Бродчёрч.
Ещё один секрет
Эрин Келли. В соавторстве с создателем телесериала Крисом Чибнеллом
Эрин Келли является автором первого романа о Бродчёрче и психологических триллеров, заслуживших признание критики: «Ядовитое дерево» (The Poison Tree), «Больная роза» (The Sick Rose), «Горящий воздух» (The Burning Air) и «Связующие нити» (The Ties that Bind). «Ядовитое дерево» стало бестселлером по версии Richard & Judy Book Club в 2011-м, и по нему был снят фильм, ставший главной драмой ITV в 2012 году. Кроме того, Эрин работает журналистом и пишет статьи для таких газет как The Sunday Times, The Sunday Telegraph и The Daily Mail, а также – для таких журналов как Red, Psychologies, Marie Claire и Elle. Она живет в Лондоне со своей семьей.
David Tennant Asylum
https://vk.com/dt_asylum
Перевод Натальи Зайцевой
БЕТ ЛАТИМЕР
Часы на панели показали 5:20 вечера. Уже семь часов, как она не видела Лиззи, они ни разу не расставались так надолго, с тех пор как она родилась десять дней назад. В груди, там, где положено лежать малышке, появилась ноющая боль.
- Чертов день в суде, - рядом с ней, на переднем сиденье Марк озвучил очевидное, ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. - Ничего, если я заскочу в «Кингз Армз»? Я бы не отказался попустить пинту с Найджем, отключиться от того, что завтра придется выступать свидетелем.
Бет смогла лишь кивнуть. В памяти ожила картинка того, как бедный Том Миллер лгал под присягой, чтобы защитить Джо. Ей захотелось — и это не нравилось ей — позаботиться о Томе. Она не знала, что это означало бы на практике. Она знала, что он больше не живет с Элли. Правда ли ей захотелось вытащить его из безумного дома Люси Стивенс и забрать к себе? Разумеется, нет. Но это было — почти физически ощутимая необходимость помочь. Двенадцать лет назад она была запрограммирована провести маленького мальчика во взрослую жизнь, и этот инстинкт не покинул ее со смертью Дэнни. Том так сильно изменился, по крайней мере, внешне — из-за новой стрижки, низкого голоса и широких плеч. Бет вспомнила, как она вдруг попросила разрешения обнять его в коридоре, через пару недель после смерти Дэнни. Он был тогда такого же роста, почти такого же телосложения что и ее утраченный сын. Если бы она обняла его сейчас, как обняла тогда в коридоре, она не почувствовала бы ничего похожего на объятие Дэнни, каким она его помнила. Она стала думать об объятии, потому что так она хоть как-то могла понять, зачем Марк тайно встречался с Томом.
- Ты всё еще бесишься на меня? - спросил он, будто прочел ее мысли.
- Все нормально, - сказала она, и в каком-то смысле так и было. Если кто-то и мог понять, то только она, и было горькое и сладостное утешение в том, что в их сердцах была одна и та же боль. Так что нет, она не бесилась. Но тем не менее она была обижена тем, что Марк не сказал ей. Каждый день в зале суда разоблачался новый секрет, и Бет казалось, что она узнавала обо всем последней. Она слишком устала, чтобы с этим бороться.
Она подвезла Марка в паб и попыталась сменить свои внутренние настройки, улыбнувшись в машине самой себе, в надежде, что ее мускулы обманут мозг, и он решит, что она счастлива. В последнее время она читала много детских журналов, и там было одно интересное новое исследование о том, как новорожденные чувствительны к выражениям лица. Уже в этом возрасте в них закладывалось то, какими он будут взрослыми. Все влияет. Лиззи уже видела и слышала слишком много слез, и Бет старалась исправить это тем, что все время широко улыбалась.
- Где мои девочки? - позвала она, еще не вытащив из двери ключ. Хлоя вышла из гостиной, оба плеча у нее были покрыты тряпкой, испачканной детской отрыжкой. Хлоя бросила колледж, но не могла найти работу, пока не кончится судебный процесс, потому что Бет нужна была помощь с ребенком. Если Бет не могла быть с Лиззи, с ней должен был сидеть кто-то еще, кто любит ее. Ребенку нужен родной человек. Казалось, что Хлое тоже шло на пользу то время, что она проводила с малышкой. Это отвлекало ее от ее собственных проблем: от не полученного аттестата, смерти бабушки, разрыва с Дином (который уехал из Дорсета, чтобы стричь овец в Новой Зеландии, сказав об этом Хлое только накануне перед отлетом. Бет до сих пор не могла думать о нем, не сживая рук в кулаки).
