КРАХ МИШКИ МУХОРКИНА
Москва — 1968
Глава первая
ЗНАМЕНИТЫЙ МУХОРКИН
Видели вы когда-нибудь человека, которого тяготила бы слава? Наверняка нет.
А вот четвероклассник Мишка Мухоркин готов был отдать свою славу первому встречному.
Казалось бы, ну что ему нужно?! И в классной, и в общешкольной настенной печати, и даже в стенгазете «Голос учителя», выпускаемой к большим праздникам самими преподавателями, о Мухоркине говорилось самое лучшее. Его называли примерным мальчиком и школьным активистом, круглым отличником, который «высоко держит знамя учебы и является примером для всех лентяев и двоечников».
Но в том-то и дело, что лентяи, уж так повелось, перебиваются себе с двойки на тройку и вовсе не желают брать с кого-то пример, тем более что этот «пример» — не кто иной, как твой сосед-одногодок, живущий с тобой на одной и той же улице.
И ещё: если школа, родители и общественность будут приводить этот пример изо дня в день, то ясно: круглому отличнику не поздоровится. Его не будут принимать в компанию и начнут дразнить подлизой или буквоедом. И всё это окончится тем, что примерный ученик, оставшись один-одинёшенек на всём белом свете, скуки ради ещё пуще приналяжет на учёбу, его слава удвоится, а муки одиночества, соответственно, возрастут.
Чего только не предпринимал Мишка Мухоркин, чтобы стать таким, как все. Однажды он сорвал заметку в стенгазете ЖЭКа «Гвоздь двора», посвящённую ему самому. А за это пострадал Витька Кунин, живущий с ним в одном подъезде. Напрасно Мишка ходил признаваться. «Не выгораживай хулиганов»,— сказали ему и долго потом расхваливали Мухоркина: «Он так чуток отзывчив к товарищам, что готов взять чужую вину на себя».
В общем, процветал самый неприкрытый культ Мишкиной личности.
А ведь когда-то Мишка пользовался огромным авторитетом у ребят как большой выдумщик и заводила.
Так, это было давным-давно, он объявил себя Робинзоном Крузо и целый день просидел на крыше дома на самом солнцепёке, испытывая силу воли. И затем единственный из всех мальчишек целой улицы мог с полной ответственностью говорить: «А вот когда я не ел и не пил целый день…»
Или чуть позже, в первом классе, запоем прочитав «Хождение за три моря» отважного путешественника Афанасия Никитина, Мишка сколотил из своих приятелей отчаянную компанию землепроходцев и отправился в Индию. И хотя землепроходцев поймали в тот же день в пятнадцати километрах от города, когда они за неимением компаса шли точно по глобусу, Мухоркина целый месяц провожали завистливые взгляды однокашников.
А задуманный Мишкой дрейф на льдинах до самого моря?.. Он совершил его с Толькой Ануровым. К сожалению, не до моря. Через пять минут после начала дрейфа какой-то ошалелый от страха парень быстрёхонько выволок их на берег, несмотря на то что они брыкались изо всех сил, не желая покидать льдину. Живо собралась толпа, и Мишке с Толькой пришлось благодарить «спасителя». Мало того что парень испортил им всё дело, он ещё получил «Медаль за спасение утопающих».
Но родителей провести было труднее.
«Вот к чему приводит преждевременное умение читать!»— сказала Мишкина мать. «Выучили на свою голову»— подтвердил отец.
Родители вскоре забыли о своих роковых словах — родители всегда забывают — и взялись за Мишку вплотную: часами просиживали с ним над домашними заданиями, давали взбучку за двойки и приглашали репетиторов, пока Мишка не стал тем, кем есть.
Круглым отличником и живым примером.
То же самое случилось и с Толькой Ануровым. Хотя тому было намного легче. Он дорос всего лишь, что называется, до «сплошного хорошиста».
Глава вторая
ОТЧАЯННЫЙ ЧЕТВЁРТЫЙ «Б»
Витька Кунин учился в 4-м «Б». Этот класс был на том же этаже, что и Митшкин. О 4-м «Б» тоже шла слава по всей школе. Но какая! Если где разбита лампочка или окно — значит, отличился 4-й «Б». Если в школе ЧП — почти целый класс, вместо того чтобы присутствовать на уроке, присутствовал в кино,— это тоже 4-й «Б». А если какой-то класс схватил за один-разъединственный день пятнадцать двоек, то тут уж и сомневаться нечего: разумеется, 4-й «Б». Больше некому!
— Такой класс, как у нас, поискать,— с гордостью говорил Витька Кунин.— Самый хулиганистый!
Интересное дело — Мишка никогда не слышал ни от одного взрослого, чтобы тот, вспоминая о своих школьных годах, сказал бы, что их класс был самый дисциплинированный, а школа самая передовая. Куда там! Все взрослые говорят, ну совсем как Витька Кунин:
— Наш класс был самый хулиганистый, а школа самая отчаянная! Такое вытворяли!..
