Socio-psychological portrait of a teen worker of the Chelyabinsk Tractor Factory during the Great Patriotic war (1941-1945)

ФГБОУ ВО «Южно-Уральский государственный гуманитарно–педагогический университет», Челябинск, Россия

В статье рассматривается проблема социально–психологических особенностей подростков, занятых в тылу на производстве в годы Великой Отечественной войны. В качестве отправной точки для исследования выбран современный взгляд на личность советского человека «Сталинского времени».

Ключевые слова: социально–психологический портрет, подростки, Великая Отечественная война, Челябинский тракторный завод, Танкоград.

Keywords: socio–psychological portrait, teenagers, the Great Patriotic war, Chelyabinsk tractor factory, Tankograd.

Отчасти данная работа является попыткой, не столько опровергнуть, сколько противопоставить сложившему в современном российском обществе представлению, что советский режим как тоталитарный сковывал свободу личности, лишал её инициативы, загоняя в строгие рамки законов и идеологии. В этом плане подростки – наиболее ценная для исследования группа. Так как они родились непосредственно в Советском Союзе, и соответственно посредством процессов образования и воспитания у них сложился тот вариант образа мыслей и действий, который и выносится в качестве спорного в данной статье.

Цель нашего исследования – проанализировать было ли молодое поколение советских граждан безликой серой массой. Для её достижения нами были использованы важнейшие методологические принципы исторического исследования – объективность, научность, историзм.

На чём основываются доводы о губительном влиянии советского режима на личность? Во-первых, как утверждает ряд исследователей, советскому человеку свойственно следовать определенным «стереотипам культурного и морально-нравственного плана» [1, с. 349]. Это обусловлено ограниченностью жизненного опыта и дозированностью получаемой информации. Во–вторых, ссылаясь на архивные данные, те же исследователи говорят о нарушении психо–эмоционального состояния людей в процессе применения к ним радикальных принудительных управленческих мер. В итоге возникали «пассивные суициподобные формы мышления», «скрыто–пассивная» коммуникативная грубость, а также «трепетное отношение к социальным установкам и общественным рамкам» [1, с. 350]. В конечном итоге, исходя из предложенной точки зрения, можно сделать вывод о том, что советский режим породил безвольного исполнителя предписаний, чьи девиантные формы поведения сдерживали лишь существующие в обществе формы контроля. В качестве таковых выступало довольно жёсткое законодательство и различные социально–политические организации.

Прямо противоположный вариант характеристики возрастной группы молодёжи до 17 лет был предложен такими исследователями, как В.Д. Павленко в работах «Огненный рубеж фронта и тыла» [2], Г.К. Павленко «Подростки на производстве в период Великой Отечественной войны» [3], С.М. Олефир «Когда я был маленьким, у нас была война» [4], А.П. Моисеев – «Спасибо вам, девчата с патронного!» [5], М.А. Меньшикова – «Завод у озера» [6], Г.Г. Бураков – «И школьники работали для фронта» [7]. Особо ценным является, что временные рамки перечисленных исследований приходится на годы Великой Отечественной войны. И если исходить из логики авторов, негативно отзывающихся о советском строе, то получается, что нужно учитывать не только его губительное влияние на личность подростков, но и гнетущую атмосферу войны.

При характеристике непосредственно предмета исследования, необходимо внести следующие уточнения. Современный Челябинский тракторный завод – УРАЛТРАК (ЧТЗ) с 1941 по 1958 гг. носил название «Кировский завод Наркомтанкопрома в городе Челябинске (далее Кировский завод) и, вместе с семью частично или полностью передислоцированными в Челябинск предприятиями, представлял собой танковый комбинат, позднее названный народом «Танкоградом» [8]. На основании имеющихся источников, можно сделать вывод, о том, что как и большинство предприятий, расположенных в тылу, Кировский завод испытывал нехватку рабочих рук. Пополнение трудового коллектива согласно предписаниям властных структур велось из числа членов семей рабочих, ушедших на фронт; женщин, раннее работавших на заводе; а также из числа эвакуированных из зоны боевых действий. Среди этой категории были как высококвалифицированные рабочие, так и те, кому приходилось осваивать новую профессию. Кроме того, привлекали и школьников, и подростков старшей возрастной группы, мобилизованных в систему фабрично–заводского обучения и в ремесленные училища [9]. На основании анализа данных биографо-энциклопедического словаря «Книга о людях ЧТЗ» [10] было выявлено, что на заводе работали подростки, как мужского, так и женского пола, 1925 – 1929 гг. рождения. Как правило, в штат они поступали, уже освоив рабочую профессию в системе фабрично–заводского обучения, в том числе и в ремесленных училищах. Примечательно, что часть эвакуированной молодёжи училась по месту жительства. Но были и те, кто прошёл систему ученичества непосредственно на заводе, начав с неквалифицированной должности, например, курьера.

