Французы любят, когда правительство решительно вмешивается в их жизнь. Им кажется, что государство не только обязано участвовать в повседневной жизни своих граждан, но Государство, собственно, и есть Франция (вместе с ее искусством кулинарии, вином, женщинами, любовью к земле, Парижем, культурой, детьми, свободой‑равенством‑братством и правом парковать машину на пешеходной дорожке).
Участием государства в твоей жизни следует гордиться и ни в коем случае не избегать его. Повсюду на обочинах французских дорог огромные плакаты возвещают партнерство между государством, округом и тем департаментом, который отремонтировал данный участок дороги. Подобная система "сквозных" отношений уже сама по себе – памятник государственному планированию: благодаря ей осуществляется безупречная интеграция всех составляющих, например, непосредственная связь метро с основной железной дорогой, которая ведет прямо в аэропорт имени Шарля де Голля.
С тех пор, как возникла и стала развиваться технология как наука, французы вовсю используют ее достижения. Они считают, что в высказывании: "Мы знаем, что можем это сделать, но разве мы можем себе это позволить?", смысла маловато, и уверены, что если уж они действительно могут что‑то сделать, то должны непременно обеспечить условия, при которых можно себе это позволить.
Что в итоге означает пышный расцвет бюрократии в этой стране? Французские бюрократы властвуют на почте, на железной дороге, на таможне, в муниципалитетах, в туристических бюро, в полицейских участках и в школах.
Французы относятся к этому следующим образом: приходится признавать, что без бюрократии во всяком приличном государстве не обойтись, однако обойти ее каким‑нибудь способом можно постараться. Жители Франции во все времена стремились утвердить свое право на несогласие с некоторыми правилами и законами (которые французы всегда именуют "чепухой", если они с ними не согласны).
Политика
Действующая французская конституция создавалась с учетом того, что примерно раз в поколение во Франции возникает тяга к тирании. Она, впрочем, вполне уравновешивается радостной игрой в демократию и наличием великого множества крошечных политических партий, в которые входят, например, мелкие фермеры, мелкие торговцы и маленькие рыболовы.
По большей части подобные партии существуют исключительно как наживка – несколько недель или месяцев потрепещут плавниками рядышком с Национальным Собранием и с громким плеском исчезают навсегда.
Своеобразным предохранительным средством против всяких ультра является то, что президента избирают на семь лет, а членов Национального Собрания – всего на пять. А потому возникают такие моменты, когда президент Франции и ее парламент идут как бы не в ногу – такую ситуацию хитроумные граждане этой страны называют "сосуществованием".
Только французы способны специально внести в собственную конституцию явные предпосылки к подобной несогласованности.
Подсознательно чувствуя свое, таящееся в глубине души, стремление к анархии, французы с уважением относятся к бюрократическим законам, однако самих бюрократов ненавидят. А потому президенту Франции должны оказываться все соответствующие его статусу почести – ну, скажем, эскорт из мотоциклистов и тому подобное – но ценить его как личность совсем не обязательно.
Возможно, Франция уже и не является мировой державой первой величины, однако по поведению французских политиков этого никогда не скажешь. Им, например, совершенно безразлична гневная шумиха, поднявшаяся во всем мире относительно намерений Франции возобновить ядерные испытания на атолле Муруроа. Стольких врагов сразу способна нажить лишь действительно великая нация!
Французам нравится, когда их политики – люди отважные и немного не от мира сего. Они способны простить им любую ошибку или проступок, оказавшиеся достаточно серьезными. (Один из неписаных законов французской конституции гласит: каждое новое правительство должно разоблачить какое‑нибудь громкое скандальное дело, связанное с предыдущим правительством.)
Ожидается также, что французские политики всегда ловки и щеголеваты вне зависимости от возраста. Даже де Голль со своим невероятным ростом и весом заботился о том, чтобы не казаться "мешком с картошкой", – а вот в Англии очень многие члены парламента и министры выглядят именно так. Французские политики всегда смотрятся молодцом, ибо, с точки зрения любого француза, власть уже сама по себе "шикарна", привлекательна, соблазнительна, так что лицам, облеченным властью, следует одеваться и вести себя соответственно. Французский электорат никогда бы не позволил правительству вмешиваться в свою частную жизнь, если бы члены этого правительства были одеты неряшливо.
Что же касается частной жизни самих членов правительства, то французам совершенно непонятно, почему перед гражданами других государств возникают столь серьезные проблемы, если их политики оказались замешанными в какой‑нибудь любовной интрижке. Во Франции считают совершенно естественным, чтобы у всех французских политиков‑мужчин были любовницы или возлюбленные. И, честно говоря, когда точно известно, что у того или иного французского политика есть любовница (или любовник, если политик – женщина), такой политик уверенно может рассчитывать во время выборов на большее количество голосов.
