Введение
В.С. Черномырдин как оратор.
Виктор Степанович Черномырдин (9 апреля 1938, село Чёрный Отрог, Гавриловский район, Чкаловская область — 3 ноября 2010, Москва), также известный как ЧВС — советский и российский хозяйственный и государственный деятель, Председатель Совета Министров — Правительства Российской Федерации (1992—1993), Председатель Правительства Российской Федерации (1993—1998), посол России на Украине (2001—2009). С 11 июня 2009 года до конца жизни — советник Президента Российской Федерации, специальный представитель Президента Российской Федерации по вопросам экономического сотрудничества с государствами — участниками СНГ.[1]
Наиболее яркой страницей политической биографии Виктора Черномырдина многие считают его деятельность во время террористического акта Будённовске в 1995 году, благодаря которой были спасены жизни нескольких сотен заложников. Этот эпизод способствовал росту популярности личности политика. В массовом сознании имя Виктора Черномырдина прочно ассоциировано с его несколько экстравагантной и афористичной манерой выражаться. Благодаря СМИ наиболее яркие цитаты из его выступлений даже получили шутливое название «черномырдинки».
Таким образом, целью данной работы является анализ деятельности Черномырдина как оратора.
Стиль речи В.С. Черномырдина
Все знают, что Черномырдин косноязычен. Но что значит — косноязычен? Откроем словарь Даля. Слово «косноязычный» происходит от глагола коснить — медлить, мешкать, не решаться, долго не исполнять и затягивать, тянуть время. Коснитель – тот, кто коснит, медлитель. Наконец, косноязычный — это тот, у кого язык коснит, спотыкаясь, заикаясь, либо произносит слова с трудом, неясно, невольно переиначивая некоторые звуки, «заика, спотыка, а иногда и гугнивый».
Между тем Черномырдин говорит энергично, с нажимом, нанизывая глаголы друг на друга, порой почти без существительных и прилагательных. Примерно так: «Правительство действует… Собрались… доложил, обсудили, приняли меры, будем доводить дело до конца…».[2]
Стремясь придать своим словам вес, Черномырдин любит после паузы повторить, продублировать конец фразы. Например, в Лионе на встрече «семерки»: «Я — это Россия, за мной Россия». «Мы должны говорить только то, что выверено, то, что принято, то, что уже принято» (реакция на заявление министра Куликова по Чечне). При этом он отдает предпочтение глаголам, спрягая их в прошедшем, настоящем и будущем времени: «…принимаем и будем принимать решения. В обиду не давали и не дадим».
Это напоминает весьма традиционную партийную риторику (сравните, у Сталина: «Наша партия и наша страна всегда нуждалась и будет нуждаться в поддержке братских народов»). Впрочем, премьер предпочитает утроение, российский архетип изложения, так ярко воплощенный в русских народных сказках и затем советизированный (вспомним формулы типа: «Учиться, учиться и учиться», «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»). Например, на вечере своей землячки Людмилы Зыкиной весной 1997 г.: «Ваш звучный, чарующий голос звучал, звучит и будет звучать…» Или: «…Кто может, кто хочет, кто умеет принимать решения, а главное, претворять эти решения в жизнь…» и т. д.
Так что в буквальном смысле слова Черномырдин, конечно, не косноязычен. Он говорит не столько медленно, сколько плохо.
Премьер связывает периоды в предложения, повторяя и повторяя ключевые слова — при этом мысль, в сущности, буксует, топчется на месте. Например, в онкоцентре: «Центр будет работать без всяких… Центр будет работать…» Или во время посещения Исторического музея: «Я знаю, что музей будет… Музей будет».
