Любопытство заставило Майкла покинуть свой наблюдательный пост у стены. Не успел он опомниться, как уже заглядывал ей через плечо, ревниво пробегая глазами слащавые строчки:
Самая прекрасная из женщин,
Я в отчаянии мечтаю о том,
Как распущу Ваши локоны,
Околдовавшие меня.
Отриньте свою холодность,
Пошлите мне слова прощения
Не медля, пока я не погиб.
Я безутешен и не нахожу покоя.
И пусть меня ненавидят соперники,
Им не удастся погасить мою любовь.
«Написано рукой того, кто желает вам одной только радости. Невидимка (солдат, павший в неравной борьбе, но не утративший надежду)».
Рене негромко рассмеялась. Сентиментальные стихи явно произвели на нее впечатление. Ее реакция вызвала у Майкла улыбку, и он не мог не поинтересоваться:
— Таинственный влюбленный, да?
Девушка резко обернулась к нему и одарила молодого человека гневным взглядом.
— Как вы смеете, месье! Это недостойно мужчины — подкрадываться к леди со спины и совать нос в ее личную корреспонденцию!
— Личную корреспонденцию? — нарочито растягивая слова, произнес он. — Я бы сказал, тайную и трусливую. Вашему несчастному солдату любви недостает смелости предстать перед вами во плоти.
— Месье Деверо, служить любви способно только благородное сердце.
— Быть может, деликатность и впрямь не относится к числу моих достоинств, мадам. Но, поскольку я не понаслышке знаком с «горением» мужской половины рода человеческого, уверяю вас, что ваш благородный воздыхатель не имел в виду ничего благородного, когда царапал эти жалкие вирши.
Рене выставила перед собой ладонь, другой рукой прижимая к груди послание.
— Прошу вас, ни слова более, поскольку вы лишь обнажаете чудовищные глубины собственного невежества. Поэзия — это слезы сердца, а не… — тут ее взгляд выразительно скользнул к его чреслам, и девушка быстро заморгала, чтобы скрыть растерянность, — другого оружия. Служение любви для благородного человека становится возвышенной целью, которая достигается самоотречением или…
Майкл расхохотался.
— Поверьте мне, единственный аргумент, который заставляет вашего воздыхателя скрывать свое лицо, — это ваш высокий статус, а не какая–то бессмысленная концепция поэтического самобичевания, принцесса.
— …или, — продолжала девушка, взглядом упрекая его в том, что он перебил ее, — становится заслугой благодаря высокому положению его дамы сердца. — И в заключение этой отповеди Рене презрительно фыркнула.
— Миледи, я готов держать пари, что совсем скоро ваш сентиментальный рифмоплет вставит в свое творение бойкую строку, предлагающую вам пригласить его на полуночное снятие масок в ваших апартаментах.
— Позвольте с вами не согласиться! Мой благородный поэт знает, кто я такая, посему он не унизится до предложения чего–либо подобного. — Принцесса обиженно надула губки.
Увы, он испытывал к девушке не просто физическое влечение. Дружеский спор с Рене де Валуа превратился в эротическое состязание в остроумии. Ее неукротимый дух и острый ум завораживали его; ни с одной женщиной он не испытывал ничего подобного. Улыбаясь ее чувственной пылкости, он поднял руки над головой, сдаваясь.
— Мир, миледи! Ваш язычок не уступает в остроте новомодной игрушке дона Альваро — рапире.
— Что, для вас он слишком остер?
— Нет, чересчур быстр… — Заслышав первые звуки вольты, он предложил ей руку. — Потанцуйте со мной.
