студенткой текстильного института, будущий, так сказать, художник-модельер. Это престижно, женщина всегда элегантно одета. Мужчины любят, когда у женщин интеллигентная профессия. Все мы болеем, и домашний доктор не помешает. Учительница музыки. Интеллигентно, и всегда можно развлечь гостей, и все-таки кое-какие деньги в дом принесет. Плохо котируются инженерши-строительницы. Грубая работа, и женщина грубеет. Какое-нибудь НИИ — уже другое дело. Будущий художник-модельер, конечно, интереснее, но боюсь, что без подготовки ты не справишься.
— А ты как психиатр справишься?
— Мне проще, — отмахнулась Людмила, — Я ведь до хлебозавода санитаркой в психбольнице работала. У меня миллион забавных историй из жизни психов. Кое-какие термины я знаю, и, в общем, я слежу, если что в психиатрии появляется, я почитываю. Пойми, главное — вызвать первоначальный интерес к себе.
— Но потом же все равно раскроется, что ты никакой не психиатр и живешь в общежитии на Водоканале, работаешь на хлебозаводе.
— А как раскроется? — спросила Людмила. — Во-первых, я могу поссориться со своим папочкой-профессором, потом, я хочу жить отдельно от родителей, поэтому я переселяюсь к нему. Попробуй определи — куда я езжу на работу. А когда я ему детей нарожаю, какая разница — где я когда-то работала,
— Нет, мне это не нравится, — заявила Катерина.
— Как хочешь. — Людмила не давила. — Я тебя представлю как свою знакомую. Пожалуйста. Будь штамповщицей. Может, переспать с тобой и захотят, но интереса не вызовешь. Возиться, учить тебя еще надо, культурные навыки прививать.
— А их все равно надо прививать, — сказала Катерина. — Какая я профессорская дочка, я всю жизнь в деревне прожила, это даже и без бинокля видно.
— Ты не права, — не согласилась Людмила. — Человека выдают два обстоятельства: если он неправильно ставит ударения в словах, а у тебя с этим нормально, все-таки десятилетка, и когда задает глупые вопросы. Так ты больше помалкивай.
— Глупых вопросов я не буду задавать, — согласилась Катерина. — Но не буду же я молчать, если меня о чем-то спросят. Вот тут-то я и ляпну.
— И ляпай, — сказала Людмила, — Но ляпай уверенно. Это называется точкой зрения. Все говорят — это плохо, а ты говори — нет, это хорошо! Точка зрения! И главное — быть естественной. Вот я хамовата, правда?
— Это есть, — согласилась Катерина.
— А у них это называется эксцентричностью. На том и стою.
— А на чем мне стоять? — спросила Катерина.
— Тебе? — Людмила задумалась. — Ты должна бить в лоб.
— Как? — не поняла Катерина.
— У тебя есть особенность. Ты все слушаешь, слушаешь, а потом прямо в лоб задаешь вопросы. И почти всегда точно. Это, я бы сказала, свойство мужского ума. И ничего. Будь такой. Некоторым мужикам даже нравятся такие женщины.
— Нет, — подумав, сказала Катерина, — сколько ни притворяйся, лучше, чем есть, не будешь. Да и обманывать противно.
Гости расхаживали по гостиной, когда Людмила ввела Катерину и представила.
— Моя младшая сестра!
Все смотрели на Катерину.
— Меня зовут Катериной, — сказала Катерина.
— Здравствуй, Кэт, — приветствовали ее.
— Не Кэт, а Катерина, — сказала Катерина.
Людмила с некоторым беспокойством следила за реакцией гостей.
— Тогда, может быть, Екатериной, чтобы было вполне официально, народно и по правилам? — спросил ее длинноволосый парень.
— Если по правилам, то Катерина. Так у меня записано в паспорте. Отец неделю убеждал начальника милиции, что глупо писать Екатерина, когда девку все будут звать Катькой. Вы что хотите, чтобы я и вас неделю убеждала в этом?
— Не хотим! — крикнули ей, — Хотим есть и пить!
