Поразмыслите над тем, что в театре называют быть правдивым. Значит ли это вести себя на сцене какв жизни? Нисколько. Правдивость в таком понимании превратилась бы в пошлость. Что же такое театральная правдивость? Это соответствие действий, речи, лица, голоса, движений, жестов идеальному образу, созданному воображением поэта и зачастую еще возвеличенному актером. Вот в чем чудо. Этот образ влияет не только на тон, — он изменяет поступь, осанку. Поэтому-то актер на улице и актер на сцене — персонажи настолько различные, что их с трудом можно узнать. Это не значит, что подлинной природе не присущи возвышенные моменты, но я думаю, что уловить и сохранить их величие дано лишь тому, кто предвосхитит их силой воображения или гения и кто передаст их хладнокровно.
_________________________________________________________________
Вам, очевидно, приходилось проделывать такой опыт: когда какой-нибудь дебютант или дебютантка приглашали вас к себе, чтобы в тесном кругу высказаться о ее таланте, — вы находили, что у нее есть душа, чувствительность, внутренний огонь, осыпали ее похвалами, и она расставалась с вами преисполнена надежды на блестящий успех. Между тем, что происходит? Она выступает, ее освистывают, и вы признаетесь самому себе, что свистки эти заслужены. Почему это случилось? Утратила ли она за один день душу, чувствительность, теплоту? Нет, но в ее квартире вы были с ней запросто, вы слушали ее, без оглядки на условности, она стояла против вас, и между вами не было никакого образца для сравнения; вам понравился ее голос, жесты, выразительность, осанка; все было в соответствии с размерами аудитории, ничто не требовало преувеличения. На подмостках все изменилось: понадобился другой персонаж, когда все вокруг выросло.
|
|
На частной сцене, в салоне, где зритель почти на одном уровне с актерами, — подлинно драматический персонаж вам показался бы непомерным, гигантским, и после представления вы бы тайком сказали своему другу: «Она провалится, она переигрывает». И вас поразил бы ее успех на театре. Повторяю, хорошо это или плохо, но никогда актер ничего не говорит и не делает в обществе так, как на сцене; это другой мир.
_________________________________________________________________
То, что может показать мне человек, от природы чувствительный, будет мелко; подражание же подлинного актера будет сильным. «А если он одарен исключительной чувствительностью, что произойдет тогда?» — «Что тогда произойдет? То, что он совсем не сможет играть или игра его будет смехотворной. Да, смехотворной, и доказательством могу служить я сам, если хотите. Когда мне нужно рассказать сколько-нибудь трогательную историю, — невообразимое волнение поднимается в моем сердце, в голове; язык заплетается; голос изменяет мне; мысли разлаживаются, речь становится бессвязной; я бормочу и сам замечаю это; слезы струятся по моим щекам, и я умолкаю». — «Но вам удается произвести впечатление». — «В обществе; в театре меня бы освистали». — «Почему?» — «Да потому, что туда приходят не смотреть на слезы, а слушать речи, которые их исторгают, потому что эта жизненная правда противоречит правде условной. Поясню: я хочу сказать, что ни драматическая система, ни действие, ни слова поэта никак не вязались бы с моей невнятной, прерываемой рыданиями декламацией. Вы видите, что нельзя слишком близко подражать даже природе, даже прекрасной природе, даже правде, и что есть границы, в которых нужно замкнуться». — «Кто же установил эти границы?» — «Здравый смысл, требующий, чтобы один талант не вредил другому. Иногда нужно, чтоб актер жертвовал собой для автора».
_________________________________________________________________
|
|
Однако не стану отрицать, что есть известное внутреннее возбуждение, выработанное или искусственное. Но, — если вас интересует мое мнение, — по-моему, это возбуждение почти так же опасно, как и природная чувствительность. Постепенно оно приведет актера к манерности и однообразию. Азнаете, какова цель столь многочисленных репетиций? Установить равновесие между различными талантами актеров, с тем чтобы из него возникло единство общего действия. А если самолюбие одного из них препятствует такому равновесию, то всегда страдает совершенство целого и ваше удовольствие;
Комедия интриги и даже комедия характеров всегда преувеличены. Светская шутка — лишь легкая пена, испаряющаяся на сцене, шутка театральная — разящее оружие, которое может кое-кого поранить в обществе. Вымышленное существо не щадят так, как живых людей. Сатира пишется на т артюфа, комедия же — о Т артюфе. Сатира преследует носителя порока, комедия — самый порок. Если бы существовала лишь одна или две жеманницы, — о них можно было бы написать сатиру, но никак не комедию.
III