Армия чужих
Военнопленные как авангард революции. Архивные разыскания Леонида Максименков
Тема "иностранцы в русской революции" в советские времена была частью лакированной истории. Реальная история была другой
Леонид Максименков, историк
С советских времен и целых сто лет нам знакомы рассказы на тему братства пролетарских интернационалистов, которые вместе с большевиками боролись за новую жизнь в Советской России. Эти легенды и сказки для взрослых перекочевывали в научные труды, монографии и сборники документов. Например, коллектив под руководством А.Я. Манусевича рассказывал доверчивому читателю: "Отдельные военнопленные, революционно настроенные эмигранты и выходцы из стран Востока приняли участие в борьбе за советскую власть в Туркестанском крае. В Ташкенте в конце октября 1917 г. в боях против войск Туркестанского комитета Временного правительства участвовало несколько австро-венгерских военнопленных и небольшой отряд иранцев. Военнопленные-пекари снабжали хлебом отряды восставших, находившиеся в городской крепости. Пленные категорически отказались помогать сторонникам старой власти" ("Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран — участники борьбы за власть Советов на юге и востоке республики". М., 1971). И так до бесконечности: "несколько военнопленных", "небольшие отряды" (китайцев, турок, корейцев, венгров, чехо-словаков и пр.). То тут, то там они пекли хлеб, учили детишек азбуке, строили дороги и школы, рыли колодцы, возводили больницы и лазареты...
Понятно, что при Советах существовал глухой и тотальный запрет обсуждать и вспоминать о реальной истории революции и роли в ней иностранцев. Не могли же большевики признаться в том, что на просторах бывшей империи именно "отдельные военнопленные" отстояли новую власть — и на фронте, и в тылу.
Кадровый резерв революции
Только перед самым крахом Советского Союза, в апогей горбачевской исторической гласности, у нас впервые начали обнародовать статистику об этих "единицах" пламенных интернационалистов. Всплывшие из архивного небытия цифры внушали трепет и заставляли по-новому взглянуть на отечественную историю.
Выяснилось, что к началу 1917 года в России оказалось около 5 млн иностранных граждан. И в этой огромной массе чужих мужчин, обученных убивать, военнопленных было около 2,5 млн.
Германских солдат — около 190 тысяч, турок — 63, югославов — 200, румын — 120 тысяч. А еще галисийцы-украинцы, поляки, итальянцы, болгары... Самую большую группу составили подданные Австро-Венгерской империи: их было на просторах России около 1,9 млн (среди них 450 тысяч — австрийцев, 500 — венгров, 250 тысяч — чехов и словаков).
География размещения этих "гостей" с военным опытом и (в лучшем случае) полным равнодушием к "стране пребывания" была весьма широкой. На 1 января 1917 года в пределах Московского военного округа, например, скопилась 321 тысяча военнопленных. В Казанском военном округе — 285 тысяч, в Омском — 199, в Иркутском — 135, в Туркестанском (помните, нас уверяли, что там было "несколько" пекарей) — 155 тысяч.
А еще помимо них в ходе войны во внутренних губерниях скопилось 2,8 млн гражданских беженцев (в том числе 1,5 млн из польских губерний, сотни тысяч из Прибалтики). И сотни тысяч неквалифицированных рабочих-отходников были привезены из Персии, Китая, Кореи и других стран Востока.
Понятно, что такие массы людей в условиях военной катастрофы, краха монархии и развала государственного управления представляли собой взрывоопасный и неуправляемый материал. Царское правительство и бюрократический аппарат, правоохранительные и иные "компетентные" органы не имели ни планов, ни средств, ни кадров на случай чрезвычайных ситуаций с "гостями" империи. Предсказуемо, что в момент коллапса форс-мажорные сюрпризы не замедлили проявиться.
В позднесоветское время об этой огромной массе солдат, беженцев и гастарбайтеров говорилось так: "Несмотря на различия в положении, политических традициях, особенностях национально-психического склада и т.д., трудящиеся многомиллионного временного населения России объективно являлись резервом пролетарской революции".
С этим трудно не согласиться. При этом уточним формулировку. Не просто "резерв" так называемой пролетарской революции, а едва ли не ее главная движущая сила. Ресурс оказался мощный и завидный: сотни тысяч людей, освоивших "науку убивать", без корней и обязательств, которым нечего терять и некого на чужбине жалеть. Большевики немедленно это оценили и стали действовать соответственно. Именно контингенты, сформированные из "временного населения России", стали одним из главных инструментов развязанной большевиками в борьбе за "новый мир" всероссийской бойни.