Гости рассаживались за столом. Высокий молодой человек, светловолосый, голубоглазый, модно одетый, отодвинул стул, помогая сесть Катерине, улыбнулся ей.
— Рудольф Рачков, — представился он мимоходом и начал накладывать Катерине салаты.
Их взгляды встретились, он был красив: элегантен, хорошо подстрижен, совсем как с фотографии журнала мод, и Катерина вдруг опустила глаза.
Потом, как и принято на вечеринке, танцевали. Людмила — с молчаливым молодым человеком, хоккеистом Гуриным, Катерина — с Рудольфом.
— А где вы работаете? — спрашивала Катерина.
— На телевидении.
— Это, наверно, ужасно интересно?
— Это действительно интересно, — искренне сказал Рудольф. — Телевидение сегодня приобретает возможности неисчерпаемые. Понимаете, всегда очень важно точно сориентироваться. Скажем, когда начиналась авиация, надо было вовремя начать именно с авиации. Тогда авиаторы были героями. Или атомная физика. Те, кто вовремя пришел в физику, сегодня имеют все. Тех, кто начал заниматься космонавтикой десять лет назад, никто не знал, сегодня их знает весь мир. Телевидение сегодня у самых истоков, но будущее принадлежит ему.
— А вы что-нибудь кончали? — спросила Катерина.
— А кончать пока нечего, — объяснил Рудольф. — Еще никто не готовит таких специалистов. Но у нас будет со временем все. И вообще телевидение перевернет жизнь человека. Не будет газет, книг,
— А что же будет?
— Телевидение. Одно сплошное телевидение. Кстати, вы были на телецентре?
— Конечно, не была.
— А приходите прямо завтра.
— А как?
— Я вам выпишу пропуск.
Рудольф встретил Катерину в проходной на Шаболовке. Это был удивительный вечер в жизни Катерины. По коридорам шли известные дикторы и дикторши. Две красивые, нарядные, правда не очень молодые, женщины куда-то вели настоящего маршала.
Рудольф вел передачу Клуба веселых и находчивых — КВН. И он нашел Катерине место в первых рядах зрителей. На сцене соревновались в остроумии, и она все это видела... Правда, отвлекала женщина, стоящая в углу сцены и время от времени поднимавшая плакатик с надписью «Аплодисменты». В это время надо было аплодировать.
Катерина видела Рудольфа за телекамерой. Он стоял в наушниках, спокойный, элегантный, на виду у всего зала и нисколько не смущался.
Она не знала, что Рачков несколько раз предлагал режиссеру ее крупный план и что режиссеру понравилась эта так непосредственно реагирующая девушка. Катерина и не предполагала, что ее увидит вся страна.
Катерина ворвалась в квартиру, потрясая письмами.
— Меня видели дома по телевизору. Меня видела вся страна! — Катерина закружилась по комнате.
— Молодец, — сказала Людмила. — Теперь остались только Америка и Китай, и ты в полном порядке.
Растрепанная Людмила курила на диване.
— Ты представляешь, за это время я увидела столько знаменитостей, что другой не увидит и за всю жизнь, — радовалась Катерина.
— Видеть — не проблема, — мрачно прокомментировала Людмила. — Кого только в Москве не увидишь! Проблема — их ощущать рядом, в постели, лучше на законном основании, со штампом и пропиской в паспорте. А моя знаменитость, кажется, улетучивается.
— А что случилось? — спросила Катерина,
— Моего нападающего не переводят в сборную, а, наоборот, задвигают в Челябинск. Неперспективен, предложили перейти на тренерскую работу.
— Но он же тебе делал предложение?
— Он и сейчас делает. А может, он еще и тренер никакой? А потом, что я буду делать в Челябинске? Тут сразу все откроется. Новое место, надо устраиваться на работу. Санитаркой, что ли? Это тебе не Москва, там все на виду. Ладно, Будем думать. Что у тебя?
— Сегодня он представляет меня родителям. Боюсь ужасно. А если не понравлюсь?