- Она была умничкой, - сказала Хлоя. – Только что проснулась. Как все прошло сегодня?
Бет издала какой-то странный звук, вышло нечто вроде «Пфффт». Хлоя верно перевела его: «Можно не сейчас?»
Они стояли у колыбельки, как волхвы перед яслями.
- У нее будет твой маленький носик, - сказала Бет. Лиззи открыла беззубый ротик и медленно зевнула.
- А глотка у нее луженная, как у папы, - они обе засмеялись. – И она будет темненькой, как Дэн.
Бет одной рукой погладила хвостик Хлои и положила другую на головку Лиззи, где чувствовался мягкий быстрый пульс ее родничка.
- Ты права, - сказала она. На самом деле, Лиззи выглядит в точности как Дэнни в ее возрасте. Бет не могла решить, было ли это утешением или пыткой. Лиззи начала искать еду, морща губки.
- Я принесу бутылочку, - сказала Хлоя. Бет хотела кормить грудью, и ей это удавалось в течение нескольких дней, но стресс из-за суда привел к тому, что молоко, которого и так почти не было, вскоре совсем пропало, и она знала, еще до того, как Лиззи родилась, что ее придется надолго оставлять с Хлоей.
Стало ясно, что в суде невозможно знать, сколько у тебя времени: нельзя просто попросить перерыва, потому что тебе надо идти сцеживаться, а Бет не собиралась пропускать ни минуты этого процесса. Так что пошли бутылочки, кухня превратилась в стерильную лабораторию. Это еще одна вещь, которую она тоже вычитала в журнале: дети, которых кормили грудью, крепче привязаны к родителям, и это усиливало ее чувство вины. Джо Миллер отобрал у нее и это тоже. Даже из тюремной камеры он добавлял новые пласты горя, стеля их, как одеяла, пока она не задохнется под ними.
Бет взяла Лиззи на руки. Ей больше всего нравилось, когда малышка была так близко, что чувствовался ее запах. Она, может, и похожа на Дэнни, но у нее свой собственный сладкий масляный запах. Бет уже могла бы узнать его с закрытыми глазами. Она любила крепко прижимать ее, чтобы мягкая, теплая головка лежала на изгибе ее шеи. Она вдыхала запах своей дочки.
- Хелен звонила, она придет с минуты на минуту, - сказала Хлоя.
- Что, опять? – вздохнула Бет. – Мы что, уже не можем минутку побыть вместе, семьей? Я хочу сказать, она же только вчера тут была.
Хелен была акушеркой, которая принимала Лиззи, терпеливо сидя у бассейна для родов с обезболивающим газом и всеми нужными словами. Ей уже, наверное, скоро на пенсию, а она ходит с копной ярко фиолетовых волос, и это, по сути, единственное, что Бет запомнила о последней стадии ее работы. Все было в густом тумане с того момента, как Элли отступила, давая место акушерке, но фиолетовые волосы засели в памяти. Хелен очень нравилась Бет. Было что-то в ее серьезной мягкости, что напоминало Бет о ее маме. Хотя Лиз Роупер никогда бы не покрасила волосы в фиолетовый. Бет улыбнулась, представив свою маму с лиловыми волосами, но это сразу же заставило ее заплакать. Это из-за послеродовой депрессии, или из-за Дэнни, или из-за мамы? Обе ее потери перетекали теперь одна в другую, и из-за этого она тоже чувствовала себя виноватой, потому что часто не знала, по кому она плачет. Ей нужно было посвящать немного слез каждому из них по утрам, чтобы весь оставшийся день тосковать свободно.
- Ой, мам, - сказала Хлоя.
В дверь громко постучали, и Лиззи от неожиданности задергала ручками и ножками.
Бет по привычке попыталась спрятать слезы, но быстро сдалась и позволила им течь. Почему она должна стесняться плакать перед тем, кто видел ее... всё?
Но в этот раз с Хелен был еще кто-то незнакомый — женщина средних лет с блокнотом под мышкой.
- Привет, как дела? - спросила Хелен, замечая слезы Бет, но ничего не говоря. - Это Патриция, патронажная сестра.
Патриция улыбалась, но у нее были темно-коричневые подведенные брови, из-за которых лицо ее выглядело строгим. Это лицо напугало Бет. Зачем рисовать себе хмурые брови, если по работе тебе в основном полагается улыбаться малышам, и людям, у которых только что родились дети? Она что, не знает, как важно выражение лица? Бет почувствовала, что начинает выходить из себя.
