В течение многих часов Шерлок Холмс сидел согнувшись надстеклянной пробиркой, в которой варилось что-то на редкостьвонючее. Голова его была опущена на грудь, и он казался мнепохожим на странную тощую птицу с тусклыми серыми перьями ичерным хохолком. -- Итак, Уотсон, -- сказал он внезапно, -- вы несобираетесь вкладывать свои сбережения в южноафриканские ценныебумаги? Я вздрогнул от удивления. Как ни привык я к необычайнымспособностям Холмса, это внезапное вторжение в самые тайные моимысли было совершенно необъяснимым. -- Как, черт возьми, вы об этом узнали? -- спросил я. Он повернулся на стуле, держа в руке дымящуюся пробирку, иего глубоко сидящие глаза радостно заблистали. -- Признайтесь, Уотсон, что вы совершенно сбиты с толку,-- сказал он. -- Признаюсь. -- Мне следовало бы заставить вас написать об этом налисточке бумаги и подписаться. -- Почему? -- Потому что через пять минут вы скажете, что все этонеобычайно просто. -- Уверен, что этого я никогда не скажу. -- Видите ли, дорогой мой Уотсон... -- Он укрепил пробиркуна штативе и принялся читать мне лекцию с видом профессора,обращающегося к аудитории. -- Не так уж трудно построить сериювыводов, в которой каждый последующий простейшим образомвытекает из предыдущего. Если после этого удалить все средниезвенья и сообщить слушателю только первое звено и последнее,они произведут ошеломляющее, хотя и ложное впечатление. Послетого как я заметил впадинку между большим и указательнымпальцами вашей левой руки, мне было вовсе нетрудно заключите,что вы не собираетесь вкладывать свой небольшой капитал взолотые россыпи. -- Но я не вижу никакой связи между этими двумяобстоятельствами! -- Охотно верю. Однако я вам в несколько минут докажу, чтотакая связь существует. Вот опущенные звенья этой простейшейцепи: во-первых, когда вчера вечером мы вернулись из клуба,впадинка между указательным и большим пальцами на вашей левойруке была выпачкана мелом; во-вторых, всякий раз, когда выиграете на бильярде, вы натираете эту впадинку мелом, чтобы кийлучше скользил у вас в руке; в-третьих, вы играете на бильярдетолько с Сэрстоном; в-четвертых, месяц назад вы мне сказали,что Сэрстон предложил вам приобрести совместно с нимюжноафриканские ценные бумаги, которые поступят в продажу черезмесяц; в-пятых, ваша чековая книжка заперта в ящике моегописьменного стола, и вы не попросили у меня ключа; в-шестых, выне собираетесь вкладывать свои деньги в южноафриканские бумаги. -- До чего просто! -- воскликнул я. -- Конечно, -- сказал он, слегка уязвленный, -- всякаязадача оказывается очень простой после того, как вам еерастолкуют. А вот вам задача, еще не решенная. Посмотрим, другУотсон, как вам удастся с ней справиться. Он взял со стола листок бумаги, подал его мне и вернулся ксвоему химическому анализу. Я с изумлением увидел, что на листке начерчены какие-тобессмысленные иероглифы. -- Позвольте, Холмс, да ведь это рисовал ребенок! --воскликнул я. -- Вот каково ваше мнение! -- Что же это, в таком случае? -- Мистер Хилтон Кьюбит из Ридлинг-Торп-мэнор в Норфолкекак раз и хотел бы знать, что это такое. Этот маленький ребусон послал нам с первой почтой, а сам выехал сюда ближайшимпоездом. Слышите звонок, Уотсон? Это, вероятно, он. На лестнице раздались тяжелые шаги, и через минуту к намвошел высокий, румяный, чисто выбритый джентльмен. По его яснымглазам и цветущим щекам сразу было видно, что жизнь егопротекала вдали от туманов Бейкер-стрит. Казалось, он принес ссобой дуновение крепкого свежего ветра с восточного берега.Пожав нам руки, он уже собирался усесться, как вдруг взор егоупал на листок с забавными значками, который я только чторассматривал и оставил на столе. -- Что вы об этом думаете, мистер Холмс? -- воскликнул он.-- Мне рассказывали, что вы большой любитель всякихтаинственных случаев, и я решил, что уж страннее этого вамничего не найти. Я вам заранее выслал эту бумажку, чтобы у васбыло время изучить ее до моего приезда. -- Это действительно в высшей степени любопытный рисунок,-- сказал Холмс. -- С первого взгляда его можно принять задетскую шалость. Кто, казалось бы, кроме детей, мог нарисоватьэтих крошечных танцующих человечков? Почему вы придали стольважное значение такому причудливому пустяку? -- Да я не придал бы ему никакого значения, если бы нежена. Она смертельно перепугалась. Она ничего не говорит мне,но я вижу в глазах у нее ужас. Вот почему я принял это такблизко к сердцу. Холмс приподнял бумажку, и лучи солнца озарили ее. Это быллисток, вырванный из записной книжки. На нем были начерченыкарандашом вот такие фигурки:
Внимательно рассмотрев листок, Холмс бережно сложил его испрятал в бумажник. -- Это дело обещает много любопытного и необычайного, --сказал он. -- Вы уже кое-что рассказали мне в своем письме,мистер Хилтон Кьюбит, но я был бы очень вам признателен, еслибы вы любезно согласились повторить свой рассказ, чтобы датьвозможность послушать его моему другу, доктору Уотсону. -- Я плохой рассказчик, -- сказал наш гость, нервно сжимаяи разжимая свои большие сильные руки. -- Если в моем рассказевам что-нибудь покажется неясным, задавайте мне, пожалуйста,вопросы. Начну с того, что в прошлом году я женился... Нопредварительно я должен сказать, что, хотя я человек небогатый,наш род живет в Ридлинг-Торп уже в течение пяти столетий исчитается самым знатным родом во всем Норфолкском графстве. Впрошлом году я приехал в Лондон на праздники и остановился вмеблированных комнатах на Рассел-сквер, потому что тамостановился Паркер, священник нашего прихода. В этихмеблированных комнатах жила молодая американская леди пофамилии Патрик, Илси Патрик. Мы с ней скоро подружились. Непрошло и месяца, как я полюбил ее самой пылкой любовью. Мытихонько повенчались и уехали ко мне в Норфолк. Вам, вероятно, кажется странным, мистер Холмс, что человекхорошего старинного рода вступает в брак с женщиной, ничего незная о ее прошлом и о ее семье. Но если бы вы увидели ее иузнали, вам нетрудно было бы меня понять. Она была оченьпрямодушна со мной, моя Илси, она предоставляла мне полнуювозможность отказаться от свадьбы, если я захочу. "У меня вмоей прежней жизни были очень неприятные знакомства, --говорила она, -- я хочу позабыть о них. Я не желаю возвращатьсяк своему прошлому, потому что всякое воспоминание причиняет мнеболь. Если ты на мне женишься, Хилтон, ты женишься на женщине,которая сама ничего постыдного не совершила, но ты долженповерить мне на слово и позволить умолчать обо всем, что былосо мною до того, как я стала твоей. Если это условие кажетсятебе слишком тяжелым, возвращайся в Норфолк и предоставь мнепродолжать ту одинокую жизнь, которую я вела до встречи стобой". Она сказала мне это за день до свадьбы. Я ответил ей, чтоготов подчиниться ее желанию, и сдержал свое слово. Теперь мыженаты уже год и прожили этот год очень счастливо. Но месяцназад, в конце июня, я заметил первые признаки надвигающейсябеды. Моя жена получила письмо из Америки -- на конверте былаамериканская марка. Жена смертельно побледнела, прочла письмо ишвырнула в огонь. Она ни разу о нем не упомянула, и я ничего неспросил, ибо обещание есть обещание. Но с этого часа она ниодного мгновения не была спокойна. У нее теперь всегдаиспуганное лицо, и по всему видно, что она ожидает чего-то. Теперь перейду к самой странной части моей истории. Околонедели назад, кажется, во вторник, я увидел на одном изподоконников пляшущих человечков, таких же самых, как на этойбумажке. Они были нацарапаны мелом. Я думал, что их нарисовалмальчишка, работавший в конюшне, но он поклялся, что ничего оних не знает. Появились они ночью. Я смыл их и случайноупомянул о них в разговоре с Илси. К моему удивлению, онаприняла мои слова близко к сердцу и попросила меня, если яопять замечу таких человечков, дать ей взглянуть на них. Втечение недели они не появлялись, но вчера утром я нашел в садуна солнечных часах этот листок. Я показал его Илси, и онатотчас же потеряла сознание. С тех пор она живет как во сне, иглаза ее постоянно полны ужаса. Вот почему я написал вамписьмо, мистер Холмс, и послал этот листок. Я не мог обратитьсяк полиции, потому что там, несомненно, стали бы смеяться надомной, а вы скажете мне, что делать! Я человек небогатый, ноесли моей жене угрожает опасность, я готов истратить последнийгрош, чтобы защитить ее. Славный он был, этот простодушный гигант с большимиголубыми глазами! Любовь и преданность к жене были написаны вкаждой черточке его лица. Холмс выслушал его историю с глубокимвниманием, а потом задумался и долго молчал. -- Не думаете ли вы, мистер Кьюбит, -- сказал он наконец,-- что лучше всего было бы вам напрямик обратиться к жене ипопросить ее поделиться с вами своей тайной? Хилтон Кьюбит покачал своей большой головой: -- Обещание есть обещание, мистер Холмс. Если Илсизахочет, она сама мне расскажет все. Если же она не захочет, яне стану насильно добиваться признания. Но у меня есть правовсе узнавать самому, и я этим правом воспользуюсь. -- В таком случае, я от всего сердца стану вам помогать.