Рачковы жили в новом блочном доме в двухкомнатной малогабаритной квартире. Кроме отца и матери, был еще маленький брат, который, поев, молча направился в другую комнату.
— А спасибо где? — спросила Рачкова-мать.
— Надоело, — буркнул мальчик.
— Что значит — надоело?
— Перестань, — сказал Рачков-отец.
Ребенок удалился непобежденным. Рудольф снисходительно улыбнулся. Он был выше этого.
— А кем вы будете после окончания института? — поинтересовалась Рачкова.
— Химиком-технологом.
— А ваш папа знаменитый химик Тихомиров? — спросила Рачкова.
— Это он знаменитый, я здесь ни при чем, — ответила Катерина.
Над ответом посмеялись.
— А наш обалдуй не учится, — зачем-то сказал Рачков-отец, — Катает тележку с объективом,
— Зачем же так? — сказала Рачкова. — Он хороший телеоператор. Будет учиться заочно, когда создадут институт телевидения.
— А если не создадут? — спросил Рачков-отец. — И вообще это не профессия, а барахло.
— А вы кем работаете? — поинтересовалась Катерина.
— Я — токарем, рабочий класс, а они интеллигенция. Про него ты и сама знаешь, тележку катает, а она директриса детского сада. Но ее скоро оттуда попрут.
— Это почему же? — спросила Рачкова.
— А потому что у тебя среднее педагогическое, а у твоих подчиненных — высшее. Как ни интригуй, все равно обойдут.
— Может, мы переменим тему разговора? — сказал Рудольф.
— А чего менять? — удивился отец. — Ты привел Катерину с нами познакомиться, так пусть и знакомится.
Людмила пылесосила квартиру.
— А когда они приезжают? — спросила Катерина. — Завтра?
— Завтра.
— Ты можешь сегодня переночевать в общежитии? — спросила Катерина.
— Это почему же?
— Рудик говорит, ну... что это мы все втроем да втроем.
— Ладно, — сказала Людмила.
— Я хочу поговорить с ним откровенно.
— Поговори, поговори...
Катерина и Рудольф остались вдвоем.
Они сидели за маленьким столиком. Были зажжены свечи. Рудольф разлил вино.
— За тебя!
— За тебя, — сказала Катерина.
— Прекрасно, — сказал Рудольф.
— Что? — спросила Катерина,
— Все это. Книги. Высокие потолки. Здесь можно жить и радоваться.
— У вас тоже хорошая квартира, — сказала Катерина,
— Барахло, — отмахнулся Рудольф. — За тебя!
— За нас! — сказала Катерина.
Катерина включила проигрыватель. Зазвучала музыка. Они танцевали в громадной квартире, переходя из комнаты в комнату...
А на следующий день постоялицы сдавали квартиру хозяевам. Профессорша проводила пальцем по шкафам, по корешкам книг, по подоконникам. Пыли не было.
— Ладно, — сказала она. — Принимаю,
Тихомиров уже углубился в изучение накопившейся корреспонденции и помахал девушкам на прощание.
Катерина и Людмила взяли в передней приготовленные чемоданы и поехали вниз в громадном зеркальном лифте.
— Все Рудольфу рассказала? — спросила Людмила.
— Не получилось, — призналась Катерина. — Подходящего момента не нашла... Что же теперь будет-то?
— Ничего не будет, — сказала Людмила. — Если нам будут звонить, их домработница Петровна все запишет. Она из деревни завтра приедет, и мы с ней договоримся. А если что-то срочное, она звонит вахтерше в общежитие, а та нам передает. Не вешай носа. Как говорил один древний: битва не проиграна, пока полководец не отказался от сражения. — И Людмила, подхватив чемодан, бодро зашагала к метро.
Рудольф провожал Катерину. Она остановилась у подъезда высотного здания. Катерина взглянула на часы. Был первый час ночи.
— Я чего-то не понимаю, — заговорил Рудольф. — Я звоню, а тебя все время нет.