- Приятно познакомиться, - сказала Патриция. Казалось, она немного нервничала. Ее глаза бегали, будто она чего-то искала, но боялась это увидеть. Когда ее взгляд остановился на фотографии Дэнни, то замер там на одну-две секунды, а потом метнулся в сторону, будто ее застали за разглядыванием того, что не полагалось разглядывать.
- Как сегодня дела у мамочки? - спросила Патриция.
- Ночь была очень хорошая. Она проспала пять часов, с одиннадцати до четырех, а потом снова заснула в пять.
- Хорошая девочка! - сказала Хелен. - Иди сюда, крошка, давай-ка тебя взвесим, - Хелен распеленала ребенка и положила на весы. Лиззи изменилась, даже по сравнению с утром: ее пупок зарос, превратившись в идеальный маленький розовый узелок в середине округлившегося животика, а ее ручки и ножки уже становились пухленькими.
- Она расцветает, - сказала Хелен. - Три унции с четверга. Это как раз то, что нужно, она уже прибавила по сравнению с весом при рождении. Ты явно все делаешь правильно, - она снова надела на Лиззи подгузник и вернула ее Бет, которая натянула на крошечные извивающиеся ножки маленькие розовые ползунки. Пока она делала это, Хелен вписала вес Лиззи в таблицу роста в маленькой красной книжке, которую она затем передала Патриции. Зачем они пришли вдвоем?
- Патриция — патронажная сестра, - сказала Хелен, заметив замешательство Бет. - На каком-то этапе мы должны вас передавать. Я здесь, чтобы присматривать за Лиззи, Патриция — чтобы присматривать за тобой.
- За мной не надо присматривать, - сказала Бет. - Ты сама говорила, что роды прошли, как по учебнику. Я собиралась к Моррисону на днях.
- Кроме того, я хотела поговорить с вами о том, как вы себя чувствуете, - сказала Патриция.
Бет подняла брови на Хелен, но та сидела, расслабившись и позволив Патриции побыть за главную. Бет начинала паниковать: она внезапно почувствовала, что ее бросили, а ей хотелось, чтобы Хелен навсегда осталась частью ее жизни. Глаза ее снова намокли.
Вошла Хлоя и принесла чай. Когда Патриция взяла свою чашку, Хлоя встала позади нее и, сделав в ее сторону движение бровями, показала лицом «какого хрена». Сквозь слезы Бет хихикнула, и Патриция приняла это за всхлип.
- Вот и правильно, не держите все в себе, - она снова оглядела комнату, на этот раз нарочно избегая фотографии Дэнни. – Здесь мило и тихо, правда? Папы сегодня нет дома?
- Нет, - сказала Бет и не стала продолжать.
- Итак, как вам помогают те, кто рядом с вами? Должно быть, очень тяжело справляться без поддержки. Я имею в виду не только хозяйственные дела, вроде стирки, но возможность по-настоящему с кем-то поговорить.
Когда родился Дэнни, дом был переполнен доброжелателями. Ее мама и папа были здесь, направляли поток гостей в дом и из дома, Лиз принимала подарки и следила за тем, чтобы никто не ушел, не попробовав печенья. Бет была первой родившей из ее группы обучения будущих мам, и те, кто еще были беременны, приходили к ней, желая узнать, каково это. Элли и Джо пришли, когда Дэнни был всего один день, Элли мучилась от изжоги, потому что съела целый ананас и ягненка карри, пытаясь самостоятельно подтолкнуть роды. Акушерка тогда говорила: «Я смотрю, нам не надо волноваться, чтоб вас поддержали, да?» Бет зажмурилась, пытаясь отогнать образ, но этим только снова заставила слезы течь. Кто у нее остался теперь? Ее мама умерла, ее лучшая подруга – все равно что умерла, а все остальные не знают, что сказать ей.
- Я знаю, что вы потеряли мать, это, без сомнения, ужасно, но как насчет друзей?
Да, что насчет них? Она только сейчас начинала понимать, какими поверхностными были все ее отношения с друзьями. Ее бывшие коллеги из Туристического Центра берут трубку, когда она звонит, но никогда не позвонят первыми. Женщины, на которых, как ей думалось, она могла рассчитывать, оказались просто шапочными знакомыми, вежливыми и милыми при встрече на улице, но не более того.
