– В последнее время с кэпом творится что-то странное, но должна сказать, что на этот раз я действительно удивлена. – Никки вспомнила его предупреждение, сделанное за час до того, как она попала в засаду. «Осторожнее». Может быть, это было нечто большее, чем просто мудрый совет. Нехороший огонек в глазах Гинсбург напомнил Никки о том, что в этой компании не стоит обсуждать босса, и она быстро сменила тему. – Есть новости насчет денег в жестянках?
– О да, и еще какие, – ответила детектив Гинсбург. – Серийные номера совпадают с номерами банкнот, использованных в операции Управления по борьбе с наркотиками несколько лет назад.
Каньеро присвистнул:
– И каким образом деньги, использованные федералами в подставной сделке с наркотиками, очутились на чердаке у священника?
– Известно, кого пыталось поймать Управление? – спросила Хит.
– Ага, некоего Алехандро Мартинеса. – Гинсбург заглянула в свой блокнот. – Ему удалось заключить сделку с обвинением, отсидел два года в Синг-Синге[73] и вышел в две тысячи седьмом году. С тех пор чист.
Никки подошла к доске и написала рядом с заметкой о найденных деньгах новое имя.
– Посмотрим, насколько чист этот Алехандро Мартинес. Пригласи-ка его на разговор.
Как только детективы разошлись по делам, у дверей отдела раздался знакомый голос.
– Доставка для Никки Хит!
Появился Джеймсон Рук с одеждой на «плечиках», упакованной в полиэтилен.
– Знаешь, я вообще-то не могу бросать все и бежать сюда со сменой одежды всякий раз, когда ты искупаешься в крови.
Хит посмотрела на вещи, затем на Рука, затем на Тараканов и вопросительно приподняла бровь. Каньеро объяснил:
– Ну, понимаешь, мы решили, что ему будет интересно узнать, как у тебя дела.
|
|
Рук спросил:
– Ты действительно ранила его сосулькой? – И когда она кивнула, продолжил: – Только, пожалуйста, не говори, что крикнула при этом: «Получай, отморозок!», – потому что такого совершенства в мире просто не бывает. – Рук ухмылялся, однако чувствовалось, что он встревожен. Свободной рукой он обнял ее за талию. – Детектив, с вами все в порядке?
– Все нормально. Поверить не могу, что ты принес мне одежду. – Она взяла у него вешалку.
– По-моему, вещи вполне неплохо сочетаются… Похоже, при выборе гардероба ты руководствуешься практическими соображениями – все они почти одного цвета. Только не подумай, что я тебя критикую. Ну хорошо, да. Нам с тобой нужно заняться шопингом.
Она рассмеялась и выбрала несколько вещей.
– Вот это вполне сойдет. – Она поцеловала его в щеку, впервые забыв о том, что на них смотрит весь отдел. – Спасибо.
– Я думал, у тебя охрана. Куда же подевался твой Цербер?
– Бедняга Харви, ты даже не представляешь, как он расстроен. В полном трансе. За все годы его работы с ним ни разу такого не случалось.
– Да уж… промашка вышла у сторожевого пса. Не знаю, что происходит, однако тебе нужны телохранители получше. Когда я заезжал домой за вещами, заметил в конце квартала подозрительную машину; они следили за подъездом, уж я-то знаю.
Никки снова похолодела и дрожащими руками повесила одежду на спинку кресла.
– Почему ты так решил?
– Потому что, когда я направился к машине, водитель дал газу. Я крикнул, чтобы он остановился, но он и внимания не обратил.
– Крики «стой» никогда никого не останавливают, – согласился Таррелл.
|
|
– Ты видел этого человека, можешь его описать? – Каньеро открыл блокнот. Затем спросил: – Описания не будет, так?
– Нет, – подтвердил Рук. И вытащил свой «Молескин». – А номера вам не пригодятся?
– Есть, – сказал Таррелл, повесив трубку. – Машина, которую ты видел, зарегистрирована на компанию «Файрвол секьюрити»; это подразделение, занимающееся безопасностью… Вы стоите? Ну, тогда сядьте. «Лансер стандард».
– Нужно взять их за жабры! Отправиться туда прямо сейчас! – воскликнул Рук. – Наверняка это те же самые парни, что устроили тебе ловушку. Все совпадает: слежка, военная тактика. Давайте, поехали скорее.