Когда слов не хватает, премьер использует наиболее распространенные, лежащие в самом верхнем языковом слое «слепые», расхожие слова — и часто попадает впросак, ибо они как раз и имеют наиболее широкий спектр значений: «Все те вопросы, которые были здесь поставлены, мы все соберем в одно место…» (из выступления в Думе в августе 1996 г.) Или, после множества критических стрел, выпущенных в прессе в связи с охотничьими подвигами в Ярославской области, приведшими к умерщвлению медведицы и двух ее медвежат: «Я бы хотел, чтобы тот, кто пишет… чтобы они встретились (с медведицей)… даже не в кабинете, а в другом месте…».[3]
Или — Черномырдин выступает в Думе с отчетом, а наиболее отчаянные оппозиционеры требуют вынесения вотума недоверия правительству. «Кому это нужно? — вопрошает премьер с трибуны. — У кого руки чешутся? У кого чешется, чешите в другом месте».
Увы, выражения «одно место», «в одном месте», «в другом месте» имеют в русском языке специфический смысловой оттенок, хотя, конечно, не столь определенный, как понятие «причинное место». Премьер, похоже, ощущает этот оттенок, лишь когда выговаривает фразу, по реакции аудитории. Но тогда — каждый раз — уже бывает поздно.
В известном смысле премьер — жертва многозначности языка, порождающей, при неумелом его (языка) использовании одну двусмысленность за другой. Конечно, когда Черномырдин говорит: «давайте выгребать вместе», он, наверное, вдохновляется образом бурного потока перемен, на гребне которого он находится, но у слушателей встают перед глазами трудовые будни мусорщиков или ассенизаторов…
Выглядит все это так, будто Черномырдин принимает участие в конкурсе на лучшую двусмысленность года и составляет их по лучшим образцам екатерининской эпохи («Ваше Величество! У Ваших ног столько поклонников, как бы я хотел оказаться между ними!») Хотя, конечно, Черномырдин не рассказывает журналистам, подобно одному губернатору, о том, как он «мочился под дождем».
Черномырдин обладает способностью, высказывая очевидную и в общем понятную даже в его изложении мысль, расставить слова совершенно невероятным образом. Скажем, во время подготовки визита премьера в США обнаружился интересный факт: сходство конструкции куполов Капитолия и Исаакиевского собора в Петербурге; более того, выходило, что купол Капитолия был сконструирован по образу и подобию купола знаменитого творения Монферрана. Черномырдин «озвучивает» эту мысль: «Я вот сижу и думаю: если у нас купола похожие, чего же нам не двигать дальше?»
В Давосе по животрепещущей проблеме расширения НАТО однажды было сказано следующее: «НАТО сегодня мало чем изменилось от того НАТО, для чего оно было создано» (цитирую дословно).[4]
Впрочем, будучи подвергнуты переводу, приведенные пассажи, вероятно, выглядели вполне пристойно.
Премьер, как и большинство политиков его поколения и его биографии, делает самые элементарные из самых распространенных речевых ляпов. Вот он обращается к министрам, распекая их за внесение в правительство сырых документов; если неподготовленные документы несут в правительство, значит, и в министерствах циркулируют невнятные, непроработанные бумаги: «Значит, и вам ложат на стол сырье…» Конечно, премьер видел известный кинофильм, где молоденькая учительница, раздражая до крайности воплотившегося в учителя истории Вячеслава Тихонова, говорит: «Я им говорю — не ложьте зеркальца в парты, а они ложат и ложат…» Но одно дело — смотреть, а другое — извлечь нечто из этого процесса смотрения. Я уже не говорю о том, каким красками в этом контексте, в сочетании с пресловутым «ложат».
Афоризмы и тропы
Неосознанно Черномырдин использует в своей речи некоторые известные риторические фигуры, в частности, тропы — слову придается значение, отличное от его прямого значения («сгорать от любви» и т. д.). Или, в более сложных случаях, напротив, реанимируется изначальный, стершийся, отошедший в контексте коммуникации на второй план смысл слова. Например, у Мольера: «Каким языком вы хотели бы пользоваться в разговоре со мной? — Тем, который у меня во рту». Сравните это с пассажем Черномырдина, объявляющего, что ему все равно, что там себе думает «Яблоко», груша и все другие прочие — для него это не имеет ровно никакого значения… Здесь «Яблоку» как бы возвращается его изначальный, «фруктовый» смысл («язык, пребывающий во рту») — и затем продолжается уже этот, не политический, а плодово-ягодный ряд.
