Обсуждение этого вопроса разделим на шесть частей:
1) оправдательные доводы;
2) рассмотрение возражений;
3) область распространения гласности;
4) исключения;
5) средства к достижению гласности и
6) замечания относительно английской практики.
I. ОПРАВДАТЕЛЬНЫЕ ДОВОДЫ
Первое преимущество гласности состоит в том, что она удерживает членов собрания в границах долга. Чем более связано осуществление политической власти со всевозможными искушениями, тем желательнее создать мотивы, которые бы побуждали облеченных правомочиями сопротивляться этим искушениям. Подобным мотивом – мотивом постоянным и всеобъемлющим – может служить контроль публики.
Публика в целом представляет собой не что иное, как суд, и притом суд более действенный, чем все суды вместе взятые. Можно притвориться, что презираешь приговоры такого суда, можно видеть в нем шаткие и противоречивые мнения, но всякий сознает, что этот суд хотя и может заблуждаться, но по крайней мере он неподкупен; он беспрестанно стремится совершенствоваться; он содержит всю мудрость и справедливость нации и, наконец, именно он решает судьбу общественных деятелей: избегнуть налагаемых им наказаний немыслимо. Те, кто недоволен его приговором, в сущности апеллируют к нему же самому, и добродетельный человек, сопротивляясь господствующему мнению, поднимаясь выше всеобщего ропота, все-таки поневоле считает и взвешивает голоса людей, согласных с ним. Если бы была возможность избегнуть такого суда, то пожелать этого не мог бы ни добродетельный человек, ни просвещенный деятель, так как в конце концов им нечего бояться суда и они могут ожидать от него только хорошего.
Враги гласности делятся на три группы: преступники, желающие скрыться от взоров судьи, деспоты в своем стремлении задушить общественное мнение, голос которого им страшен, наконец, робкие и ленивые, которые обвиняют в неспособности других для того, чтобы скрыть свою собственную. Скажут, пожалуй, что собрание, в особенности же многочисленное, уже составляет собой публику, которая имеет сдерживающее начало сама в себе. Я отвечу, что собрание, как бы оно ни было многочисленно, никогда не достигает достаточного размера, чтобы в отношении гласности заменить настоящую публику.
|
|
Оно всегда будет разделено на две партии, которые по отношению друг к другу не находятся в положении судей: им не хватает беспристрастия. Каково бы ни было поведение человека, он почти всегда может быть уверен в поддержке одних и вражде других. Внутренняя цензура без содействия внешней неспособна гарантировать честности. Упреков друзей редко опасаются, к порицанию же врагов по большей части относятся равнодушно. Дух партий, заключенный в узкие границы, искажает одинаково как порицание, так и похвалу.
Второе преимущество гласности состоит в том, что она гарантирует доверие народа и его согласие на законодательные мероприятия.
Тайна всегда порождает подозрение. Люди склонны видеть преступление там, где замечают неестественную таинственность, причем при этом редко ошибаются, ибо для чего же скрываться, как не из боязни быть уличенным. Если бесчестные намеренно окружают себя тайной, то невинные, наоборот, предпочитают действовать на виду из боязни быть принятыми за первых. Эта очевидная сама по себе истина, естественно, усваивается народом. Распространению ее способствует если не здравый смысл, то негодование. Наилучший законопроект, подготовленный в тайне, возбудит при известных обстоятельствах больше недоверия, чем наихудший, при наличии гласного обсуждения. Наконец, сколько преимуществ для самих администраторов в открытой и честной политике!
|
|
Поставьте себя в положение, исключающее возможность действовать во вред народу; докажите ему, что с вашей стороны обман немыслим, и тем самым вы отвратите от себя орудия недовольства, которые бы могли обратиться против вас. Общество возвратит вам с лихвой доверие, оказанное ему вами. Клевета потеряет свое значение, ибо ее вредное влияние проявляется в подполье и гибнет при свете дня.