Скажите, не появлялись ли по соседству с вами какие-нибудьприезжие? -- Нет. -- Насколько я понимаю, вы живете в очень глухомзахолустье. Появление всякого нового лица, вероятно, не можетпройти незамеченным. -- Если бы новое лицо появилось в самом ближайшемсоседстве, я, конечно, о нем услыхал бы. Но неподалеку от насесть несколько прибрежных деревушек с хорошими пляжами, ифермеры сдают комнаты приезжающим дачникам. -- В этих странных рисунках бесспорно заключен какой-тосмысл. Но та надпись, которую вы мне прислали, так коротка, чтоя ничего не могу с ней поделать, и те факты, которые вы намповедали, так неопределенны, что трудно сделать из нихкакой-либо вывод. По-моему, вам следует вернуться в Норфолк ивнимательно следить за всем, что происходит вокруг. Как тольковы обнаружите где-нибудь новых пляшущих человечков, вы должнысамым тщательным образом срисовать их. Какая жалость, что вы несрисовали тех, которые были начерчены мелом на подоконнике!Наводите справки обо всех незнакомых лицах, появляющихся пососедству. Чуть вы заметите что-нибудь новое, сразу приезжайтеко мне. Вот лучший совет, какой я могу вам дать, мистер ХилтонКьюбит. Если понадобится, я всегда готов выехать к вам инавестить ваш норфолкский дом. После этого свидания Шерлок Холмс часто глубокозадумывался. Не раз видел я, как он вытаскивает из бумажникалисток и подолгу разглядывает нарисованные на нем забавныефигурки. Однако только через две недели он снова заговорил сомной об этой истории. Когда я собирался уходить, он вдругостановил меня: -- Вам бы лучше остаться дома, Уотсон. -- Почему? -- Потому что сегодня утром я получил телеграмму отХилтона Кьюбита. Помните Хилтона Кьюбита и его пляшущихчеловечков? Он собирается приехать в Лондон в час двадцать.Каждую минуту он может быть здесь. Из его телеграммы я понял,что у него есть какие-то чрезвычайно важные новости. Ждать нам пришлось недолго, так как наш норфолкский сквайрпримчался с вокзала прямо к нам. Вид у него был озабоченный иподавленный. Он взглянул на нас усталыми глазами, и лоб егоизбороздили морщины. -- Эта история действует мне на нервы, мистер Холмс, --сказал он, бессильно опускаясь в кресло. -- Отвратительноесостояние -- чувствовать, что ты со всех сторон окруженкакими-то неизвестными, невидимыми людьми, которые пытаютсявовлечь тебя в какую-то беду, но еще нестерпимее видеть приэтом, как изо дня в день постепенно убивают твою жену! Она таету меня на глазах. -- Сказала она вам хоть что-нибудь? -- Нет, мистер Холмс, ничего не сказала. Бывают минуты,когда ей, бедняжке, я вижу, очень хочется все мне рассказать,но не хватает решимости. Я пытался помочь ей, но у меня этополучалось так неуклюже, что я только отпугивал ее. Она частозаговаривает со мной о том, к какому старинному роду мыпринадлежим, как нас уважают во всем графстве, как мы гордимсясвоей незапятнанной честью, и я всякий раз чувствую, что ейхочется еще что-то прибавить, однако она не договаривает иумолкает. -- А вы сами что-нибудь обнаружили? -- Я многое обнаружил, мистер Холмс. Я привез вам наисследование целую кучу свеженьких пляшущих человечков. И самоеважное, я видел того... -- Того, кто нарисовал их? -- Да, я видел его за работой. Но позвольте мне всерассказать вам по порядку... Вернувшись от вас, я на следующееже утро нашел новых пляшущих человечков. Они были нарисованымелом на черной деревянной двери сарая, находящегося возлелужайки; сарай отлично виден из окон нашего дома. Я их всехсрисовал. Вот они. Он достал листок бумаги, развернул его и положил на стол.Вот какие иероглифы были изображены на нем:
-- Превосходно! -- сказал Холмс. -- Превосходно!Продолжайте, пожалуйста. -- Срисовав человечков, я стер их с двери, но два дняспустя на той же двери появилась новая надпись. Вот она:
Холмс потер руки и засмеялся от радости. -- Наш материал быстро разрастается, -- сказал он. -- Через три дня на солнечных часах я обнаружил послание,написанное на бумажке. На бумажке лежал камень. Вот она. Каквидите, фигурки на ней те же, что и в предыдущем послании.