[…]. Того же, 3 февраля 1944, вечером
1. Вижу равнину, лишенную селений и растительности. Нет ухоженных полей – и растения, крайне редкие и малочисленные, тут и там, где почва на глубине менее высохшая, нежели в других местах, собраны в пучки, словно в растительные семейства. Надо отметить, что эта засушливая и невозделанная местность находится справа от меня, она же – у меня за спиной, на севере, и она же простирается в южном относительно меня направлении.
Слева же вместо нее я вижу реку с очень низкими берегами, что неторопливо течет также с севера на юг. По весьма медленному течению воды я понимаю, что в ее русле не должно быть перепадов, и что эта река протекает по равнине достаточно гладкой, чтобы являться низменностью. Движения этого едва хватает, чтобы вода не застаивалась в болото. (Вода неглубока, настолько, что виднеется дно. Полагаю, не больше метра, максимум, полтора. Шириной она как Арно возле Сан Минато – Эмполи, то есть, метров двадцать. Однако я не могу точно определять на глаз). Она голубого цвета и слегка зеленоватая у берегов, по которым благодаря влажности почвы тянется полоска густой зелени, радующей взор, устающий от того каменистого и песчаного уныния, что перед ним раскинулся.
Тот внутренний голос, который – как я вам объясняла – я слышу и который указывает мне, на что я должна обратить внимание и что узнать, удостоверяет, что я вижу долину Иордана. Называю ее долиной, потому что так говорят, чтобы обозначить место, где протекает река, но здесь такое название не совсем подходит, ведь долина предполагает наличие гор, а гор я тут поблизости не вижу. Но, как бы то ни было, я около Иордана, и пустынное пространство, которое я наблюдаю справа, это Иудейская пустыня. Если место, где нет жилищ и нет следов человеческой деятельности, справедливо назвать пустыней, то оно все же не соответствует нашему представлению о пустыне. Здесь нет волнистых песков пустыни, как мы ее понимаем, но лишь голая земля, усеянная камнями и обломками, наподобие заливных земель после паводка. В отдалении видны холмы.
|
|
И при всем этом возле Иордана чувствуется великое умиротворение, какое-то особенное, превосходящее обычное, подобное тому, какое отмечается на берегах Тразимено[1]. Это место, которое, кажется, хранит память о летящих ангелах и небесных голосах. Не могу выразить точно, что я испытываю. Но у меня такое чувство, будто это место разговаривает с моей душой.
2. Наблюдая все это, я вижу, как пространство вдоль правого (относительно меня) берега Иордана заполняется людьми. Это множество мужчин, одетых по-разному. Некоторые кажутся простолюдинами, другие – из обеспеченных, не обходится и без таких, кто по одежде, украшенной бахромой и галунами, напоминает фарисеев.
Посреди них на валуне стоит мужчина, в котором я, хотя и вижу его впервые, тотчас узнаю Крестителя. Он обращается к толпе, и – уверяю вас – это не какая-нибудь слащавая проповедь. Иисус называл Иакова с Иоанном «сынами грома»[2]. Но как тогда назвать этого неистового оратора? Иоанн Креститель заслуживает наименования грома и молнии, лавины, землетрясения: настолько он суров в своих речах и стремителен в своих движениях.
Он предвещает Мессию и призывает приготовить сердца к Его приходу, искореняя из них все препятствующее и исправляя помышления. Однако речь его бурная и жесткая. У Предтечи нет легкой руки Иисуса, чтобы возлагать ее на сердечные раны. Он – лекарь, который обнажает рану, копается в ней и безжалостно режет.
|
|
3. Пока я его слушаю – и не воспроизвожу его слов, поскольку они приведены у Евангелистов[3], только добавьте к ним страсти – вижу, как по дорожке, идущей вдоль края тенистой и поросшей травой береговой линии Иордана, приближается мой Иисус. (Эта сельская дорога, скорее даже тропинка, чем дорога, протоптана, кажется, караванами и путниками, что годами и столетиями проходили по ней, чтобы добраться до места, где русло реки поднимается и ее легко перейти вброд. Тропинка тянется по той стороне реки и теряется в зелени на другом берегу).
