Лирический герой – потерявшийся в себе и среди людей человек, вынужденный подчиняться правилам игры, чувствующий постоянно неотделимость свою от людей, и обреченный на вечное ощущение кого-то за спиной.
Разная степень силы, данной каждому человеку, как моральной, так и духовной, рождает вечное противостояние. Взрослые люди часто бывают не в силах понять, в чем они действительно нуждаются. Как следствие:
Не корысть, не влюбленность, не месть;
Так – игра, как игра у детей:
И в собрании каждом людей
Эти тайные сыщики есть.
Дети – это те существа, которые пока не скрыли, светлую, вложенную Богом сущность человека, за «маской» одно из общества страшного мира.
А пока – в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других…
Именно поэтому они способны «обжечь» давно охладевшие души взрослых, им подвластна «неизвестная сила» - это сила искреннего чувства, способность к этому чувству утрачена людьми, поэтому теперь они звери, и единственные, кто может понять лирического героя, это люди, сохранившие в себе ребёнка. Но во враждебном, грешном «страшном мире» таких людей лирический герой не встретит.
4) "Атрибуты" символизма: устойчивые словесные символы (в каких стихотворениях этого или другого цикла они встречаются еще?), "опорные слова-острия", рифма, ритмика, интонация.
Опорные слова-острия (из цикла «Страшный мир»):
· игра («Как тяжело ходить среди людей // И притворяться непогибшим», «Демон», «Голос из хора»);
· глаза («В эти желтые дни меж домами…», «Я коротаю жизнь мою. // Мою безумную, глухую…», «Авиатор», «Пустая улица. Один огонь в окне…», «Миры летят. Года летят», «Жизнь моего приятеля», «День проходил, как всегда: // В сумасшествии тихом», «Черная кровь», «Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне…», «Я ее победил, наконец! // Я завлек ее в мой дворец!», «Ночь - как века, и томный трепет», «Дух пряный марта был в лунном круге…»);
· сила («К музе», «Из хрустального тумана, // Из невиданного сна….», «Демон», «Миры летят. Года летят», «Как растет тревога к ночи!»);
· люди («Идут часы, и дни, и годы…», «Как тяжело ходить среди людей // И притворяться непогибшим», «Унижение, «Авиатор», «Пляски смерти», «Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…»);
· взор/взгляд («Песнь ада», «Из хрустального тумана, // Из невиданного сна….», «Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный…», «Вновь у себя... Унижен, зол и рад»);
· обжигать («В эти желтые дни меж домами…», «Демон», «Песнь ада», «В ресторане»)
Стопа: трехсложный анапест
Рифма: перекрестная:
Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.
опоясывающая (кольцевая):
Как бы ни был нечуток и груб
Человек, за которым следят, –
Он почувствует пристальный взгляд
Хоть в углах еле дрогнувших губ.
мужская рифма: войтИ – найтИ; следЯт – взглЯд
Ритмика организация стиха: силлабо-тоническая
Блок активно использует звукопись. Большое употребление звука «р» сразу дает ощущение приближающегося раската, распространения туч над головой. Обилие всех шипящих: «щ», «ш», «ч», «ж». Большое количество гласных и сонорных «л», «» сглаживают резкость речи, и мы все-таки читаем лирику, а не марш.
Интонация: во всем цикле, как, в общем-то, и томе присутствует ораторская интонация
Традиции русской поэзии
В лирике Блока преобладает «ландшафт» современной души, беспощадно правдивый, во многом исповедально окрашенный. Брюсов писал, что Блок «с бесстрашной искренностью черпает содержание своих стихов из глубины своей души». Сам поэт впоследствии с явным сочувствием отмечал «глубокую мысль» близкого ему писателя — Аполлона Григорьева: «Если... идеалы подорваны и между тем душа не в силах помириться с неправдою жизни... то единственным выходом для музы поэта будет беспощадно ироническая казнь, обращающаяся и на самого себя, поколику в его собственную натуру въелась эта неправда...»
Само выражение «страшный мир» впервые возникает в «песнях личных» (как ни условно их отделение в блоковской лирике от «объективных»):
Страшный мир! Он для сердца тесен!
В нем — твоих поцелуев бред,
Темный морок цыганских песен,
Торопливый полет комет!
(«Черный ворон в сумраке снежном...»)
В лирике и поэмах Блока 1910-х гг. его художественный метод приобретает гармоническую завершенность, а поэтическое мастерство достигает наивысшего выражения. Особого рода символическое восприятие реальности не закрывает теперь от поэта многообразия мира, исторически и национально конкретных форм жизни и человеческого характера. Напротив, именно в истории, современности, в человеческом может воплотиться «всемирное». Отсюда — широкое включение в лирику быта, психологии, всего того, что делает самые интимные строки поэта тончайшими свидетельствами эпохи. Лирика Блока органически впитала в себя не только демократизм и гуманизм искусства XIX в., но и эпичность романа ушедшего столетия. Лирический герой Блока идет путями «толпы», живет «как все» и воплощает в себе характерные черты человека на рубеже двух эпох в русской и мировой истории.
Синтезируя эпос и лирику, Блок воплощает в своем творчестве и иные «синтезирующие» тенденции эпохи: ориентацию на мировую художественную традицию — и на «низовую» народную культуру (фольклор, городской и цыганский романс), погруженность в искусстве ушедших эпох — и глубокое новаторство.
Именно так и воспринимается все в поздней лирике Блока — от системы символов до метрики, ритмики и рифмы. Переход к тоническому стихосложению (блоковские дольники, плодотворно изучавшиеся уже в 20-х гг. В. М. Жирмунским) не отменяет глубоких связей стиха Блока с «пушкинскими» ямбами и «некрасовскими» трехсложниками, интересные поиски в области неточной рифмы не препятствуют ориентации на традиционные типы рифмовки, и т. д. Свобода стиховых поисков, никогда не становившихся для Блока самоцелью, соседствует с органической включенностью в поток мировой поэтической культуры.
· Минц З. Г. Александр Блок // История русской литературы: В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980—1983.