Я не оспариваю, что политика, окруженная таинственностью, подчас тем самым избегает кое-каких неудобств, но и сомневаюсь, чтобы она, в общем, была более выгодна: из двух правительств, действующих одно секретно, а другое гласно, последнее несомненно будет обладать большей силой, смелостью и лучшей репутацией, благодаря чему оно превзойдет первое со всеми его утаиваниями. В частности, взвесьте, насколько публичное рассмотрение законов, мер, налогов, образа действий государственных деятелей должно действовать в пользу правительства. Возражения гласно отражены, лживая молва обнаружена, необходимость жертв, требуемых от народа, полностью выяснена. Оппозиция всеми своими усилиями не только не вредит авторитету власти, но даже служит ей опорой. В этом смысле можно сказать, что сопротивление укрепляет, поскольку правительство в большей степени может быть уверено в успехе мероприятия и в одобрении общества после того, как враждебные друг другу партии сразились, свидетельницей чего была вся нация.
|
|
У народа, имевшего в течение продолжительного времени публичные собрания, здоровые идеи получают большее распространение, а вредные предрассудки, публично оспариваемые не риторами, но государственными людьми, перестают распространяться. Даже низшие классы приучаются остерегаться шарлатанства демагогов и иллюзий обманщиков.
Одновременно возрастет уважение к настоящим талантам, и праздное остроумие получит достойную оценку. В силу привычки к общественной борьбе люди научатся проявлять терпимость по отношению к страстям ближних и перестанут относиться к ним с той болезненной чувствительностью, которая создает у народов, лишенных свободы и опыта, чрезмерную подозрительность и склонность к постоянным тревогам. Даже при тех обстоятельствах, когда недовольство выражается с наибольшей силой, эти признаки беспокойства не являются предвестниками возмущения. Нация опирается на лиц, известных ей по их предыдущей деятельности и пользующихся ее доверием, и законная оппозиция, выступающая против всякой непопулярной меры, предупреждает самое появление идеи о насильственном сопротивлении. Даже если какая-либо сильная партия действует против воли народа, нет основания отчаиваться, так как дело еще не проиграно, есть возможность бороться и измерять успехи, достигнутые в этой борьбе.
Добавим, что предусмотрительное терпение является одним из главных достоинств свободного народа. Самый порядок, который царит в прениях политического собрания, создает посредством подражания национальный дух. Та же стройность заседаний воспроизводится в клубах и сходках, где народ приветствует порядок, привычный для него в политических собраниях. Разве в Лондоне в самый разгар беспорядков известные ораторы не привлекали то же внимание, что и в парламенте? Не окружала ли их толпа, не слушала ли их в полном молчании и не вела ли себя с той умеренностью, какая не встречается даже в деспотических государствах, где чернь то требовательная, то боязливая, одинаково презренна как в мятеже, так и в подчинении?
Тем не менее принцип гласности, еще новый и очень не твердый, не проведенный в законах, не успел принести той пользы, которая должна была от него последовать. Вспомним возмущения; часто их единственной причиной была поспешность, с которой действовали, не потрудившись предварительно разъяснить дело народу. Подобно тому как управляемым важно знать образ действий правителей, так и последним необходимо ознакомиться с действительной волей первых.
При гласном правлении это достигается без труда. Стоит только дать возможность народу составить разумное мнение, и последнее сразу ярко проявится; а можно ли что-нибудь знать достоверно при отсутствии гласности: народ в этом случае идет своим путем, рассуждая обо всем, но он судит о вещах без всяких данных или даже пользуется неверными данными; его мнение, не основанное на знании дела, было бы другим, если бы опиралось на истину. Не следует думать, что правительство может по своему усмотрению рассеять ошибки, которые ему было бы легко предупредить, позднее разъяснение не всегда исправляет первое ошибочное впечатление. Народ по тому немногому, что до него доходит из какого-либо проекта, составляет о нем негативное мнение, если даже оно необосновано, народ все-таки волнуется, ропщет; постепенно растут опасения и зреет сопротивление. Даже если администрация заговорит, раскроет правду, настроение не изменится, так как доверие – дело времени. Гнусные обвинения останутся, объяснения, даваемые по необходимости, сочтутся признаком слабости. Даже добрые дела терпят крах, когда они неумело предприняты и затрагивают народные интересы. История Иосифа II богата примерами такого рода ошибок.