Иисус один. Он идет медленно, выступая из-за спины Иоанна. Бесшумно приближается и начинает слушать этот грохочущий голос Покаяния пустыни, будто бы Иисус – один из тех многих, что пришли к Иоанну, чтобы принять крещение и очистить себя для прихода Мессии. Ничто не отличает Иисуса от остальных. Одеждой Он похож на человека из народа, правильностью черт лица – на благородного господина, но никакими божественными признаками Он в толпе не выделяется.
Тем не менее, Иоанн словно бы чувствует исхождение некой особой духовности. Он оборачивается и тут же определяет источник этого исхождения. Он порывисто спускается с валуна, служившего ему амвоном, и проворно идет к Иисусу, который остановился в нескольких метрах от скопления людей, прислонившись к стволу дерева.
4. Мгновение Иисус и Иоанн пристально глядят друг на друга. Иисус – Своим небесным, таким мягким, взором. Иоанн – своими суровыми, черными глазами, сверкающими как молнии. Эти двое, находясь рядом, оказываются двумя противоположностями. Будучи оба высокими – это единственное сходство, во всем остальном они совершенно различны. Иисус – светлый, с длинными и опрятными волосами, с лицом цвета слоновой кости, голубыми глазами, в простом, но достойном одеянии. Иоанн – косматый, с черными волосами, жесткими и неровно ниспадающими на плечи, с черной редкой бородой, покрывающей почти все лицо, но при этом позволяющей заметить его впалые от поста щеки, с черными лихорадочными глазами, с темной кожей, смуглой от солнца и ненастий, и густо покрытой волосами, полуголый в своей одежде из верблюжьего волоса, стянутой на поясе кожаным ремнем и прикрывающей лишь его туловище, едва доходя до худых бедер и оставляя открытыми с правой стороны рёбра, единственный покров которых – кожа, задубевшая на ветру. Рядом они смотрятся как дикарь и ангел.
|
|
Иоанн, испытующе поглядев своими проницательными глазами, восклицает: «Вот Агнец Божий. Отчего это Господь мой приходит ко мне?»
Иисус спокойно отвечает: «Чтобы совершить обряд покаяния».
«Ни за что, Господь мой. Это я должен приходить к Тебе за освящением, а Ты идешь ко мне?!»
Иисус же, кладя ему на голову ладонь, так как Иоанн склонился перед Иисусом, отвечает: «Позволь, будет по-Моему, дабы всякая правда была доведена до конца и твой обряд положил бы начало более высокому таинству, а людям было возвещено, что Жертва уже в мире».
5. Иоанн смотрит на Него взглядом, смягчившимся от слез, и первым идет к реке, где Иисус снимает с себя плащ, хитон и тунику, оставшись в чем-то наподобие коротких кальсон, чтобы затем спуститься в воду, где уже находится Иоанн. Последний крестит Его, возливая Ему на голову речную воду, которую черпает своего рода чашей, что висела у Крестителя на поясе и напоминает мне раковину или половину тыквы, опустошенной и высушенной.
Иисус – и в самом деле, Агнец. Агнец: по белизне тела, по целомудрию облика, по кроткой внешности.
В то время как Иисус выбирается на берег и, одевшись, сосредотачивается на молитве, Иоанн показывает на Него собравшимся людям, свидетельствуя, что узнал Его благодаря знамению от Святого Духа, которое безошибочно указало на Него как на Искупителя.
Но я всецело предана созерцанию молящегося Иисуса, и для меня существует только Его светлая фигура на фоне прибрежной зелени.
4 февраля 1944.
6. Иисус говорит:
«Иоанн, сам по себе, не нуждался в знамении. Его дух, предочищенный еще от утробы матери, обладал тем умственным сверхъестественным в и дением, каким могли бы обладать все люди, не будь Адамова греха.
Если бы человек продолжал пребывать в благодати, в невинности, в верности своему Создателю, он под внешней видимостью мог бы созерцать Бога. В книге Бытия сказано, что Господь Бог по-дружески разговаривал с невинным человеком, и что человек от Его голоса не падал замертво, но и мог уверенно его различать. Таков был жребий человека: видеть и понимать Бога так же, как это происходит у сына с его родителем. Затем пришел грех, и человек уже не осмеливался взглянуть на Бога, и больше не мог ни видеть, ни понимать Всевышнего. И это ему удается все хуже и хуже.