Даже Мишкин отец и его друзья не оставались исключением из этого правила. Они, видимо, считая, что Мишка глухой, то и дело с удовольствием вспоминали, как стреляли на уроках скрученными из бумаги «шпонками», играли в «отмерного», «жожку» и «бебе», приносили в школу кошек в портфеле, били стёкла, таскали девчонок за косы и списывали у отличников почём зря.
— Сами-то вы вон какие были! — однажды заявил Мишка отцу, когда тот отчитал его как круглого отличника за случайную четвёрку.— А от нас требуете!
— Время другое было,— уклончиво ответил отец.— А у вас сейчас такие условия, о которых мы и мечтать не могли.
Взрослые всегда любят ссылаться на «другое время». И это понятно. Время тогда действительно было другое, как ни крути.
А вот 4-му «Б» ссылаться было не на что. Время у них было самое что ни на есть сегодняшнее. Один только второгодник, Санька Свечкин, злостный хулиган и прогульщик, любил вспоминать о «другом времени».
— А вот в наше время,— частенько повторял он, намекая на прошлый учебный год,— ребята похрабрее были. Мы ещё не такие штуки отмачивали. Наложим карбиду в чернильницы — как зашипят! Потеха! По-научному — гейзер!
Со Свечкиным никто не мог справиться: ни директор, ни завуч, ни классный руководитель Клавдия Анатольевна. А про пионервожатых и говорить нечего. Они менялись чуть ли не каждый месяц. И всё почему-то 4-му «Б» попадались сплошные Николаи. Ребята их даже пронумеровали, чтобы не путаться. Последним пионервожатым у них был девятиклассник Николай VI — староста школьного кружка изобразительных искусств.
— Ребят надо зажечь,— сказал он Клавдии Анатольевне,— заинтересовать их живым, интересным делом. У меня уже намечен конкретный план.
— Очень хорошо,— обрадовалась Клавдия Анатольевна и, словно извиняясь, добавила:— Руки до всего не доходят. Особое внимание обратите на Свечкина. Ужасный тип!
Она была молодая учительница, работала в школе только первый год, и, конечно, авторитет у Саньки Свечкина в 4-м «Б» был немного побольше, чем у неё. К тому же Санька был самым сильным в классе. Чуть что не по его, Свечкин сразу спрашивает:
— А в нос хочешь?
Конечно, никто не хотел.
Да, трудно было бороться со Свечкиным. Сколько раз ему грозили исключением из школы.
— Закона такого нет, чтобы выгонять,— ухмыляясь, отвечал Санька.— У нас обязательное восьмилетнее обучение. Да вы не волнуйтесь, я и сам, как до пятого дотяну, обязательно уйду. Просить будете — не останусь.
Сколько раз учителя ходили к нему домой, но у Саньки не было ни отца, ни матери, а его бабка души в нём не чаяла. Она спокойно выслушивала учителей, кивала головой, вздыхала, всплёскивала руками, обещала заняться вплотную и, конечно, не занималась. А соседкам жаловалась:
— И чем это мой Саня им не угодил?! Культурный такой! Всегда, когда пенсию приносят, расписывается за меня — любо-дорого посмотреть. В магазин ходит, каждый день полы моет, мне-то нагибаться больно, в поясницу стреляет. Нет,— сокрушалась она,— придираются к нему... Уж больно строги стали.
Николай VI тоже нанёс визит Санькиной бабке. Выпил несколько чашек чаю с клубничным вареньем, потолковал о погоде и ревматизме и так и ушёл ни с чем. О Саньке бабка наотрез отказалась потолковать.
— Мне-то он хорош,— поджала она губы,— а уж вам не знаю как...
И тогда Николай VI начал претворять в жизнь свой «конкретный план».
Перво-наперво он написал его красивыми чертёжными буквами на листе ватмана, вставил в рамочку под стеклом и вывесил в классе.
ПЛАН ПИОНЕРСКИХ МЕРОПРИЯТИЙ
ПО 4-МУ «Б» КЛАССУ
1. Экскурсия в краеведческий музей.
2. Беседа на тему «Береги своё дорогое учебное время»,
3. Коллективный поход в кино.
4. Обсуждение просмотренного фильма по образам и содержанию.
5. Разучивание (совместно с классным руководителем) новых песен о пионерах, молодёжи и комсомольцах.
6. У нас в гостях — детский писатель (поэт). Обсуждение рассказов (стихотворений) писателя (поэта).
7. Лекция о творчестве выдающегося русского художника Шишкина с просмотром диафильмов на стене.
8. Подготовка к летнему однодневному многокилометровому походу по родному краю: выбираем маршрут, наносим на карту, уточняем необходимое снаряжение.
П р и м е ч а н и е. О дне и часе каждого мероприятия будет объявлено особо.
Объявление произвело на всех потрясающее впечатление.