Тогда я решил подстеречь этого рисовальщика. Я взял револьвер изасел у себя в кабинете, из окна которого видны и лужайка исад. Часа в два ночи, сидя у окна и глядя в залитый луннымсветом сад, я услышал у себя за спиной шаги и, обернувшись,увидел свою жену в капоте. Она умоляла меня лечь в постель. Яоткровенно сказал ей, что хочу посмотреть, кто это занимаетсятакими глупыми проделками. Она ответила мне, что все это --бессмысленная шутка, на которую не стоит обращать внимания. "Если это так тебя раздражает. Хилтон, давай поедемпутешествовать -- ты да я, никто не будет нас беспокоить". "Как! Позволить какому-то шутнику выжить нас изсобственного дома? -- сказал я. -- Да ведь все графство будетсмеяться над нами!" "Иди спать, -- сказала она. -- Мы потолкуем об этомутром". Внезапно лицо ее так побледнело, что я заметил это дажепри лунном свете, а пальцы ее впились мне в плечо. Что-тодвигалось в тени сарая. Я увидел, как из-за угла выползлатемная согнутая фигура и уселась перед дверью. Схвативревольвер, я рванулся вперед, но жена судорожно обняла меня иудержала на месте. Я пытался оттолкнуть ее, но она вцепилась вменя еще отчаяннее. Наконец мне удалось вырваться, но, когда яоткрыл дверь и добежал до сарая, тот человек уже исчез.Впрочем, он оставил следы своего пребывания, ибо на двери былинарисованы пляшущие человечки. Я обежал весь сад, но нигде егоне нашел. Однако, как это ни удивительно, он безусловнонаходился где-то поблизости, так как, когда утром я сноваосмотрел дверь сарая, под той строчкой, которую я уже видел,оказалось несколько новых человечков. -- Вы их срисовали? -- Да. Их было очень немного. Вот они. Опять он показал нам листок бумаги. Новый танец имел такойвид:
-- Скажите, -- спросил Холмс, и по его глазам я увидел,что он очень взволнован, -- эти человечки были добавлены кпредыдущей надписи или нарисованы отдельно? -- Они были нарисованы на нижней панели двери. -- Превосходно! Это для нас важнее всего. Это вселяет вменя надежду. Прошу вас, мистер Хилтон Кьюбит, продолжайте свойинтересный рассказ. -- Мне нечего прибавить, мистер Холмс, кроме того, что яочень рассердился на жену за то, что она помешала мне пойматьэтого прячущегося негодяя. Она уверяла, что боялась за меня.Сначала у меня возникло подозрение, что боялась она вовсе не заменя, а за него, так как я не сомневался, что ей известно, ктоон такой и что означают его странные сигналы. Но голос моейжены и взгляд ее, мистер Холмс, обладают свойством рассеиватьвсякие подозрения, и теперь я уже не сомневаюсь, что онадействительно боялась за меня... Вот все, что случилось. Атеперь я жду от вас совета, что мне делать дальше. Меня так итянет спрятать в кустах пять-шесть наших деревенских молодцов.Они дали бы ему такой урок, что он навсегда оставил бы нас впокое. -- Боюсь, что столь сложное дело не излечишь такимипростыми лекарствами, -- сказал Холмс. -- Сколько времени выможете пробыть в Лондоне? -- Я должен вернуться сегодня же. Я не могу оставить женуна ночь в одиночестве. Она очень нервничала и просила менявернуться поскорее. -- Вы, пожалуй, правы. Но если бы вы могли остаться, ячерез день или через два поехал бы вместе с вами. Во всякомслучае, оставьте мне эти бумажки. Вскоре я приеду к вам и, повсей вероятности, пролью некоторый свет на это дело. Шерлок Холмс держался со своим обычным профессиональнымспокойствием, но я, так хорошо его знавший, видел, что онглубоко взволнован. Едва широкая спина Хилтона Кьюбита исчезлаза дверью, как мой приятель кинулся к столу, разложил передсобой бумажки с пляшущими человечками и углубился в вычисления.В течение двух часов покрывал он страницу за страницей цифрамии буквами. Эта работа так захватила его, что он, видимо, забыло моем присутствии. Когда дело шло на лад, он начинал напеватьи насвистывать, когда же он становился в тупик, он подолгусидел с нахмуренным лбом и блуждающими глазами. Наконец онудовлетворенно вскрикнул, вскочил со стула и принялся бегатьвзад и вперед по комнате, потирая руки. Потом он отправилдлинную телеграмму. -- Если мне ответят так, как я рассчитываю, -- ваша книга,Уотсон, обогатится описанием нового приключения, -- сказал он.-- Вероятно, завтра мы с вами поедем в Норфолк и окончательнораскроем тайну, доставившую нашему другу столько неприятностей. Признаться, меня мучило любопытство, но я знал, что Холмслюбит давать пояснения только тогда, когда сам находит этонужным, и терпеливо ждал, когда он соблаговолит поделиться сомной своим открытием. Но ответ на телеграмму не приходил; в течение двух днейХолмс нетерпеливо прислушивался к каждому звонку. На второйдень вечером мы получили письмо от Хилтона Кьюбита. Он сообщал,что у него все спокойно; только на подставке солнечных часовсегодня утром появилась длиннейшая надпись. К письму былаприложена точная копия этой надписи. Вот она:
Холмс согнулся над этим причудливым рисунком и вдруг,вскочив на ноги, вскрикнул удивленно и сердито. Озабоченноелицо его стало угрюмым. -- Мы позволили этому делу зайти слишком далеко, -- сказалон. -- Какие поезда отправляются в Норт-Уэлшем по вечерам? Я заглянул в расписание. Последний поезд только что ушел. -- Придется пораньше позавтракать и выехать первымутренним поездом, -- сказал Холмс. -- Наше присутствие тамНеобходимо. А! Вот телеграмма, которую я ждал. Погодитеминуточку, миссис Хадсон, быть может, понадобится послатьответ... Нет, все обстоит так, как я и ожидал. Эта телеграммаокончательно доказывает, что мы не вправе больше держатьмистера Хилтона Кьюбнта в неведении о положении дел, потому чтонаш простодушный норфолкский сквайр попал в чрезвычайно опаснуюпаутину. Переходя к окончанию этой мрачной истории, показавшейсямне вначале такой вздорной и забавной, я заново переживаю весьтот ужас, который мне пришлось пережить тогда. Как бы я хотелиметь возможность сообщить читателям, что история эта кончиласько всеобщему благополучию! Но книга моя -- точная летописьфактов, и я вынужден проследить вплоть до мрачного конца всюстранную цепь событий, из-за которых через несколько дней обусадьбе Ридлинг-Торп-мэнор заговорила вся Англия. Едва мы успели выйти в Норт-Уэлшем и сказать, куда мынаправляемся, к нам подбежал начальник станции. -- Вы, вероятно, сыщики из Лондона? -- спросил он. Холмс взглянул на него с беспокойством: -- Почему вы так думаете? -- Потому что инспектор Мартин из Норвича только чтоприехал. Или, быть может, вы врачи? Она еще жива. Возможно, выеще успеете спасти ее... для виселицы. Холмс был хмур и озабочен. -- Мы едем в Ридлинг-Торп-мэнор, -- сказал он, -- но мыничего не слыхали о том, что там случилось. -- Страшное дело! -- воскликнул начальник станции. -- Ониоба застрелены: и мистер Хилтон Кьюбит и его жена. Онавыстрелила сначала в него, потом в себя. Так рассказываютслужанки. Он умер, она при смерти. Боже, самый древний род вНорфолкском графстве! Все у нас так уважали его!.. Не сказав ни слова, Холмс вскочил в экипаж и в течениевсего семимильного путешествия ни разу не раскрыл рта. Не частослучалось мне видеть его в таком мрачном расположении духа. Они раньше, в продолжение всей нашей поездки из Лондона,испытывал какую-то тревогу, и я с самого начала заметил, скаким беспокойством просматривает он утренние газеты; нотеперь, когда внезапно оправдались самые худшие его опасения,он как бы окаменел от печали. Он сидел, откинувшись назад,погруженный в тоскливые думы. А между тем мы проезжали по одной из самых любопытныхместностей Англии. Все современное население этого края ютитсяв редко разбросанных домишках, но на каждом шагу над зеленойравниной вздымаются огромные четырехугольные башни церквей,свидетельствуя о былой славе и былом процветании старойвосточной Англии. Наконец за зеленым обрывом возникла лиловая полосаНемецкого моря, и кучер кнутом указал нам на две остроконечныекрыши, торчащие из-за кущи деревьев. -- Вот Ридлинг-Торп-мэнор, -- сказал он. Когда мы подъехали к дому, я заметил перед ним черныйсарай, стоящий за теннисной площадкой, и солнечные часы напьедестале. Юркий человечек с нафабренными усами только чтопроворно соскочил с высокой двуколки. Это был инспектор Мартиниз норфолкского полицейского управления. Он чрезвычайноудивился, услыхав имя моего приятеля. -- Позвольте, мистер Холмс, ведь преступление былосовершено в три часа утра! Каким же образом вам удалось сразуузнать о нем в Лондоне и прибыть сюда одновременно со мной? -- Я предугадал его. Я ехал, чтобы предупредить его. -- Следовательно, у вас есть сведения, которых мы неимеем, так как, по общему мнению, они жили очень дружно. -- У меня есть только те сведения, которые я получил отпляшущих человечков, -- сказал Холмс. -- Об этом я расскажу вампотом. Я опоздал: трагедия совершилась, мне не удалосьпредупредить ее... Ну что ж, пусть, в таком случае, те знания,которыми я обладаю, помогут совершиться правосудию. Угодно ливам произвести следствие совместно со мною? Или вы предпочлибы, чтобы я действовал самостоятельно? -- Для меня большая честь работать вместе с вами, мистерХолмс, -- с искренним чувством ответил инспектор. -- В таком случае, я хотел бы, не откладывая, выслушатьсвидетелей и осмотреть то место, где было совершенопреступление. Инспектор Мартин был настолько умен, что позволил моемуприятелю поступать по-своему. Сам он ограничился тем, чтовнимательно следил за его работой. Местный врач, седобородыйстарик, только что вышел из комнаты миссис Хилтон Кьюбит исообщил, что ее положение серьезно, но не безнадежно; однако всознание она придет, вероятно, не скоро, так как пуля заделамозг. На вопрос, сама ли она в себя выстрелила или в неевыстрелил кто-нибудь другой, он не решился дать определенныйответ. Во всяком случае, выстрел был сделан с очень близкогорасстояния. В комнате нашли всего один револьвер; оба стволабыли пусты. Мистер Хилтон Кьюбит убит выстрелом прямо в сердце.