А вот что сообщают из Пёрпл‑Пойнта: городской пирс разрушен, а вместе с ним уничтожены и все ожидавшие отправки грузы – тысяча баррелей яблок и двадцать пять тонн связок сена.
Тревожные новости из Тронто‑бич: плавучий маяк, дававший кораблям возможность обходить мели, сорвало с якоря, и это создаёт ещё одну опасность для заблудившихся в слепящей снежной буре грузовых судов. Ветер, достигший восьмидесяти миль в час, швыряет груженые стальные махины как игрушки. Пытаясь развернуться и взять курс к берегу, корабли беспомощно барахтаются в волнах, высота которых достигает тридцати пяти футов. Спасательная станция полностью разрушена.
(Бросает взгляд на часы.) На связь выходит наш собственный корреспондент в Глубокой гавани.
(Снимает телефонную трубку.) Коммутатор? Говорит «Голос Пикакса». Будьте добры, соедините редакцию новостей с радиорубкой в Глубокой гавани.
(Слышен вой ветра, шум прибоя и, наконец, прорезавшийся голос.) Все жители Глубокой гавани буквально оглохли. Рёв ветра, грохот гигантских волн, треск и визг рушащихся деревянных построек. Волна ударяется в бетонный волнорез – и раздаётся звук, подобный взрыву. Старый деревянный волнорез давно уже разнесён в щепки. Непрекращающийся шум заглушает сигналы бедствия, которые пытаются подавать с кораблей. Они отчаянно просят о помощи, но все спасательные суда разбило о скалы.
Воды озера заливают уже такую широкую полосу суши, что даже старожилы этих мест не упомнят ничего похожего. Все рыбаки лишились своих сараев, баркасов, причалов, сетей. Прибрежные дома сносит с фундаментов. Никто из живущих в прибрежной зоне не ляжет сегодня спать. Конец сообщения. Пикакс?
|
|
ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ. Держитесь! Жители прибрежных посёлков должны быть в любой момент готовы к немедленной эвакуации. Тех, кто живет дальше от озера, просят не выходить из домов. Один из фермеров попытался открыть дверь сарая и был заживо погребён под снегом, буквально за доли секунды лавиной ворвавшимся в приоткрытую дверь.
В данный момент весь наш округ отрезан от остального мира. Телефонные провода оборваны. Железнодорожное движение парализовано. Из‑за заносов остановился пассажирский поезд, следовавший из Центра, и ехавшие в нём люди оказались в положении пленников. Гибель кораблей и разрушение причалов означает обрыв главной линии жизнеобеспечения Мускаунти. Пища, керосин, уголь не попадут сюда ещё много дней.
Все учреждения Пикакса закрыты и будут закрыты вплоть до особого распоряжения. Даже службы спасения не в состоянии откликаться на вызовы. Снежная буря и ураган слепят и сбивают с дороги, не позволяя пожарным, врачам и полиции добраться туда, где срочно нужна их помощь.
Как только ураган стихнет, потребуются волонтёры для расчистки заваленных снегом улиц. Одним дорожным рабочим будет не справиться.
А пока городские власти настоятельно просят: не выходить из домов, экономить еду и топливо. Повторяю: власти города убедительно просят всех оставаться дома и экономить еду и топливо. Ещё одна просьба: держите приемники на волне «Голоса Пикакса» и ждите следующих сообщений.
Это все новости к этому часу в воскресенье, девятого ноября.
