Майкл Слэйд
Головорез
Особый отдел – 3
Авторская версия https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=154843
«Слэйд М. Головорез: Роман»: Сигма; СПб.; 1996
ISBN 0‑451‑14752‑6
Оригинал:Michael Slade, “Cutthroat”, 1992
Перевод:Олег Колесников
Аннотация
«Головорез» – третья книга из серии триллеров Майкла Слейда о специальной команде Королевской канадской Конной полиции “Special X”. Сюжет романа переплетен с увлекательной, полной загадок историей о поиске доказательств происхождения человека.
Майкл СЛЭЙД
ГОЛОВОРЕЗ
Ребекке Джереми и Джеррету посвящается
Часть первая
ЧЕРЕП
Нет сомнения, что способность мозга делать выводы и предвидеть последствия в ходе эволюции человека чрезвычайно возрастает. Она ведет его к величайшим открытиям о закономерностях в явлениях природы и в жизни самого человека.
Привычка задавать вопросы является плодом древней потребности к овладению знаниями, как гарантии безопасности, что является характерной и, временами, болезненной отличительной чертой человечества… Она ведет человека по меньшей мере к двум величайшим открытиям: с одной стороны, к тому, что каждый индивидуум умрет, а с другой – к тому, что было время, когда не существовало ни одного человеческого существа. Подобное знание продолжает поражать нас, и многих повергает в такое отчаяние и неуверенность, что они начинают искать утешения в мистике, что человечество, должно быть, делает с тех самых пор, как начало говорить и мыслить.
Дж. З. Янг. Введение в изучение человека
СКОЛЬЗКАЯ ТРАВА
Долина реки Литтл‑Бигхорн, округ Монтана
воскресенье, 25 июня 1876 г. 1:00 пополудни
Стрела вонзилась ему в левый глаз, оперённое древко глубоко вошло в голову, спина, дёрнувшись, выгнулась назад, руки раскинулись широко в стороны, а его конь встал на дыбы, сбросив солдата из седла на землю, так, что у того хрустнули кости, прямо под ноги подполковнику Джорджу Армстронгу Кастеру.
– Где, дьявол его побери, Рено? – заорал Кастер среди усиливающегося шума битвы, развернувшись и выпалив из своего «Уэбли» по несущемуся на него шайену. Выстрел оказался удачным.
Полковник стоял у гребня холма севернее Медсин‑Тэйл‑Куули, его желтоватые волосы коротко подстрижены, небритые скулы покрыты въевшейся пылью после трёхдневной езды по дикому краю. Пыль покрывала его бакенбарды, бриджи, заправленные в тупоносые кавалерийские сапоги, и красный, с пятнами пота платок, повязанный на шее. Его когда‑то белая, с загнутыми широкими полями шляпа, упавшая в пылу схватки, теперь валялась растоптанная в шалфее у его ног.
Тот, кто погибал сегодня, был искусным, хорошо вышколенным кавалеристом, приведшим Седьмой полк к победе в 1868 г., когда, вырвавшись из бушующей бури, они уничтожили лагерь Чёрного Чайника, раскинутый на берегу реки Уошито.
Оказавшийся на месте человека, ранее имевшего репутацию лучшего в армии США усмирителя индейцев, был уставшим, неопрятным солдатом, отчаянно дерущимся за свою жизнь, выкрикивающим команды молодому горнисту, стоящему рядом с ним.
– Плотнее, чёрт вас побери, плотнее!
– Во имя Господа, парни, не бежать! Что это? Поражение?
– Пусть люди Келхауна спешатся и развернутся, как пехотинцы!
Сержант Роберт Хьюджес из роты К держал боевое знамя Кастера.
Развевающееся знамя с красными и голубыми полосами и двумя скрещенными саблями своим присутствием указывало на то, что полковник был на поле брани. Когда Кастер переломил, открывая, свой «Уэбли», чтобы зарядить его патронами 45‑го калибра из патронташа на поясе, Хьюджес закричал:
– Иисусе милостивый! Том получил своё!
Капитан Том Кастер, брат полковника, получив удар между глаз, забрызгал кровью и мозгом всего перепуганного знаменоносца.
– Они приближаются сюда! – выкрикнул горнист. – Чёрные, как черти, и их полно, словно травы! О, Боже, мы погибнем!
Вид, открывавшийся Кастеру на индейский посёлок, вытянувшийся вдоль реки, с высокого обрыва, позже известного как Гребень Битвы, ограничивался зарослями высокой сухой травы. Глядя сверху на невероятную резню, продолжающуюся внизу, он понял, что там было гораздо больше жителей, чем он ожидал. Неизвестные полковнику сиу и шайены располагались семью кольцами протяжённостью четыре мили, образованными, когда три союзных племени – каждое ходившее по своей охотничьей тропе, как было ясно по их размерам – соединились вместе незадолго до кавалерийской атаки.