Третье преимущество гласности заключается в том, что она дает возможность избирателям действовать сознательно.
Возобновление состава собрания не имеет никакого смысла, если народ всегда вынужден выбирать лиц, о деятельности которых он не имел возможности составить мнение. Скрывать от публики образ действий уполномоченных – значит, соединять непоследовательность с вероломством. Это равносильно следующему заявлению доверителям: “Вы наберете одних и забаллотируете других депутатов, не зная, на основании чего вы действуете. Рассуждать вам запрещено. Вашим стимулом при осуществлении важнейшего из ваших прав будет случай или произвол”.
Четвертое преимущество гласности заключается в том, что она дает возможность собранию пользоваться знаниями всего общества.
Народ слишком многочислен, чтобы действовать самостоятельно, и потому вынужден передавать свои правомочия депутатам; но вопрос в том, будет ли в этом собрании сосредоточен весь национальный ум? Будут ли эти выборные во всех отношениях самыми просвещенными, самыми способными, самыми мудрыми из всей нации? Будут ли они владеть общими знаниями и местными сведениями, необходимыми для законодателей? Вряд ли, ибо такой результат выборов не что иное, как мечта. В спокойное время богатство и высокое положение служат обстоятельствами, наиболее способствующими избранию. Люди же, которые по социальному положению культивируют свой ум, редко имеют возможность сделать политическую карьеру. Локк, Ньютон, Юм, Адам Смит и многие другие гениальные люди никогда не заседали в парламенте. А между тем самые благие идеи всегда возникали в умах отдельных личностей. Мероприятие, которое характеризует деятельность Питта: образования фонда погашения государственного долга, было, как известно, результатом расчетов доктора Прейса, который едва ли имел бы время провести такого рода исследование, если бы занялся политической деятельностью. Единственный человек, который правильно смотрел на конфликт с Американскими колониями и избавил бы нацию от войны, если бы вняли его советам, принадлежал к сословию духовенства и вследствие этого не мог принимать участия в народном представительстве003.
Даже не вдаваясь в подробности, можно сразу заметить, что гласность является верным способом для использования просвещености всей нации и способствует возникновению полезных мыслей. Найдут, пожалуй, что я удаляюсь от научной стороны предмета, если я поставлю в число прочих преимуществ гласности развлечение, которое она доставляет; я подразумеваю развлечение само по себе, независимо от поучения, хотя, собственно, нельзя отделить одно от другого. Тот, кто посмотрит на это соображение как на легкомысленное, будет не прав. Полезным называется то, что обещает благо. Развлечение само по себе – осуществленное благо, и этот род удовольствия, в частности мне, представляется достаточным для того, чтобы сделать нации, пользующиеся им, гораздо счастливее тех, которым оно не известно. Мемуары – наиболее интересный и распространенный вид французской литературы, но они не следуют непосредственно за событиями и не являются всеобщим достоянием. Английские же газеты – настоящие мемуары, опубликованные в то самое время, когда происходят события: в них можно найти содержание парламентских прений, сведения о главных политических деятелях, причем все события в них свободно излагаются и все мнения обсуждаются свободно. Какой-то император предложил премию тому, кто выдумает новое развлечение. По моему мнению, больше всех ее заслуживает тот, кто первый сделал всеобщим достоянием труды законодательного собрания.
II. ВОЗРАЖЕНИЯ
Если действие гласности благоприятно во многих отношениях для самих правителей, так как она служит гарантией от несправедливости общества и вознаграждает правительство за его труды, чем же объяснить то враждебное отношение к гласности, которое так часто с их стороны проявляется? Неужели нужно искать причину этого в пороках правителей, в желании править без ответственности, действовать без надзора, обманывать народ и порабощать его, пользуясь его же невежеством? Может быть, такие мотивы и не чужды некоторым из них, но только одна сатира может приписывать их всем. Скорее надо искать причину враждебного отношения к гласности в добросовестных ошибках, основанных на тех возражениях, которым мы постараемся дать ниже надлежащую оценку.