Свет начал медленно гаснуть, звуки адского вихря из «Франчески да Римини» захлестнули зал, а Квиллер исчез со сцены, чтобы вернуться через несколько мгновений – в другом плаще, с новой пачкой бумаг в руках. Весь его облик был суров и мрачен. По знаку, поданному Максине, музыка стала затихать, а сцена постепенно осветилась.
|
|
– Среда, двенадцатое ноября. Самый чудовищный ураган, когда‑либо проносившийся над нашим озером, затих, и мы пытаемся уяснить масштабы трагедии. Мускаунти подсчитывает нанесённый ему урон и приступает к восстановлению разрушенного. Фермеры сообщают, что в поле померзло много голов скота. Промысловые рыбаки потеряли средства к существованию. А так как рыболовство – важнейший промысел северного побережья, это, скорее всего, нанесёт серьёзный ущерб всей экономике Мускаунти. Прибрежная полоса усеяна грудами обломков. Это останки причалов, лодочных сараев, рыболовных баркасов, домов, пляжных кабинок, спасательных станций. Но самое страшное – это потери человеческих жизней. В пучине погибло около двух сотен моряков, их тела всё ещё в воде, их относит течением к канадскому берегу. В сельской местности много пропавших без вести. Предполагается, что в пурге люди сбились с пути и замерзли насмерть.
Спасательная служба сумела выручить из беды экипаж крупнотоннажного судна «Ханна». Этого удалось добиться после тридцати шести часов отчаянных и, казалось уже, безнадежных попыток. Двадцать пять моряков и поразившая всех своей храбростью судовая повариха были благополучно переправлены на берег с помощью лодки‑волнореза. Разбитое судно останется на скале до весны, и только тогда можно будет начать работы по его эвакуации».
|
|
Многим корабельным экипажам повезло меньше. Суда тонули, их разламывало надвое или, как говорит один из свидетелей, просто «крошило, как яичную скорлупу». То, что выглядело как большой корабль, дрейфовавший вдали от берега, оказалось перевернутым вверх дном грузовым судном, которое плавало на воде, как пузырь, и в результате пошло на дно.
В число счастливо спасшихся попало шестеро охотников на уток. Они спустили свой баркас на воду прежде, чем начался ураган, и потом просидели всю ночь на Острове одинокого дерева. Их спасли в понедельник, все они были в состоянии сильнейшего переохлаждения, грозящего привести к пневмонии. Один из членов этой группы готов рассказать нашим радиослушателям о пережитых им ужасах и, так сказать, представить информацию из первых рук.
(Берёт телефонную трубку.) Оператор, будьте добры, дайте связь с Мусзиллем. Алло! Да, это редакция новостей «Голос Пикакса». Сэр, расскажите, пожалуйста, каким образом вы оказались на острове!
ГОЛОС ОХОТНИКА. Ну что я могу сказать? Мы, я и ещё пятеро парней, наняли лодку в воскресенье утром и отправились на остров пострелять птиц. Только отплыли, ветер начал крепчать. Сначала‑то мы особо не обратили внимания. Но потом начало завывать с этаким жутковатым посвистом, а это уже всегда предвещает беду. Мы были в двух милях от берега, и я понимал, что хорошо бы развернуться и поскорее убраться оттуда. Но ребята сказали: «Нет, хоть немножко‑то пострелять надо, а уж потом давать деру». Ветер быстро усиливался и стал уже ураганным. Утки, и те почуяли недоброе и все полетели, ну, можно сказать, назад.
Наш баркас стало кружить, и не успели мы моргнуть глазом, как он потерял управление, и его понесло на середину озера. Холодало тоже здорово быстро. А потом мы очутились на острове, где единственное укрытие – жалкая хижина да несколько чахлых деревьев. Одеты мы были тепло, но сразу же пошли в хижину и развели там огонь в печурке. Тут же и снег пошёл. Такого густого, такого слепящего я не видал никогда. Мело так, что кроме кружащейся белизны было уже ничего не видно. А потом вода в озере начала подниматься. Поднималась и подходила всё ближе к хижине. Мы все ютились около печки, пока вода не нахлынула и не погасила огонь. Весь остров уже был затоплен. Когда стемнело, мы оказались по пояс в холодной воде. Кто‑то сказал, что надо обвязаться веревкой. Не знаю, зачем это нужно, но мы так и сделали. Потом наша лачуга как бы поползла, и я подумал, что нас сейчас смоет в залив. Но эта развалюха застряла между двух деревьев, и мы повисли, прямо как пойманные в капкан зверюги.
ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ. Скажите, сэр, сколько времени бушевал ветер?
ГОЛОС ОХОТНИКА. Да часов, думаю, что шестнадцать, а то и восемнадцать. Стихать начало этак около двух часов ночи, и мы торчали там, обвязанные верёвкой, и дрожали, лязгая зубами, пока те, кто искал нас, не подошли на лодке из Мусвилля.
ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ. А что вы делали, чтобы сохранить бодрость духа… суметь пережить весь этот кошмар? Вы разговаривали? Пели? Рассказывали анекдоты?
ГОЛОС ОХОТНИКА (после паузы). Да, мы говорили. Говорили о наших семьях. И, думаю, правильно будет сказать, что мы много молились.
ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ. Спасибо, сэр. Мы рады, что вам удалось вернуться живыми. У вас сильный кашель – лечите его хорошенько!
Новости, сообщённые из Фишпорта, менее утешительны. Тела двух охотников, хотевших пострелять уток, выбросило на берег, неподалеку от места, где нашли их разбитую лодку.
Возле Глубокой гавани ураган обнажил трагические свидетельства давней мучительной загадки. Семь лет назад буксир с командой из пяти человек исчез, едва покинув порт. По словам очевидцев, вот только что он был здесь – и вдруг словно растаял в воздухе. Ни люди, ни корабль так и не были обнаружены. Но во время воскресного урагана волны выбросили на берег трубу и каюту давно пропавшего судна. Вместе с обломками буксира обнаружено было и тело одного из матросов, чудовищно изуродованное и объеденное за семь лет пребывания на дне озера. Кроме того, из Дип‑Харбора сообщают, что и бетонный волнорез не сумел выдержать ударов стихии. Плиту длиной в триста футов размыло, и волны швыряли огромные глыбы бетона, как камешки‑голыши.
Ураган породил множество вопросов. Какие аномальные явления привели к этому бешенству воды и ветра? По мнению Центрального метеорологического бюро Соединенных Штатов причиной явилось столкновение трёх фронтов низкого давления, один из которых шёл от Аляски, другой со стороны Скалистых гор и третий со стороны Мексиканского пролива. Местом их встречи оказалось наше озеро.
Представитель Метеорологического бюро заявил, что штормовые предупреждения были разосланы повсюду. Соответствующие сигнальные флажки – белый вымпел с чёрным кружком на красном квадрате – хорошо известны всем морякам. Но шкиперы на больших сухогрузах проигнорировали предупреждение. Почему?
Капитан, ходивший прежде по нашем озеру и предпочитающий не называть своего имени, изложил «Голосу Пикакса» такую версию:
ГОЛОС КАПИТАНА (сильный шотландский акцент). Жадность, вот в чём причина. Жадность! Судовладельцы всегда жмут на шкиперов, заставляя проделать в конце навигации два‑три лишних рейса. Компания получает от этого большую прибыль, шкиперу начинает светить продвижение, команде выдают премию – вот они и плюют на любые предупреждения. Капитанам не раз случалось идти на риск. Но в этот раз ураган оказался таким свирепым, что люди проиграли. Вчистую.
ВЕДУЩИЙ НОВОСТЕЙ. Вот так. Ну что ж, давайте подытожим результаты этого воскресного проигрыша. Потоплено восемь сухогрузов… потеряно сто восемьдесят восемь человеческих жизней… девять крупных судов получили серьёзные повреждения или были выброшены на берег… потери от гибели кораблей и их грузов составили миллионы долларов. А ужас и боль, испытанные во время Великого урагана тысяча девятьсот тринадцатого года, и вовсе не поддаются оценке. Никто из переживших это страшное бедствие не забудет его до конца своих дней.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
«Потери… составили миллионы долларов… А ужас и боль, испытанные во время Великого урагана тысяча девятьсот тринадцатого года, и вовсе не поддаются оценке. Никто из переживших это страшное бедствие не забудет его до конца своих дней».