— За нас собираются взяться всерьёз,— похвастался Витька Кунин.— Хотят нас так загрузить, чтобы ни одной свободной минуты не осталось!
А Санька Свечкин насмешливо сказал:
— В наше время ещё не таких видали!..
Но когда Николай VI вдруг неожиданно объявил, что сегодня после занятий согласно первому пункту плана все идут в краеведческий музей, никто не отказался и даже не удрал по пути. В музей было интересно сходить.
Даже Свечкин снисходительно заявил:
— Музей — это ничего... В наше время нас туда три раза водили. Есть на что посмотреть.
В музее ребята вначале чинно следовали за Николаем VI и слушали его объяснения. Он две недели готовился к роли гида и целыми днями пропадал в музее, скрупулёзно изучая сопровождающие надписи ко всем экспонатам. Но не успел он ещё дать краткого обзора из истории областного краеведческого музея, который «был создан на пожертвования жителей города и раньше ютился в ветхом маленьком домишке, а теперь занимает здание бывшего губернского управления» и т. д. и т. п., как ребята разбежались по залам. Кто куда!
Девочки сгрудились вокруг чучел животных и, тихонько ахая, пытались их погладить, хотя таблички строго-настрого предупреждали: «Руками не трогать!»
Витька Кунин сразу уселся в позолоченное кресло «петровских времен», ограждённое бархатным канатом. На нём даже не висело никакой запрещающей надписи, потому что дирекция музея вполне справедливо считала, что каждому здравомыслящему посетителю и без того ясно, что сидеть на таком кресле — просто преступление.
Несколько мальчишек умчались в самую последнюю комнату, в которой, по слухам, были выставлены бивни, рёбра и зубы самых что ни на есть доисторических животных.
А остальные во главе с Санькой Свечкиным столпились у витрины со старинным оружием.
— Шпага! — с восхищением зачитывал Санька сопроводительные надписи.— Сабля казацкая!.. Стрелецкая пищаль!.. Пистолет одноствольный!.. Мушкет!.. Алебарда!.. Кинжал обоюдоострый!..
— Жили же люди,— завистливо сказал Вовка Сидоров, которого все дразнили Кабасём за пухлые щёки с ямочками.
Вовка был страшный лентяй. Единственное, что он любил по-настоящему,— это читать. И не что-нибудь, а только самые интересные книги! А самые интересные книги, по Вовкиному мнению, писали только три писателя: Александр Дюма (отец), Вальтер Скотт и академик Обручев. Так что уж в чём в чём, а в старинном оружии Вовка разбирался. У него у самого дома был ещё тот склад оружия: семь шпаг, восемь сабель, пять мечей одноручных и четыре двуручных, шесть дротиков и двадцать четыре кинжала. Правда, всё это оружие было деревянным, но зато как оно было сделано! Недаром Вовка часами изучал рисунки к «Айвенго». Летом Вовке ни минуты не было покоя. К нему стекались с досками мальчишки со всей Чижовки — так назывался район, где он жил,— и умоляли его научить их делать шпаги и сабли «совсем как взаправдашние»! Особенно большой наплыв «учеников» у Вовки был в прошлом году, когда по экранам города с триумфом прошёл французский фильм «Три мушкетёра». Две серии!
Раньше Вовка никогда не бывал в краеведческом музее. Уж так получилось. То музей был закрыт на ремонт, то Вовке было некогда. Просто он не мог даже предполагать, что в музее может оказаться настоящее старинное оружие! Само название музея — краеведческий — почему-то всегда приводило Вовку к мысли, что там, наверное, собраны всевозможные гербарии, чучела зайцев — других диких зверей в здешнем лесу не водилось,— ну и фотоснимки дореволюционных улиц города, застроенных покосившимися домишками,— эти снимки часто помещали в областной газете с обязательным примечанием: «Из собрания краеведческого музея».
Обнаружив в музее такую богатую коллекцию оружия, Вовка не стал растрачивать время на пустяки. Он тут же достал из карманам блокнот, с которым никогда не расставался, и принялся зарисовывать с натуры рукоятки шпаг, которые по-научному назывались гордо и звучно — эфесы.
Николай VI метался из зала в зал, безуспешно стараясь собрать класс в чинную группу экскурсантов, но из этого ничего не выходило. В музее в этот день было слишком много девчонок и мальчишек, и пионервожатый, который был прикреплён к 4-му «Б» без года неделю, с ужасом, неожиданно для себя, обнаружил, что плохо помнит своих подопечных в лицо. Вот стоял у макета древней крепости какой-то белобрысый мальчишка. Николай VI даже не сомневался, что тот из 4-го «Б», схватил за руку и потащил за собой. А мальчишка как завопит, будто его режут:
— Дедушка-а! Дедушка-а!
Оказалось — чужой.
Когда Николай VI наконец расстроился и перепугался, что так и не сумеет никого найти, его самого нашли.