Можно было с одинаковой вероятностью допустить и то, что онвыстрелил сначала в нее, а потом в себя, и то, что преступницейбыла именно она, так как револьвер лежал на полу на равномрасстоянии от обоих. -- Вы трогали убитого? -- спросил Холмс. -- Нет. Мы только подняли и унесли леди. Мы не моглиоставить ее, раненную, на полу. -- Давно ли вы здесь, доктор? -- С четырех часов утра. -- Был здесь кто-нибудь, кроме вас? -- Да, был констебль. -- Вы что-нибудь здесь передвигали? -- Ничего. -- Вы поступили благоразумно. Кто вызвал вас? -- Горничная Сондерс. -- Она первая подняла тревогу? -- Она и миссис Кинг, кухарка. -- Где она теперь? -- Вероятно, на кухне. -- В таком случае, начнем с того, что выслушаем ихрассказ. Старинный зал с высокими окнами, облицованный дубом, былпревращен в следственную камеру. Холмс уселся в большоестаромодное кресло; взор его был непреклонен, лицо сурово. Ячитал в его глазах решимость посвятить, если понадобится, всюжизнь тому, чтобы человек, которого ему не удалось спасти, былхотя бы отомщен. Странное наше сборище, кроме меня, состояло изинспектора Мартина, старого, седобородого сельского врача итуповатого деревенского полисмена. Показания обеих женщин были в высшей степени точны. Ихразбудил звук выстрела; через минуту они услышали второйвыстрел. Они спали в смежных комнатах, и миссис Кинг бросиласьк Сондерс. По лестнице они спустились вместе. Дверь кабинетабыла раскрыта, свеча горела на столе. Их хозяин лежал посредикомнаты лицом вниз. Он был мертв. Возле окна корчилась егожена, прислонясь головой к стене. Рана ее была ужасна -- кровьзалила половину лица. Она дышала, но ничего не могла сказать. Вкоридоре и в комнате стоял дым и пахло порохом. Окно былозакрыто на задвижку изнутри, обе женщины утверждали это сполной уверенностью. Они сразу же вызвали доктора иполицейского. Затем, с помощью конюха и работающего на конюшнемальчишки, они отнесли свою раненую хозяйку в ее комнату. Наней было платье, на ее муже -- халат, надетый поверх ночнойсорочки. Между мужем и женой никогда не было ссор. Их всесчитали чрезвычайно дружными супругами. Вот главнейшие показания прислуги. Отвечая инспекторуМартину, обе женщины заявили, что все двери были запертыизнутри и что никому не удалось бы ускользнуть из дома. ОтвечаяХолмсу, они обе вспомнили, что почувствовали запах пороха, кактолько выбежали из своих комнат на втором этаже. -- Советую вам обратить самое серьезное внимание на этотфакт, -- сказал Холмс инспектору Мартину. -- А теперь,,по-моему, следует приступить к осмотру комнаты, в которой былосовершено преступление. Кабинет оказался совсем маленькой комнаткой. Три стены егобыли заняты книжными полками, а письменный стол стоял возлеокна, выходившего в сад. Внимание наше прежде всего былопривлечено грузным телом несчастного сквайра, распростертым наполу. Беспорядок в его одежде свидетельствовал о том, что онбыл наспех поднят с постели. Пуля пронзила его сердце изастряла в теле. Он умер мгновенно и безболезненно. Ни на егохалате, ни на его руках не удалось обнаружить никаких следовпороха! Сельский врач утверждал, что у миссис Кьюбит были пятнапороха на лице, но не на руках. -- Отсутствие пятен на руках ничего не доказывает, априсутствие их доказывает все, -- сказал Холмс. -- Если толькопорох случайно не высыплется из плохо прилаженного патрона, выне запачкаете рук, сколько бы вы ни стреляли!.. Теперь можноунести тело мистера Кьюбита. Вам, доктор, вероятно, не удалосьотыскать пулю, которая ранила леди? -- Для этого пришлось бы сделать серьезную операцию. Но вревольвере осталось еще четыре заряда. Выстрелов было два, ран-- тоже две, следовательно, установить судьбу каждой пулинетрудно. -- Это так только кажется, -- сказал Холмс. -- Будьтелюбезны, установите судьбу вон той пули, которая пробила крайоконной рамы. Он внезапно повернулся и своим длинным, тонким пальцемпоказал на отверстие в нижней перекладине оконной рамы. -- Черт возьми! -- воскликнул инспектор. -- Как вамудалось это найти? -- Я нашел, потому что искал. -- Удивительно! -- сказал сельский врач. -- Вы совершенноправы, сэр: значит, был третий выстрел и следовательно, былтретий человек. Но кто же он такой и куда он делся? -- На этот вопрос мы сейчас попробуем