Кастер был заносчивым человеком непомерных амбиций. Командиром, для которого атака и победа были синонимами. Отступление с поля брани было просто не в его правилах. Три дня назад его следопыты обнаружили свежую охотничью тропу, и тогда он отдал приказ Седьмому полку следовать по ней через опалённые солнцем Волчьи горы к тому месту, где индейцы разбили лагерь. Его план заключался в том, чтобы захватить их врасплох внезапной кавалерийской атакой с двух сторон, и для этого он разделил своих 615 солдат на три батальона. Возглавив лично головной отряд, в то время как колонна Рено должна была напасть с фланга, полковник галопом направил свой батальон на лагерь, где оказались не только те индейцы, которых они преследовали, но также и воины других союзных племён. Его люди оказались в меньшинстве в пропорции один к десяти. «Удача Кастера» отвернулась от него.
Словно пчёлы, вылетающие из улья, сиу и шайены устремились в яростную контратаку. Неистовые сиу, такие, как и Чёрный Месяц, Король Воронов и Гал – Яростный Воин полуодетые устремились из своих типи[1]на строй вооружённых длинными саблями солдат; на некоторых из них были боевые головные уборы равнинных племён, у других были перья в волосах, собранных в пучок, что означало «перерезаю глотки и снимаю скальпы», или разделённых, что указывало на то, что их владелец «перенёс много ран». Шайенские храбрецы, вроде Тупого Ножа, Плоского Бедра и Ледяного Медведя, дико вопили, чтобы заставить врага отступить, некоторые – паля из «винчестеров», другие из более старых, заряжающихся с дула ружей; кое‑кто был вооружён луками со стрелами или длинными украшенными перьями копьями, а остальные размахивали двусторонними томагавками. Бешеные Лошади, сиу из племени огалалы – их лошади были украшены отрезанными пальцами, чтобы похвастаться количеством убитых врагов – галопом неслись за Кастером и его отброшенными людьми, разметая белых по склону. Среди облаков дыма, пыли и какофонии битвы Дождь‑В‑Лицо, Пеммикан, Хэмп и Рождённый Лаской выкрикивали боевой клич «Хока хэй!», в то время как другие улюлюкали или пронзительно свистели. Сиу, которого звали Лёгкое, скакал в вышитой бисером куртке, отороченной человеческими волосами. Санари – безлукие – дрались с бледнолицыми врукопашную, их тела были украшены талисманами, придающими силы: клювами сов, подвешенными на ремешках, или шкурами койотов.
Продвигаясь в этой мешанине из тел, выстрелов, ржущих лошадей, носящихся по полю битвы с пустыми сёдлами, прибыли Скверная Похлёбка, Приходящий Снова, Низкий Пёс, Пятнистый Орёл; в бой вступили Оперённое Ухо, Голые Рёбра, Реющий Ястреб и Железный Гром; появились Голубое Облако и Толстое Брюхо, и Человек‑Который‑Гуляет‑Со‑Своей‑Собакой… бесконечная череда неистовых всадников, летящих принять участие в резне, вырезающих кавалеристов поодиночке, раненных и умирающих, молящих о пощаде. Битва превратилась теперь в беспорядочное бегство от реки вверх по склону… Прямо по направлению к гребню, где стоял Кастер… дерущиеся и падающие, вертящиеся и стреляющие во все стороны солдаты спасались бегством, в то время как преследующие их по пятам сиу окружали их.
– Играй построение! – выкрикнул Кастер.
Когда горнист не подчинился, он влепил ему пощёчину. Трубач упал на колени, истерически зарыдав.
– Какой, к чёрту, в этом толк, сэр?
– Здесь я командир! – Кастер снова его ударил. – Дуй в этот чёртов горн!
Звук горна созвал уцелевших к гребню холма. Раненые солдаты брели среди залитых кровью кустов, а мимо проносились индейские лошади, вслед за чем на белых обрушивались томагавки. Те, кто ещё оставался в сёдлах, пристреливали своих лошадей, чтобы укрыться за их трупами. Один из кавалеристов скорчил страшную гримасу, когда копьё пронзило его грудь; затем уздечка, подпруга, седло и попона сорвались с его лошади, бросив его на землю под копыта лошадей шайенов.
Пули впивались в шалфей, выбивая фонтанчики пыли. Воздух почернел от порохового дыма. Семьдесят пять обречённых на гибель людей образовали оборонительный круг, передние – став на одно колено, чтобы задние могли стрелять. Мэйзи, Слэпер, Фретт, Джирард и Эдгерли упали. Лютер Хар закричал:
– Чёрт, моё ружьё заклинило!