— Пионервожатый четвёртого «Б»!— словно заводные, начали поочерёдно выкрикивать смотрители каждого зала.— Пионервожатый 4-го «Б»!..
Первым ему сдали из рук в руки Витьку Кунина, который основательно расшатал «кресло петровских времён». Затем старосту класса Зинку Шестакову, её тоже захватили прямо на месте преступления: она погладила по голове чучело лисы, и у той вдруг на затылке осыпались волосы.
— Это у неё от старости!— голосила Зинка.— Я не нарочно!
Потом привели Вовку Сидорова. Он пытался снять со стены кривую казацкую саблю, чтобы для верности наложить её рукоятку на лист бумаги и обвести карандашом.
Следом за ним доставили Саньку Свечкина. Он поспорил с ребятами, что сумеет выжать одной рукой тяжеленный с виду бронзовый бюст стрельца в сверкающем шлеме. Никто не знал, что бюст был полый внутри и потому очень лёгкий. И Свечкин приложил к нему такие усилия, что бюст подлетел вверх, а затем со страшным звоном обрушился на каменный пол.
— А я не думал, что он пустой!— оправдывался опешивший Свечкин.
А его дружки подняли шум на весь музей:
— Но он же не разбил!.. Всё цело!.. Ни одной царапинки!..
Прибежал директор музея, и собралась такая плотная толпа любопытных, словно здесь показывали самые интересные экспонаты.
Николай VI начал извиняться.
— Больше этого не повторится,— говорил он.— Это в первый и последний раз! Уж я за ними присмотрю! Они не такие, вы их ещё не знаете!..
Директор было уже смилостивился, но тут привели ещё одного мальчишку, который тоже признался, что он из «того самого 4-го «Б». Он пытался забраться по стремянке на высоченное чучело оленя, но его вовремя остановили.
Когда 4-й «Б» с позором выставили из музея, Николай VI построил класс в две шеренги и хотел устроить всем страшный разнос. Но тут мальчишка, тот самый, который пытался влезть на оленя, внезапно вышел из строя.
— Куда?— не на шутку рассвирепел пионервожатый.
— В музей,— невозмутимо ответил мальчишка.— Я же не из четвёртого «Б». И вообще я не из вашей школы. Ей-богу, не вру!— кричал он.
— Верно, верно,— загудели ребята.— Не наш!..
— Что же вы раньше не сказали?— в отчаянии вскричал Николай VI.
— А вы же не спрашивали,— удивился Санька Свечкин.
Пионервожатый безнадёжно махнул рукой и побрёл к автобусной остановке. И даже ни разу не обернулся.
Строй постоял ещё немного — а вдруг это какая хитрость?!
Но когда автобус укатил, увозя с собой Николая VI, все с радостным криком рассыпались в разные стороны.
— Пошли в снежки поиграем!— предложил Санька Свечкин.
— А уроки… надо готовить,— замялась Зинка Шестакова.
Девчонки тоже заныли:
— Опять шум будет!..
— Кто-нибудь сделает,— уверенно заявил Санька.— Спишем!
— Ой, мальчики,— тяжело вздохнула Зинка,— только это в последний раз, ладно?
— Ладно,— пообещал Санька.
По дороге они встретили Мишку. Он шёл из библиотеки и тащил стопу книг.
— Отличник!— сразу завопили все.— Буквоед! Академик!
Четвёртый «Б» не любил отличников.
Глава третья
НАРЦИСС
Мишка Мухоркин и Зинка Шестакова раньше жили в одном доме, в одном подъезде и на одном и том же этаже. И даже балкон у них был общий, разделенный, правда, перегородкой на две секции. Всё это способствовало добрососедским отношениям, тем более что Мишка и Зинка не обращали друг на друга ни малейшего внимания. И лишь изредка они объединялись, чтобы дать отпор Витьке Кунину, который с высоты своего балкона — он жил этажом выше — время от времени брызгал на них из лейки водой, делая вид, что поливает цветы в ящиках. Но такое случалось только летом, а в остальное время у Мишки и Зинки общих интересов не появлялось. Да к тому же полгода назад Зинка переехала в новую квартиру.
Но в эту зиму всё изменилось. Зинка Шестакова увлеклась фигурным катанием. А надо сказать, что Мишка великолепно катался на фигурных коньках. В своё время он три года занимался в секции при СЮПе — Стадионе юных пионеров. Потом бросил, надоело ходить четыре раза в неделю. А кроме того, занятия в секции начинались ещё с октября и не было охоты отрабатывать всякие движения, фигуры и повороты, когда льда ещё и в помине не было. А кто не посещал секцию осенью, тех зимой не принимали. Вот и забросил Мишка занятия, но на каток ходил, только теперь сам по себе, и на зависть новичкам крутил лихие пируэты.
Там он встретился как-то с Зинкой. Она ковыляла на новеньких фигурных коньках и нелепо размахивала руками, пытаясь удержать равновесие. Зинка растянулась прямо перед Мишкой, и ему пришлось помочь ей подняться.