ответить, -- сказалШерлок Холмс. -- Если помните, инспектор Mapтин, когда служанкизаявили, что, выбежав из своих комнат, они сразу почувствовализапах пороха, я вам сказал, что на это нужно обратить внимание. -- Помню, сэр. Но, признаться, я не вполне уловил вашумысль. -- Это является доказательством того, что и дверь и окнобыли раскрыты настежь. В противном случае запах пороха нераспространился бы с такой скоростью по всему дому. Толькосквозняк мог занести запах так далеко. В этой комнате былиоткрыты и дверь и окно, но на очень короткое время. -- Почему на короткое время? -- Потому что -- взгляните сами -- эта свеча не оплыластеарином. -- Верно, верно! -- вскричал инспектор. -- Убедившись, что окно во время трагедии было распахнуто,я пришел к выводу, что в этом деле был третий участник,стоявший снаружи и выстреливший в окно. Любой выстрел,направленный в этого третьего, мог попасть в оконную раму. Явзглянул и действительно нашел след пули. -- Но каким же образом окно оказалось закрытым? -- Его, несомненно, закрыла женщина, закрылаинстинктивно... Но что это? А! На столе кабинета лежала дамская сумочка -- наряднаямаленькая сумочка из крокодиловой кожи, отделанная серебром.Холмс раскрыл сумочку и вытряхнул на стол ее содержимое. В нейоказалось двадцать пятидесятифунтовых кредитных билетов,перевязанных тесемкой, и больше ничего. -- Возьмите, это будет фигурировать на суде, -- сказалХолмс, передавая инспектору сумочку с ее содержимым. -- Теперьнеобходимо выяснить, кому предназначалась третья пуля. Судя поотверстию в оконной раме, стреляли из комнаты. Я хотел бы сновапоговорить с миссис Кинг, кухаркой... Вы сказали, миссис Кинг,что вас разбудил громкий выстрел. Вы хотели этим сказать, чтопервый выстрел был громче второго? -- Я спала, сэр, и поэтому мне трудно судить. Выстрелпоказался мне очень громким, сэр. -- А не думаете ли вы, что это были два выстрела,грянувшие почти одновременно? -- Не могу в этом разобраться, сэр. -- Я уверен, что так и было. Я полагаю, инспектор Мартин,что в этой комнате мы больше ничего не узнаем. Если вы согласныпоследовать за мной, отправимся в сад и посмотрим, нет ли тамчего-нибудь любопытного. Как раз под окном кабинета оказалась цветочная клумба.Подойдя к ней, мы громко вскрикнули. Цветы были вытоптаны, намягкой земле отчетливо отпечатались следы ног; то были крупныемужские следы с очень длинными острыми носками. Холмс шарил втраве и листьях, как охотничий пес, разыскивающий раненуюптицу. Вдруг он радостно вскрикнул, нагнулся и поднял с землималенький медный цилиндрик. -- Я так и думал! -- сказал он. -- Вот третья гильза. Мнекажется, инспектор Мартин, что следствие почти кончено. На лице провинциального инспектора было написаноизумление: он явно восхищался быстротой и мастерством работыХолмса. Сперва он пробовал было отстаивать свое собственноемнение, но скоро пришел от Холмса в такой восторг, чтополностью подчинился ему. -- Кого вы подозреваете? -- спросил он. -- Я скажу вам позже. В этом деле есть несколько пунктов,которые я еще не в состоянии вам разъяснить. Я в своихоткрытиях зашел уже так далеко, что будет благоразумнее, если яподожду еще немного, а потом объясню вам все сразу. -- Как вам угодно, мистер Холмс, лишь бы убийца не ушел отнас. -- У меня нет ни малейшего намерения скрывать что-нибудь,а просто невозможно в разгаре дела тратить время на длинные иобстоятельные объяснения. Все нити этого преступления у меня вруках. Если даже леди никогда не очнется, нам удастсявосстановить все происшествия этой ночи и добиться правосудия.Прежде всего я хотел бы узнать, нет ли поблизости гостиницы подназванием "Элридж". Слуг подвергли перекрестному допросу, но никто из них неслыхал о такой гостинице. Только мальчишка, работавший наконюшне, внезапно вспомнил, что в нескольких милях отсюда,неподалеку от Ист-Рэстон, живет фермер по фамилии Элридж. -- Его ферма лежит в стороне от других? -- Далеко от других, сэр. -- И, вероятно, там еще не слыхали о том, что произошлоздесь сегодня ночью? -- Вероятно, не слыхали, сэр. Холмс задумался, и вдруг лукавая усмешка появилась у негона лице. -- Седлай коня, мой мальчик! -- сказал он. -- Я хочупопросить тебя свезти записку на ферму Элриджа. Он вынул из кармана несколько бумажек с пляшущимичеловечками. Усевшись за стол в кабинете, он разложил их передсобой и погрузился в работу. Наконец он вручил мальчикузаписку, приказал ему передать ее непосредственно тому лицу,которому она адресована, и при этом ни в коем случае неотвечать ни на какие вопросы. Адрес на записке мне удалосьразглядеть -- он был написан неровным, неправильным почерком,нисколько не похожим на обычный четкий почерк Холмса. Запискабыла адресована мистеру Аб Слени, на ферму Элриджа, Ист-Рэстонв Норфолке. -- Мне кажется, инспектор, -- заметил Холмс, -- что вамследует вызвать по телеграфу конвой, так как, если моипредположения оправдаются, вам предстоит препроводить в тюрьмуграфства чрезвычайно опасного преступника. Мальчик, которого япосылаю с запиской, может заодно отправить и вашу телеграмму.