— Я занята в студенческом научном обществе. Мы ставим интересный опыт, приходится задерживаться. И пожалуйста, не звони так часто. Это нервирует отца, он пишет книгу. Лучше я сама тебе буду звонить. Извини, мне пора.
— Может быть, ты разрешишь мне подняться? — спросил Рудольф, — У тебя же отдельная комната.
— Не сегодня, — сказала Катерина и вошла в подъезд.
Она поднялась на лифте, постояла в холле, потом поехала вниз. Из подъезда она вышла с предосторожностями и, убедившись, что Рудольфа нет, бросилась к метро.
Уже подбегая к метро, она увидела Рудольфа, который стоял у самого входа и курил.
Катерина бросилась обратно. Было уже без двадцати час. Катерина стояла за углом киоска, ожидая, когда Рудольф войдет в метро. Когда он ушел, она еще несколько секунд подождала и только тогда осторожно вошла в метро.
В общежитии были все в сборе.
— Все, — сообщила Антонина радостно. — Съезжаю. Сегодня мне сделали предложение. — И она закружилась по комнате.
— А я беременна, — вдруг сказала Катерина,
— Так, — сказала Людмила. — Только этого нам и не хватало. Когда это случилось?
— Тогда, — сказала Катерина. — В последний раз.
— Значит, почти три месяца, — тут же высчитала Людмила. — Он знает?
— Нет, — сказала Катерина, — Как же я ему скажу?
— Так и скажешь.
— А про все остальное? Я совсем завралась и запуталась.
— Ничего, — утешила ее Людмила. — Постепенно распутаешься. Пусть вначале женится, потом расскажешь ему всю правду. Если любит — простит.
— А если не простит? — спросила Катерина. — Я не хочу начинать семью с обмана. Противно все. Никогда, никогда больше не буду врать. Никому, никогда.
— Тогда выложи все начистоту.
— И выложу,
— Девочки, а ведь это очень серьезно, — вдруг сказала Антонина. — Делать ведь что-то надо.
На территорию завода металлической галантереи въехали автобусы ПТС — передвижных телевизионных станций.
Выкатывались телекамеры, похожие на средних размеров пушки, сходство увеличивали длинные насадки-объективы. Камеры расставляли в цехах, среди телеоператоров был и Рачков.
Катерина на автокаре везла со склада реле для остановившейся полуавтоматической линии. Она увидела ПТС и забеспокоилась. Конечно, маловероятно, чтобы среди телевизионщиков оказался Рачков, но все-таки она поставила автокар за углом цеха и прошла в комнатку, где обычно собирались наладчики.
— Тебя ищет Кузьмич, — передали ей. — Давай срочно, раза два уже присылал.
Катерина недоуменно пожала плечами, но все-таки прошла к начальнику цеха. С начальником цеха разговаривала высокая красивая женщина средних лет.
— Вот она, — представил Катерину Кузьмич, как только та появилась в дверях его кабинета. — Поверьте мне, эта девчонка далеко пойдет, у нее уже сейчас инженерное мышление.
Женщина подошла к Катерине и бесцеремонно ее оглядела.
— Заменить косынку, — сказала она. — Расстегнуть ворот кофточки. — И сама расстегнула ей ворот. — Ну-ка, пройдись, — скомандовала она. Катерина сделала несколько шагов. — Ножки у нее ничего... Подберите халатик покороче.
— Это режиссер, — шепнул Кузьмич Катерине. — На всю страну тебя прославит.
— Я не хочу, — сказала Катерина.
— А об этом, милочка, тебя никто и спрашивать не будет, — отрезала режиссер. — Уже обговорено и с начальством, и с профсоюзом, и с комсомолом.
— Мне некогда, у меня четвертая линия простаивает, — лихорадочно подыскивала аргументы Катерина.
В комнату заглянул телеоператор, которого Катерина видела на студии. Рудольф даже знакомил ее с ним.
— Куда тройку ставить? — спросил телеоператор.