– И моё тоже, – выкрикнул Эдвард Годфри, и тут индейская пуля разворотила ему лицо.
Один за другим карабины «Спрингфилд» Седьмого полка замолкали. Раскалившиеся выбрасыватели заклинивало, оставляя стреляные гильзы в затворе.
– Револьверы! – заорал Кастер, когда круг разорвался. Те, кто услышал его, выхватили свои «Кольты» 45‑го калибра.
На поле битвы стало теперь так дымно, что индейцы и белые вполне могли стрелять в своих собственных людей; и друзья, и враги были всего лишь тенями в клубах дыма. Седьмой полк уменьшился до двадцати солдат, всё ещё остающихся на ногах, когда несколько из них попытались прорваться с гребня. Остающиеся тут же повернули свои револьверы в сторону дезертиров.
Один из попытавшихся бежать был гражданским – Фрэнсис Паркер. Этот нервный долговязый мужчина встретился с воинской колонной незадолго до схватки. Во время безумного решения Кастера он остался сзади и оказался вовлечённым в битву только тогда, когда солдаты были отброшены назад.
Другой, лейтенант Харрингтон, отобрал лошадь у раненного. Прорвавшись сквозь сиу, он галопом поскакал в долину реки Литтл‑Бигхорн. Индейцы во главе со Старым Медведем погнались за ним, но лошадь Харрингтона со страха понесла, и, казалось, ему удастся ускакать, когда неожиданно лейтенант поднял свой револьвер и выстрелил себе в голову. Он умер в соответствии с неписаным воинским кодексом:
«Когда сражаешься с индейцами, оставь последний патрон для себя».
Высоко над обрывом Кастер и Хьюджес остались только вдвоём. С перчаткой на одной руке, с револьвером во второй, полковник стоял над лежащим в траве горнистом, шайенская стрела торчала в горле трубача. Стоя на одном колене, Хьюджес судорожно сжимал флаг, направляя свой разряженный револьвер в сторону сиу. Когда томагавк раскроил ему череп, он со стоном уронил знамя.
Разозлённый видом своего славного знамени, втоптанного в пыль, полковник закричал:
– Будь оно всё проклято, если я должен буду погибнуть от рук язычников‑краснокожих!
Подскакав так близко, что порох из ружья обжёг кожу Кастера, Дождь‑В‑Лицо выстрелил ему в голову.
Со смертью Кастера битва индейцев с Седьмым полком закончилась, но ещё с полчаса они кружили по полю, гортанно перекликаясь, нашпиговывая тела стрелами или стреляя в них из ружей, крутясь вокруг «Последней Стоянки», словно речная вода у камней на быстрине.
За то время, что прошло от начала битвы до её завершения, солнце сдвинулось всего лишь на ширину нескольких стрел.
Последующее заняло больше времени.
Широкоплечий и сильный, Лёгкое был главным знахарем тетонских сиу. Взбираясь на холм, он сбросил свою расшитую бисером куртку и теперь стоял обнажённый по пояс под жгучими лучами солнца. Окидывая взором поле битвы, он думал: «Кровь в жилах моих людей кипела сегодня, но их сердца холодны».
Болтающие скво раздевали трупы белых. Вокруг них были навалены груды военной добычи, приготовленной к перевозу: табак, часы, бумажники, виски, оружие, сёдла, флаги и фотографии. Более сильные женщины увечили мёртвых, отрезая конечности и головы у тех, с кого уже сняли скальпы воины. Трое мужчин проехали мимо с трофеями, привязанными к их копьям, один из них держал высоко над головой отрезанную щеку с бакенбардой армейского майора. Последний уцелевший представитель Седьмого полка ковылял по полю: это был вороной жеребец по кличке Команч капитана Майлза Коха. Раненый конь был полумёртв от потери крови.
Из всех убитых, валяющихся на земле, тело капитана Тома Кастера было в наихудшем состоянии. Брат полковника лежал лицом вниз недалеко от гребня холма, его череп был проломлен многочисленными ударами томагавков. Все, до последней пряди, волосы с его головы были срезаны на скальпы, за исключением пучка на затылке.
Дождь‑В‑Лицо вырезал и съел сердце капитана – действие, которое, как считалось, передает победителю мужество его врага.
Труп полковника был единственным, который не должен был быть оскальпирован.
Вместо этого кто‑то воткнул ему в уши иглы, чтобы помочь духу «Жёлтого Волоса» лучше слышать протесты индейцев. На теле полковника было две раны, от выстрела в череп и дыра в груди. Пока Лёгкое бормотал, обращаясь к трупу, остекленевшие глаза Кастера неподвижно глядели на него.
– Иногда, Фыркальщик, сны бывают мудрее пробуждения. То, что случилось сегодня, было предсказано.