— Всего второй раз на коньках…— смущённо сказала она.
— Оно и видно.— Мишка резко оттолкнулся и, разогнавшись, завертелся на месте волчком, так что у Зинки даже в глазах зарябило.
— Я знаю, ты уже давно катаешься,— с завистью протянула она.
— Пятый год,— пренебрежительно заметил Мишка.— Практика.
Зинка сошла со льда в снег для устойчивости, здесь ноги не подкашивались.
— А ты в секцию запишись.
— Не записывают,— уныло ответила Зинка.— Опоздала.
— Ничего страшного. Сама научишься.
— А может… Может, ты меня научишь?— робко спросила Зинка.
— Неохота мне,— признался Мишка.— Всю зиму с тобой провозишься, а сам и не накатаешься.
— Ну хоть немножко,— взмолилась Зинка. — Я быстро усвою.
— Если б я знал, не поднимал бы тебя… Чего надулась?.. Сюда иди. И прямей держись! Качаешься, как рябина! Только учти,— предупредил он вспыхнувшую от радости Зинку,— больше получаса я тебе уделять не могу. И не каждый день, понятно?
Зинка поспешно закивала головой.
Обучение продолжалось недели две. Зинка старалась изо всех сил. К своему «тренеру» она относилась с уважением и даже как-то подобострастно.
Она ловила его на переменах и поджидала после уроков, спрашивая, когда и во сколько прийти на каток, и рассказывая, какое новое упражнение разучивала дома «посуху».
Своей настырностью Зинка приводила Мишку в еле сдерживаемую ярость. «Связался на свою голову!— угрюмо думал он.— Теперь не отцепится!»
После каждой получасовой тренировки Зинка по пятам следовала за Мишкой и потому мешала ему наслаждаться той свободой и лёгкостью, которую обретаешь, непринуждённо и плавно скользя на коньках. Или стояла в сторонке, следя за ним восхищённо-умоляющим взглядом, надеясь, что Мишка сжалится и уделит ещё хотя бы минутку. И Мишка невольно чувствовал себя так, будто он в чём-то был виноват, и каток сразу становился не в радость.
Постепенно он стал ходить на СЮП всё реже и реже, придумывая всевозможные оправдания: то связку, мол, на ноге растянул, то стенгазету оформлять надо, то родители не пускают — боятся на учёбе каток отразится.
«Ты сама иди,— говорил он ей.— А мы в другой раз наверстаем». — «Нет, я уж лучше подожду,— отвечала она.— А то вдруг начну не так, потом переучиваться труднее».
В таких случаях, зная, что Зинка осталась дома, Мишка тайком посещал СЮП и гонял без всяких помех в своё удовольствие.
Но однажды, считая себя в полной безопасности, он внезапно наткнулся на Зинку. Она сидела на скамейке, зашнуровывая ботинки, и скорбно смотрела на завравшегося «тренера».
— Ты же говорила, не пойдёшь сегодня!— вскипел Мишка.
— А ты?..— тихо сказала она.
— Что я тебе — нанялся?! Сказала — немножко! А сама рада стараться!
— Я сейчас, я домой…— засуетилась Зинка.— Я пойду. Ты не сердись. Катайся… А когда надо, скажешь. Ладно?
Её великодушие доконало Мухоркина.
— Ну и бестолковая же ты!— выпалил он.
Зинка молча поднялась и скрылась в раздевалке.
Больше они не катались вдвоём. Но Мишке теперь почему-то всегда было не по себе при случайных встречах с нею на СЮПе.
В конце концов он предложил Зинке заниматься снова, не выдержав её гнетущего презрения. Она спокойно сказала:
— Как-нибудь без тебя обойдусь.
— Странная ты какая-то,— промямлил он.
— Зато ты даже очень не странный,— усмехнулась Зинка.— Я тебя раскусила. Нарцисс!
Дома Мишка заглянул в энциклопедию. «Нарцисс» означал самовлюблённого человека. Эгоиста, в общем. Это Мишку, как ни странно, сразу успокоило: «Не знаю, как я, а сама она уж точно эгоистка — только о себе и думает!»
Глава четвёртая
ЕСЛИ ГОРА НЕ ИДЁТ К МАГОМЕТУ…
Витька Кунин любил хвастаться своим классом, его скандальной славой. Придёт иногда к Мишке и хвастается. Вначале это мешало Мишке готовить уроки. Не выключишь же Витьку, как приёмник. Приходилось отключаться самому: потому что хочешь не хочешь, а надо «высоко держать знамя учёбы», раз ты такой «знаменитый».
Вот и сегодня Мишка так «отключился», что совершенно забыл про Витьку. Решил наконец задачку, захлопнул учебник и вдруг смотрит — Витька перед ним.