Ведущий с чувством произнёс эти слова и жестом, полным сожаления и горести, швырнул листы сводки на стол. Огни погасли, сцена погрузилась в темноту.
И сразу же зал взорвался аплодисментами. Люди, подхваченные единым порывом, вскакивали со стульев и восторженно кричали.
Сцена заново осветилась, и, кланяясь публике, Квиллер жестом указал на свою ассистентку, которая тоже встала и поклонилась. Новый взрыв ликования. Она взглянула на Квиллера, словно пытаясь понять, чем он вызван, и, поклонившись ещё раз, оба ушли со сцены.
– Не знала, что аплодисменты так опьяняют, – сказала Максина. – Думаю, они аплодировали моему парику.
– Нет, они аплодировали вам, – заверил её Квиллер, – вашему вступительному слову, задавшему тональность всему спектаклю.
– Я ни разу ещё не выступала перед аудиторией. Всегда была слишком стеснительной и не решалась участвовать в школьных постановках и даже в воскресных утренниках.
– Милая! – завопил вдруг откуда‑то появившийся Гарри. – Ты была просто великолепна. Квилл!!! Ты нас околдовал. А сценарий‑то какой мощный!
– Он построен на реальных фактах, это и впечатляет, – скромно ответил Квиллер. – У всех присутствующих есть родственники, которые сами Пережили эти события.
– Да… Например, мои дед и бабушка. Они всегда вспоминали об этом, когда семья собиралась вместе. Что ж, думаю, теперь самое время пойти в бар и отпраздновать ваш успех. А, Квилл?
– Спасибо. Праздновать будем, когда отыграем все запланированные спектакли. Завтра у меня трудный день. Так что нужно поехать домой – подкрутить шестеренки…
– И покормить котов, – подхватил Гарри, не раз слышавший это присловье.
По дороге домой Квиллер раздумывал над природой успеха. Театральные постановки были редкостью для Мускаунти, и каждый спектакль, как удачный, так и посредственный, всегда вызывал горячий приём у публики. А то, что люди, аплодируя, повскакали со своих мест, возможно, означало подсознательное стремление поскорее двинуться к дому. Кроме того, аплодисменты относились к его усам не меньше, чем к его актерским достижениям. Й всё‑таки он понимал, что написал хороший сценарий и сумел донести его пафос до публики. Недаром же столько раз он репетировал перед котами!
Машина въехала во двор амбара, фары осветили заднюю стену дома – в кухонном окне был отчётливо виден Коко, восторженно приветствовавший его на задних лапах.
Кот, являвший собой этакий сгусток нервной энергии, всегда спешил довести до сведения хозяина, что его ждёт оставленное на автоответчике сообщение, или пора перекусить, или кто‑то чужой бродил в его отсутствие вокруг дома. А Юм‑Юм с озабоченным видом держалась на заднем плане.
Сегодня, едва хозяин вошёл, Коко скинул с полки одну из книг. Это была «Охота на снарка», отнюдь не входившая в число любимых книг Квиллера. Заменив её на стихи Роберта Сервиса, он с наслаждением окунулся в мужественные ритмы Юкона: «Орава парней, лихих чертей, в салуне под вывеской "Маламут"… [14]
Симмонс прилетел чартерным рейсом в субботу утром. Квиллер встретил его на машине в аэропорту.
– Дженис ужасно милая, – сказал гость. – Очень рад, что она наконец‑то выходит замуж. Кто этот парень?
– Джон Бушленд, фотограф, лауреат многих конкурсов и мой друг. Любит, когда его называют Буши [15] и подтрунивает над тем, что лысеет.
– Надеюсь, он любит вафли. И, главное, попугаев! Где состоится торжественный ужин?