Лёгкое отмахнулся от роя мух.
– Чёрные горы – это для нас не тающий в руках снег. Они служат домом для Вакан‑Танки, самого могучего из всех богов. Реки гор – это слёзы из его глаз; земля и то, что в ней находится – вместилище его души.
– Когда Луна стала круглой, ты сказал Красному Облаку, что горы принадлежат нам до тех пор, пока растёт трава и текут реки. Большой Военный Вождь обещал, что вы не ступите на наши земли, и всё равно вы ходите везде, будто горы – ваши. Этот жёлтый металл, которому вы поклоняетесь, эта земля, которая сводит вас с ума, стоит ли всё это той цены, которую все мы должны платить? Ты всё говорил, говорил, но, в конце концов, твои слова оказались подобны дующим ветрам.
В вышине над полем закружился первый стервятник.
– Вакан‑Танка во сне сказал Сидящему Буйволу, что вы придёте. Теперь же он посылает Буйволу видение множества длинных ножей, едущих отомстить за то, что вас вырезали. Буйвол говорит, что мы должны пересечь Медсин‑Лайн, за каменными холмами, где красные куртки охраняют Землю Великой Белой Матери.
– Фыркальщик, человеческая мечта захлебнулась сегодня твоей кровью. Ты выгнал нас с нашей земли. Но пройдёт много лун, и мы, лакоты, вернёмся. В конце концов, земля – это единственное, что пребывает вовеки.
Лёгкое был привлечён испуганным вскриком. За несколько месяцев до этого дня битвы на Скользкой Траве Сидящий Буйвол предложил племенам севернее Медсин‑Лайн присоединиться к нему в борьбе против белых. Черноногие отказались, но равнинные кри согласились, и один из них, Белая Сова, как раз снимал скальп.
Среди солдат лежал мужчина, одетый в штатскую одежду. Когда кри схватил его голову, чтобы срезать волосы, белый издал ужасающий вопль боли. Крик привлёк нескольких находящихся рядом скво, поскольку их делом было притащить уцелевших в лагерь, для пыток. Завывание можно было услышать и за рекой, и вскоре ещё один голос присоединился к хору.
В то время как штатский молил о пощаде, кри сорвал с него одежду. Из одного из карманов, незамеченная, выпала записная книжка и осталась лежать в кустах. Когда человек был раздет до нижнего белья, скво увели его, но не раньше, чем Белая Сова получил свой скальп. Кри, швырнув заплечную сумку на землю, вывалил наружу её содержимое, надеясь на трофеи. Из неё вывалились книга и огромный жёлтый череп. У журнала Паркера была книжная кожаная обложка.
Череп был в два или три раза больше человеческого. На его макушке был сагиттальный гребень, по форме напоминающий клок волос на скальпах ирокезов.
Ископаемое было завёрнуто в рыболовную сеть, чтобы удерживать на месте челюсть.
Зубы, напоминающие собачьи, выступали вперёд, словно клыки.
Издав гортанный звук удовлетворения, Белая Сова затолкал журнал и одежду Паркера в сумку. Перебросив лямки через плечо, он вскочил на свою лошадь. С черепом, болтающимся у него на ремне, он повернул лошадь к реке и покинул поле битвы.
СНАЙПЕР
Сан‑Франциско
вторник, 14 марта 1987 г., 8:12 пополудни
«Вальтер‑WA2000», стреляющий патронами в 120 гран от «Винчестера Магнума» 30 калибра, имеет начальную скорость вылета пули 3000 футов в секунду и начальную энергию пули 3600 фунтов на фут. Другими словами, «Вальтер» свалит даже медведя‑гризли. Ствол является самой важной частью любой винтовки, поэтому ствол, который держал снайпер, был подогнан к его руке и имел форму, наиболее отвечающую предъявляемым к нему требованиям. По всей длине его проходили желобки для того, чтобы лучше рассеивать тепло и противостоять гармоническому эффекту.
Затвор и шестизарядный магазин упирались в подбородок убийцы, скрытый под маской. Рукоятка, похожая на пистолетную, имела отверстия для пальцев, для большей точности стрельбы, а сам магазин помещался в жёстком футляре, так что приклад являлся естественным продолжением патронника. Отдача при выстреле направлялась прямо в плечо снайпера, давая гарантию того, что выстрел попадёт точно в цель. Оптический прицел, установленный перед его глазом и дающий двадцатипятикратное увеличение, был нацелен с крыши отеля круто вниз. Он был направлен сквозь стеклянную крышу музыкального салона пятнадцатью этажами ниже, перекрестье смотрело в лоб докладчика, в данную минуту находящегося на подиуме.
Указательный палец убийцы плотнее лёг на спусковой крючок.