— Правда, смешно?— хихикнул Витька. А сам искоса заглянул в тетрадку. Собственно говоря, он заходил к Мишке только изредка — лишь для того, чтобы подсмотреть решение задач в особо ответственные дни, когда знал, что обязательно завтра вызовут.
— Что — смешно?
— Глухой, да?! — возмутился Витька.— Я тебе целых два часа рассказываю, как мы в классе доску воском натёрли!
— А зачем вы натёрли? — опять удивился Мишка.
— Нет, вы слышали?! —обратился Витька за поддержкой к Мишкиному отцу.— Мало того, что самое интересное прослушал, так он ещё не знает, зачем доски воском натирают!
— Не знаю,— сказал Мишка. Он и впрямь не знал, зачем классные доски натирают воском.— Чтоб писать лучше?
— Ха-ха! —заржал Витька.— Глядите на него! — И важно разъяснил: — Если доску натереть воском, на ней тогда мелом писать нельзя. Нипочем её мел не берет!
— Шёл бы ты лучше домой уроки учить,— рассердился Мишкин отец.
— Ну вот,— искренне огорчился Витька их непонятливости.— Я же вам о чём говорю? Зачем уроки учить, когда мы доску воском натёрли?! Завтра весь день к доске вызывать не будут, потому что на ней писать невозможно.
Вот и попробуй поговори с таким, докажи ему что-нибудь. Совершенно бесполезно. Уж такой класс!..
Когда Витька ушёл, у Мишки с отцом разгорелся спор. Мишка начал рассказывать отцу, как 4-й «Б» выставили из краеведческого музея, а отец и говорит:
— Слушай, Мишка, похоже, тебе нравится, что у вас в школе есть такой отсталый класс?
— Не-а,— мотнул головой Мишка,— совсем не нравится! Откуда ты взял?
— Да я от тебя только о нём и слышу.
— Все о нём говорят...
— То-то и оно, что только говорят. Давно пора за них взяться!
— Сколько раз брались,— сказал Мишка.— Только ведь с ними ничего не поделаешь.
— Ну-ну,— засмеялся отец.
— Легко говорить. Их кто только не перевоспитывал... Их даже месяц назад в оперу водили на «Князя Игоря», думали, что после этого они исправятся. И всё без толку! А ты говоришь...
— А сами-то вы пробовали?
— А при чём тут — сами? — сказал Мишка.— Наш класс сам по себе, а их класс сам по себе.
— Вот-вот,— вздохнул отец.— В том-то и дело...
Мишка сделал вид, что задумался...
— Папа, я всё понял,— сказал он.— Ты не думай, что я не читаю газет и ничего не знаю про движение гагановцев. Я, пожалуй, смогу перейти в отстающий класс и подтянуть его до уровня передового. Скажем, до нашего: у нас ни одного двоечника, а троечников только семь.
Отец вдруг захохотал. Громко-громко. И всё никак не мог остановиться. А потом только рукой махнул и ушёл на работу. Он явно не принял это всерьёз.
А Мишка подумал: «Здорово я ему сказал — как по-писаному! Моё дело — предупредить... А уж я им устрою развесёлую жизнь».
В разговоре с отцом, как вы поняли, Мишка кривил душой. На самом деле ему нравилась вольготная жизнь 4-го «Б», богатая всевозможными захватывающими событиями и непредвиденными случайностями. А его, Мишкина, жизнь была скучная — как распорядок дня. Каждый день похож на предыдущий, и нет никакого просвета — впереди ещё шесть с половиной лет учёбы. А если опять введут одиннадцатилетку, то вообще конца-края не видать.
Отличник, по Мишкиному мнению,— самый разнесчастный человек на свете. У него только и дела, что учись и учись, словно ты только для этого и на свет родился, и главное — никакого сочувствия: родители считают, что так и следует, а ребята, кому не лень, обзывают: «Отличник! Буквоед!»
Им бы такую жизнь!
Он вспомнил одну пословицу из толстенной книжки поговорок разных народов. Там было сказано: «Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе». Кто такой Магомет, Мишка не знал, но народная мудрость, несомненно, была права: если мальчишки не хотят знаться с ним, с Мишкой, потому что он отличник, то выход один — во что бы то ни стало сделать их отличниками. Тогда по себе поймут, каково ему!
Надо действовать.
Глава пятая
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Мишка пришёл в школу рано, почти за час до начала уроков, и всё слонялся и слонялся по коридорам, а потом, когда прозвенел звонок, прошмыгнул и сел на заднюю парту в 4-м «Б». Ребята его сначала не заметили, а потом увидели и подняли дружный рёв.
— Держи-и! Лови-и!—закричал Санька Свечкин. Он решил, что Мишка ошибся классами, после коридорной сутолоки это иногда бывает.— Под парту его! Под парту! А во время урока выпустим!..
Напрасно Мишка пытался всех убедить, что не спутал их класс со своим, а, наоборот, пришёл к ним специально и уходить вовсе и не собирается. На него набросились человек семь, и он живо оказался под партой.