Первое возражение: “Публика не является компетентным судьей действий политического собрания ввиду непонимания этого дела и пристрастного отношения к нему большинства”. Если я соглашусь признать, что в массе публики нет ни одного человека из ста, способного иметь правильное суждение по вопросам, разбираемым в политическом собрании, меня, конечно, не обвинят в том, что я лишаю силы подобное возражение, а между тем даже при таком предположении оно мне представляется бессильным аргументом против гласности.
Это возражение имело бы некоторый смысл, если бы мы, отнимая у народного суда возможность судить правильно, тем самым отняли бы у него всякое желание судить; но публика судит и будет судить всегда. Если бы она воздерживалась от суда, боясь судить неправильно, то не только нельзя было бы упрекнуть ее в недоразвитости, а наоборот, пришлось бы восторгаться ее мудростью. Народ, который сумел бы воздержаться от осуждения, состоял бы из философов, а не из обыкновенных людей.
Могут сказать, что опубликование документов увеличит процент плохих судей.
Я отвечу на это, что по данному вопросу можно разделять общество на три группы. Первая, наиболее многочисленная, состоит из людей, мало занимающихся политикой и не имеющих времени для чтения и рассуждений. В состав второй группы входят люди, имеющие известного рода суждения, но суждения заимствованные и принятые на веру; они не дают себе труда или же неспособны составить собственного мнения.
Третья группа состоит из людей, судящих самостоятельно, на основании более или менее точных данных. Которой же из этих трех групп гласность может вредить? Не первой, потому что, как следует предположить, для нее гласность не играет никакой роли. Не последней: она судила раньше, судит и теперь, но прежде она судила плохо вследствие отсутствия точных данных; она будет несомненно лучше, когда истинные документы ей станут доступны. Что же касается второй группы, то ее суждения, как мы уже говорили, заимствованы; они – отзвук мнений третьей группы; следовательно, эта последняя, более знакомая с делом и судящая правильно, будет снабжать более здравыми мнениями тех, кто их ждет от нее в готовом виде. Значит, от исправления одних исправятся и другие; очищая источник, тем самым очищают и каналы.
Таким образом, чтобы решить, может ли гласность вредить или же приносить пользу, надо принимать в соображение только ту группу, которая судит, так как она создает господствующие мнения. Если ее суждения неверны, то это происходит вследствие незнакомства с фактами – значит она не имеет нужных данных для составления правильного мнения. Следовательно, логика сторонников тайны сводится к следующему положению: “Вы неспособны судить, потому что находитесь в неведении, и вы останетесь в неведении, потому что неспособны судить”.
Второе возражение: “Гласность может подвергнуть члена собрания народной ненависти за поступки, достойные иного отношения”.
Это возражение сводится к первому, так как указывает на неспособность народа отличать своих друзей от врагов. Если бы какой-либо из членов политического собрания побоялся пренебречь минутной несправедливостью, он доказал бы этим отсутствие мужества, а именно качества, наиболее необходимого в его положении.
Ошибке свойственно непродолжительное существование, тогда как истина вечна. Надо только сделать ее известной, чему и способствует режим гласности. Как только несправедливость будет осознана, ненависть заменится уважением, и тот, кто за счет однодневного кредита предпочел положиться на будущее, вознаградится с избытком.
В смысле доброй славы гласность приносит членам собрания гораздо больше пользы, чем может причинить вреда. Она их спасает от злостных обвинений и клеветы, так как не дает возможности ни приписывать им лицемерных действий, ни скрывать сделанного ими добра. Если их намерения истолкованы ошибочно, то публичное объяснение заставит замолкнуть фальшивые слухи и не даст повода к тайным нападкам.
Третье возражение: “Желание популярности может побудить членов собрания к предложению опасных мероприятий, ибо культивируемое в собраниях красноречие скорей обаятельно, чем разумно: это есть красноречие народного трибуна, а не законодателя”. Такое возражение сводится опять-таки к первому, т.е. к указанию на неспособность народа судить о своих действительных интересах и отличать друзей от льстецов.