Смело встретив его взгляд, Рене положила свою узкую ладонь ему на запястье и позволила подвести себя к остальным танцорам. Они кружились в абсолютном молчании, глядя друг другу в глаза. Майкл взял ее сначала за правую руку, затем за левую, потом совершил поворот и встретил ее сверкающий взгляд, когда Рене, повинуясь ритму музыки, тоже сделала пируэт. Все происходило, как в сказке, где правит бал доброе волшебство. А когда настала очередь чувственного прыжка, он обхватил ладонями ее тонкую талию, сгорая от желания сжать ее в объятиях, и поднял высоко над собой. По–прежнему держа ее на вытянутых руках, молодой человек сделал несколько шагов и медленно опустил ее на пол, дав ей соскользнуть по его напряженному телу. А затем Майкл вдруг вновь, уже ad lib [49], повторил этот возбуждающий подъем, которого не было в танце. Ему хотелось, чтобы музыканты не останавливались и продолжали играть до самого рассвета.
Он желал ее страстно и отчаянно, желал душой и телом, разрываясь на части и сходя с ума, и хотел, чтобы и она испытывала такие же чувства. Пусть она бросает ему в лицо язвительные замечания, как давеча, все же они будут заниматься любовью, и на следующее утро тело ее будет сладко стонать от страсти, которой они предавались всю ночь накануне. Да, Майкл знал, что обманывает себя, как и тот неизвестный стихоплет, ведь какими бы настойчивыми, соблазнительными и остроумными не были его ухаживания, Рене де Валуа все равно достанется какому–нибудь королю.
Когда закончился следующий танец и все пары распались, обмениваясь поклонами и реверансами, Рене сделала попытку отнять у него свою руку.
— Мне хочется пить.
Словно по мановению волшебной палочки, перед ней вдруг появился кубок с вином. Майкл и Рене в удивлении обернулись.
— Миледи! — провозгласил сэр Уолтер. — Как всегда, вы можете располагать мной по своему усмотрению.
Майкл представил, как этот павлин натыкается лицом на его кулак, и так несколько раз подряд. Взгляды соперников скрестились, высекая искры, в то время как Рене преспокойно приняла предложенный ей кубок. Уолтер злорадно ухмыльнулся, а Майкл скрипнул зубами в бессильной ярости. Девушка жадно отпила глоток ароматной жидкости, затем еще один, благодарно вздохнула и вернула пустой сосуд Уолтеру.
— Вы очень любезны.
Он тут же предложил ей опереться на свою руку.
— Не хотите ли пройтись немного?
— Благодарю вас, сэр. В другой раз. — Рене улыбнулась сэру Уолтеру и, к невероятному изумлению обоих мужчин, взяла под руку Майкла.
Внутренне возликовав, Майкл залихватски подкрутил воображаемые усы.
— В другой раз. Может быть! — Он ухмыльнулся прямо в лицо позеленевшему от злости павлину и увлек Рене за собой.
Пока она не даст ему понять обратного, можно считать, что на сегодняшний вечер он ее ангажировал. Они отошли к оконной нише и остановились, наблюдая за танцорами, скользившими по зале, освещенной дрожащими огоньками свечей.
— Вы должны мне тайное свидание, — прошептал юноша.
Рене мгновенно напряглась и оцепенела.
— Прошу прощения?
Он весело рассмеялся, заметив выступивший у нее на щеках жаркий румянец. Быть может, для трубадура еще не все потеряно. Склонившись к ее уху и почти касаясь его губами, он негромко произнес:
— Неужели вы забыли о своем обещании посодействовать моим отношениям с известной нам обоим леди? Я считаю, что прямо–таки обязан прыгнуть в одну постель с ней, чтобы разрушить предательские планы некоего герцога.
— Клянусь всеми святыми, как же вам нравится играть словами! — с негодованием воскликнула принцесса. Майкл весело фыркнул.
— Мне нравится играть, и не только словами. Впрочем, как и вам.
У дальней стены танцевальной залы в окружении своих самодовольных родственников мужского пола стояла Анна, наблюдая за Рене и Майклом с видом кошки, от которой только что улизнула мышка.
— Потанцуйте со мной еще немного, — охрипшим голосом вдруг попросила Рене.
«Интересно, что она задумала на этот раз?» — спросил себя Майкл.