- У нее есть я, - сказала Хлоя, уперев руки в бока.
- Видите? – сказала Бет, чувствуя благодарность и вину одновременно. – Послушайте, все это, конечно, не радостно, но разве мне правда нужно все это? Ежедневные визиты от вас обеих?
Хелен и Патриция переглянулись: тщательно выверенный обмен взглядами профессионального сочувствия.
- Тебе предоставляется то, что мы называем улучшенным послеродовым уходом, - мягко сказала Хелен. – Из-за всего того, через что ты прошла. Нам нужно заботиться о твоем здоровье так же, как и о развитии Лиззи.
Кровь у Бет вскипела. Она впервые об этом слышала. Как они смели предоставлять ей особый уход без ее согласия? Это в особенности выглядело предательством со стороны Хелен.
- Нам бы хотелось, чтобы вы посмотрели вот это, заполните его, - сказала Патриция.
Она протянула Бет лист бумаги формата А4. Сверху было написано: «Эдинбургский тест на измерение послеродовой депрессии». Бет мгновенно прочитала заголовок и проглядела остальной документ. Десять утверждений, и после каждого – четыре варианта оценки того, насколько это для тебя характерно. Горстка утверждений бросилась в глаза. Она знала, что все взгляды были прикованы к ней.
Я так несчастна, что все время плачу.
Я могу смеяться и вижу смешную сторону происходящего.
Я не справляюсь с тем, что происходит.
Я с удовольствием гляжу в будущее.
Я так несчастна, что мне трудно уснуть.
Я несчастна или мне грустно
Бет засмеялась. Это был безумный, кашляющий ведьминский хохот, который разрастался и разбухал, заполняя собой комнату. Я могу смеяться и вижу смешную сторону происходящего.
- Определенно да, - произнесла она вслух, хотя собиралась только подумать.
Она вскочила на ноги.
- Думаете, вы можете запихнуть мою жизнь в чертов тест с выбором ответов? - Слезы, которые она вытирала с лица, текли теперь одновременно со смехом. – Простите, вам придется придумать что-нибудь получше. У вас есть какой-нибудь тест для матерей, у которых за последние несколько месяцев был убит сын, умерла мама, а муж сходил налево?
Если бы ее мама была здесь, она сказала бы ей не грубить. Бет знала, что шокировала своих гостей, но пошли они на хрен. Она не собирается быть образцовой скорбящей матерью, какой хотят ее видеть люди: не выйдет. Если они собираются заваливаться в любое время, то пусть видят ее во всей ее неприкрытой красе. Она тряхнула головой: смех умер так же быстро, как пришел. Она отдала анкету.
- Я не буду это заполнять.
- Понимаю, - сказала Патриция. – Но Лиззи сейчас десять дней, и мы ожидали послеродовой депрессии, первого всплеска гормонов к этому времени. Вы еще очень много плачете, и…
Ярость прорвалась наружу.
- Не смейте винить в этом моего ребенка! – крикнула Бет. – Не смейте позволять тому, что сделал Джо Миллер, отравить ее. Вы не можете вылечить то, что я чувствую. Если хотите, чтобы мне стало лучше, вам придется изобрести машину времени, отправиться назад в тот день, когда Джо Миллер еще только переехал сюда. А лучше, еще пораньше — отправьтесь в тот день, когда он родился, и придушите его ребенком.
Хелен передернулась, и Бет слишком поздно поняла, что нельзя было говорить такое перед акушеркой.
- Мам, - попыталась остановить ее Хлоя, но ее уже понесло.
- Все ваши анкеты и исследования, вы не выясните этим ничего, чего вы не знаете. А теперь, не могли бы вы дать мне спокойно побыть дома с моим ребенком, пожалуйста? Я ее сегодня видела от силы полчаса. У меня нет времени на все эти посещения.
К удивлению Бет, Патриция обрадовалась.
- Вообще-то, прекрасная идея, Бет. Возможно, все это ежедневное посещение суда на тебя так давит. Ты не думала просто побыть дома и отдохнуть с Лиззи.
Три пары глаз моргали, глядя на нее в тишине. На Бет навалилась сильная тяжесть. Она знала, с уверенностью, большей, чем когда-либо и в чем-либо, что если она не сможет присутствовать на суде, ее душевному здоровью будет хуже. Ей нужно было, чтобы Дэнни знал, что она там ради него. Им пришлось бы усыпить ее, чтобы не дать ей ходить в Окружной суд Уэссекса.