В представительном государстве, где народ обыкновенно не участвует в вотировании политических мероприятий, эта опасность не страшна. Речи ораторов, которые делаются известными народу по газетам, не имеют того влияния, как страстные воззвания мятежного демагога. Они достигают до него уже в охлажденном состоянии и к тому же сопровождаются возражениями, которые в предполагаемом случае имеют все преимущество истины перед ложью. Гласность прений погубила больше демагогов, чем создала их, стоит только боготворимому народом человеку войти в состав парламента, он перестает быть опасным. Среди равных ему или даже более талантливых людей, там, где его мнения оспариваются, а его преувеличения не властны скрыть истину, высокомерие терпит поражение, желание временной популярности становится смешным, и льстец кончает тем, что внушает народу отвращение.
Четвертое возражение: “В монархическом государстве гласность собраний, подвергая членов злопамятству главы государства, может вредить свободе прений”.
Это возражение, более веское, чем предыдущие, отпадает при ближайшем его рассмотрении и даже превращается в аргумент в пользу гласности. Если есть опасность для такого собрания со стороны монарха, то защитить его может только общественное мнение.
В этом отношении секретность совещаний – предосторожность, не достигающая своей цели, так как все действия собрания всегда будут известны главе государства и в данном случае останутся неведомы именно тем, кто мог бы составить защиту. Значит, если бы политическое собрание предпочло действовать тайно, ссылаясь на необходимость скрывать свои действия от монарха, то это было бы только предлогом и, наоборот, даже скорее доказывало бы желание подчиниться его влиянию, не подвергаясь осуждению общества. Устраняя народ, от чьего же наблюдения скрываются, как не от народного? Разве у монарха мало агентов и шпионов? Не есть ли он одновременно невидимое и присутствующее лицо среди этого самого собрания?
Можно ли, наконец, привести то возражение против режима гласности, что это система недоверия? Ведь всякое хорошее политическое установление и должно на него опираться. Кому же и можно не доверять, как не тем, кому вы даете громадную власть с большим искушением злоупотреблять ею. Но смотрите на предмет их занятий – это не их собственные дела, но дела других, лично для них безразличные, очень трудные и сложные, это дела, которые требуют самого трудолюбивого старания, по простой бесконечности можно пренебречь ими.
Взгляните на их личные интересы, и вы увидите, что они часто противоположны интересам народным; к тому же, имея все средства служить для себя за счет народа, они редко могут быть пойманы на злоупотреблении.
Какой же интерес можно поставить в противовес всему сказанному? Только – общественное мнение, боязнь его суда, желание славы, одним словом, все, что достигается гласностью. Ее благотворное влияние простирается на законодательство, администрацию и суд. Без гласности нет никакого постоянного блага – под покровительством гласности, напротив, нет продолжительного зла.
III. ОБЛАСТЬ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ГЛАСНОСТИ
Опубликованию подлежит:
1. Содержание каждого предложения.
2. Содержание речей или доказательств за и против.
3. Результат каждого предложения.
4. Количество голосов с каждой стороны.
5. Имена подающих голоса.
6. Документы, послужившие основанием для решения.
Не буду стараться доказывать, что знакомство со всем перечисленным необходимо для того, чтобы общество имело возможность составить ясное суждение обо всем, происходящем в собрании. Однако можно возразить против опубликования числа голосов сторон; можно сказать, что это рискует ослабить авторитет действий собрания и поощрить оппозицию в случаях незначительного большинства. На это отвечу, что надо делать различие между оппозицией незаконной и законной. Возможность первой нельзя предположить, вторая же не есть зло. Существование правительства, управляемого собранием, основано на желании считаться с мнением большинства. На постоянное единогласие нельзя рассчитывать, так как известно, что оно невозможно; в случае если какая-либо партия остается в незначительном меньшинстве, она не только не видит в этом обстоятельстве причину для незаконного сопротивления, а, напротив, лишь повод надеяться на будущий успех.