Внутри музыкального салона отеля «Карлтон‑Палас» происходило собрание Американской Ассоциации Адвокатов. Гудение тысячи голосов эхом отдавалось в сводчатом помещении, пока юристы и законники потягивали напитки в ожидании того, когда обеденные приборы будут убраны. Музыкальный салон начал свою историю с 1909 г., когда заменил танцевальный зал, пострадавший в землетрясении 1906 г.
Роскошный салон с позолоченными стенами, бархатными портьерами, хрустальными светильниками – его потолок был сложен из десяти тысяч листов стекла. В этот вечер комната, уютно раскинувшаяся под звёздным балдахином, была тускло освещена, если не принимать во внимание светильники подиума. Президент ААА обратился к собранию.
– Леди и джентльмены, уважаемые судьи члены Ассоциации и гости. Я с удовольствием представляю вам сегодняшнего докладчика, несомненно, самого передового юриста с времён Лорда Деннинга; будьте любезны приветствовать мистера судью Хэттона Мэрдока, члена Апелляционного Суда Британской Колумбии.
Пока длились аплодисменты, он предоставил сцену мужчине лет пятидесяти пяти, одетому в смокинг. Когда суровое умное лицо судьи появилось в свете огней подиума, шум среди собравшихся затих до шёпота. Его присутствие подействовало на собравшихся, словно появление Ф. Ли Бэйли или Эдварда Маршалла Холла.
– Господин президент, коллеги, члены коллегии адвокатов. Канаде действительно повезло, что она имеет в качестве соседа Соединённые Штаты, так как ваша Конституция на столетие старше. И, таким образом, у нас есть то преимущество, что мы можем учиться на ваших ошибках.
Когда я говорю «ваших ошибках», я не имею в виду ничего обидного для вас, так как каждая нация выковывается на наковальне своей истории. У нас есть то преимущество, что мы можем ознакомиться с вашими экспериментами, прежде чем составлять проекты своих собственных законов: преимущество, недоступное тем, кто идёт впереди. Сходство между нашими двумя странами является результатом конституционной концепции, заимствованной нами у вас, в то время как различия отражают те аспекты, которые мы отвергли.
Сперва о различиях.
Америка является республикой, родившейся в революции. По этой причине ваша Конституция гарантирует вам право на ношение оружия. Сегодня мы видим результаты этой статьи закона, и, хотя население Канады в десять раз меньше населения Штатов, в 1985 г. мы имели лишь пять случаев смерти от личного оружия по сравнению с вашими 8092. За последние пять месяцев 135 единиц оружия были изъяты у американских туристов, пересекающих границу из штата Вашингтон, поскольку наша Конституция – учитывая ваш опыт – не гарантирует и никогда не будет гарантировать этого права.
Когда Америка в восемнадцатом веке разделила политическую власть между Конгрессом и штатами, ваша Конституция предоставила штатам контроль за уголовным законодательством. Сегодня вызванная этим путаница приводит к тому, что убийца, пересекающий границы штата, должен быть выдан, в то время как в зависимости от того, где он убил свою жертву, он может либо распроститься со своей жизнью, либо через день оказаться на свободе.
Представьте, насколько в Америке было бы безопасней, если бы, подобно нашей конной полиции, ваша полиция могла беспрепятственно преследовать преступников от побережья до побережья? От океана до океана наши уголовные законы одни и те же, поскольку мы – снова учитывая ваш опыт – предоставили эту власть центральному правительству.
Один из подвыпивших членов аудитории громко крикнул:
– Ваши законы многих из нас оставили бы без работы. Кому нужна безопасность, если юристы окажутся безработными?
Мэрдок проигнорировал его.
– Америка завоевала свой Дикий Запад, открыв ворота авантюристам, готовым на всё. Естественно, вам пришлось побороться, чтобы взять воцарившийся в результате хаос под контроль. Ваши легендарные герои Запада – Вьятт Эрп, Джордж Кастер, Бэт Мастерсон – все они сами по себе были ренегатами, и поэтому то, как вы завоёвывали свою территорию, породило ситуацию, когда вы позже вынуждены были отвечать огнём на огонь. Уровень преступности в США сегодня показывает уменьшение уважения к закону, поскольку ваша экспансия делала нормой этики пренебрежение к властям.
Подвыпивший снова выкрикнул:
– О чём болтает этот зануда?
Мэрдок на мгновение умолк, чтобы глянуть на мужчину. Собравшиеся повернулись, чтобы взглянуть на того, кто прервал оратора: развалившегося в своём кресле, сбивающего пальцем на пол пепел сигары, со стаканом красного вина, закапавшего белую рубашку. Прельщённый пятнадцатиминутной славой, обещанной ему Энди Уорхолом, пьяница слегка поклонился толпе.