- Ни за что.
Ее руки оказались в рукавах пальто, а ноги — в туфлях — раньше, чем она поняла, куда идет.
- Хлоя вас проводит, - сказала она.
- Куда вы идете? - Патриция говорила с той отработанной мягкостью, которая присуща всем медицинским работникам, но за ее нарисованным недовольством было заметно настоящее, и она крутила в пальцах ручку, как мажоретка — тросточку.
- Вы сказали, мне нужна поддержка, - сказала Бет. Осторожно она уложила Лиззи в коляску, стоявшую в холле. - Поговорить с людьми, которые понимают. Я иду поговорить со своей мамой.
Теперь даже Хлоя смотрела на нее так, будто не понимала.
- Бет, дорогая, - сказала Патриция, в опасной близости от того, чтобы начать говорить с ней, как с ребенком. - Твоя мама умерла от инсульта в прошлом году.
- Я знаю! - сказала Бет и вышла, оставив дверь за собой широко раскрытой. Она прошла по Спринг Клоуз и через поле, с каждым шагом выбрасывая гнев, будто искры. Она отчасти ожидала, что они последуют за ней, а когда этого не произошло, стала прислушиваться, не зазвучит ли сирена полиции или скорой, и не заберут ли ее люди в белых халатах. Может быть, они правы. Может быть, она в депрессии, или сходит с ума. После того, через что она прошла, какая-нибудь нервная болезнь должна проявиться почти наверняка. Это причина и следствие. Остаться здоровой в ее ситуации было бы все равно что упасть с лестницы в тысячу ступеней и ничего себе не сломать.
Она сняла плащ, но все равно было слишком жарко. Так что, если она сошла с ума? Что они будут делать, наймут ей психиатра? Будут давать антидепрессанты? Видит бог, эта мысль соблазнительна — принять таблетку и позволить ей растопить все это. Забыть прошлое, чтобы вынести будущее. Был такой фильм с Кейт Уинслет, который они с Марком смотрели (он его не совсем понял), где людям стирали память до какой-то точки, чтобы они не зацикливались на плохом. Она часто мечтала о таком, но даже если бы это было возможно, она знала, что не смогла бы сделать это. Радость от того, что у нее когда-то был Дэнни, исчезла бы вместе с болью от его потери. Ей придется все это вытерпеть, постараться изо всех сил, следить за процессом, как бы больно это ни было. Это ее долг перед Дэнни. Стереть его из памяти означало бы похоронить его во второй — в третий — раз.
Она остановилась у церковных ворот. Был ранний вечер и солнце стояло низко в небе, окрашивая каждую травинку в ярко-зеленый. Она посмотрела на деревянную арку, потом в коляску.
- Я ждала подходящего момента, чтобы в первый раз привезти тебя сюда. Наверное, это не он, но мы уже здесь.
Коляска подпрыгивала на неровной почве между могилами. Лиз и Дэнни похоронены в дальнем углу. На холмике Лиз трава была зеленой, но над могилой Дэнни земля все еще выглядела свежевскопанной, хотя прошло уже несколько недель.
Бет позволила себе тихонько заплакать, отвернувшись, чтобы Лиззи не видела, а когда повернула лицо, то снова улыбнулась. Лиззи боролась со сном. Ее взгляд не мог сфокусироваться, синие глаза были еще мутными по краям, будто размытые чернила.
Бет качала коляску.
- О, они оба так бы тебя любили. Твоя бабушка должна быть здесь, приносить мне яйца от своих кур, допекать меня тем, что тебя надо крестить. Петь тебе те же песни, что она пела всем нам. А твой старший брат… - она стихла. – Он купил бы тебе форму Манчестер Сити, чуть только ты начала бы ползать. А потом распугивал бы твоих парней, когда ты подрастешь, - она посмотрела вниз. Лиззи сдалась.
Солнце опустилось за церковь и кладбище внезапно оказалось в тени. Бет натянула одеяло на плечи Лиззи и вдруг, без всякого предупреждения, силы покинули ее. Она опустилась на корточки и положила ладонь на холодный мрамор могильной плиты своей матери.
- Я не справлюсь без тебя, мама. Пожалуйста, вернись. Ты нужна мне сейчас. Мне нужно, чтобы ты позаботилась обо мне. Мне нужно с кем-то поговорить. Я не могу взваливать все это на Хлою. Трава была сырой, а земля – холодной. Бет было нужно тепло, но она встречала лишь холодное прикосновение мрамора, тянущего тепло из ее кожи. В голову стучала одна мысль. Она чувствовала себя пятилетней девочкой в школе, но слова все равно слетели с языка:
- Мамочка, - сказала она, позволяя течь слезам и соплям. – У меня совсем нет друзей.