— Кажется, вы обещали взять на себя обязанности доверенного лица.
— Посредника, — поправила его принцесса, слегка покачиваясь в такт музыке.
— Посредник, доверенное лицо… — Он легко заскользил рядом с ней в ритме танца. — Вы говорили, что устроите мне тайную встречу с этой леди, чтобы я смог выжать из нее важные сведения.
— После того как мы сделаем перерыв, — загадочно и двусмысленно проронила Рене, совершая пируэт, как и все остальные дамы, и не выпуская его пальцев из своей руки. Подчиняясь заданному ритму, девушка на мгновение прижалась к нему и взглянула на Майкла снизу вверх. Фиалковые глаза полыхнули таким жаром, что юноша моментально позабыл обо всем на свете. — Пожалуй, на сегодняшний вечер я с радостью выберу вас своим партнером в танцах, — негромко проговорила она.
Юноша на секунду крепко зажмурился, испытывая чувство физической неловкости от стремительного прилива крови к члену. Как выражается в подобных случаях Стэнли?
— Да смилуется над нами Господь, миледи.
Освещаемые тусклым светом догорающих свечей, они оставались последней парой в зале, когда музыканты, разодетые в ливреи королевских цветов, сыграли заключительные аккорды. Из апартаментов королевы в течение почти всей ночи не доносилось ни звука, и у Рене забрезжила пока еще слабая надежда, что завтра все пройдет как по маслу. Она намеренно не избегала общества завзятых кутил, чтобы находиться поблизости от спальни Екатерины на тот случай, если с королевой случится что–либо непредвиденное. До рассвета оставалось всего четыре часа, но, похоже, Бэкингем проглотил ложь, преподнесенную Анне.
— Могу я надеться, что вы доставите мне удовольствие и позволите проводить вас до ваших покоев, принцесса?
Рене прекрасно знала, что после продолжительного веселья выглядит далеко не лучшим образом, и потому с опаской взглянула на златовласого джентльмена рядом с собой, дивясь тому, что он и сейчас похож на архангела, сошедшего с небес на землю.
— У меня есть вооруженный эскорт.
— Я предлагаю вам дружеский эскорт, мадам, — улыбнулся Майкл.
В очередной раз этому юноше удалось удивить принцессу. Насколько она знала представителей сильной половины рода человеческого, сейчас он должен был предпринять учтивую, но настойчивую попытку соблазнить ее. Но Майкл всего лишь улыбался ей, приветливо и сдержанно, и на лице его не было ни тени развязности. Его улыбка сияла добротой, но более всего поразило Рене то, что он явно относился к ней с уважением. Ошеломленная и растерянная, девушка покорно положила ладонь на его запястье, и они вместе покинули королевские апартаменты. Лейтенант Армадо двинулся за ними, тактично держась на почтительном расстоянии.
Оба чувствовали себя непринужденно, неторопливо шагая по тускло освещенным коридорам, и ночную тишину лишь изредка нарушал лязг оружия встрепенувшегося при их приближении стражника или приглушенный непристойный смех, доносящийся из–за плотно закрытых дверей. В глубине души, однако, Рене трепетала от возбуждения. Долгие годы она стремилась к тому, чтобы окружающий мир относился к ней не просто как к ценному, но банальному и пустому цветку в королевском саду, которым следовало любоваться издалека и использовать с выгодой в играх королей. Однако же в том, что ее воспринимали именно так, заключалась и своя прелесть. Девушка частенько задумывалась над тем, а не был ли брошенный ею вызов общественной морали обыкновенным инфантильным бунтом против устоявшихся традиций? Иначе, почему вдруг мнение рядового искателя приключений стало значить для нее так много? Ее бунт отдавал запахом серы и сделкой с дьяволом. Расставшись с девственностью, она обрела некоторую свободу, но при этом лишилась чего–то намного более важного, и мысль об этом не давала ей покоя.
— Откуда вдруг такая печаль на вашем лице, моя дорогая мартышка?