Никки застегнула последнюю пуговицу нового пиджака и сказала:
– Во-первых, нет никаких «мы» и «давайте», Рук. Ты уже давно не имеешь права с нами никуда ездить. Во-вторых, у нас нет улик. А в-третьих, если они что-то и затевают, то нельзя давать им понять, что мне это известно…
Рук уселся в кресло:
– Разбуди меня, когда доберешься до пятнадцатой причины. По-моему, похоже на юношеский бейсбол. Заведомо слабый участник может рассчитывать на снисхождение в вашей полицейской игре?
Никки положила руку ему на плечо:
– Ты в чем-то прав. Разумеется, этот Хейс и «Лансер стандард» остаются в поле зрения, однако давай вести себя правильно.
– Ты сказала «давай»? Потому что мне показалось, будто я слышал слово «давай».
Она рассмеялась и крутанула кресло, в котором он сидел. Краем глаза Ники заметила Каньеро, который стоял посреди комнаты белый как мел. Улыбка сползла с ее лица.
– В чем дело, Мигель?
|
|
Детектив ответил ей так тихо, что она не услышала бы его слов, если бы в комнате не воцарилось гробовое молчание.
– Капитан Монтроз… Погиб.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Квартал оцепили детективы из отдела специальных расследований. Рук, неплохо относившийся к Монтрозу и понимавший, как много капитан значил для Никки, хотел поехать с ней для моральной поддержки, но она отказалась. Она знала правила: на место преступления допускались только люди, имевшие непосредственное отношение к расследованию. И оказалась права: даже они с Тараканами были вынуждены припарковаться далеко от желтой ленты и дальше идти пешком; обочина рядом с местом преступления была вплотную забита машинами. Когда Никки проходила мимо журналистов, кто-то выкрикнул ее имя, но она продолжила идти вперед, не оборачиваясь. Среди них была и Там Швайда – она прыгала из стороны в сторону за желтой лентой, расталкивая плечами других репортеров и отчаянно умоляя сказать хоть пару слов.
Снег с дождем временно прекратился, но по вечернему небу по-прежнему ползли тяжелые низкие облака. Под ногами хрустела соль. Трое детективов молча шагали по 85-й, навстречу синим огням полицейских машин и «скорой помощи», стоявших перед домом священника церкви Невинно Убиенных Младенцев.
Никки узнала следователей в костюмах, допрашивавших ее у замка. Они ее заметили, кивнули и продолжили заниматься своими делами. Хит никогда прежде не видела этих людей, и вот они снова встретились на ее пути – уже во второй раз за день.
«Краун виктория» Монтроза была припаркована у пожарного гидранта и окружена переносными барьерами из белых пластиковых полотнищ, натянутых на алюминиевые рамы. Никки остановилась на тротуаре в двух метрах от машины, не зная, хватит ли у нее сил подойти ближе и заглянуть в салон.
– Если хочешь, мы сами сходим и посмотрим, – предложил Каньеро.
Повернувшись к нему, она угадала глубокую печаль под бесстрастной маской полицейского. Губы его напарника Таррелла, стоявшего рядом, побелели оттого, что он все это время с силой сжимал их.
Никки сделала то, что ей не раз приходилось делать за свою карьеру полицейского: она надела броню. Как будто внутри у нее находился неведомый для окружающих рычаг, нажимая на который она наглухо запечатывала чувствительную часть души, подобно тому, как в музее при пожаре опускают железные двери. Ей требовалось лишь несколько секунд, глубокий вдох, чтобы отдать дань уважения убитому, которого ей предстояло увидеть, – и она была готова. Детектив Хит произнесла:
– Пошли.
И вошла на место преступления.
Первым, что бросилось ей в глаза, был пятисантиметровый слой смерзшегося мокрого снега, покрывавшего крышу машины; Хит обратила на это внимание потому, что над водительским сиденьем виднелось круглое чистое пятно размером с DVD-диск. Встав на цыпочки, Никки разглядела углубление и дыру – выходное отверстие пули. Хит наклонилась немного вперед, чтобы заглянуть в салон через заднее стекло, однако это было все равно что смотреть сквозь дверь душевой кабины. В этот момент фотограф-криминалист сделал очередной снимок в салоне, и она увидела картину из фильма ужасов: обмякшее тело на переднем сиденье.
– Один выстрел в голову, – произнес знакомый голос.
Никки выпрямилась и отвернулась от заднего окна; один из людей в костюмах, Нейхаус, стоял на краю тротуара с блокнотом в руке.