– В гостинице «Валун», живописнейшем месте на берегу. Мы приедем пораньше, хозяин выдаст тебе наполненный стаканчик и спрячет у себя в офисе. А мы соберёмся на террасе с видом на озеро. И когда все поднимут бокалы, приветствуя молодожёнов, ты войдешь под звук фанфар…
– И невеста тихо упадет в обморок, – закончил Симмонс.
Они приехали в амбар, где Симмонс уже один раз гостил.
– Надо же, смотрится так, словно ни на день не постарел, – заметил он, оглядывая столетнюю постройку.
Сиамцы поздоровались с Симмонсом как с давним другом.
– Ну и красавцы же вы! – восхитился он. – Крупный, как я погляжу, чертовски умён, а маленькая – отъявленная кокетка.
Друзья сидели в гостиной и пили кофе с песочными коржиками по‑шотландски.
– Знаешь, Квилл, – продолжил Симмонс, – я раньше на котов и не смотрел, но моя матушка – её звали Лотти – была от них без ума. Когда она умерла, я вдруг увидел их её глазами. Увижу кота – и точно знаю, что бы сказала о нём Лотти. Даже боязно как‑то.
– Относись к этому как к наследству, доставшемуся от Лотти, – посоветовал Квиллер. – Когда моя мать умерла, я учился в колледже и знать ничего не хотел, кроме бейсбола и джаза. А тут вдруг взял да и проснулся интерес к словам. Стал заниматься журналистикой, принялся писать книгу, сделался членом Шекспировского клуба. И объяснить это могу только одним‑единственным способом – тем, что мать завещала мне свою любовь к слову. Она ведь у меня была библиотекаршей.
К пяти часам Симмонс уже сидел в задней комнате «Валуна», в то время как Квиллер и Полли с молодоженами и свидетелями располагались на террасе. Однажды Буши, Роджер и Квиллер чуть не погибли, перевернувшись во время шторма неподалеку от одного из островов, и с тех пор узы связывавшей их дружбы стали нерушимы.
Все три пары были одеты элегантно, но неформально. Дженис, Шзрон и Полли – в светлых платьях с короткими рукавами, их спутники – в белых летних пиджаках и рубашках с открытым воротом, без галстука. Трое друзей заговорили о пережитой совместно опасности, и тут на террасе возник мужчина в лёгком голубом пиджаке.
– Симмонс! – всплеснула руками Дженис. – Что ты тут делаешь?
– Да так, смотрю, не найдётся ли чего‑нибудь выпить, – невозмутимо ответил тот.
Потрёпанная школьная тетрадка лежала во внутреннем кармане пиджака. Он вынул её и вручил новобрачной. «Секреты и сокровища киноклуба Тельмы», – было написано на обложке.
Дженис едва справлялась с избытком чувств.
– Не будь я так счастлива, просто упала бы в обморок, – заявила она.
На вопрос о ближайших планах молодожены ответили, что собираются поселиться в чудесном доме Тельмы, что на Приятной улице. Буши больше не будет арендовать помещение для своей студии, так как лаборатория прекрасно разместится в подвале. Дженис уже потихоньку овладевает всеми премудростями проявки и печати, а клиентов, желающих заказать художественные портреты, можно с успехом принимать в одной из гостиных первого этажа.
Затем они заявили, что приглашают всех продолжить празднество и завтра: отправиться на прогулку по ближайшим живописным островам и устроить пикник на яхте, встав на якорь около маяка. У Буши была яхта, именуемая «В погоне за прекрасным», а Дженис славилась умением устраивать веселые пикники. И пусть Симмонс не беспокоится: они вернутся вовремя и благополучно доставят его в аэропорт к пятичасовому рейсу.
Симмонс сказал, что с радостью принимает приглашение. Так же ответили супруги Мак‑Гилливрей и Полли. Один только Квиллер вынужден был отказаться, так как в два пополудни ему предстояло играть спектакль.
