После того как киношники из «Научпопа» засняли на плёнку Анжуйского, он заметно переменился. Забросил все развлечения: телевизор, преферанс — и все силы бросил на сад.
— Скоро опять приедут,— важно говорил он соседям. — Так что всюду надо ажур навести, чтобы всё было чин-чинарём. Я уже и навоз выписал — четыре тонны. А здесь,— и он показывал на участок у колючей проволоки, — я вторую лесозащитную полосу подыму.
Понятно, что 5-й «Б» эти грандиозные планы покорения природы мало радовали. Ребята совсем скисли. Как сказал Генка: «С Герцогом воевать — это тебе не фокусы показывать!»
Один только Мишка хранил бодрость духа.
— Придётся это дело бросить,— весело сказал он.— Чего на рожон лезть? Герцог теперь сила!
— Не паникуй,— вскипел Санька.
— Я не паникую,— сразу струхнул Мишка.— Я рассуждаю. И взвешиваю.
Ребята «рассуждали и взвешивали» целых два дня, а на третий день Витька решительно заявил:
— Так и свихнуться недолго. Надо идти в милицию.
— Куда, куда? — опешил Мишка. Он испугался и подумал: а может, рассказать им всё, но тут же отогнал эту мысль — страшно, да и поздно, пожалуй!
А Вовка Сидоров ехидно сказал Витьке:
— Тебе что, ночевать дома надоело?
Витька разволновался и стал кричать, что у него там друг работает, что этот друг за него в огонь и в воду, и что стоит ему только обо всём рассказать, как он тут же наведёт полный порядок.
— Ну, раз у тебя там друг,— порешили все,— иди и сам говори.
И Витька пошёл. А чтобы он не свернул в другую сторону, 5-й «Б» сопровождал его до самых дверей милиции. Ребята облепили окна, а Витька несмело постучался к дежурному.
— Войдите!
Как и в тот раз, когда Ерошкин «забрал» Витьку, в отделении дежурил старшина Симаков. Он недовольно поглядел на Витьку и спрятал в стол книгу «Петровка, 38».
— Ну, чего тебе? — спросил Симаков.
— Мне нужен товарищ Ерошкин.
— Хватился. Ушёл от нас твой товарищ Ерошкин. Он в этом году образование закончил,— не без зависти сказал Симаков.— Школой-интернатом заведовать будет.
— Тогда до свидания,— погрустнел Витька.
— Иди, иди,— согласился Симаков, а потом вдруг спросил: — Чего это вы всю улицу распахали?
И Витька всё ему и выложил: как, что и почему.
— Всё это ерунда,— сказал Симаков.— Лучше бы сады сажали. Вот ты кой на кого жалуешься, а к нему, я слышал, твой Ерошкин корреспондентов из кино направил. В кино не всякого снимают!
Витька медленно вышел на улицу, и все сразу поняли, что ничего не вышло. И ребята уныло поплелись на речку. И молчали, потому что уж очень расстроились.
Даже Мишка, который заварил всю эту кашу и должен был бы радоваться, что ему не придется её расхлебывать, тоже расстроился — никогда-никогда синий автобус не пойдёт по их улице. Он уже постепенно начинал верить в свою выдумку.
Глава девятнадцатая
ЧУДЕСА КИНО
С некоторых пор Герцог Анжуйский зачастил в кино. Он всё ждал, когда его покажут, и однажды это случилось...
Как всегда, Анжуйский пришёл в «Спартак» на последний сеанс — это было удобно, потому что на последних сеансах показывали большую кинопрограмму: тут тебе и картина, и «Новости дня», и мультяшка, и сатирический киносборник «Репей», и главное — научно-популярные фильмы.
Сначала пустили новый выпуск «Репья». Глядя на проворовавшихся торговых работников, Герцог громко хохотал, толкал соседей локтями и восклицал:
— Правильно! Так их! Будут знать!
Затем на экране возникло название следующего сюжета: «Садов таинственная сень».
— Ну, сейчас они кому-то врежут! — радостно сказал Герцог соседям и в предвкушении нового занимательного зрелища подался вперёд.
Под звуки джаза в небе закружил вертолёт, с которого кинооператоры дали панораму какого-то неимоверно большущего фруктового сада, а диктор многозначительно сообщил:
— Не правда ли, красиво? Какой порядок! Какая аккуратность! Вы скажете — сверху всё прекрасно. Но уверяем вас, что и вблизи это выглядит не менее великолепно!
Во весь экран появилась колючая проволока. Яростно залаяла собака...
И тут Герцог, к своему ужасу, увидел на экране самого себя.
Вот он идёт по саду, вот он становится в позу. Вот он что- то говорит.