– Вы уверены, что это капитан Чарльз Монтроз? – были ее первые слова. Тот кивнул, однако она хотела услышать, как он произносит приговор. – Вы установили личность погибшего, это капитан Монтроз?
– Да, я установил его личность по документам. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, вы ведь были с ним знакомы, так? – Он кивнул в сторону открытой дверце со стороны пассажирского сиденья, и Никки почувствовала приступ тошноты. – Как вы понимаете, нам нужно, чтобы его опознали.
– Это он. – Детектив Каньеро, склонившийся к открытой дверце, выпрямился и направился к ним.
Он выставил руки ладонями вперед и, глядя на Никки, слегка покачал головой, словно говоря: «Не надо». И Никки, которой приходилось сотни раз видеть убитых и смотреть на то, как ужасна бывает смерть и что она делает с человеком, решила, что сейчас нет необходимости проверять себя на прочность.
– Спасибо, детектив, – официальным тоном произнесла она.
– Нет проблем. – Однако по его лицу было ясно, что проблемы все-таки есть.
Никки решила сменить тему и обратилась к Нейхаусу:
– Кто его обнаружил?
– Парень из ремонтной фирмы, искавший место для парковки. Его вызвали в «Грейстоун». – Хит и Тараканы посмотрели в одну сторону – фургон с логотипом фирмы «По вызову» – компании по устранению повреждений, вызванных прорывом труб отопления и канализации, – был припаркован во втором ряду у служебных ворот престижного жилого дома «Грейстоун». Детективы Феллер и ван Метер допрашивали человека в рабочем комбинезоне. – Говорит, его взбесило, что он никак не мог припарковаться, а какой-то идиот встал прямо у пожарного гидранта, и он собрался показать недотепе, где раки зимуют. И вот – сюрприз.
– А как насчет свидетелей? – Она должна была задать этот вопрос, хотя понимала, что никаких очевидцев не было – иначе еще до обнаружения тела водителем фургона кто-нибудь позвонил бы в «911».
– Пока никого. Мы, конечно, опросим соседей, но вы сами понимаете…
– А не спрашивали экономку из дома священника, зачем он сюда приезжал, быть может, она знает? – поинтересовалась Никки. – Ее зовут миссис Борелли. Вы с ней говорили?
– Еще нет.
– Вам не нужны люди? – спросила Хит.
– Знаю, что это ваш участок и что Монтроз был вашим капитаном, детектив, но это наше расследование. – Нейхаус постарался придать лицу как можно более деловитое и уверенное выражение. – И не беспокойтесь, мы бросим на дело все силы. Комиссар предоставит нам столько людей, сколько потребуется.
– Вы уже осматривали машину? – заговорил Таррелл.
– Записки нет, если вы это имеете в виду. Криминалисты сейчас занимаются латентными отпечатками, но на это потребуется какое-то время. Служебное оружие лежит на полу у капитана под ногами. При первом осмотре ничего необычного не обнаружено. В багажнике – стандартный набор инструментов, жилет и все такое. О, и еще две холщовые сумки из магазина, набитые банками с собачьими консервами. Должно быть, у него был пес.
– Пенни, – произнесла Хит, и ее голос дрогнул. – Такса.
Когда они направились обратно к «тараканьей тачке», их окликнули Феллер и ван Метер, и три детектива остановились.
– Очень жаль вашего капитана. Сочувствуем, – сказал Феллер.
– Чертовщина какая-то, ничего не понимаю, – добавил ван Метер.
– Вы что-нибудь узнали от водителя фургона? – спросила Никки.
Феллер покачал головой:
– Только подробности того, как он обнаружил тело. Ничего необычного вокруг машины рабочий не видел.
Никки сказала:
– Знаете что? Это никак не может быть отдельным преступлением. Я не понимаю, что здесь происходит, но знаю одно: все гораздо сложнее, чем мы думали изначально.
– Есть такое мнение, – согласился Каньеро.
– Какие-то бывшие военные или наемники охотятся за мной в парке, меня пытаются убить… – продолжила она. – Парни, не имеющие ко мне никакого отношения, никаких связей с моими прошлыми расследованиями – по крайней мере, если судить по виду того, которого я уложила. И вдруг пару часов спустя Монтроза находят мертвым…
– Перед крыльцом дома Графа. Уверен: это не совпадение, – согласился Таррелл. – Что-то здесь не так.