БИЗНЕС
Французы мастерски владеют искусством делать работу незаметно. Если в других государствах люди, сурово и деловито нахмурившись, демонстрируют, как в поте лица достигли тех или иных успехов в развитии промышленности или строительства, то французы своих усилий в этой области стараются не показывать. Словно необходимость много работать совершенно не сочетается, в представлении французов, со сложившимся о них мнении, что они давно уже открыли секрет умения жить хорошо.
На самом деле французы очень серьезно относятся к своей работе, и это отношение сказывается на их поведении – вся их трудовая жизнь буквально пронизана множеством необходимых правил и формальностей. Но "за кулисами" (когда наконец снят пиджак, развязан галстук и к губе прилипла сигарета "Галуаз") французы вполне могут оказаться весьма дружелюбными и свободными в обращении.
Однако на службе, даже если сотрудники уже лет десять называют друг друга по имени, французы, согласно этикету, непременно будут обращаться к сослуживцам "месье X", "мадам Y". При этом обращение "месье" они используют примерно так, как англичане использовали обращение "сэр" лет пятьдесят назад: "А вы знаете, месье, что…" – совершенно нормальная фраза в разговоре на службе между давнишними приятелями.
И каждое утро коллеги непременно обмениваются рукопожатиями. Прежде чем заниматься делами, необходимо правильно и неукоснительно соблюсти все формальности и правила приличия.
Поскольку работа во французских учреждениях должна быть как бы невидима глазу, там существует весьма неглупая, в определенном смысле, практика: рапорт о том, хорошо ли проявил себя тот или иной член коллектива, составляет не только его непосредственный начальник или начальники, но и его сотрудники более низкого ранга, у которых могут быть несколько иные, хотя и вполне понятные мотивы.
Правда, некоторые способы оценки французами претендента на то или иное рабочее место представляются довольно странными. Существенную роль, например, здесь играет графология. Если французу не понравится ваш почерк, он запросто может отменить назначенную деловую встречу с вами или отказаться взять вас на работу. Французы считают графологию самостоятельной наукой, дающей вполне четкое представление о характере (или о полном отсутствии оного) у того или иного претендента. Честно говоря, те, кто хочет поступить на работу, должны были бы, наверное, благословлять изобретение компьютера, снабженного принтером.
Неторопливость
Несмотря на то, что правила протокола соблюдаются свято, манеры французов безупречны и уважение к частной жизни у них в крови, они почти всегда опаздывают – на работу, на деловые встречи, на интервью и т.д. У них свое представление о том, что значит "прийти вовремя". С их точки зрения, "плюс‑минус пятнадцать минут" – это совершенно нормально. Именно поэтому они уверены, что не опаздывают никогда!
Принятие решений
Усадите нескольких английских менеджеров за решение какой‑либо проблемы. Они непременно предпримут честную попытку ее решить и даже через некоторое время выдадут вам решение, не важно, подходящее или нет. Столкнувшись с аналогичной проблемой, французские менеджеры с удовольствием приступят к ее обсуждению, тут же ловко отклонившись от заданной темы и затрагивая ее лишь по касательным, а в итоге предложат вам (тоже для обсуждения) совершенно иную проблему, чем будут страшно довольны.
Как это делается
Коллеги по бизнесу во Франции крайне редко приглашают друг друга к себе в гости – на обед или просто выпить. Это считается не совсем уместным. Чаще всего им даже в голову не приходит мысль о том, чтобы пригласить кого‑то из сотрудников выпить бокал вина и побеседовать в домашней обстановке и домашней или хотя бы чуточку небрежной одежде. Вообще‑то у французов даже понятия такого нет – "небрежный". Самое близкое по значению французское слово – это " sons‑ gene", что означает "развязный, бесцеремонный", то есть речь, видимо, должна идти о человеке крайне несдержанном и "ни в чем себя не стесняющем".
Обычно смахивающие на униформу деловые костюмы французы носят не только на работу. Но одеваются они всегда с тем же щегольством и изобретательностью, какие характерны для всего, что бы они ни делали. Пиджаки и брюки ярких или необычных фасонов и тонов (даже у сотрудников банков) – это совершенно нормально, и одежда во французских деловых кругах отнюдь не является показателем занимаемого положения.
Что вовсе не означает, будто французам безразлично, кто как одет: напротив! Они внимательнейшим образом следят, кто одет красивее и более стильно. Возможно, Равенство и правит во Франции, но кое‑кто здесь явно "равнее" других.
В наши дни француженки составляют в стране около 45 процентов рабочей силы, однако лишь очень и очень немногие из них достигают ключевых постов в промышленности и крупном бизнесе – хотя в политике французские женщины время от времени проявляют себя достаточно ярко.