— На вторую линию, — сказала режиссер. — Там у них дефицит идет. Значит, так... — подвела итог режиссер. — Тройку — на вторую линию. Секунд десять показываете, потом по моей команде линию останавливаете, имитируем поломку, выходит она. Режиссер кивнула на Катерину. — Кто у нас на третьей?
— Рачков.
— Передай ему, чтобы он взял ее проход на общем поаппетитней. Ножки, бедра — зритель это любит, потом она десять секунд копается, потом я возьму ее крупно. — Режиссер посмотрела на Катерину. — Скажешь несколько слов.
— Я не знаю, что говорить. — Катерина растерялась окончательно, услышав о Рачкове.
— Чего там не знать, — отмахнулась режиссер. — Что тебе нравится, что ты собираешься здесь проработать всю жизнь.
— Я не собираюсь здесь работать всю жизнь, — сказала Катерина.
Режиссер достала из сумочки листок,
— Здесь примерные ответы, — сказала она. — А вопросы будет задавать тебе диктор. Радуйся, что рядом с дикторшей снимаешься.
Катерина вышла в цех и увидела Рачкова, который устанавливал камеру у второй линии. Она бросилась за станки и присела, чтобы он ее не увидел. Но это было очень заметное место и проходившие мимо работницы поглядывали на нее с удивлением.
— Что, тебе плохо? — спросила одна.
— Плохо, — ответила Катерина и сообразила, что это может стать уважительной причиной, чтобы не выступать. Она бросилась в кабинет к Кузьмичу.
— Я плохо себя чувствую, — начала она. — Я не могу говорить.
— Не придуривайся. — оборвал ее Кузьмич. — Тебя же вся страна увидит, тебе письма будут писать.
И уже принесли халат и косынку. Ей помогли переодеться. Зазвонил телефон. Кузьмич снял трубку,
— Тебя просят прорепетировать, — сказал он Катерине. — Давай жми.
Выхода не было. Катерина использовала последнюю возможность. Она бросилась в женский туалет и закрылась.
Ее искали по всему цеху. Кто-то показал на туалет. Ее оттуда вывели чуть ли не под конвоем. По бокам шли мастера, впереди — начальник участка. И когда Катерина поняла, что выхода нет совсем, она решилась.
Она подошла ко второй линии, увидела удивленное лицо Рачкова, но теперь ей уже было все равно. Она все сделала, как ее просили. Прошлась между станками и, когда линия остановилась, сделала вид, что устраняет неисправность.
Потом в кадр вошла дикторша, улыбаясь привычной телевизионной улыбкой, и представила Катерину.
— Это Катя Тихомирова, — начала она. — Единственная девушка на заводе, которая работает слесарем-наладчиком. Вы сами могли убедиться, какие сложные станки на заводе. Так вот Катя может определить и исправить любую неисправность. Катя, почему вы выбрали эту профессию?
— Я не выбирала, — ответила Катерина. — Просто у нас не хватает слесарей.
— Но ведь вы сознательно, наверное, выбрали именно этот завод? — направляла дикторша.
— Нет, — ответила Катерина. — По необходимости. Не заводе были места в общежитии, а мне негде было жить.
— А вы не москвичка?
— Я из Смоленской области, — ответила Катерина.
Дикторша несколько растерялась. Интервью начинало идти не по намеченному плану.
— Вы ведь работали штамповщицей, а перешли на более сложный и трудный участок работы, не так ли? — спрашивала дикторша.
— Нет, — ответила Катерина. — Этот участок, если говорить о физических нагрузках, более легкий, но здесь требуется более высокая квалификация.
— Значит, вам не нравится просто механическая работа? — обрадовалась дикторша. — Вы хотите работать творчески? Значит, вы сознательно перешли в наладчики?
— Никакой особой сознательности не было, — честно призналась Катерина. — Я даже не хотела, но меня попросил Кузьмич, извините, товарищ Леднев, это наш начальник цеха, он хороший начальник, я не могла ему отказать. А вообще в наладчики не очень хотят идти — мало платят. Здесь есть какая-то недоработка, надо пересматривать нормы. За квалифицированную работу надо и платить соответствующе.