Детектив Феллер заговорил:
– Послушайте, я прекрасно понимаю, что вам тяжело, это большая потеря, и мы вам сочувствуем. Всем вам. Монтроз был хорошим человеком. Но…
– Но что? – переспросила Никки.
– Давайте будем объективны. Ты уж меня прости, но вы были слишком близки, поэтому ты судишь пристрастно, – сказал ван Метер. – Ваш капитан находился под огромным давлением. Люди с Полис-плаза схватили его за горло, погибла жена…
Феллер подхватил:
– Не секрет, что он испытывал дикий стресс. Никки, ты понимаешь, что это будет признано самоубийством.
– Потому что это и есть самоубийство, – вставил ван Метер. – Все вы ударились в теории заговоров, слишком все усложняя. Он сам проглотил пулю.
Никки охватило сильное желание наорать на них, визжать, ругаться; однако она призвала на помощь все свое хладнокровие и объективность полицейского и отбросила личные чувства. Обретя спокойствие, она задумалась над словами детективов. Возможно ли, что невыносимое нервное напряжение – плюс странное превращение, которое она сама наблюдала, – заставило кэпа покончить с собой? Ее босс, шаривший в доме священника и чинивший Никки явные препятствия в расследовании, сейчас сидел в собственной машине с пулей в голове. И люди уверены в том, что это самоубийство!
Неужели это действительно так?
Или он был в чем-то замешан? Может быть, капитан перестал быть тем, кем являлся, и ввязался в грязные дела? «Нет», – Никки отбросила прочь подобные мысли. Она не могла вообразить Чарльза Монтроза, которого знала десять лет, преступником.
Детектив Хит содрогнулась. Не понимая, что происходит, она знала одно: стоя на заснеженном тротуаре в разгар самой холодной нью-йоркской зимы за последние сто лет, Никки поняла, что балансирует на вершине айсберга и вода вокруг нее кишит акулами.
Вернувшись в участок, над главным входом детективы увидели траурные пурпурные ленты. Разумеется, полицейские продолжали заниматься своими делами, однако настроение было мрачное. Пока они шли через вестибюль, Никки заметила у патрульных офицеров черные повязки на рукавах. Разговоры велись приглушенными голосами, отчего казалось, будто телефоны звонят громче обычного. Пустой кабинет капитана Монтроза был по-прежнему погружен во тьму. Дверь опечатали.
Когда Никки расположилась за своим столом, к ней подошел детектив Раймер. Выразив соболезнования, он протянул ей папку:
– Только что получил. Это твой парень из парка.
Детектив Хит открыла папку: с полицейской фотографии на нее смотрел человек, которого она ударила сосулькой в живот во дворе замка Бельведер. Серхио Торрес, дата рождения – 26 февраля 1979 года, бывший магазинный вор, перешел на кражи автомобильных магнитол, провел за решеткой достаточно времени для того, чтобы связаться с тамошними латиноамериканскими бандитами. Эти новые знакомства привели к новым срокам за вооруженные угоны автомобилей и нападения. Она закрыла папку, положила ее на колени и уставилась в пространство.
– Извини, – сказал Раймер. – Наверное, мне надо было подождать с этим.
– Нет, нет, дело вовсе не в тебе, – успокоила его Хит. – Просто я подумала… Что-то здесь не сходится. Понимаешь, ведь Торрес не служил в армии. Но я сама видела, как он двигался. Он обученный профессионал. Откуда у мелкого вора и бандита военные навыки?
В этот момент зазвонил ее телефон. Это был Рук. Он звонил, наверное, уже в десятый раз. И Никки снова не взяла трубку; потому что, ответив на звонок, она должна была сказать об этом вслух. Она знала: после того как она произнесет эти слова, смерть Монтроза станет реальностью. И тогда все будет кончено, она сорвется. А Хит не могла позволить себе этого сейчас.
Только не на глазах у всего отдела. Не теперь, когда ей предстоит повышение.
– Слушай, Никки! – окликнул ее Каньеро. – Конечно, время неподходящее, но утром я договорился о встрече с людьми из «Justicia a Guarda», и вот они пришли. Хочешь, я попробую перенести разговор на завтра?
Хит серьезно задумалась. Нет, нужно было двигаться вперед. «Если перестанешь грести, утонешь», – сказала она себе.
– Не надо ничего переносить. Я сейчас приду… И вот еще что, Мигель. Спасибо тебе, что заменил меня, опознал капитана.