Рене метнула на Майкла робкий и недоверчивый взгляд.
— Вы полагаете, что я похожа на маленькую обезьянку?
— Я полагаю, что вы прекрасны, — с чувством выдохнул он. — И все–таки, почему вы вдруг загрустили?
Она тяжело вздохнула. Рано или поздно он узнает о ее прегрешении.
— Не стоит воздвигать в мою честь храмы и воскурять фимиам на моем алтаре.
Майкл широко улыбнулся.
— Ага, мы еще и суеверны, не так ли, моя очаровательная бретонка?
Она остановилась перед дверью своих апартаментов.
— Нет, дело не в этом. Я…
Ей льстило, что он относится к ней как к драгоценному и запретному плоду, юной и неопытной девушке, только начавшей выезжать в свет. Как приятно, хотя бы для разнообразия, ощущать себя не презренной французской шлюхой королевской крови, каковой ее полагали дамы, и не легкодоступной особой, которую достаточно поманить пальцем, в чем были уверены все мужчины.
Майкл бросил на лейтенанта Армадо такой взгляд, что офицер поспешил присоединиться к своим подчиненным, несшим караул у ее дверей, и увлек Рене к оконной амбразуре в нескольких шагах дальше по коридору. Достаточно близко, чтобы были видны их темные силуэты, но при этом достаточно далеко, чтобы телохранители не могли разобрать ни слова из их разговора.
Однако этот ловкий маневр едва не разбил вдребезги ее недавно обретенную веру в него. Рене подчинилась лишь из чувства дерзкого любопытства, с каким–то извращенным наслаждением предвкушая, как сейчас поставит его на место. Девушка ожидала, что он набросится на нее, но вновь была ошеломлена и растеряна, когда он водрузил ногу в остроконечном сапоге на подоконник, оперся локтем о колено и стал задумчиво смотреть в темноту за оконным стеклом.
— Я очень благодарен вам за безраздельное внимание, которым вы почтили меня сегодня вечером, — едва слышно прошептал юноша. — И все же меня не покидает такое чувство, будто вы — или, точнее, мы — старательно избегаем упоминания об одном очень важном деле. Прошлой ночью вам понадобилась моя помощь, чтобы предотвратить катастрофу. А теперь у меня складывается впечатление, что ваше отношение к случившемуся изменилось. Почему?
Святые угодники! Рене вновь недооценила его. Майкл оказался намного умнее и обходительнее, чем она решила поначалу. Он разгадал ее уловку, когда она вознамерилась сыграть роль сводницы для него и Анны, и теперь хотел получить — нет, не удовольствие в постели, даже не поцелуй, — а ответы на свои вопросы. Он по–прежнему относился к ней с большим уважением, за что принцесса была ему искренне благодарна, но при этом заподозрил ее в том, что она ведет какую–то свою игру. Или же его беспокоило то, что она могла потерять веру в него? Сейчас Рене должна была сделать все, чтобы он не увиделся с Анной еще хотя бы один день. А вот потом, когда Талисман будет у нее в руках, Майкл может изображать святого Георгия, поражающего дракона Бэкингема. Но проблема заключалась в том, что ни оправданий, ни иных объяснений у нее не было. Посему девушке ничего не оставалось, как напустить на себя оскорбленный вид и гневно заявить ему:
— Если танец со мной был вам в тягость, вам следовало передать меня сэру Уолтеру! Доброй ночи, месье! — И Рене решительным шагом двинулась прочь.
Майкл схватил ее за руку, прежде чем она успела дойти до дверей своих апартаментов. Стоя позади нее, он крепко, но бережно держал ее за запястье, и она ощущала у себя на виске его дыхание. Стоило Рене крикнуть, как на ее призыв сбежались бы стражники, но она не могла говорить. И пошевелиться тоже не могла. От его мощной фигуры исходило желанное тепло, и она завернулась в него, как в одеяло. Дрожь предвкушения, от которой у нее сладко замирало сердце, когда она танцевала с ним, переместилась ниже, и принцесса ощутила жар между бедер.