Судья снова обратился к своим пометкам.
– В начале 1870‑го года в наших прериях западнее Манитобы не было ни одного белого поселенца. Канада как государство сложилась только в 1867 году, и уже тогда правительство побоялось разрешить то, на что вы могли махнуть рукой на Западе: занимать наши незаселённые земли. К тому моменту американские торговцы виски уже окопались в Форте Вууп‑ап, который сейчас называется Альбертой.
После Рьельского восстания 1870 г. армия на исходе зимы послала двух британских офицеров – Уильяма Батлера и Вилфреда Блэйка – через прерии, чтобы они доложили о тамошних условиях. Когда они посоветовали образовать Северо‑западную конную полицию, то в 1873 г. её личный состав был набран. В том же году она выступила Великим Маршем на Запад для уничтожения Форта Вууп‑ап.
Поскольку конной полиции предстояло двигаться по индейской территории, люди были одеты в алые мундиры. Исторически кри и черноногие с уважением относились к Красным мундирам королевы Виктории. Во время своего продвижения к Скалистым горам конная полиция организовывала посты вдоль своего пути, и, таким образом, когда первые поселенцы прибыли позже для освоения Запада, они обнаружили, что здесь правит закон. От вас мы научились не выпускать событий из‑под контроля.
Канада традиционно является страной законопослушных граждан. Какая ещё нация известна прежде всего своей полицией? Все наши легендарные герои Запада – Джеймс Уолш, Сэм Стил, Уилфред Блэйк – все он были офицерами Северо‑западной конной полиции…
– Вы забыли ещё одного.
Пьянчужка снова был при деле.
– Как насчёт Кинга – пса Престона? Он тоже был вашим героем?
Мэрдок сделал паузу, предложив вывести смутьяна вон.
Толпа недовольствующе зашумела, так как ничто не доставляет законникам большего удовольствия, чем не знающая словесных ограничений устная перепалка.
Находящийся пятнадцатью этажами выше снайпер нажал на курок.
Поскольку «Вальтер» был снабжён глушителем, единственным звуком, нарушившим тишину ночи помимо звука разбитого стекла, был ультразвуковой свист высокоскоростной пули.
Пуля пробила крышу музыкального салона, расположенного внизу, и разнесла голову судьи, разбрызгав его мозг.
Кровь и осколки костей забрызгали шокированных членов ААА, сидевших за передним столиком.
Некоторое время обезглавленное тело судьи стояло в свете огней сцены; затем то, что осталось от канадца, исчезло из поля зрения.
За час до того, как прозвучал выстрел, Чак Фрэзер был удивлён, наткнувшись на Мартина Квана. Их пути пересеклись в коридоре за дверями музыкального салона.
– Эй, Мартин.
– Привет, Чак.
– Что ты здесь делаешь?
– То же, что и ты. Обманываю налоговое управление.
Фрэзер ухмыльнулся.
– Только не я. Я здесь живу. У меня не предвидится отпуска до следующего года.
Мартин покачал головой, подняв бровь.
– Чак, ты, похоже… помолодел. Я с трудом узнал тебя.
– Чудеса современной науки, приятель. Просто тебе ровно столько лет, на сколько ты выглядишь. Если бы ты дал мне знать, что приезжаешь, я бы отложил некоторые дела.
– Поездка решилась в один момент. Я не знал, что полечу, до конца прошлой недели.
– Ты здесь один?
– С сестрой. Она недавно эмигрировала из Гонконга и захотела посмотреть Сан‑Франциско.
– Ты должен представить меня ей. Как её зовут?
– Лотос.
– Очень красиво. Она тоже юрист?
– У‑гу. По деловому праву.
– В какой отрасли она работает?
– В фармакологии. Она сбежала от Фанквань Чжу.
Чак Фрезер был поверенным, специализирующимся на транстихоокеанских финансах и делах иммигрантов из Азии. Его офис в Сан‑Франциско – у него была контора и в Японии – занимал целый этаж одного из небоскрёбов, вздымающихся высоко над Монтгомери‑стрит. Помешанный на витаминах чудак, каждый день играл в сквош, Фрэзер держал личного повара‑немого и пару гейш. Следуя философскому высказыванию «если не можешь победить, присоединись», он был на встрече сегодня ночью, чтобы продемонстрировать своё теперешнее подтянутое лицо и вживлённые волосы. Чак испил из того источника, который принимал в эти дни за Фонтан Молодости.
Мартин Кван – с точки зрения Чака – был «молодым турком» в правлении, представителем азиатского стиля. Ему было лет двадцать пять, на овальном азиатском лице светились холодные, хищные глаза. Его чёрные волосы, тщательно подстриженные, были уложены на одну сторону; напоминающие лук Купидона губы и ямочки на щеках кривились в высокомерной усмешке. Кван был одет в угольно‑чёрный костюм от Честера Барри стоимостью по меньшей мере две тысячи баксов, гармонирующий с бледно‑розовой рубашкой и соответствующим шелковым галстуком.