– Погоди благодарить, я тебе кое-что скажу, – ответил он. – Хочешь всю правду, как на духу? Я не смог заставить себя посмотреть на него.
– Спасибо, что пришли, – начала Никки, заходя в приемную.
Ей никто не ответил. За столом напротив детектива Каньеро, скрестив руки на груди, сидели мужчина и женщина; обоим было около тридцати. Они даже не посмотрели в сторону Хит. Также она заметила, что люди не сняли верхнюю одежду – еще один красноречивый знак.
Когда Никки села, женщина, Милена Сильва, заговорила.
– Мистер Гусман и я пришли сюда не по доброй воле. Также хочу отметить, что я не только один из руководителей «Justicia a Guarda», но и дипломированный юрист, так что предупреждаю – вы имеете дело не с невежественными иммигрантами.
– Ну, во-первых, – сказала Хит, – это просто неформальный разговор…
– Который происходит в полицейском участке, – перебил ее Паскуаль Гусман. Он обвел взглядом помещение, поглаживая кончиками пальцев бороду в стиле Че Гевары. – Этот разговор записывается?
– Нет, – ответила она. Никки раздражало то, что эти люди пытались играть ведущую роль, и она решила взять нить разговора в свои руки. – Мы пригласили вас сюда потому, что вы можете предоставить кое-какую информацию об отце Графе и тем самым помочь найти его убийцу или убийц.
– Откуда нам знать, кто его убил? – возмутился Гусман.
Соратница положила руку на рукав его пальто цвета хаки; казалось, это его немного успокоило.
Милена Сильва ответила:
– Отец Граф много лет являлся сторонником нашего движения, помогая нам в борьбе за права человека. Он участвовал в маршах, организационной работе, даже ездил в Колумбию, чтобы своими глазами увидеть, как страдает наш народ под властью жестокого режима, пользующегося, между прочим, поддержкой вашего правительства. Его смерть – большая потеря для нас, так что если вы думаете, что мы замешаны в его убийстве, то ошибаетесь.
– Возможно, вам следует побеседовать с людьми из вашего ЦРУ. – Гусман многозначительно посмотрел на Никки и откинулся на спинку кресла.
Хит прекрасно понимала, что не стоит поддаваться на подобные провокации и вступать в полемику. Гораздо больше ее интересовали последние часы жизни отца Графа, а также агрессивные настроения членов движения; поэтому она продолжила гнуть свою линию.
– В последний раз отца Графа видели живым в вашем офисе утром в день его смерти. Зачем он туда приходил?
– Мы не обязаны рассказывать полиции о стратегических совещаниях нашей группы; это конфиденциальная информация, – сказала женщина с дипломом юриста. – Смотрите Первую поправку.[74]
– Итак, он пришел, чтобы участвовать в стратегическом совещании, – подытожила Никки. – Он не показался вам чем-то расстроенным, возбужденным, может быть, странно себя вел?
На этот вопрос женщина тоже ответила не задумываясь:
– Он был пьян. Мы уже рассказывали это вашему cobista. [75]
Каньеро даже бровью не повел, как будто не слышал оскорбления, и по-прежнему сидел молча.
– Сильно пьян? Он спотыкался, падал? Не соображал, что говорит? Был весел? Или наоборот?
Гусман развязал трикотажный шарф и ответил:
– Он начал вести себя агрессивно, и мы попросили его уйти. Больше мне нечего сказать.
Опыт подсказывал Никки: если кто-то заявляет, что ему нечего сказать, чаще всего это означает обратное. Поэтому она продолжила:
– И в чем выражалась агрессия? Он спорил с вами?
Паскуаль Гусман начал:
– Да, но…
– О чем?
– Это тоже конфиденциальная информация, – вмешалась Милена Сильва, – и мы имеем право на молчание.
– Ссора была только на словах? Вы не дрались с ним, может, вам пришлось его удерживать? – Колумбийцы не ответили, лишь обменялись взглядами, и Никки сказала: – Я все равно это выясню, так что будет проще, если вы сразу мне все расскажете.
– Мы поспорили по одному вопросу… – пробормотал Гусман.
– Это внутреннее дело, оно касается только нас, – подхватила Сильва.
–…И он начал нести какую-то чушь. Он был пьян. – Гусман покосился на свою спутницу; та одобрительно кивнула, и он продолжил: – Наш спор… происходил на повышенных тонах. Крики, потом он начал толкаться, полез драться, и мы заставили его уйти.