Потом компания предалась воспоминаниям. Симмонс поведал несколько смешных эпизодов, свидетелем которых он был, работая у Тельмы; Дженис рассказала о привычках Тельминых попугаев; Полли – о нелепых вопросах, которые приходится выслушивать в библиотеке.
Ужинали на застеклённой веранде. За овальным столом, застеленным белой скатертью «для особых случаев» и украшенным двумя плоскими вазами с композициями из белых и жёлтых лилий. Все оживленно болтали, бесконечно шутили, много смеялись и чувствовали себя отлично. На еду обращали не очень много внимания, но она была безупречна. А когда подали десерт, солнце стало как раз клониться к закату, заливая вечерним светом безбрежную гладь озера.
Прощаясь, обнимались, обменивались крепкими рукопожатиями и сердечными благопожеланиями. Бушленды и Мак‑Гилливрей увезли по букету жёлтых и белых лилий. Квиллер высадил Полли у её дома и повёз гостя к себе в амбар.
– Весьма привлекательна эта Полли, – заметил по дороге Симмонс – Редко услышишь настолько приятный голос. Она когда‑нибудь была замужем? И что это за книжный магазин, о котором она говорила?
– Его строят в центре Пикакса, где пятьдесят лет стояла, а потом дотла сгорела букинистическая лавка.
– А поджигателя нашли?
– И он, и оба его сообщника в тюрьме. Само здание построил в тысяча восемьсот пятидесятом году некий кузнец, по слухам, не брезговавший разбоем и закопавший свои сокровища в том месте, где теперь устроили парковку. На официальное вскрытие грунта перед закладкой нового фундамента съехались тысячи людей со всей округи – народом обуревало желание увидеть награбленное золото. Сундук и в самом деле нашли, но он оказался пуст.
– И что же толпа? Взбунтовалась?
– Нет, сочла это хорошей шуткой. Здесь ведь Мускаунти, а не Лос‑Анджелес.
Когда они добрались до амбара, Квиллер спросил:
– Выпьешь чего‑нибудь покрепче? Или смочишь горло невинным соком?
– Плесни мне минералки, той, что ты так обожаешь.
– Белый «Скуунк» или красный?
– О! Красный.
Они уселись за квадратный столик для коктейлей, и Квиллер протянул гостю книгу:
– Возьми её с собой. Это только что напечатанный сборник легенд: истории О пиратах, привидениях и прочих достойных внимания личностях. Можешь читать её своим внукам. Ты им читаешь?
– Да. Но тот, которому восемь, предпочитает читать мне. А ты продолжаешь читать котам?
– О да. И если Коко вдруг надумает читать мне, я буду не на шутку обеспокоен.
– А что это за книга валяется на полу? – спросил вдруг Симмонс.
– Коко всё время спихивает её с полки, надеясь, что я наконец прочту её вслух. Это «Охота на снарка».
– А что это за зверь такой? У меня почему‑то ощущение, что это слово вывернуто наизнанку.
– Снарк – помесь змеи и акулы. Это шуточные стихи. Коко чует, что их написал автор «Алисы в стране чудес», одной из любимейших его книг.
Зная, что говорят о нём, Коко подошёл поближе.
– Спору нет, славный парень, – одобрительно произнёс Симмонс.
– Коко знает, что ты полицейский. А полицию он уважает.
– Да! Кстати. Что это за происшествие, которое случилось у тебя на участке? В чём там дело?
– Мне принадлежит сотня акров земли, тянущейся полоской вдоль пляжа. И именно там, в лесу, обнаружили труп хорошо одетого мужчины, приконченного выстрелом в затылок. Никаких ценностей или предметов, позволяющих опознать убитого, при нём не было. Расследованием занимается полиция штата. При этом наш шеф сообщил мне, что очень похожий случай произошёл на севере Мичигана.