— Вы хотите сказать, что сегодня ночью не притворялись? — Его сильный и глубокий голос ласкал ее слух. — Что вы танцевали со мной, потому что вам этого хотелось?
Рене крепко зажмурилась. У нее перехватило дыхание. Она не осмеливалась повернуть голову, чтобы взглянуть на него. Если она сделает это, они непременно начнут целоваться, и она не сможет оттолкнуть его. Пытаясь быть честной с собой, Рене вынуждена была признать, что ей хочется поцеловать юношу; значит, она сознательно изменила бы Рафаэлю. Как она может испытывать такое сильное влечение к этому мужчине, когда влюблена в другого?
А от Майкла исходило прямо–таки обжигающее тепло. Внезапно охрипшим голосом он произнес:
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы не были принцессой.
— Прошу вас, отпустите меня, — еле слышно взмолилась она.
Девушка дрожала всем телом.
Он незамедлительно отпустил ее руку.
— Что касается нашего спора, — добродушно окликнул он ее, когда Рене шагнула вперед. — Если ваш робкий и стеснительный менестрель все–таки окажется нормальным мужчиной из плоти и крови, как и все мы, простые смертные, то я настаиваю на том, чтобы присутствовать в тот момент, когда он сбросит маску!
Теперь, отойдя от него на безопасное расстояние, Рене с улыбкой повернулась к юноше.
— Если я права, и он окажется скромным и почтительным молодым рыцарем, тогда уже я буду настаивать, чтобы вы посвятили мне поэму!
— Мадам, мы с вами заключили пари! — Майкл отвесил ей изысканный поклон и удалился, насвистывая песенку, которую она исполняла сегодня вечером с Вайаттом в королевской приемной.
Рене прислонилась к открытой двери своих апартаментов и стала смотреть, как он исчезает в темноте. Итак, отныне у нее есть целых два поклонника при дворе английского короля: один — поэтичный и загадочный, а другой — воинственный и очаровательный.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Я люблю и ненавижу.
Быть может, вы спросите,
что со мною происходит? Не знаю,
но я испытываю страшные мучения.
Гай Валерий Катулл
На следующее утро, когда Рене вышла из часовни после мессы, ее подстерег паж с гербом королевы на камзоле.
— Миледи, какой–то слуга попросил меня передать вам это.
Рене буквально выхватила у мальчишки из рук сложенный листок бумаги и дрожащими пальцами развернула его. Внутри оказалась очередная поэма:
Миледи, я сгораю от желания обладать вами
И оказать вам честь при первом же удобном случае.
Сжальтесь надо мной, станьте моим другом,
Иначе мне останется лишь умереть,
И умереть до срока.
— И еще некий джентльмен по имени Деверо умоляет вас выслушать его, — добавил паж.
Рене чувствовала себя… необычно. Она была на седьмом небе от счастья. Для Рафаэля она стала музой живописи, вдохновляя его писать картины, которыми будет восторгаться весь мир. А стихи Невидимки были сокровенными и потаенными, предназначенными только для ее глаз, и они вселяли в ее сердце доселе неведомую тоску… Как знать, быть может, ее таинственным поэтом был Вайатт. Уж его–то смело можно было назвать опытным кузнецом слова.
— Он ожидает вас вон там, — прервал ее мечтания мальчишка–паж.
Следуя его указаниям, Рене двинулась к боковому коридору.
В душе у нее бушевали смешанные чувства. Нет, она ничуть не возражала против того, чтобы пожелать Майклу доброго утра. Но тот недолгий сон, которым ей удалось забыться в промежутке между их расставанием и утренней мессой, не восполнил запасы хитрости и коварства, которые были необходимы ей, чтобы пройти по тонкой грани, позволяющей ей пожать плоды вчерашних трудов, а не уничтожить их.