Ее уход из дома имел кошмарные последствия на следующий день. Патриция решила снова прийти и на этот раз заговорила о том, что приведет «специальную сестру». Теперь раздражение Бет сменилось холодным страхом. Это означало психическое здоровье, это означало социальную службу. Рассказывали такие истории о том, как здоровых детей забирают у любящих матерей. Бет была больше не в состоянии себя успокаивать, говорить себе, что все будет хорошо. Умение делать это пропадает, когда случается худшее.
Когда Бет выторговала вечернее посещение, сражаясь с непониманием того, что им надо освободить время для заседаний суда, она уже устала, а было всего 9 утра. Ее паранойя усилилась за завтраком (полчашки чая и три кусочка тоста), и она решила, что вечером заполнит эту чертову анкету, напишет то, что они хотят услышать. Она посмотрела этот документ у себя на телефоне, и испугалась, что там чрезвычайно просто дать ответы. Любой, кто бы очень захотел навредить себе, мог просто отметить верный (или неверный) ответ, и медицинские работники появились бы тут как тут.
Она надеялась только, что еще не зашла слишком далеко.
Бет не рассказала Марку о вчерашнем скандале. Сегодня он должен был давать показания, и искал способ, чтобы отговорить Бет идти в суд. Они оба знали, что все всплывет, а это значит, что их грязное белье будет стираться на публике. Конечно, Бет знала об интрижке – здесь больше не было секретов – но ей не хотелось, чтобы это стало достоянием общественности. И все-таки, что такое немного смущения по сравнению с болью, испытанной, когда она только узнала это? И что такое эта боль по сравнению с потерей Дэнни?
И только когда пришла сама Бекка, проскользнув на места для публики при полном боевом раскрасе, Бет по-настоящему начала волноваться. Она знала, что у нее самой послеродовой животик в джинсах для беременных, и жалела, что хотя бы не помыла голову с утра. Думая только о Дэнни, она была готова к унижению. Вонзив ногти в ладони, она сказала себе, что может вынести это, и она могла.
Пока Джослин Найт не спросила Марка о том пропущенном часе в ночь убийства Дэнни и не открылось, что между ними был еще один секрет.
Марк собирался бросить меня. Спотыкаясь, на ватных ногах она выбежала из зала. Люди и вещи, на которые она натыкалась, отскакивали, будто сделанные из губки.
Марк собирался бросить меня. Она прошла через двойные двери, которые вели из зала суда в атриум. Единственным, что она видела, был знак пожарного выхода. Она, шатаясь, вслепую доковыляла до него.
Марк собирался бросить меня. Он бросил бы меня, если бы Дэнни был жив. Ноги Бет довели ее до выхода и на половину лестницы вниз, пока не подкосились. Она сползла по стене и сорвалась. Будто невидимые пальцы вытянули из ее тела через голову крик, казалось, этому не будет конца.
И вдруг внезапно кто-то оказался рядом с ней. Элли была здесь, упала рядом с Бет на колени. Их лица были на одном уровне, и Бет чувствовала себя такой униженной, что приняла бы помощь откуда угодно, даже отсюда. Она заплакала на груди своей старой подруги.
- Это не Марк, - сказала Элли. Ее глаза блестели от слез, отражавших слезы Бет. – Это все Джо делает с нами.
- Марк собирался… - Бет не смогла договорить. Она позволила Элли плакать вместе с ней, и было так хорошо впервые за долгое время, опереться на кого-то, кто был бы ее же роста. Они замерли в таком положении. Через несколько минут они перестали плакать, отодвинулись друг от друга и переглянулись. Чувствовалась странная неловкость: несмотря на всю близость их объятий, они все еще были в сущности чужими, обе неуверенные в том, насколько тверда почва под ногами.
- Прости за Тома, - сказала Элли. – Он все еще не верит, что это Джо.
- О, господи, что ты, я понимаю. Дэнни сделал бы то же самое.
Настроение снова поменялось, когда она произнесла его имя: оно вернуло их от смущения к осознанию важности того, что произошло между ними. Элли встретила взгляд Бет, не отводя глаз, по-прежнему терпеливо прося прощения, и Бет поняла внезапно, что, если потребуется, она так и будет извиняться всю свою жизнь. Часть ее хотела отшатнуться, но было что-то более сильное – необходимость быть понятой, или, возможно, зеленые огоньки прощения – и это на мгновение удержало ее.