– Каким образом? – Никки ждала ответа. – Каким образом?
– Я… вышвырнул его за дверь.
Никки уточнила:
– Итак, это вы дрались с ним, мистер Гусман?
– Вы не обязаны отвечать, – предупредила Милена Сильва.
– Куда он отправился после этого? – продолжила Хит. – Он приехал на машине или ловил такси?
– Он пошел по улице, а потом я на него не смотрел, не знаю, – пожал плечами Гусман.
– Это произошло примерно… – Никки заглянула в блокнот, – в десять тридцать утра. Рановато для алкоголя. Он всегда напивался с утра?
На этот раз оба пожали плечами.
– Члены вашей организации в Колумбии хорошо вооружены, – сменила тему Хит.
– У нас есть мужество и желание бороться. Мы не боимся умереть за свое дело. – Паскуаль Гусман наконец-то ожил.
– Насколько мне известно, ваши люди даже напали на тюрьму и помогли бежать Фаустино Велесу Аранго. – Колумбийцы, сидевшие напротив нее, снова переглянулись. – Да, я знаю, кто такой Фаустино Велес Аранго.
– Дилетанты и голливудские звезды прикидываются, что знают нашего знаменитого писателя-диссидента, но никто не читал его книг.
– Я читала «El Corazon de la Violencia»,[76] когда училась в колледже, – заметила Никки, и Каньеро взглянул на нее, приподняв бровь. Она продолжила: – И насколько вы сохраняете это… желание бороться, находясь в нашей стране?
– Мы мирные активисты, – отрезала женщина. – Зачем таким людям, как мы, нужны пистолеты и винтовки в Соединенных Штатах?
Хит подумала: действительно, интересно зачем? И положила на стол фото Серхио Торреса из полицейского архива.
– Вы знаете этого человека?
– А что? – спросила юрист.
– Он меня интересует.
– Понятно. И вы решили расспросить о нем нас потому, что он латиноамериканец и преступник? – Гусман поднялся и отшвырнул фотографию. Она отлетела на противоположный конец журнального столика и упала лицевой стороной вниз. – Это называется расизм. Мы поклялись бороться против подобного уничижительного отношения.
Милена Сильва тоже встала:
– Мы уходим – если у вас нет ордера на арест.
У Никки больше не было вопросов, и она открыла им дверь. Когда они ушли, Каньеро поинтересовался:
– Ты что, и правда читала «El Corazon de la Violencia»?
Она кивнула:
– И сейчас мне это очень пригодилось.
Оставшуюся часть дня Хит старалась сосредоточиться на работе, чтобы отогнать мрачное настроение, подобно ядовитому туману витавшее в коридорах Двадцатого участка. Любое другое учреждение после внезапной гибели начальника закрылось бы до завтрашнего дня. Но только не Департамент полиции Нью-Йорка: полицейские не расходятся по домам в рабочее время, чтобы предаваться печали.
Плохо это или хорошо, но Никки умела абстрагироваться. Иначе в ее работе было нельзя. Если бы Хит не закрывала наглухо дверь в собственную душу, чудовища, барабанившие по стальным пластинам, сожрали бы ее заживо. Она испытывала шок и горе – но этого следовало ожидать. Однако труднее всего было справиться с яростью – яростью, порожденной чувством вины. В последние дни жизни начальника Никки спорила с ним, давала волю своей подозрительности; некоторые предположения она озвучивала, о других умалчивала – это был ее грязный секрет. Никки тогда не знала, что будет дальше, но цеплялась за иррациональную веру в то, что решение найдется, что между ними все снова будет так, как раньше. Тогда она и представить себе не могла, что история закончится трагически. Джон Леннон как-то сказал: «Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы».
То же можно сказать и о смерти.
Несмотря на то что Хит разозлилась тогда на Феллера и ван Метера, она приняла их слова к сведению и решила обдумать смерть Монтроза беспристрастно. Детектив Хит взяла чистый лист бумаги и записала на нем факты, превратив его в маленькую Доску Убийств. Особое внимание Хит уделила странному поведению капитана в предшествующие дни. Она записала все: отлучки, волнение, таинственность, препоны, чинимые ей, гнев, когда она настаивала на том, чтобы работать так, как учил ее он сам.
Затем Хит уставилась на страницу.