– Помнится, и у нас, на Западе, было что‑то похожее, – задумчиво кивнул Симмонс. – Какой‑то тип пришёл в спорт‑бар. Начал завязывать разговоры об охоте и рыбалке, рассказал об отличном месте для охотничьей базы. Показывал фотографии. Озеро, а над ним летит косяк уток, стремнина за водопадом, в которой кишит форель. Земля, говорил он, принадлежит его приятелю, который по решению суда обязан немедленно выплатить алименты или отправиться в тюрьму. Продаст за десятую часть настоящей цены. Нашёл лопуха, который отправился с ним и «владельцем», тоже мошенником, в горы. У этих типов была липовая карта с липовыми обозначениями мест и пистолет, настоящий. А у лопуха были наличные. Поездка лишила его не только выгодных перспектив, но и жизни.
– Но преступление раскрыли?
– Только когда аналогичная история произошла в соседнем штате, и это помогло прояснить картину. Беда в том, что всегда есть лопухи, которые надеются на падающую с неба фантастическую удачу.
– Я слышал, что жульничество с продажей земли – дело обычное. Невежество и алчность людей – вот что помогает мошенникам.
– Йау! – заявил Коко, переводя взгляд с пустой миски на мужчин.
– Почему он на меня уставился? – спросил Симмонс.
– А ты посмотри на часы.
– И что же? Одиннадцать.
– Он хотел бы получить ужин. Хочешь его накормить?
– Я? А как это делается?
– Видишь стеклянную банку на кухонном столе? В ней домашние хрустики. Положи полчашки этих сухариков в одну миску и чуть поменьше во вторую.
Потом поставь миски под стол. Ту, что для Коко, – справа.
– Смотри, мама, я кормлю кошек, – сказал Симмонс, точно следуя выданным ему инструкциям.
На воскресное представление в отеле «Пирушка» снова собрался полный зал, и волнение было куда больше, чем в первый раз. Зрители уже знали от друзей и соседей, что постановка воссоздает драматический эпизод из реального прошлого их семей. Во время спектакля из зала иногда доносились всхлипывания. Может, эмоции захлестнули внучку фермера, погребённого под завалом в собственном сарае, или потомков спасателей, принимавших участие в героической борьбе за жизнь команды напоровшегося на рифы корабля. По окончании спектакля зрители ринулись к сцене – благодарили, пожимали руку.
Одним из пробившихся вперед был Торнтон Хаггис, которому в программке выражалась благодарность за помощь в подготовке спектакля.
– Квилл! Ты волшебник! – выкрикнул он. – Сухие заметки превратились в твоих руках в саму жизнь!
– Заходи как‑нибудь на днях в амбар, и мы это дело отметим, – ответил Квиллер.
Пока он собирал реквизит, Гарри с телефоном в руках ворвался в так называемую гримёрку.
– Квилл! Тебя к телефону. Она говорит, это срочно.
Звонила Сьюзан Эксбридж. На этот раз в голосе не было и следа привычной игривости.
– Квилл! Ты не мог бы как можно скорее приехать на церемонию передачи Маунт‑Вернона? Случилась чудовищная неприятность. Мне нужно срочно поговорить с тобой.
– Где мне тебя искать? Там ведь, наверно, целая толпа.
– Нет, здесь совсем не многолюдно. Я увижу, как ты подъезжаешь по Парковой, и выйду к парадному входу. Поговорим в твоей машине: лишние уши нам не нужны.
Заинтригованный, Квилл попросил Максину закончить с оборудованием и вышел из отеля через чёрный ход.
ПЯТНАДЦАТЬ
Никаких торжеств в связи с открытием Мемориального музея Кэрроллов запланировано не было. Предполагалась камерная церемония с оповещением в средствах массовой информации. Явившись на зов Сьюзан, Квиллер обнаружил два ряда припаркованных автомобилей, включая пикапы местных телевизионщиков и лимузин из аэропорта, доставивший ТВ‑команду из Центра, и почти полное отсутствие зрителей. Приглашенные, как стало ясно несколько позже, были уже в самом здании. Так что на подъездной аллее стояла одна только Сьюзан, готовая в нужный момент подать знак Квиллеру.