Мы вернемся в город послеобеденным поездом, Уотсон, так каксегодня вечером мне необходимо закончить один любопытныйхимический анализ. А дело, которое привело нас сюда быстроприближается к развязке. Когда мальчик с запиской ускакал, Шерлок Холмс созвалслуг. Он приказал всякого человека, который явится в дом ивыразит желание повидать миссис Хилтон Кыобит, немедленнопровести в гостиную, не сообщая ему о том, что здесь произошло.Он настойчиво потребовал самого точного исполнения этогоприказания. Затем он отправился в гостиную и прибавил, что всетеперь сделается без нас, а нам остается только сидеть иподжидать, какая дичь попадет в наши сети. Доктор удалился ксвоим пациентам. С Холмсом остались лишь инспектор и я. -- Я помогу вам провести этот час интересно и полезно, --сказал Холмс, пододвинув свой стул к столу и разложив передсобой множество разных бумажек с изображением танцующихчеловечков. -- Перед вами, друг Уотсон, мне необходимозагладить свою вину: я так долго дразнил ваше любопытство. Длявас же, инспектор, все это дело будет великолепнымпрофессиональным уроком. Прежде всего я должен рассказать вам освоих встречах с мистером Хилтоном Кьюбитом на Бейкер-стрит. И он коротко рассказал инспектору то, что нам ужеизвестно. -- Вот передо мною эти забавные рисунки, которые могли бывызвать улыбку, если бы они не оказались предвестниками стольстрашной трагедии. Я превосходно знаком со всеми видамитайнописи и сам являюсь автором научного труда, в которомпроанализировано сто шестьдесят различных шифров, однако явынужден признаться, что этот шифр для меня совершеннаяновость. Цель изобретателя этой системы заключалась, очевидно,в том, чтобы скрыть, что эти значки являются письменами, ивыдать их за детские рисунки. Но всякий, кто догадается, чтозначки эти соответствуют буквам, без особого труда разгадаетих, если воспользуется обычными правилами разгадывания шифров.Первая записка была так коротка, что дала мне возможностьсделать всего одно правдоподобное предположение, оказавшеесявпоследствии правильным. Я говорю о флагах. Флаги этиупотребляются лишь для того, чтобы отмечать концы отдельныхслов. Больше ничего по первой записке я установить не мог. Мненужен был свежий материал. Посетив меня во второй раз, мистерХилтон Кьюбит передал мне три новые записки, из которыхпоследняя, по всей вероятности, содержала всего одно слово, таккак в ней не было флагов. Две другие записки начинались,несомненно, с одного и того же слова из четырех букв. Вот этослово:
Как видите, оно кончается той же буквой, какой иначинается. Тут меня осенила счастливая мысль. Письма обычноначинаются с имени того, кому письмо адресовано. Человек,писавший миссис Кьюбит эти послания, был безусловно близко сней знаком. Вполне естественно, что он называет ее просто поимени. А имя ее состоит из четырех букв и кончается той жебуквой, какой начинается: зовут ее Илси. Таким образом, яоказался обладателем трех букв:
И, Л и С. Итак, в двух записках он обращается к миссис Кьюбит поимени и, видимо, чего-то требует от нее. Чего он может от неетребовать? Не хочет ли он, чтобы она пришла куда-нибудь, где онмог с ней поговорить? Я обратился ко второму слову третьейзаписки. Вот оно:
В нем семь букв: третья буква и последняя -- И. Япредположил, что слово это
"ПРИХОДИ", и сразу оказалсяобладателем еще пяти букв:
П, Р, X, О, Д. Тогда яобратился к той записке, которая состояла всего из одногослова. Как вам известно, слово это появилось на двери сарая, нанижней панели, в стороне от предыдущей надписи. Я предположил,что оно является ответом и что написала его миссис Кьюбит. Вотоно:
Подставим под него те буквы, которые нам уже известны.Получается:
.И.О.Д. Что же могла миссис Кьюбит ответить на его просьбу прийти?Внезапно я догадался. Она ответила:
"НИКОГДА". Теперь я знал уже столько букв, что мог вернуться к самойпервой записке. Вот она:
Если подставить под эту надпись уже известные буквы,получается:
..Д.С. А. СЛ.НИ Предположим, что второе слово
&qu