Но Иоанн, Мой кузен Иоанн, был очищен от греха, когда Благодатная любовно наклонилась, чтобы обнять некогда бесплодную, а тогда уже забеременевшую Елизавету. Крошечное дитя радостно запрыгало во чреве, чувствуя, как с его души спадает чешуя греха, словно корка, что спадает с заживающей раны. Святой Дух, сделавший из Марии Мать Спасителя, начал совершать Свое спасительное дело через Марию, живой Кивот воплощенного Спасения, на этом ждущем появления на свет младенце, предназначенном быть связанным со Мной не столько по крови, сколько по служению, которое сделало нас словно бы устами, изрекающими слово. Иоанн – уста, Я – Слово. Он Предтеча в Благовестии и в мученической судьбе. Я – Тот, кто придаст Свое божественное совершенство как Благовестию, начатому Иоанном, так и страданию ради сохранения Закона Божия.
Иоанн не нуждался ни в каком знамении. Но бесчувствию остальных знамение было необходимо. На что еще мог бы опираться Иоанн в своем утверждении, как не на неоспоримое доказательство, которое должны были бы воспринять эти ленивые глаза и тугие уши?
7. Я тоже не имел нужды в крещении. Но Господня Премудрость судила произойти этой встрече именно в тот момент и именно таким образом. И, вызвав Иоанна из его пещеры в пустыне, а Меня из Моего дома, Она соединила нас в этот час, чтобы открыть надо Мной Небеса и сойти оттуда Самой, божественной Голубкой, на Того, кому вместе с этой Голубкой предстоит крестить людей, и принести оттуда весть, еще более впечатляющую, нежели весть от ангела, потому что она – от Отца Моего: „Вот Мой возлюбленный Сын, в котором Моя отрада“. Чтобы у людей не было сомнения последовать за Мной или извинения, если не последуют.
8. Было много явлений Христа. Первое – после Рождества, явление Волхвам, второе – в Храме, третье – на берегах Иордана. Потом последовало бесконечное число других, с которыми Я тебя познакомлю, ведь Мои чудеса – это проявления Моей божественной природы, вплоть до последних: Воскресения и Вознесения на Небо.
Мое отечество преисполнилось Моих явлений. Словно семена, что бросают на четыре стороны света, они случались во всех слоях и сферах жизни: перед пастухами и сильными мира сего, перед учеными и неверующими, перед грешниками и священниками, перед владыками, детьми и солдатами, перед евреями и язычниками. Они повторяются и теперь. Но, как и тогда, мир не принимает их. Более того, не принимая современные, он забывает о прошлых. И все же Я не останавливаюсь. Я продолжаю являться ради вашего спасения, ради того, чтобы привести вас к вере в Меня.
9. Знаешь, Мария, чем ты занимаешься? Или даже – что совершаю Я, показывая тебе Евангелие? Попытку, еще более решительную, привести людей ко Мне. Ты просила об этом в своих горячих молитвах. Я больше не ограничиваюсь одними словами. Слова их утомляют и отвращают. Это грех, но это так. Я обращусь к видениям[4], к видениям на тему Моего Евангелия, и растолкую их, чтобы сделать более ясными и притягательными.
Тебе Я даю утешение видеть. Всем – даю способ захотеть узнать Меня. И, если это опять не поможет, и словно жестокие недоросли они выбросят этот подарок, не понимая его ценности, то тебе достанется Мой дар, а им – Мое возмущение. Мне еще раз придется сделать этот старый упрек: „Мы вам играли – а вы не плясали; мы причитали – а вы не плакали“.
Впрочем, не важно. Оставим их, этих непоколебимых, собирать себе на голову горящие угли, и обратимся к тем овцам, что стремятся узнать Пастуха. Я – тот Пастух, а ты – прутик, который гонит их ко Мне».
10. Как видите, я поспешила вставить те подробности, кото-рые, по причине их малости, были мной пропущены, и которые Вы пожелали узнать [5]. […]
[1] Известное озеро в Италии.
[2] (Мк. 3:17)
[3] (Мф. 3:1-12), (Мк. 1:1-8), (Лк. 3:3-18), (Ин. 1:19-34)
[4] См. (2 Кор. 12:1)
[5] Эти детали были вписаны в рукописи между строк или в конце страницы. Здесь они приведены курсивом