А голос диктора вещал:
— Вот человек, который огородил пол-улицы колючей проволокой. Вот его владения. Вот он сам. Вот он рассказывает...
Дальше Герцог ничего не слышал. Спотыкаясь, чуть не падая, он выскочил из кинотеатра и побежал домой. Он весь дрожал.
Так обмануть! Снимали его как хорошего человека, а показали...
Он прибежал домой и разбудил Генку.
— Ну, Генка, расскажи, чего там обо мне болтают.
— Ничего,— зевая, ответил Генка.— А что о вас болтать-то могут?
— Ну, вот... последние новости...
— А какие последние новости? — сказал Генка.— Я ничего не знаю...
— Брось хитрить, малый,— сказал Герцог.— Небось знаешь чего-нибудь. Про «Репей», наверно, слыхал?
— Да так,— сказал Генка,— отдельные слухи доходили.
— Ну и чего?
— Говорят, что отберут у вас участок...
— Как отберут?!
— Да я не знаю,— смутился Генка.— Просто слухи такие ходят.— Ему почему-то стало жалко дядю.
Герцог ничего не сказал. Он только посмотрел Генке в глаза, и тому стало как-то не по себе от этого взгляда. Потом Герцог постелил постель и лёг спать. Он долго не мог уснуть. И всё ворочался с боку на бок. А когда заснул, приснилось, что приехали на машине киношники и стали вертеть проклятыми аппаратами. И он стрекотал ужасно.
Рано утром к дому Анжуйского подошли мальчишки. И... изумлённо переглянулись.
Колючая загородка исчезла. Столбы и деревья, тополи и клены, порубленные на куски, аккуратно были сложены в поленницу у завалинки. И «запретный» участок стал таким чистым и гладким, словно по нему прошлись огромным утюгом.
На завалинке сидел Анжуйский. Он смотрел в землю.
— Ну, вот,— пробормотал Герцог,— как вы хотели, так я и сделал...
Мальчишки молчали, да и что тут скажешь...
— А вы хоть одно деревце посадили когда?— И Герцог ушёл, не оглядываясь и не дожидаясь ответа.
Мальчишки по-прежнему стояли молча. Хоть и победили они, но какая это победа... Да, они поступали справедливо: по какому такому праву Герцог захватил полдороги? А если так каждый поступать будет! И так их улица вся в высоченных заборах, да ещё каждый житель персонально под своим окошком огораживает палисадник разнокалиберным штакетником, врезает в него калитку и вешает на неё замок!
Но деревья... Тут Герцог был прав.
Ребята ещё никогда и нигде не посадили ни одного деревца. А у Герцога была целая аллея, пусть даже и за колючей проволокой! Деревья раньше бросали на улицу прохладную тень, на них ожесточенно галдели воробьи, и так приятно было бежать мимо на речку...
Одно только утешало ребят — автобус. Рано или поздно, а пришлось бы срубить.
Мишка стоял в сторонке от ребят и переживал. Как им объяснить, что никакого автобуса не будет и что всё это он выдумал? А ведь он уже давно, каждый день собирался сказать, но никак не мог решиться. А пока он набирался смелости и откладывал признание на «потом», случилось так, что сейчас нельзя уже ничего исправить. Нет, молчать нельзя. Пусть поздно, но надо сказать. А там будь, что будет…
И дело не в том, что ребята сами вскоре узнают. Мишка понял, что если не признаться, то это будет просто подлостью.
Прибежали с лопатами Зинка и Эхо Наоборот, сегодня утром приехавшие из лагеря. Они с восхищением глядели на «строителей дороги» и нетерпеливо спрашивали, где им начинать.
Постепенно все оживились, и Санька начал разбивать ребят на бригады.
Мишка медленно подошёл, набрался духу и, зажмурив глаза, словно ныряя в воду, сказал:
— Не будет никакого автобуса.
Все мгновенно повернулись к нему.
— Ты что, шутишь?— спросил Санька.
— Не шучу.— Губы у Мишки задрожали.— Не будет никакого автобуса. Просто… я всё выдумал…
— Да мы тебя!..— закричали мальчишки, угрожающе надвигаясь на него.
Мишка даже не шевельнулся. Ему было всё равно, что с ним будет. И если бы его сейчас поколотили, он бы принял это как должное.
Но Зинка решительно встала перед мальчишками.
— А ну, назад!— крикнула она.— Нечестно это — все на одного!
Мальчишки недовольно загудели, но остановились.
— А ты…— сказала она,— ты уходи отсюда…
Никто из ребят даже не взглянул на Мишку и не попытался его остановить, когда он тяжело пошёл по улице.
Глава двадцатая