Законная же оппозиция отнюдь не может быть злом, так как сравнительное число голосов – единственное мерило вероятности правильного решения; из этого следует, что законная оппозиция не могла бы быть лучше направлена, как именно к достижению этой вероятности. Возьмем юридическое определение: пусть было два решения – одно, прошедшее при незначительном перевесе голосов, другое – при очень большом перевесе; разве не более естественно апеллировать скорее к первому, чем ко второму?
Между тем необходимость апелляции в отношении юридическом не так важна, как в отношении законодательном. Решения судей применяются к отдельным индивидуумам, решения же законодательного собрания затрагивают интересы целой нации и имеют последствия, которые возобновляются постоянно.
Если вы думаете приобрести больше авторитета, скрывая от публики результаты голосования, то вы ошибаетесь. Напротив, публика, вынужденная догадываться, обратит эту тайну против вас же самих. Фальшивые донесения сделают ее восприимчивой к обману. Это даст возможность меньшинству найти тысячу коварных способов, чтобы представить обществу свою силу в ложном свете.
Американский конгресс во время войны за независимость принял за правило, если не ошибаюсь, выдавать свои решения за единогласные. Его враги увидели в этой предосторожности необходимость для Конгресса скрывать свои раздоры. Впрочем, собрание предпочло лучше оставить за собой такое подозрение, чем предать гласности те распри, которые происходили в его среде. Но хотя в этом особом случае обман удался, это еще не может служить доказательством в его пользу. Конгресс, вполне убежденный в доверии своих членов, имел их согласие на эту хитрость, дабы ввести в заблуждение своих врагов.
Имена голосующих должны быть опубликованы не только для того, чтобы публика знала убеждения своих депутатов и их усердие к посещению заседаний, но еще и по другой причине. Качество голосов имеет такое же влияние на общественное мнение, как и количество. Требовать, чтобы все голоса имели одинаковый вес, значит, желать, чтобы глупость имела такое же влияние, как и мудрость, и чтобы заслуга оставалась без вознаграждения.
IV. ИСКЛЮЧЕНИЯ ИЗ ПРАВИЛА ГЛАСНОСТИ
Гласность не должна быть допущена в тех случаях, когда она: 1) благоприятствует намерениям какого-либо врага; 2) оскорбляет без надобности невинных людей; 3) способствует слишком строгому наказанию виноватых.
Признать гласность абсолютным законом нельзя, потому что нельзя предвидеть всех обстоятельств, в которых может находиться собрание. Правила издаются для спокойного времени, а не для времени смут, беспорядков и государственной опасности. Тайна есть один из способов заговора. Не возводите же ее в принцип хорошего управления.
V. СРЕДСТВА К ДОСТИЖЕНИЮ ГЛАСНОСТИ
Средства к достижению гласности, которыми в зависимости от свойства собрания и важности дел можно пользоваться сполна или отчасти, могут быть следующие:
1. Подлинное издание трудов собрания по плану, заключающему в себе шесть поименованных в предыдущей главе пунктов.
2. Употребление стенографов для записывания речей и в случаях расследования для допросов.
3. Допущение других неподлинных опубликований по данному предмету.
4. Допущение посторонних лиц на заседания.
Что касается неподлинных изданий, то они должны быть допущены отчасти для предупреждения небрежности и недобросовестности официальных репортеров, отчасти для предохранения их от подозрения. На исключительную привилегию смотрели бы как на свидетельство неискренности. К тому же издание подлинного протокола собрания требует так много времени, что не может удовлетворить нетерпение публики, не говоря уже о том вреде, который может быть причинен ошибочными донесениями до их опровержения. Делом этим занимаются неофициальные журналы, успех которых обусловливается нетерпеливым любопытством публики и умением удовлетворить ее. В Англии в этом отношении достигли такой быстроты, что прения, продолжавшиеся до 3–4 часов утра, появлялись на другой день напечатанными мелким шрифтом в столице до 12 часов дня.
Допущение публики на заседания – очень важный вопрос, но по этому предмету я дам подробные объяснения в одной из следующих глав. Пока скажу лишь, что главный смысл этого допущения заключается в том, что оно обусловливает доверие общества к газетным донесениям. Если бы публика была исключена, она всегда была бы склонна подозревать, что истину искажают или по крайней мере утаивают часть ее и что в собрании происходит нечто такое, что никому не известно.