Однако в глухом закоулке, подальше от шума и суеты, ее ждал вовсе не Майкл.
— Мадам, — приветствовал ее поклоном сэр Уолтер. — Позвольте заметить, что нынешнее утро очень идет вам.
— Вы очень любезны. — Рене присела в коротком книксене, не выпуская из рук четки.
Девушка успела заметить, как он коротко кивнул офицеру, стоявшему у нее за спиной, и, когда она обернулась, лейтенанта Армадо уже и след простыл. «Что происходит с этим человеком?» — с негодованием подумала принцесса. Он был обязан не отходить от нее ни на шаг, чтобы защитить в любой момент, если вдруг возникнет такая необходимость. Прошлой ночью он оставил ее одну по знаку Майкла, а сегодня им распоряжается прихвостень Норфолка, и лейтенант повинуется ему, даже не испросив у нее разрешения! Ну что ж, сегодня у нее состоится с ним серьезный разговор по душам.
— Леди Рене, — сэр Уолтер взял ее под локоть, — я взял на себя смелость преподнести вам особый подарок. Поскольку вы — гость в моей стране, мне подумалось, что вам будет небезынтересно взглянуть на достопримечательности нашей столицы: Вестминстерское аббатство, собор Святого Павла и тому подобное. На набережной нас ожидает роскошная прогулочная лодка герцога Норфолка. Она отвезет нас вверх по реке, и мы с вами окажемся в самом сердце Лондона. Его светлость предоставил ее в ваше распоряжение на целый день.
Нет, ну что за надоедливый человечишка!
— Месье, я весьма благодарна его светлости за гостеприимство, — поджав губы, сухо проронила Рене. — Однако же мои слабые французские легкие очень чувствительны к болотной лихорадке, приступы которой часто случаются в плохую погоду. А за окном дождь льет как из ведра. Так что как–нибудь в другой раз.
Девушка вновь присела в реверансе и повернулась, чтобы уйти, раздумывая над тем, не приложил ли к этому приглашению руку Руже. Шестое чувство подсказывало ей, что он заключил какой–то тайный договор с Норфолком.
Его пальцы стальной хваткой вцепились в ее запястье, ничем не напоминая нежное прикосновение, на которое вчера вечером отважился Майкл. Затем он прижал ее спиной к стене, и обе руки ее оказались в плену железных мускулов.
— Почему он, а не я? — прошипел Уолтер, и лицо его исказила гримаса ненависти.
— Что?! — Рене уставилась на него, широко распахнув глаза и отказываясь верить своим ушам. Происходящее стало для нее полной неожиданностью.
— Видит Бог, я пытался подружиться с вами, как подобает джентльмену, но вы предпочли его мне!
«Господи, избави меня от таких друзей!» По телу девушки пробежала холодная дрожь. Слова сэра Уолтера показались ей знакомыми. Неужели он и есть Невидимка?
— Почему? Ответьте мне! — Светло–карие глаза с нескрываемой враждебностью смотрели на нее в упор. — Почему этот ублюдок, а не я?
— Вы, должно быть, сошли с ума! О чем вы говорите, ради всего святого? Немедленно отпустите меня, сэр! Я — дочь Франции! Noli me tangere! [50]Или, выражаясь простым английским языком, уберите от меня свои грязные руки!
Лицо Уолтера налилось кровью. Отпустив ее левую руку, он тут же зажал ей рот ладонью.
— Мне все о вас известно, похотливая принцесса! Вы — известная шлюха из дома Валуа, которая прыгает в постель к ничтожествам! Что же, покорнейше прошу простить меня за проявленное неуважение к древности вашего рода, но, уверяю вас, губки батиком, что я обладаю недюжинной мужской силой не только в руках, но и в других местах. — С этими словами он прижался гульфиком к ее животу и начал вращать бедрами. — Будьте покойны, я сумею доставить вам удовольствие. Ну, что вы мне скажете, принцесса? Давайте–ка развлечемся по–быстрому, стоя, а?