Вопросы, маячившие в сознании, выдвинулись на первый план. Знал ли капитан о подоплеке этого дела? Был ли замешан в нем? Может быть, он пытался ее защитить? Вероятно, именно поэтому не хотел, чтобы она слишком глубоко копала в деле Графа. Потому что в противном случае горстка вооруженных людей устроит ей засаду в пустынном месте. Кто они – наемники, работающие на ЦРУ? Бандиты из наркокартеля? Колумбийский ударный отряд? Или их послал кто-то, о чьем существовании Никки пока даже не догадывается?
Неужели после нее они отправились за Монтрозом?
Хит сложила исписанный лист бумаги и сунула его в карман. Затем подумала несколько секунд, вытащила бумагу и, подойдя к фарфоровой Доске Убийств, переписала туда свои соображения. Нет, она не верила в самоубийство. Пока нет.
– Звоню вам по рабочему вопросу, – сообщил Зак Хамнер, и Хит подумала: интересно, а их предыдущие разговоры, значит, были личными? – Я только что получил официальную жалобу от некой организации под названием…
Она услышала в трубке шуршание бумаг и подсказала:
– «Justicia a Guarda».
– Да. Отличное произношение. Они утверждают, что подверглись унижениям и расистскому отношению во время встречи с вами сегодня днем.
– Но вы же не воспринимаете это всерьез? – возразила она.
– Детектив, знаете, сколько денег Нью-Йорк выплатил в виде компенсаций за моральный ущерб по жалобам на полицию за последние десять лет? – Ответа он не ждал. – Девятьсот шестьдесят четыре миллиона долларов. Совсем немного недотягивает до миллиарда – миллиарда, слышите? Воспринимаю ли я это всерьез? А как же. Чего и вам советую. В данный момент подобные осложнения вам совершенно ни к чему. Ведь вас ждет повышение. А теперь рассказывайте, что произошло.
Хит кратко передала содержание разговора и причину встречи. Когда она закончила, «Хаммер» сказал:
– Неужели так необходимо было предъявлять снимок бандита? Именно это и вызвало такую реакцию.
– Сегодня утром Серхио Торрес пытался убить меня. Будьте уверены, я намерена показывать его фото каждому, кто так или иначе связан с этим делом. – Когда Хамнер сказал, что понимает, она продолжила: – И еще одно. Расследование убийства – дело и без того непростое, поэтому мне не хватало только посторонних, указывающих на то, как вести себя.
– Я спишу эти слова на стресс после тяжелого дня. Кстати, примите наши соболезнования по случаю гибели вашего начальника.
Никки вспомнила «Хаммера», который, стоя у дверей «скорой», визжал: «Куда, к черту, запропастился Монтроз?» Однако она решила, что на сегодня ему будет достаточно одного тычка, и спокойно ответила:
– Спасибо.
– Чем вы намерены заниматься дальше? – спросил он.
– Тем же, чем и раньше: искать убийцу отца Графа. И, возможно, также моего босса.
Кресло Зака скрипнуло, – наверное, он выпрямился.
– Погодите-ка, ведь он же покончил с собой?
– Это еще предстоит выяснить, – сказала она.
Когда Никки открыла дверь своей квартиры, ее встретил Рук с коктейлем в руке.
– Надеюсь, ты не против «Мохито». Этим рецептом со мной поделились в одной забегаловке на пляже около взлетно-посадочной полосы в Пуэрто-Рико.
Она отдала ему пальто и взяла коктейль; стоя в дверях, они подняли бокалы, но чокаться не стали. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, этот взгляд стоил целого разговора. Затем Никки поставила свой коктейль на столик и сказала:
– Сначала самое главное.
И они обнялись.
– Я решил, что после такого дня тебе захочется немного подкрепиться, – заметил он, когда они вошли в кухню.
– Пахнет заманчиво.
– Ростбиф из вырезки – проще некуда, только соль, перец и розмарин. Плюс обычный гарнир – картофельное пюре и брюссельская капуста.
– Семейный ужин. Рук, ты даже не понимаешь, как много это значит для меня сейчас… О, я вижу, что понимаешь. – Она сделала очередной глоток. – Тебе же некогда готовить еду – весь день бегаешь, носишь мне одежду, а еще нужно писать статью.
– Уже сделано! Я отправил ее в редакцию два часа назад и прилетел сюда ухаживать за тобой. Хотел приготовить шашлык, но потом решил, что после приключения в парке подобный черный юмор покоробит тебя, даже если он будет исходить от меня.