— Ты не дёргайся, не дёргайся. Пошутим и выпустим,— пыхтел Санька Свечкин, связывая Мишке руки за спиной толстой бельевой верёвкой, которую вот уже несколько дней носил в своём портфеле на всякий случай.
В Санькином портфеле вообще-то чего только не было! Не портфель, а переносная мастерская металлоизделий. Он таскал в нём, кроме нескольких тетрадей, мотки проволоки, гайки, подшипники, плоскогубцы, шурупы, осколок от взаправдашней гранаты и моток верёвки. «В большом хозяйстве всё пригодится»,— любил повторять Санька. Это, конечно, так. Гильзы, подшипники, проволока и особенно осколок от взаправдашней гранаты, как единодушно считали ребята, безусловно, нужные вещи и запросто могут пригодиться. В любую минуту. И хорошо их всегда иметь под рукой. Всё... кроме этой дурацкой верёвки. «И чего ты верёвку с собой таскаешь? — как-то сказал ему Витька Кунин.— Только место в портфеле занимает».— «Пригодится»,— хмуро отвечал Санька. А хмурился он потому, что никак не мог придумать, на что её употребить.
Так что сегодня Санька торжествовал вдвойне.
— Ну что, пригодилась! — восклицал он, насмешливо подмигивая Витьке, когда связывал Мишке руки за спиной.
Витька старался не встречаться взглядом с Мишкой. А всё потому, что они как-никак соседи и хоть, бывает, и дерутся, но руки никогда друг другу не связывали, до этого дело ещё не доходило.
— Вот так,— сказал Санька, когда завязал последний узел.— Сиди под партой и ни гугу, а как только Клавдия Анатольевна сделает перекличку, мы тебя выпустим, и шагай себе на здоровье в свой четвёртый «А».
— Ой, что будет! Что будет!..— давясь от смеха, сказала Зинка Шестакова.— А может, отпустить его лучше?
— Поздно,— вздохнул Санька.— Сейчас звонок, а я его так завязал, что и через полчаса не развяжешь.
— Так разрезать можно,— вмешался Витька.— У тебя же есть перочинный ножик. Ещё тот ножичек, мой! Помнишь, зажилил?
— Верёвку жалко,— сказал Санька.
Мишка сидел под партой и молчал. Он знал, что разговаривать с ними бесполезно. «Терпи,— говорил сам себе, вспомнив ещё одну народную пословицу.— Лиха беда — начало».
Прозвенел звонок. Все с шумом расселись по своим местам, и в класс вошла Клавдия Анатольевна. Первым был урок английского языка.
— Ху из он дьюти ту дэй? — спросила учительница. На русском языке это означало: «Кто дежурный сегодня?»
Санька встал, придерживая ногами ворочающегося Мишку.
— Я дьюти сегодня,— ответил Санька.
— Ай эм он дьюти ту дэй,— подсказал ему из-под парты Мишка. Он решил на всякий случай задобрить Саньку, с которым, видимо, ещё не раз придется столкнуться.
Санька тут же повторил.
— Хорошо,— удивилась учительница.— Молодец. Вот видишь, Свечкин, и у тебя тоже получается, если подумаешь.
— Сэнк ю вэри мач,— снова подсказал Мишка, что означало: «Большое спасибо».
Санька опять повторил.
— О!—воскликнула учительница. Она была поражена.
Весь класс, тихонечко хихикая, смотрел на Свечкина. А тот стоял и с независимым видом смотрел в окно.
— Сит даун плиз,— благодушно сказала учительница.
Санька сел, и в наступившей тишине явственно разнесся на весь класс отчаянный Мишкин шёпот:
— А теперь развяжи мне руки поскорей!.. Ну! Кому говорю!..
— Я тебя сейчас так развяжу, не обрадуешься! — прошипел Санька.
Клавдия Анатольевна сразу почувствовала что-то неладное, встала и направилась между рядами к задним партам.
— Я не виноват,— ещё издали привычно забубнил Свечкин.— Это он сам!
— И под парту я сам залез?! — послышался жалобный, голос Мишки.
— Сам,— нагло заявил Свечкин.
— Может, я и руки сам себе связал?! — закричал из-под парты не на шутку рассвирепевший Мишка.
— А откуда я знаю,— пожал плечами Свечкин и деловито сказал подошедшей учительнице:— Понимаете, забрался ко мне под парту и кричит, как будто свой, а сам из другого класса.
— Мухоркин! — ахнула учительница.
Расправа была короткой. Клавдия Анатольевна не стала выслушивать обе стороны — и совершенно правильно, потому что урок был бы наверняка сорван окончательно. В дневнике Свечкина появилась очередная двойка. А Мухоркин — Клавдия Анатольевна не знала, что с ним делать,— был доставлен в свой класс, где его встретили восторженным гулом.