Рене совершенно точно знала, в какое место с превеликим удовольствием вогнала бы ему свой кинжал по самую рукоятку, если бы он только отпустил ее правую руку, чтобы она могла выхватить лезвие из внутреннего рукава.
— Или вы полагаете, что я не знаю о ваших похождениях с художником–итальяшкой? Или о том, что вы позволяете этому выскочке, именующему себя Майклом Деверо, трахать вас каждую ночь? За исключением сомнительного родства с лордом забытой богом дыры, которую по недоразумению величают страной, этому щенку больше нечем похвастать! — Он отнял руку от ее рта и впился ей в губы поцелуем.
Слепая ярость захлестнула девушку. Она отчаянно тряхнула головой, отворачиваясь от него и стараясь оттолкнуть от себя грубые пальцы, которые уже скользнули ей под юбки. Между ее честью и этим подлецом встала лишь хрупкая преграда из атласной ткани, поскольку более ничего на ней не было. Армадо — будь проклят этот гнусный предатель! — не научил ее, как защищаться от мужских посягательств на ее достоинство.
Уолтеру хватило ума повернуться к ней боком, чтобы она не смогла ударить его коленом в промежность, но когда он принялся пачкать ее губы своей омерзительной слюной, Рене сумела отдернуть голову и криком позвать на помощь, прежде чем он вновь заставил ее замолчать. Грубо и болезненно.
Проливной дождь даже не думал прекращаться, и король Генрих пребывал в дурном настроении. В теннис он играл вчера утром, после полудня слушал импровизированный концерт, когда певцы и певицы из числа придворных по очереди услаждали его слух этюдами собственного сочинения, но сейчас ему было скучно. Посему предложение Саффолка поупражняться в поднятии тяжестей и борьбе он встретил с восторгом.
— Чему ты улыбаешься? Ты, часом, не заболел? — с подозрением поинтересовался у приятеля Стэнли, когда они направлялись в апартаменты короля.
Майкл коротко рассмеялся.
— А что, улыбаться по утрам — смертный грех?
— Да нет, но обычно по утрам твое настроение оставляет желать лучшего.
— В таком случае, приведи мне ведьму, а не лекаря, потому что я пал жертвой колдовских чар, чем, впрочем, очень доволен. Говорю тебе, Стэнли, сегодня утром боги мне улыбнулись!
— Боги швыряются за окном здоровенными градинами, а ты уверяешь, будто тебе светит солнце. Чертовски странно! Ага, я знаю, в чем тут дело. Воспаление печени — это не шутки, точно тебе говорю. Забудь о магах и знахарях. Нам нужен смиренный служитель Господа нашего, а лучше генерал — и архиепископ Уорхэм вполне подойдет.
Майкл расхохотался.
— А мне отпустят грехи за то, что я развлекал богиню?
Густые брови Стэнли сошлись на переносице, но взглянуть на друга, равно как и высказать свое мнение, он не пожелал.
— Ты, должно быть, полагаешь меня сумасшедшим, раз я возжигаю свечи на алтаре и при этом прекрасно сознаю, что во мне нет обожания?
— Я полагаю, что, высказав свои мысли вслух, навлеку на себя неприятности, поскольку я уже дал тебе совет на эту тему, которым ты, по своему обыкновению, пренебрег… Что такое?
Пронзительный крик заставил Майкла вздрогнуть от неожиданности. «Помогите! На помощь!» Он сорвался с места, как стрела с тетивы большого лука, нимало не заботясь о том, что Стэнли и впрямь может счесть его сумасшедшим. Рене попала в беду. Ее голос он узнал бы из тысячи других. Он мчался как ветер, повинуясь инстинктам, которые не подвели его во время охоты на оленя. Не останавливаясь, он проскочил сквозь ряды йоменов личной королевской стражи, словно был самим Генрихом. Или человеком–невидимкой.