Обращаясь, к «Летописи Челябинского тракторного (1929–1945 гг.)» [11] можно выделить следующие психологические характеристики интересуемой нас возрастной группы. Своеобразным девизом эпохи может послужить высказывание: «Детство было, но в соответствии с тем временем» [12]. И действительно, в одночасье ребёнку, вынужденно попавшему на завод, трудно было себя перестроить. Часто случалось, что дети обменивали на конфеты личные вещи. А производственный процесс перетекал в игровой. Сохранилось воспоминание одного из сотрудников Кировского завода: «мальчуган 13–14 лет», бросив станок, соорудил себе из подручных материалов игрушку и стал играть с ней, бегая по цеху [11]. Соответственно даже самое строгое и взыскательное руководство стремилось со временем себя перестроить и искать несколько иной подход к детям. К тому же стоило учитывать, что у многих эвакуированных ребят в зоне оккупации оставались родители и другие близкие родственники. Немного повзрослев и освоившись, подростки стали более осознанно подходить к своим обязанностям. Но даже в этом случае сохранялся элемент игры. Ссылаясь на воспоминания самих тружеников тыла и архивные данные, челябинский журналист Андрей Абрамов подготовил очерк «Легенды Танкограда». В нём существует упоминание, что самой распространённой игрой заводских мальчишек было своеобразное соревнование: «станок – оружие, участок – поле боя» [12].

Однако, не только за счёт этого достигались нормы выработки. Нередко юные заводчане рационализаторски подходили к своим обязанностям. Заметив, что та или иная операция не приносит толка, они просили у мастеров помощи, совета. Совместными усилиями вносили изменения в рабочий процесс. Отработав смену, ребятам хотелось попасть на спектакль или концерт. Но так как билеты на мероприятия были элементом поощрения, то получить их могли далеко не все.

Девушки, взрослея, свою даже самую простую одежду стремились украсить в соответствии с представлениями о моде тех лет. Чаще всего лоскутки ткани, которую не так–то просто было достать, превращали в элегантные шарфики. Своеобразным был и «юмор» эпохи. За перевыполнение задания получали продовольственную карточку на улучшенное питание. Она была красного цвета, обычная карточка – чёрного. Но в обиходе были иные названия: «умрёшь днём позже» и «сейчас помрёшь» [12].

Дополнить своеобразный «портрет» подростка–рабочего хочется вот таким штрихом. Постепенно, осознавая масштаб происходящего и важность работы каждого без исключения, у ребят менялось и отношение к ней. На место отстранённости приходило осознание личной задачи, желание, в хорошем смысле, самоутвердиться за счёт её выполнения. Поражает способность к самоконтролю и уровень концентрации на рабочем процессе. Постепенно вчерашние мальчишки и девчонки превращались из мешающейся под ногами «лапши» в равноправных танкоградцев, чей нелёгкий труд стал важным вкладом в дело Великой Победы.

Таким образом, нельзя воспринимать строгие требования руководства в условиях военного времени уродливым порождением тоталитаризма. Большинство задач, которые ставились перед теми, кто остался трудиться в тылу, были оправданы. Безусловно, и в воспоминания современников, и в документальные источники попали факты нарушений. Но на наш взгляд, безалаберное отношение к профессиональным обязанностям не имеет ничего общего с социально–политическим устройством. К тому же едва ли «радикальные управленческие меры», о которых говорилось ранее, и которые могут быть уместны скорее только в исправительно–трудовых колониях, могли бы дать сколько–нибудь положительные результаты. Предположим, что при подобном руководстве на определённом этапе смогли бы достичь необходимых норм выработки. Но человеческий фактор сам по себе играет очень важную роль. И если рядовой рабочий замотивирован «кнутом», вряд ли у него возникает желание добросовестно трудиться, подходить к процессу насколько это возможно творчески, рационализируя трудозатраты. Иначе обстоят дела в том случае, когда происходит чёткое осознание необходимости выполняемой работы, и, следовательно, удаётся достичь в конечном счёте стабильно высоких результатов. Что, в общем-то, и продемонстрировал пример организации производства на Челябинском танковом заводе, в частности труд подростков.