- Я не знала, - сказала она. – Про письмо.
Лицо Элли скривилось.
- Я поняла.
Бет уткнулась подбородком в колени и тяжело вздохнула.
- Тебе, наверное, хочется выбить из него всю дурь.
- Хочется, но это не все, - Бет крепче обхватила колени. – Ко мне прицепилась социальный работник, которая заставляет меня заполнять эту анкету, чтоб выяснить, не собираюсь ли я прикончить себя. Как будто я бы стала, когда я нужна Хлое и новорожденной малышке. Я вроде как… разве мне не хватает всего этого дерьма и без беготни из суда домой ради разговора о моем самочувствии? – Элли вздрогнула. Бет не хотела упрекать ее, но это невозможно было обойти. Они не могут замалчивать происшедшее, и, если Элли больно слышать об этом, что ж, так и должно быть. Бет оперлась о холодную стену на лестничной площадке.
- Если я до сих пор была не в депрессии, но это подтолкнет меня, - пробормотала она, больше для себя, чем для Элли. – Тупая корова с идиотскими нарисованными бровями.
- Патриция Кеннеди? – Элли сдвинула свои брови, но нервно, будто боялась признаться, что пошутила. – Я с ней сталкивалась раньше. Она ничего. Она просто беспокоится о тебе.
- Да, ага, а у меня такое чувство, будто меня преследуют. И я волнуюсь, что они… сделают что-нибудь. Заберут ее у меня, - она впервые сказала это вслух.
- Зачем им это делать? – спросила Элли.
- Посмотри на меня, - ответила Бет. – Я не могу даже о себе позаботиться.
- Ерунда, ты прекрасно справляешься, - сказала Элли, как раньше, своим серьезным тоном, и это больше успокаивало, чем все банальности.
Разговоры в атриуме стали громче и двери зала суда начали распахиваться. Элли поднялась на ноги.
- Мне надо найти Тома, - сказала Элли. Ее зубы были сжаты в мрачной решимости, которую Бет помнила по их прошлой жизни. Том сейчас получит самую большую трёпку в жизни. Бет увидела, что Элли выпрямилась, и только посмотрев на нее в полный рост, поняла, что Элли сутулилась все время с тех пор, как это все случилось.
Элли протянула правую руку, и на мгновение Бет подумала, что она ждет сухого рукопожатия, и в ней снова поднялось возмущение. Потом, когда лицо Элли начало дрожать, Бет поняла, что она предлагала помочь ей подняться. Бет поколебалась секунду, но поняла, что не может пренебречь этим предложением. Рука Элли была холодной в руках Бет, но она держала крепко. Я с тобой, казалось, говорила она. Эта новая близость была слишком явной, и Бет отпустила ее руку, как только встала на ноги. Это было исчерпывающе: столько всего в одном маленьком жесте.
- Ну, ладно, - сказала она, проверяя, как держат ноги. Вроде бы, держат. – Я возвращаюсь туда, посмотрю, что Марк еще скажет.
- Ты уверена, что готова к этому? – спросила Элли, склонив голову.
- Нет, - ответила Бет. Их улыбки были осторожными, словно люди, в темноте идущие на ощупь. Но они не обнялись. Для этого было еще слишком рано.
Бет приехала в Спрингз Клоуз еще опустошенная и дрожащая после ссоры с Марком. Она попыталась успокоиться, но когда она глубоко дышала, то снова переживала свой недавний крик, а когда закрывала глаза, то мысленно видела Марка, который уходит от нее. Образ его, шагающего вниз по тропинке, снова и снова разжигал в ней ярость – маленькие огненно-белые ее вспышки, которые рождались в животе и доходили до кончиков пальцев.
Защита Джо сильно всё извратила, но виноват в этом Марк. Дело не в каких-то адвокатских фокусах, изображающих события так, чтобы они подходили под теорию. Дело в глупости Марка и только. А теперь судья может остановить дело, и вся эта боль будет напрасной. Единственное, что может быть хуже процесса, это если их лишат его. Она почувствовала, как вся ее жизнь раскачивается над пропастью, выходя из-под контроля. Неужели это последний день суда над Джо Миллером? Неужели это последний день ее брака?