Когда юноша вбежал в дальний боковой коридор, глазам его предстала такая сцена, что у него едва не остановилось сердце. Уолтер всем телом прижимал Рене к стене, одной рукой зажимая девушке рот, чтобы она не могла крикнуть, а другую запустив ей под юбки. Кровь бросилась Майклу в голову, и его охватила такая слепая ярость, какой он никогда не испытывал раньше. Во рту мгновенно пересохло, а в глазах поселилась неведомая боль. Он вдруг ощутил, что преображается, становясь сильнее и выше…
Но тут Рене высвободила руку и обняла Уолтера за талию. Майкла обуяла ревность. Она еще смеет обнимать этого подонка? Но его негодование растаяло, едва он успел отметить его краешком сознания. В маленькой ладони вдруг сверкнуло лезвие небольшого кинжала, выскользнувшего из внутреннего рукава ее платья. Майкл сгреб Уолтера за воротник его камзола, оторвал от девушки и отшвырнул к дальней стене. Пролетев несколько футов по воздуху, Уолтер с грохотом врезался в каменную кладку и, потеряв сознание, мешком сполз на пол. Майкл готов был убить его на месте. Мысль о том, что его сводный брат оказался такой подлой душонкой, приводила его в бешенство. Ему хотелось вырвать у Уолтера сердце и раздавить в кулаке, глядя, как брызжут сквозь пальцы струйки крови.
— Майкл!
Он глубоко вздохнул, постоял несколько мгновений неподвижно, чувствуя, как успокаивается сердце, и только потом повернулся лицом к Рене. Распухшие губы девушки резкими алыми мазками выделялись на побледневшем лице. Модный французский капор сбился на самый затылок. В расширенных глазах стояли невероятное изумление и страх. Юноша испугался, что от этого зрелища у него разорвется сердце. Ему до боли захотелось обнять ее, прижать к себе и, баюкая, нашептывать на ушко, что с ней все теперь будет в порядке и что он больше не позволит ни одному мужчине причинить ей вред. Потом, конечно, он непременно попеняет ей на то, сколь неразумно прятаться по темным углам от собственных телохранителей в компании всяких проходимцев. Но сейчас он просто не знал, как девушка отнесется к грубоватой фамильярности после того, как ее едва не взял силой другой мужчина. Медленно и бережно он поправил на Рене капор и взял ее лицо в свои ладони.
— Не бойтесь. Он надолго выбыл из игры. С вами все в порядке, маленькая мартышка?
Она с содроганием перевела взгляд на неопрятную груду мишуры и блесток в дальнем углу коридора.
— Вы так далеко отшвырнули его… как будто он ничего не весит. — Языки фиолетового пламени обожгли юноше лицо. — Вы очень сильный.
Майкл непроизвольно облизнул пересохшие губы. В тоне девушки слышалось лишь благоговейное почтение. Она не обвиняла, а, похоже, заново оценивала его и смотрела на него совсем другими глазами. У проклятого снадобья, в конце концов, обнаружились и приятные стороны, объяснить которые он не мог.
— А ведь я едва не убила его, — прошептала Рене и потерлась щекой о его ладонь, как котенок. Но потом принцесса встряхнулась и отвела его руки. — Если бы вы не появились так вовремя, я бы пронзила его черное сердце насквозь.
Она хладнокровно сунула свой маленький кинжал обратно в потайные ножны и, грациозно наклонившись, подняла с пола оброненные четки, прежде чем Майкл успел заметить их. Опустив их вместе с крошечным серебряным крестиком обратно в свой ридикюль, она подняла на него глаза. Минута невольной слабости миновала, и перед ним вновь стояла принцесса королевского дома Франции.
Протяжный стон возвестил о том, что Уолтер приходит в себя. Повернувшись в его сторону, оба смотрели, как негодяй с грязными ругательствами поднялся на ноги, глядя на них круглыми от бешенства глазами, один из которых уже заплыл синюшным кровоподтеком. Выхватив из–за пояса перчатку, он швырнул ее Майклу в лицо.