Мелкий бизнес
Существует ошибочное, хотя и довольно романтическое мнение, что французы – это нация мелких предпринимателей, хозяев небольших кузниц, некрупных строительных и нотариальных контор. Почему‑то все всегда считали, что если у вас даже в самой отдаленной французской деревушке сломается автомобиль, то местный кузнец вполне сумеет починить его, даже если ему придется изготовить с помощью молота и наковальни совершенно новый карбюратор.
Но все чаще мелкий бизнес во Франции – скорее исключение, чем правило. Французам нравится даже само выражение "крупная компания", ибо только крупная компания может позволить своим сотрудникам проявлять неистощимую изобретательность и поощряет их любовь к экспериментам. Кроме того, принадлежать к большой компании престижно; это придает уверенности и силы. Работающие французы вообще обычно своей работой гордятся, прекрасно сознавая, какую пользу приносят обществу и стране.
Трудящиеся, объединяйтесь!
В возможности профсоюзов французы, в общем‑то, не верят. Всего 8‑9 процентов рабочих являются членами профсоюзов (для сравнения: в Великобритании 51 процент рабочих состоит в профсоюзах), и эта цифра уменьшается с каждым годом.
Подобное отсутствие интереса связано, во‑первых, с хроническим нежеланием французов к чему бы то ни было присоединяться, а во‑вторых, с тем, что профсоюзы пребывают в вечных спорах друг с другом (проблема, скорее, "мы и мы", а не "мы и они").
Французской промышленностью руководят люди хитроумные и изобретательные (порой среди них встречаются и одна‑две женщины), и благодаря этому работа кажется приятнейшим временем суток между утренним кофе и вечерним аперитивом. Французы устраивают в офисах и на предприятиях специальные комнаты отдыха, устанавливают скользящий график работы, позволяют в любое время устраивать перекуры на несколько минут и даже разрешают завершать рабочую неделю в четверг, если тот или иной работник уже выполнил свой недельный план.
С точки зрения профсоюзов, это просто нечестная игра, и они прямо‑таки скисают, не выдержав столь разумно построенного наступления.
ОДЕРЖИМОСТЬ
Жизнь имеет для француза мало смысла, если он чем‑нибудь лихорадочно, до одержимости, не увлекается. Французы одержимы, например, соревнованиями "Тур де Франс", а также заботой о собственном здоровье. Они как одержимые участвуют в Национальной лотерее и во что бы то ни стало стремятся получить степень бакалавра. Их одержимость проявляется в поисках смысла жизни, в строительстве баррикад и революционной ломке старого – словом, во всем том, что свойственно им изначально.
Понаблюдайте, как французы играют, например, в шары – они чертыхаются сквозь зубы, в которых зажата сигарета "Житан", и зорко следят друг за другом из‑под прищуренных век, смахивая от волнения пот со лба (только французы способны так взмокнуть, бросив небольшой металлический шар) и ворча то радостно, то зло – в зависимости от того, выигрывают они или проигрывают, – и каждые три минуты обмениваются рукопожатиями со всеми, кто находится поблизости.
Если даже невинная забава может вызвать столь сильное душевное волнение, что же говорить о делах серьезных, связанных с кодексом чести, с поисками истины, с патриотизмом и долгом, с определением того момента, когда в соус пора добавлять масло?
БЕСЕДА
Во время беседы французы без конца перебивают друг друга. Это отнюдь не проявление невоспитанности, но, напротив, доказательство того, что они внимательнейшим образом слушают, ужасно заинтересованы разговором и им тоже не терпится высказаться. Если же звучат выражения типа " Je m' en fous " ("А мне плевать!"), тогда это, конечно, грубость уже намеренная и самое разумное поскорее удалиться – естественно, под самым вежливым предлогом.
То, что у других народов в беседе сходит с рук, французы вполне могут воспринять как проявление невоспитанности. На стандартные вопросы, которые часто задают в начале разговора, вроде "Чем вы зарабатываете на жизнь?", "Сколько вы зарабатываете?", "Вы женаты (замужем)?" и "Есть ли у вас дети?", француз и отвечать не станет, считая, что это не вашего ума дело. Гораздо приятнее поговорить с ним об искусстве, о культуре или, лучше всего, о политике.
У каждого француза есть собственный взгляд на все эти вещи – даже слесарь, пришедший починить прорвавшуюся трубу, рад будет во время перерыва, закусывая бутербродами, обсудить с вами произведения Вольтера.
Запретные темы
Никогда не упоминайте о Второй мировой войне и, самое главное, не затрагивайте тему оккупации – французы и раньше‑то терпеть не могли говорить об этом, а теперь и подавно. То, что в 1940 году немцы вошли в Париж, за чем последовали годы оккупации, было чудовищным ударом по гордости, патриотизму и престижу французов.