Это было уже совсем не запланировано, и дикторша задала последний вопрос:
— Катя, а какая ваша мечта? Вы, наверное, собираетесь учиться и дальше, чтобы вернуться на свой родной завод уже инженером?
— Я думаю учиться дальше, — сказала Катя. — В этом году я провалилась на экзаменах в институт, буду поступать на следующий год. Только я вряд ли сюда вернусь. Я снова буду поступать в химикотехнологический.
— Удачи вам, Катя!
— Спасибо.
Дикторша улыбнулась в камеру. Красный глазок на камере погас, и она облегченно вздохнула. А Катерина пошла к своим станкам. Пресс корежил заготовку, Катерина посмотрела на бракованные детали и раскрыла свою сумку с отвертками и ключами,
— Привет. — Рядом с ней остановился Рачков. — Интересная у нас с тобой встреча получилась.
— И вправду интересная, — согласилась Катерина.
— А ты, оказывается, героиня!
— Тебя в этом что-то не устраивает? — спросила Катерина.
— Нет, я даже польщен.
Рачкова позвали, передача была окончена, и телевизионщики сворачивали свое оборудование.
— Пока, — сказал Рачков. — Куда же теперь тебе звонить?
— Туда же, куда и звонил, — ответила Катерина.
— Но ведь, насколько я понимаю, этот телефон — липа!
— Это нормальный телефон, — ответила Катерина. — Если ты позвонишь, мне передадут.
— Уже поздно. Десять недель.
— Я уже это слышала, — сказала Катерина. — У меня нет другого выхода.
— Выход всегда есть, — сказала врач. — Пусть зайдет ко мне отец ребенка.
— Я не знаю, кто отец, — с вызовом ответила Катерина.
В приемной сидели будущие матери. Многие из них были с мужьями, Сидели спокойные, умиротворенные молодые женщины, гордо выставив свои округлившиеся животы.
— Ну что? — спросила Людмила, когда они вышли из консультации.
— Ничего нельзя сделать, — сказала Катерина.
— Надо же так влипнуть. — И Людмила закурила.
— Дай и мне сигарету, — попросила Катерина.
Она закурила неумело, первый раз в жизни.
Катерина была в женской консультации. Она молча оделась и посмотрела на врача, усталую женщину средних лет.
— Что же, — сказала врач. — Пока все хорошо. Никаких отклонений от нормы.
— Мне нужен аборт, — сказала мрачно Катерина.
Катерина встретилась с Рачковым на Суворовском бульваре.
— А что могу сделать я? — спросил Рачков.
— Поговори с родителями, может быть, у матери есть знакомые врачи, которые согласятся сделать аборт.
— Еще чего, — отмахнулся Рачков. — Не хватало еще родителей впутывать.
— А что мне делать? — спросила Катерина.
— Надо было раньше об этом думать, — раздраженно ответил Рачков.
— Тебе тоже надо было думать.
— А откуда известно, что этот ребенок от меня? — спросил Рачков. — Ты меня обманула во всем. А может, вообще никакого ребенка нет? Я тебе не верю.
— Прости меня, — попросила Катерина, — Я тебе клянусь. Я тебя никогда в жизни не обмену. Ни в чем, никогда. Поверь мне.
— Значит, у тебя был такой тонкий расчет. — Эта мысль все больше нравилась Рачкову.
— Нет, — сказал он, — Женщине, которая обманула один раз, нет веры на всю жизнь. Я тебе этого никогда не прощу. Ты сама это заслужила.
— Что ж, — сказала Катерина, — может быть, ты прав. Я это заслужила. Я тебя прошу только об одном; помоги найти враче.
— У вас на заводе есть поликлиника, — ответил Рачков. — У нас следят за здоровьем трудящихся, у нас, как известно, самое лучшее медицинское обслуживание в мире. — Рачков даже повеселел. — Ладно, что было, то было. Давай разойдемся, как в море паровозы.
А ты сходи в поликлинику, объясни ситуацию,