Бет видела фигуры людей, движущиеся за окнами ее дома, но она могла бы с таким же успехом быть единственным человеком на планете, такой одинокой она себя чувствовала. Патриция Кеннеди была в буквальном смысле последним человеком на земле, которого Бет хотела бы видеть прямо сейчас. Какой новый ад бюрократии и вмешательства в их жизнь они еще готовят ей и Лиззи? Теперь Бет знала, что всегда можно опуститься ниже. Не важно, через что ты прошла, всегда может стать еще хуже. Это почти успокаивает: надежда – только трата сил.
Но в бровях Патриции сегодня был какой-то изгиб, которых делал ее лицо мягче, чем раньше.
- Итак? – сказала Бет. Она слишком поздно услышала, что ее голос, как у обиженного подростка. Это не тот образ, который нужно показать Патриции, но у нее не было сил притворяться, что все хорошо. Лиззи лежала на коленях у Хлои, хватая воздух ручками: она больше была похожа на котенка, чем на ребенка, но ее глаза широко распахнулись, когда она услышала голос Бет. Ах, просто дайте мне побыть с ней, подумала Бет, беря ее на руки. Будто прочитав ее мысли, Хлоя незаметно ушла наверх с телефоном в руке.
- Да дайте мне ее уже, - сказала Бет, садясь напротив Патриции. – Дайте мне эту чертову анкету.
Патриция мягко улыбнулась.
- Всему свое время. Послушайте, я прошу прощения, если я не была чуткой, вмешиваясь, когда у вас суд в разгаре. С этого момента мы будем исходить из ваших пожеланий.
- Вы хотите сказать, что меня выписывают?
- Нет, - сказала Патриция. – Я все еще буду приглядывать за вами. Не потому что я думаю, что вы можете навредить Лиззи, а потому что вы очень уязвимы, даже если не хотите это признавать. Но я не стану приходить к вам каждый день, пока идет суд. Я буду проверять, как у вас дела, каждые несколько дней, и дам вас мой номер телефона. Если вы почувствуете, что не справляетесь, можно будет найти выход. Не упрямьтесь.
- Я не упрямлюсь.
Патриция подняла свои удивительные брови, и Бет искренние засмеялась.
- И как же получилось, что вы передумали? – спросила она.
Патриция закрыла папку, лежавшую у нее на коленях, и посмотрела в глаза Бет.
- Мне позвонила коллега, которая помогла мне посмотреть на это дело с вашей стороны, - сказала она.
- Хелен?
- Нет, - сказала Патриция. – Кое-кто, с кем я работала раньше, - она начала собирать сумку, складывая стопки документов в разные отделения. По дороге к дверям она обернулась и посмотрела через плечо. – Я не хочу опекать вас, притворяясь, что понимаю, что вы переживаете, - сказала она. – Но знаете, вы не так одиноки, как вам кажется.
Бет подумала, что она имеет в виду Лиззи, и крепче прижала ее к себе. Только когда Патриция уехала, Бет поняла, кто была та бывшая коллега, и что Патриция на самом деле говорила не о ее дочке.
Марка все еще не было, и Бет все еще не знала, что принесет утро. Она приготовилась к бессонной ночи. Дома было слишком тихо, и стены, казалось, сжимались. Завернув Лиззи в одеяльце, Бет пошла с ней через поле. На этом тихом квадрате было маленькое пятно света. Бет повернулась спиной к дому Миллеров и посмотрела на небо: одна звезда – Полярная Звезда? Сириус? Дэнни бы знал – казалось, сияла ярче остальных.
Бет остановила на ней взгляд.
- Доброй ночи, Дэн, - сказала она. Лиззи пошевелилась на ее плече, и Бет стала мягко укачивать ее, перенося вес тела с ноги на ногу. Сама того не желая, она медленно повернулась к дому Элли. Свет в комнате наверху горел и внутри двигались две фигуры.
Том был дома. Зависть поднялась в ней, и Бет было слишком горько, чтобы порадоваться за Элли. Эта мысль вернула ее к сегодняшним событиям в суде, к тому, как Элли протянула руку и как хорошо было схватиться за нее. Бет боролась с тем, что внутри у нее все смягчалось. Как она может снова принять дружбу? Как она может доверять? Чтобы пережить следующие двенадцать часов, следующие несколько недель, остаток своей жизни, она должна держать силовое поле, как раковину, вокруг себя и своих детей.
Она отвернулась от дома Элли и посмотрела вверх. Звезда, которая сияла над головой так ярко, мигнула один раз и исчезла за тучей.