Едва он притормозил, она распахнула дверцу и плюхнулась на сиденье.
– Поставь машину вон туда, – скомандовала она.
– Где Эдит? С ней ничего не случилось?
– Для прессы… ничего. Она принимала участие в церемонии, которая состоялась на парадном крыльце: вручение мэру ключей от дома, розы в знак благодарности, благословение пастора, после чего официальные лица и члены исторического общества направились в дом, где сейчас проходит чаепитие, но когда все закончится и надо будет отвозить её домой… Ох, Квилл, мне так нужен совет!..
– Рассказывай по порядку. Дай только найти удачное местечко для парковки.
С того места, куда он поставил машину, видно было, как постепенно выходят из здания и разъезжаются по домам участники мероприятия. Сьюзан тяжело вздохнула, а рука Квилла на секунду нырнула в карман пиджака.
– Даже не знаю, с чего начать». Эдит всегда бежала светской суеты, и муж любовно оберегал её от всякой шумихи. Им было подарено пятьдесят лет красивой, полной гармонии жизни. Доктор Делл и его Балерина – поистине романтическая история! Зная всё это, я нисколько не сомневалась, что она будет нервничать в преддверии церемонии, и предложила приехать к ней накануне. Вчера вечером мы поужинали в местной столовой, а потом я переночевала на довольно неудобной кушетке в пустой комнатёнке, где она держит свой ткацкий станок и дорожный велосипед доктора Делла, с которым даже помыслить не может расстаться.
Сегодня утром мы неторопливо завтракали в её квартирке, когда снизу, из холла, вдруг позвонили и сказали, что появилась особа, назвавшая себя внучкой миссис Кэрролл. Можно ли разрешить ей подняться наверх?
Эдит дала согласие, но явно обеспокоилась. «Как же иначе? Ведь это моя кровь и плоть», – повторяла она. Обитатели «Уголка на Иттибиттивасси» без конца поминают кровь и плоть, когда приходится оправдывать какой‑нибудь поступок. Лично я ненавижу это выражение. Но, так или иначе, раздался звонок в двери, и на пороге нарисовалась «плоть и кровь», весьма замызганная и с потёртой дорожной сумкой в руках. Эдит по‑родственному обняла её, хотя эти объятия и выглядели несколько искусственно, и спросила, откуда та вдруг появилась.
«Остановила на дороге машину и попросила, чтобы меня подвезли, – сказала Алисия. – Не могу больше скитаться. Останусь у тебя, и если здесь нет кровати, готова спать на полу».
Эдит провела её в комнатку, где я ночевала, показала, где душ, дала полотенца.
Приняв душ и переодевшись, эта девица всё равно выглядела бродяжкой, и у меня появились чувство, что она собирается явиться на церемонию и опозорить миссис Кэрролл.
Но Алисия заявила, что никуда не поедет.
«Нет, я уж останусь здесь, буду крутить педали дедушкиного велосипеда и растирать кулаком слезы – пока ты там вручаешь мое наследство этому чёртову городишке». «Зачем тебе дом с шестью спальнями? – спросила Эдит. – Ты получишь контроль над двумя имущественными фондами и ещё кое‑какую собственность».
Разговор вызвал у меня чувство неловкости, я попросила разрешения уйти и пообещала вернуться к двум, чтобы отвезти мисси Кэрролл на церемонию. Среди жильцов пансиона есть мои клиенты, это пожилые люди, которые собираются продавать антикварную мебель. Когда я вернулась от них, Эдит была совершенно готова – в платье цвета лаванды, которое так идет к её серебристым волосам и алебастровой гладкой коже. Но лицо было серым и измученным. Неудивительно! Алисия состряпала чудовищную ложь. Заявила, что доктор Делл надругался над ней, когда она ещё училась в школе, и именно поэтому она уехала, как только получила аттестат.