Глава шестая
СВОЯ ЛИНИЯ
На большой перемене Мишку отправили к директору.
Разговор был коротким.
— Как же так, Мухоркин? — сказал директор.— Круглый отличник, всегда такой дисциплинированный, подтянутый... Надеюсь, этого никогда больше не повторится?
— Повторится...— буркнул Мишка.
Директор растерялся.
— Как?
— Друг у меня там,— как можно жалобней сказал Мишка.— Мы друг без друга жить не можем... Переведите меня к нему!..
— Фамилия? — строго спросил директор.
— Кунин... И живём мы в одном доме. Знаете, такой с башенкой у реки. Понимаете, все ребята в четвёртом «Б» с нашей улицы. А я, как попал в не тот класс,— и сижу.
Последнее было правдой. Так уж получилось.
— Ничего не выйдет,— сказал директор, а сам думал, что совсем неплохо бы перевести отличника Мухоркина в отстающий класс — как-никак живой пример для лентяев и двоечников.
— Ну что ж, не надо,— согласился Мишка, а про себя подумал: это даже неплохо, что директор не разрешает, так как с 4-м «Б» не очень-то просто сладить, как раньше казалось ему, Мишке. А с другой стороны, Мишка не привык отступать от принятого решения, но раз директор запрещает, можно спокойно считать, что дело не вышло по не зависящим от тебя обстоятельствам.
Словом, у каждого была своя линия: и у Мишки, и у директора...
Победил директор. Он разрешил, в порядке исключения, перейти Мишке в 4-й «Б». И почему-то на прощание сказал:
— Смотри, Мухоркин, я на тебя надеюсь.
— А может, не надо?.. — промямлил Мишка.
— Надо, Мухоркин, надо! — заявил директор.
И Мишке пришлось отправиться в 4-й «Б». Там уже всё было известно. Подобные новости распространяются молниеносно.
Все уставились на Мишку с таким любопытством, будто на Луне побывал. Даже Витька Кунин, который жил ним в одном подъезде, смотрел на Мухоркина с нескрываемым интересом и, пожалуй, испугом. Он не понимал, почему это они с Мишкой «друг без друга жить не могут». Вдруг Мишка про все их проделки директору докладывать будет? С ним лучше не связываться. Мишке все их хитрости отлично известны — вот и рассказывай в следующий раз такому обо всём на свою голову! Ты ему расскажешь как человеку, а он твоего доверия не оправдает, возьмёт и скажет: «Вот и чудесно, больше этого не повторится! Директор вами займется вплотную!»
— Если начнет выдавать, не одна голова с плеч полетит! — сказал начитанный Вовка Сидоров, не отрываясь от «Двадцати лет спустя». Он таскал эту книгу с собой в школу вот уже с месяц и читал её потихоньку во время уроков, положив на колени.
Один Санька Свечкин не унывал.
— Видали мы таких! — презрительно говорил он своему приятелю Лёньке Никифорову, такому же отпетому двоечнику, как и сам.
— Не таких видали! — соглашался Лёнька. Его все в классе дразнили — Эхо Наоборот. Что Санька ни скажет, Лёнька обязательно повторит и только чуть-чуть переиначит— и впрямь, как эхо наоборот. «Пойдёшь в кино?» — скажет Санька. «В кино пойдёшь?» — откликнется Лёнька. «В нос хочешь?» — грозит кому-нибудь Санька. «Хочешь в нос?» — вторит ему Ленька. «Я вчера болен был, потому и не выучил»,— оправдывается на уроках Санька. «Я не выучил,— тараторит Лёнька, которого вызвали следом,— потому что болен был.— И, подумав, добавляет:— Вчера».
Мишка совершенно не обращал внимания на любопытные взгляды. Он спокойно занял место рядом с Санькой за той же самой партой, под которой совсем недавно сидел связанный по рукам и ногам. Других свободных мест не было.
— Эта парта занята,— хмуро сказал Свечкин.
— Теперь — да,— усмехнулся Мишка.
Все засмеялись.
А Мишка сидел себе, как ни в чём не бывало, и листал учебник.
— Ну, чего столпились? — ревниво сказал Санька окружившим их мальчишкам и девчонкам.— Живого отличника не видали?
— Не-а,— хихикнула Зинка Шестакова,— не видели. В нашем классе первый.
А какая-то девчонка насмешливо пропищала из толпы:
— Серьёзный какой... Правда, девочки?
Мишка смутился и ещё больше уткнулся в учебник.
— Ну, ладно,— внезапно подобрел Свечкин. На то у него были особые причины.— Домашние задания сделал?
— Ну, сделал...— поднял голову Мишка.
— Дай на минутку, я со своими сверю.
— Пожалуйста,— ничего не подозревающий Мишка суетливо открыл портфель и протянул Саньке тетрадки.
Что тут началось! Визг, шум, крик!.. У Саньки эти тетрадки чуть с руками не оторвали. Он был вынужден