Но всерьез анализировать черномырдинские тропы — значило бы уподобляться другому мольеровскому персонажу, тому, который объяснял господину Журдену, что тот говорит прозой… Это, конечно, занятие презабавное, но все-таки несколько отдающее ёрничеством, балаганом и капустником.
Несколько слов о присущем премьеру юморе. Черномырдин, несомненно, ощущает ситуацию, в которой можно и должно пошутить.
Особенно ситуацию, в коей может быть использован традиционный алгоритм номенклатурно-партийного юмора (основные темы: женщины и выпивка). Но пошутить — не очень получается. Вот на совместной, «тройственной» пресс-конференции Черномырдина, Чубайса и Немцова премьер сообщает: «Мы перед вами сегодня втроем — это не значит — «на троих». Это значит другое».
Ремарка: «это — другое» равносильна грустному признанию: здесь хочется пошутить, я это чувствую, но, извините, не умею. («Другое» — такое же ничего не означающее слово, как «место».)[5]
Или на вопрос, кто бы мог его заменить в качестве председателя правительства он отвечает: «Кто меня может заменить? — Убью сразу. Извините конечно…» Несколько натужный и непритязательный юмор — извините, конечно…
Премьер, мне кажется, гораздо убедительнее не тогда, когда он старается пошутить, а тогда, когда он свободен, раскован — и у него само собой вырывается вдруг нечто такое, что потом долго цитируют и вспоминают. Некий афоризм.
Вот премьер комментирует высылку корреспондентов ОРТ из Белоруссии и припоминает встречу Ельцина с Лукашенко: «Еще поцелуи не просохли…» Вот он выступает с думской трибуны, из зала ему кричат — мол, раньше все имели! Премьер реагирует мгновенно: «Встаньте, кто все имел!»
Последний пассаж тем более примечателен, что это — безусловный экспромт: кто мог знать, что из гущи депутатской премьеру подадут именно такую реплику?
Или вот еще: «То им (помнится, Думе) один не понравился, то им другой… То им черный, то им кудрявый, то им рыжий… Перекрасить всех?»
Галантен и в то же время осмотрителен пассаж о женщинах. «Виктор Степанович, а красивых женщин успеваете замечать? — спрашивает журналистка. — Успеваю. Но только замечать. О чем горько сожалею…»
Порой такие экспромты премьеру удаются. Иногда дело заканчивается конфузом. Увы, нельзя предсказать, что сорвется с отверстых уст премьера, — нетленный афоризм типа «Хотели как лучше, а получилось, как всегда» (если вдуматься, несколько компрометирующий действующего политика, но при том выдающий в премьере проницательного человека, тонко чувствующего некие универсалии российской общественной жизни), или нелепый оборот, вызывающий хихиканье в зале…
Ортега-и-Гассет когда-то заметил: «Принимаясь говорить, человек делает это потому, что полагает возможным сказать то, что думает. Однако это иллюзия. Язык этой возможности не предоставляет. Он позволяет сказать чуть больше или чуть меньше, чем мы думаем, и ставит непреодолимую преграду на пути остального». Этот пассаж, трактующий, естественно, ситуацию свободного владения языком, похоже, весьма и весьма относится к нашему премьеру, с той только поправкой, что ему язык не позволяет сказать того, что он, язык, дает возможность сказать другим…[6]
При этом я, однако, не рискну обратиться к расхожим формулам типа «кто ясно мыслит, тот ясно излагает»; следовательно, плохо говорящий — плохо мыслит. Определенная корреляция, вероятно, существует, но доказательств универсальности этого тезиса нет.
Вообще не надо ждать от анализа речевого слоя того, что он, этот анализ, дать не может: анатомии личности или политической анатомии. Мемуары, с милыми детскими воспоминаниями и любовным описанием, пусть даже не на сто процентов откровенным, мельчайших жизненных подробностей, представляют в этом отношении куда более благодатный материал, особенно для психоаналитика. Но премьер писательского зуда не испытывает, как не испытывает он и потребности в политическом эксгибиционизме, реализуемой в последнее время через посредство нашей новой мемуаристики.