Кроме того, для репутации самих членов собрания весьма важно, чтобы публика их слышала. Присутствие посторонних людей является для них могущественным стимулом для соревнования, удерживая их в то же время от проявления развивающихся во время прений страстей.
VI. ГЛАСНОСТЬ В АНГЛИИ
Чтобы составить себе правильное мнение о гласности в Англии, надо обратить внимание на два совершенно различныхе предмета: на устав и на обычай. Устав гласит следующее:
1. Всем посторонним лицам, т.е. нечленам собрания, воспрещается вход в палату под страхом немедленного заключения в тюрьму. Исключения не составляет и ввод кого-либо членом палаты. (Запрет этот, установленный в бурные времена гражданской войны 1650 года, возобновлялся семь раз при обстоятельствах, не имеющих никакого оправдания004.)
2. Воспрещается как посторонним лицам так и членам, передавать что бы то ни было из происходившего в собрании и печатать что-либо по этому поводу без разрешения собрания. (Это правило, установленное во время гражданской войны, возобновлялось до тридцати раз – последний раз в 1738 года)
3. С 1722 года стали опубликовывать от имени общин так называемые голосования (вотумы). Это нечто вроде сухого протокола, содержащего формальные действия, с предложениями и постановлениями, а в случаях разделения голосов – с указанием числа их “за” и “против”; о прениях же там нет никаких сведений. До 1722 г. такое опубликование происходило только изредка. Эти голосования, собранные и переизданные, с приложением огромного количества законов и частных актов составляют то, что называется журналом палаты. Эти журналы раздаются членам, но в продажу не допускаются.
4. Народу более всего необходимо знакомство с проектами законов до их рассмотрения палатами. Проекты эти, называемые биллями, по общему правилу не печатаются, кроме тех случаев, когда это делается по особому распоряжению для исключительного пользования членов. Таким образом, посторонние лица не могут ознакомиться с биллями иначе, как получив один из таких привилегированных экземпляров. Как ни странно видеть народных представителей, скрывающихся от взглядов своих доверителей, однако истинные принципы свободы вначале были еще настолько мало известны, что такой образ действий представителей, ведущий к их полной безответственности и к уничтожению всякого народного влияния, не вызывал никакого протеста. Но с тех пор, как вместе с просвещением общественное мнение приобрело большее влияние, особенно в царствование Георга III, противообщественные правила эти хотя и остались на бумаге, но потеряли всякое значение и во многих случаях место их занял обычай, идущий часто с ними вразрез. Как ни печально, что все лучшее в английском парламенте происходит с нарушением закона, но можно утешаться, что все сколько-нибудь значительные нововведения направлены к общему усовершенствованию. Нижняя палата решила допустить на заседания небольшое число публики – около полутораста или двухсот человек. К сожалению, однако, это снисхождение к интересам публики далеко не прочно: на самом деле оказывается, что достаточно одного лишь заявления, одного требования исполнить закон, и этот последний применяется во всей своей силе.
Что касается содержания прений и имен голосующих, то сведения о них дает множество периодических изданий. Издания эти нелегальны, но таким правонарушением Англия обязана своим избавлением от аристократического режима вроде венецианского. Если бы эти издания были более точны, то к ним не относились бы так снисходительно. В прежнее время достаточно было поймать в галереях парламента какое-нибудь постороннее лицо с карандашом в руках, чтобы оно было немилосердно изгнано, а теперь допускают и присланных редакторами газет стенографистов.