Фрэзер представил себе его на рассвете, обращенного спиной к желтовато‑розовому небу, легко взбегающего по 108 ступенькам Тайского храма, готовящегося в один прекрасный день выпустить кишки североамериканской промышленности. Он был безжалостной акулой, что Чака весьма устраивало.
– Как твой дед будет узнавать новости? Я хотел бы оказаться ему полезным.
– Он послушался твоего совета. Сейчас у нас есть и другие возможности.
– Надеюсь, он понял, что дело не в нашей системе квот. США могут принимать за год только горсточку иммигрантов из Гонконга, и потому список ожидающих забит на тринадцать лет вперёд, но при хороших связях всё это можно обойти. Если бы ваша компания не была связана с Ханоем, я смог бы помочь ему въехать в страну.
– Не нужно оправдываться, Чак. Он всё понимает.
– Вечная проблема с единоличными владельцами компаний. Хозяин не имеет представления, чем занимается компания.
– Мы знаем, что ты сделал всё, что смог. Но есть номера и в других гостиницах.
Фрэзер извиняясь пожал плечами.
– Фанквань поставляла Северному Вьетнаму до тридцати процентов их наркотиков, включая трипентал, использовавшийся при допросах наших военнопленных. Подобного рода коммерцию американцы ещё не готовы простить.
Кван глянул на свои «Ролекс» в платиновом корпусе. Фрэзер понял это как сигнал сменить тему.
– Я слыхал, Фанквань творит поразительные вещи с трансплантируемыми органами.
Недостаток доноров у нас делает рынок безнадёжным. Есть у меня какой‑нибудь шанс заработать гонорар, если я возьмусь продвигать ваш бизнес в этом направлении?
– Сколько?
– Скажем, двадцать процентов от общей стоимости.
– Хватит и десяти.
– Пятнадцать.
– По рукам.
Кван снова глянул на «Ролекс». Потом на гостиничные часы. Он совсем было собрался извиниться и уйти, когда Фрэзер сказал:
– У меня есть клиент‑японец, который – как и твой дед – не слишком желателен в Штатах. Подумай, ты не мог бы вместо этого протащить его в Канаду?
– У него есть деньги?
– Конечно. Иначе он не был бы моим клиентом.
– Он считается уголовным преступником в Японии?
– Кое‑какие проблемы со Штатами, но обвинений ему никогда не предъявляли.
– Надеюсь, он не депортировался из Канады в прошлом?
– Он ни разу и ногой не ступал из Японии.
– Тогда не должно быть никаких проблем с его въездом. Наше иммиграционное законодательство поощряет зарубежных инвесторов. Если он поместит 250 000 долларов в иностранный Канадский инвестиционный фонд или вложит такую же сумму в развитие местного бизнеса, иммиграционная виза практически гарантирована ему и его семье. После трёх лет натурализации они получат полноправное гражданство.
– И это всё? Никаких квот?
– Никаких, если у твоего клиента есть деньги. Квоты касаются какой‑нибудь Сьюзи с конвейера, а не финансовой элиты. Оттава кланяется каждому, у кого есть солидный счёт.
Фрэзер подмигнул.
– Я вижу, ты уверен в себе. Но ведь это мечта любого юриста.
– Двенадцать тысяч канадских паспортов будут высланы в Гонконг в этом году.
Денежный поток из‑за рубежа составит миллиарды долларов в каждом финансовом квартале. Лотос приехала на прошлой неделе из Гонконга как раз в связи с этим.
Естественно, я поручился за нее в свете программы по воссоединению семей.
Фрэзеру показалось, что здесь что‑то нечисто. Если Мартин, гражданин Канады, мог быть поручителем своей семьи, и если его дед легко мог купить себе право на въезд в Канаду, почему годом раньше Кваны обратились к нему, чтобы он помог им получить разрешение на въезд в Штаты?
Уже в третий раз Мартин глянул на свои часы.
– Я должен идти, Чак. Лотос исчезла. Я пытаюсь разыскать её уже полчаса.
– У меня та же проблема. Твой соотечественник Смоленски где‑то здесь. Он должен быть за передним столиком, когда будет выступать Мэрдок.
Они присоединились к остальным за сорок пять минут до выстрела. 8:21 пополудни Арни Смоленски был очень счастливым человеком. Именно так.