Французы не согласны с тем, что потерпели поражение, и не намерены обсуждать с иностранцами тот факт, что правительству Петена в Виши удалось – пусть в самой малой степени – спасти частичку их самоуважения и независимости, но какой страшной ценой: утратой чести!
Жестикуляция
Язык тела изобрели несомненно французы. Наблюдать за французским полицейским на перекрестке, когда он дирижирует ревущими потоками машин, столь же интересно, как любоваться изощренным современным танцем – ах, это виртуозное владение жезлом, эта резко выброшенная перед собой ладонь, способная заставить сотни машин мгновенно замереть на месте, этот снисходительный, элегантный кивок, позволяющий им двигаться дальше, эта грозно приподнятая бровь судии, если что‑то не так!..
Во время беседы руки французов никогда не бывают спокойны. Именно руки придают их мыслям форму, очертания и объем. По движениям рук можно догадаться о душевном состоянии твоего собеседника, об уровне его интеллекта и о сердечных привязанностях.
В тех случаях, когда другие обходятся интонационным рисунком и модуляцией голоса, желая лучше выразить свои чувства и переживания, французы используют также глаза, руки, губы и плечи, обнажая таким образом всю богатейшую гамму человеческих чувств. Они целуют кончики пальцев, если что‑нибудь (или кто‑нибудь) уж очень пришлось им по душе. Они подносят ладонь ко лбу, словно намереваясь снять с себя скальп, когда сыты. Они скорбно приподнимают плечи, если их покоробила какая‑нибудь нелепость. Они похлопывают по щекам тыльной стороной ладони, когда им скучно. Они складывают губы "гузкой" и делают длинный выдох, когда раздражены.
У них есть жесты для всего на свете – для неодобрения, недоверия, превосходства, извинений и сожалений, легкого недоумения и чрезвычайного удивления, для растерянности и тоски…
Именно поэтому французы считают ужасно невежливым, если вы разговариваете с ними, сунув руки в карманы.
Обмен оскорблениями
Французы отлично умеют пользоваться оскорблениями. Особенно хорошо это у них получается, когда они застрянут в уличной пробке в час пик. Надо отметить, что у французов чрезвычайно богатый запас эвфемизмов и живое воображение.
Даже не зная ни слова по‑французски, можно понять, что тебя оскорбляют, ибо французы при этом разыгрывают целое драматическое действо, вовсю пользуясь непристойными жестами и отвратительными гримасами.
Во французском языке десятки слов для обозначения того, о чем упоминать вообще не принято, но в обычных случаях французы используют лишь одно‑два из них. Обычно это " connard " и " con" – самые излюбленные и распространенные из ругательств (последнее слово некогда считалось исключительно вульгарным, но сейчас в разговоре им пользуются направо и налево). Чересчур стыдливые и щепетильные могут не произносить это слово целиком, а сказать его по буквам: "с‑о‑п"
Вполне приемлемый перевод данного ругательства – "кретин чертов".
ЯЗЫК И МЫШЛЕНИЕ
Именно французский язык связывает нацию воедино. В былые времена Франция была разделена на области, в каждой из которых говорили на своем языке – бретонском, лангедоке, фламандском. Чуть ли не в каждом округе был свой patois (говор). Это, естественно, воспринималось как угроза единству Франции, и впоследствии во французских школах стали наказывать учеников, если те заговорят на запрещенном наречии; наказанному вручался так называемый символ (чаще всего, маленький кубик), который в течение дня передавался от нарушителя к нарушителю, а к концу уроков тот, у кого этот "символ" оказывался, подвергался порке.
Ни одна другая нация не вела столь тяжкой борьбы за сохранность своего языка. Целая академия (" Academie francaise ") неустанно трудится, дабы обеспечить его чистоту и решить, приемлемо ли то или иное слово. Неологизмы, тайком прокравшиеся в современную речь, безжалостно вырываются с корнем.
Недолгое увлечение так называемым франгле (jranglais), смесью французского с английским, довольно распространенное еще несколько лет назад, практически закончилось. Применяемые в бизнесе и технических науках английские слова с французскими артиклями – " le cash‑ flow" (движение денежных средств), " le design" (дизайн), " le pipeline" (трубопровод) – возмущали Миттерана: "Неужели мы должны отдавать команды своим компьютерам по‑английски?" – вопрошал он.
Была предпринята попытка сделать "франгле" ненужным просто за счет изобретения французских эквивалентов. Так короткое "ип oil‑ rig" (буровая вышка) превратилось в "ип appareil de forage en mer " (установка для откачки нефти с морского дна). И подобные попытки довольно быстро прекратились.
Когда умер де Голль, Ноэля Кауарда, английского драматурга, композитора и актера, спросили: о чем, по его мнению, стали бы беседовать в раю достопочтенный "женераль" и Господь Бог, и Кауард ответил: "Это зависит от того, насколько хорошо Господь владеет французским."