Палата лордов руководствуется, собственно, теми же правилами, но все же тон их более умерен. Хотя посторонние лица на заседания не допускаются (повеление от 5 апреля 1707 года) и оглашение прений не разрешается (повеление от 27 февраля 1698 года), но между тем именно из палаты лордов исходит тот либерализм, который господствует в настоящее время. В верхней палате имеет место обычай, не встречающийся в практике нижней, а именно – гласность протестов. Протест есть мотивированное мнение одного или нескольких членов меньшинства, заявленное против занесенного в протоколы решения палат. Эти протесты вопреки закону печатаются и распространяются в публике, и таким образом по странному стечению обстоятельств выходит, что в публику допускаются в подлинном виде только те заключения, которые оспаривают законы. Открыв свои заседания для небольшого количества публики, палата лордов вместе с тем устроила всевозможные стеснения. За первыми рядами уже ничего не видно и не слышно. Некоторые наиболее популярные члены предлагали предоставить публике более удобные места, но большинство всегда отказывалось от этого главным образом из-за неприятия всяких нововведений005.
ГЛАВА IV
Разделение законодательного корпуса на две палаты
Следует ли делить законодательный корпус на две палаты и требовать для законной силы декрета их взаимного согласия? Можно привести доводы за и против такого разделения. Рассмотрим те и другие. Разделение законодательного корпуса несет следующие неудобства:
1. При такой организации меньшинство может получить такое же значение, как и большинство, так как вопрос, принятый даже единогласно в одной палате, может быть отвергнут большинством одного голоса в другой.
2. Такое разделение способствует развитию двух различных направлений, в зависимости от состава палат. Действительно, если они состоят из представителей различных сословий, напр., дворянства и общин, то следствием этого является несправедливый перевес одного из них, который ставит интересы отдельного класса в противоречие интересам всего народа. Если же обе палаты ни в чем не соперничают между собой, то это ведет к упадку государственных принципов: тот, кто заручится большинством голосов в одной палате, может совершенно пренебречь другой.
3. Каждая палата будет лишена части тех сведений, которые бы она имела при единстве собрания. Трудно провести те же доводы в обеих палатах с одинаковой убедительностью. Аргументы, склонившие голоса в свою пользу в одной палате, могут быть упущены в другой. Автор предложения, серьезно изучивший предмет, не будет присутствовать в собрании, где возражают против него. Таким образом, судят дело, не выслушав наиболее заинтересованных лиц.
4. Это разделение неизбежно замедляет ход дела. Две палаты не могут заниматься одновременно одним и тем же вопросом, по крайней мере во всех тех случаях, когда должны быть представлены подлинные документы или допрошены свидетели, вследствие чего приходится делать двойную работу, а это требует двойного срока. Такие собрания не могут существовать без соперничества. Возникают вопросы компетенций, которые приводят к переговорам и часто к разрывам. Их споры о правах и привилегиях, не говоря уже о вызываемых неудобствах и о потере времени, будут часто способствовать общему застою. Мы видим пример этого во Французских генеральных штатах. Двор поддерживал несогласие между сословиями и всегда находил в этом разладе благовидный предлог для распущения штатов.
5. Окончательным результатом этого разделения будет такое распределение прав, которое предоставит одному собранию инициативу, а другому лишь право “негатива”. Это послужит поводом к неправильной оппозиции, ссорам, бездействию и постоянным злоупотреблениям. Два независимых собрания не могут долго существовать без того, чтобы не помериться силами. К тому же завидующие делами не в состоянии действовать без определенного плана и не опираясь на известные силы. Они предварительно должны решить, в какой из двух палат следует начать дело; если одна кажется имеющей больше влияния, чем другая, туда и направят все важнейшие предложения. Этого достаточно для нарушения равновесия. На деле установится различие двух сил, из которых одна будет обладать инициативой, а другая лишь простым “негативом”. В самом деле, если считаться т.с. с личным интересом, (а он всегда преобладает), то придется придти к заключению, что интерес той палаты, которая обладает лишь правом негатива, будет заключаться в отклонении всяких предложений. Отрицая, она доказывает свое значение; соглашаясь, она кажется ничтожно. Играть главную роль значит править; играть вторую – допускать управление собой. Лишенная способов достигнуть влияния, эта пассивная палата незаметно теряет привычку интересоваться делами: они для нее являются лишь обузой. Она сохраняет за собой самое легкое дело – противиться всему, исключая, впрочем, тех случаев, когда этим она может себя скомпрометировать в общественном мнении и потерять свою хорошую репутацию.