Арни, юрист, специалист по Филиппинским островам и защитник кутил из Уэлли, Британская Колумбия, был полным мужчиной сорока шести лет с мясистым носом, проницательными глазами и блестящей лысиной, обрамленной остатками редеющих волос. Дома его ожидали толстая жена, содержавшая салон по уходу за собаками, трое сопливых детей, которые считали своего отца большим докой, и процветающая, хотя и скучная адвокатская практика, ограничивающаяся гражданскими делами.
Поскольку канадские юристы сотрудничали с ААА, один или два раза в год он посещал собрания адвокатов США, где у него вошло в привычку действительно «срываться с привязи». Срываться с привязи для Смоленски означало набираться в гостиничном баре, где частенько он объединялся с другими адвокатами, охотящимися за «кисками на каблучках», образуя группу из трех‑четырёх «славных мушкетёров», которые шлялись по всему городу, в котором происходила встреча, по бесчисленным, следующим друг за другом кабакам, приставая ко всем водителям, чтобы они нашли им «самое горяченькое место в городе», до тех пор, пока в обязательном порядке не «слетали с катушек» в пять утра в каком‑нибудь ночном китайском кабаке.
Так бывало всегда, но не на этот раз.
Вчера, после составления плана того, как выдержать пытку в суде, Арни вёл себя вполне благопристойно и спокойно спал до полудня. Проснувшись, он быстро оделся для обеда, даваемого членам ААА в музыкальном салоне – чёрный костюм, белая рубашка, красный в горошек галстук – и только потом наведался в гостиничный бар за порцией скотча. Всего одно мгновение потребовалось глазам Арни, чтобы привыкнуть к задымленному полумраку, затем он заметил китайскую «куколку» и чуть не спустил в штаны.
«Какова лисонька!» – подумал он.
На его взгляд китайская «куколка» была самым лакомым кусочком из тех, что ему когда‑либо доводилось пожирать глазами. Она сидела в одиночестве у края стойки, потягивая сингапурский коктейль. Одета «куколка» была в красное шёлковое платье восточного покроя с высокими разрезами на бёдрах, её длинные ноги были соблазнительно скрещены, так, что одна алая туфелька покачивалась взад‑вперёд.
Тёмные глаза были широко посажены на золотистом лице, а за ярко‑красными губами виднелись, напоминающие жемчуг, зубы, в свободно распущенных чёрных волосах была заколота белая гардения – Арни решил, что это ожило видение из его «мокрых снов».
Со своим «большим мальчиком», сделавшим в его штанах стойку, он направился к стойке бара.
Двумя часами позже они находились в номере Арни на верхнем этаже отеля.
Восторженный законник раскинулся на королевских размеров кровати, его «большой мальчик» «выдав свою смазку» был расслабленным, словно спагетти. Прислушиваясь с эротическим предвкушением к шуму душа за закрытой дверью ванной, Смоленски думал: «Да, господа, жёлтые кошечки лучше всех». Он до сих пор удивлялся, что ему удалось уговорить Лотос Кван забраться между простынями.
Сегодняшняя ночь ознаменовала собой первый раз, когда Арни «отведал восточного окорока». Если не считать чёрной шлюхи, назвавшейся Полночью, которая выпотрошила его во время последней апрельской конференции на Каймановых островах, сексуальный опыт Смоленски ограничивался «уютной задницей» его жены. А также его книжонками и журналами.
Дома, в нижнем ящике его рабочего стола, запертом от Банни, его секретаря, Арни держал «помощь страждущему», которую он закупал каждый месяц. Не «Плэйбой» и «Пентхауз», этот никому не нужный мусор, а высококлассные издания вроде «Хастлера», «Клуба» и «Гента», журналов, по которым можно изучить девушек – действительно досконально изучить их, не отвлекаясь ни на что, кроме того, что помещалось между их ног. Арни был истым почитателем порноиндустрии, приносящей миллиарды долларов ежегодно. Он считал себя «знатоком».
Иногда, когда его жена уезжала из города, а дети были в школе, он любил одеваться в «исподнее» Вэнди, чтобы посмотреть, как он выглядит. Его жена носила вязанные панталоны, вздувавшиеся на талии, и плотный лифчик, предназначенный для того, чтобы поддерживать, а не для того, чтобы показывать. В своём воображении Арни видел себя в прозрачных или коротеньких кокетливых мини‑трусиках, держащемся на тоненьких бретельках кружевном бюстгальтере, открывающем соски, с бёдрами, ласкаемыми чувственно‑красным или порочно‑чёрным поясом. Сетчатые чулки облегали его ноги – погружая Арни в низменный и грязный мир фантазии.
Лотос Кван явилась такой фантазией, внезапно воплотившийся в жизнь.
Всё произошло так, словно азиатка поджидала его в баре, заранее готовая к соблазнению. Могла ли их встреча быть предопределена, подстроена Эросом, явиться ожившей «мечтой сладостраст