(К пустынной площади торопится Мавра.)
МАВРА. Как же это, божечки. Такой грабёж. Где же он, болезный, да неужто… Квартальный говорит «пьян». Да как же он пьян, коль он и в рот не берёт. Лиходеи! Разве ж так с человеком, да разве ж… Ох! Никако он.
(Мавра поднимает из воды Акакия. Он – тряпичная кукла.)
МАВРА. Божечки! Батюшка! Да ты не кисни. Ещё да никак и отыщется. Да! Ещё пощеголяешь… Ты помяни моё слово. Холодно? Холодно, болезный. Шинеля то тю-тю… Ну, ничего, ничего. А старый капот на что? (Укутывает его.) Вот так. Вот так… Ты не кричи, не кричи, не плачь – отыщется. Отыщется ещё твоя шинеля. Только нужно идти прямо к частному, потому как квартальный надует, пообещается и станет водить. А мы с тобой прямо к частному. А он даже и знаком! Потому как Анна, чухонка, служившая прежде у меня в кухарках, определилася теперь к частному в няньки. И даже часто видит его самого – во как! Как он проезжает мимо дома, и что он бывает также всякое воскресенье в церкви, молится, а в то же время весело смотрит на всех, и что, стало быть, по всему видно, должен быть добрый человек… А лучше всего… Лучше всего отправиться прямо к значительному лицу! Вот как мы с тобой сделаем. Ну, не хнычь. К Значительному, батюшка, ну!
(В самом значительном виде появляется значительное лицо. Доклад.)
ЛИЦО. Что есть Русская Империя наша? Русская Империя наша есть географическое единство, что значит: часть известной планеты. Русская Империя наша состоит из множества городов: столичных, губернских, уездных, заштатных; и далее. Град первопрестольный – Москва. Петербург, или Санкт-Петербург, или Питер (что – то же) подлинно принадлежит Российской Империи. А Царьград, Константиноград (или, какговорят, Константинополь), принадлежит по праву наследия. И о нем распространяться не будем. Распространимся более о Петербурге. На основании тех же суждений Невский Проспект есть петербургский Проспект.
МАВРА. Ваше… Ваше высокопревосходительство, изволите ли видеть, украдена шинеля… И при том совершенно новая.
ЛИЦО (стараясь не терять лицо). Невский Проспект обладает разительным свойством: он состоит из пространства для циркуляции публики; нумерованные дома ограничивают его; нумерация идет в порядке домов – и поиски нужного дома весьма облегчаются. Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например); образующие его боковые границы дома суть – гм... да:... для публики.
МАВРА. Этот почтенный человек, ваше высокопревосходительство, теперь ограблен бесчеловечным образом. (Акакий при этом то и дело выскальзывает.) И вот он собственнолично обращается к вам…
ЛИЦО. Невский Проспект по вечерам освещается. Днем же Невский Проспект не требует освещения.
МАВРА. Чтоб вы значительным ходатайством своим как-нибудь того, списалися бы с господином обер-полицмейстером или другим кем и отыскали шинелю…
(Лицо показывает монтировщикам(?) что этих непрошенных стоило бы убрать.)
ЛИЦО. Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами), потому что он – европейский проспект; всякий же европейский проспект есть не просто проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что... да...
МАВРА. Значительным ходатайством… Ограблен… С обер-полицмейстером…
ЛИЦО (торопится докончить). Потому что Невский Проспект – прямолинейный проспект. Невский Проспект – немаловажный проспект в сем не русском – столичном – граде. Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек. И разительно от них всех отличается Петербург. Если же Петербург не столица, то – нет Петербурга. Это только кажется, что он существует.
МАВРА (которую оттесняют, горланит).
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.
Где ведуны с ворожеями
Чаруют злаки на полях,
И ведьмы тешатся с чертями
В дорожных снеговых столбах.
Где буйно заметает вьюга
До крыши – утлое жилье,
И девушка на злого друга
Под снегом точит лезвее...
ЛИЦО (скомканно). Как бы то ни было, Петербург не только нам кажется, но и оказывается – на картах: в виде двух друг в друге сидящих кружков с черной точкою в центре; и из этой вот математической точки, не имеющей измерения, заявляет он энергично о том, что он – есть: оттуда, из этой вот точки, несется потоком стремительно циркуляр. Фух!
(Теперь должностное окончено, и значительное лицо может дать себе волю.)
ЛИЦО. Что это вы, милостивый государь, титуляный советник? Не знаете порядка?? куда вы зашли? не знаете, как водятся дела? Об этом вы должны были прежде подать просьбу в канцелярию; она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана была бы секретарю, а секретарь доставил бы ее уже мне... (Всё больше распаляясь.) Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших! Знаете ли вы, кому это говорите? понимаете ли вы, кто стоит перед вами? понимаете ли вы это, понимаете ли это? Я вас спрашиваю!
МАВРА. Батюшка! Удар! С ним удар! Удар!.. Божечки мои… ну, вот и отмучился.
Похороны и воцарение.
(Ведьмы с некоторым даже почтением, которого прежде не замечалось, несут гроб для Акакия Акакиевича.)
МАВРА. И кому ты, болезный, мешал? И мухи-то ты во всю жизнь не обидел, и слова-то грубого никому не сказал, и свечей-то и то жёг как мышка…
(Ведьмы делают ей знак замолчать, но она слишком упоена.)
МАВРА. И во всю жизнь так ни разу и не посквернохульничал, и всего-то от тебя осталось наследства – пучок гусиных перьев, десть белой казенной бумаги, три пары носков, две-три пуговицы, оторвавшиеся от панталон, да старый капот – во гроб краше укладывают.
(Ведьмы, поставив гроб, вышли, и вот уже ведут с большими почестями, как князя своего, Призрак Акакия.)
МАВРА. …Заведу я теперь другого жильца, да разве же будет он так же тих и смирен, незлобив да безответен…
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Тоска, досада, бедность.
МАВРА. Ась? (Поднимает глаза и уже видит Призрак. Кричит, крестится, пятится.)
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Холод. Весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит, мечется кучами и снуется перед глазами. Холод.
- Тьфу!
- Тьфу!
- Тьфу!
ПРИЗРАК АКАКИЯ. …Тащат тряпье, толкуя о дороговизне говядины… стегают вожжою лошадь… указывают алебардою… тащат красный гроб. Какое-то мартобря. По всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос. Будочник ... карабкается… зажигает фонарь. Вода серебрится как волчья шерсть. Шерсть… Шерсть… Подать сюда значительное лицо!
(Ведьмы волокут Лицо.)
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Вот он! Пусть бездыханный грянется он на землю, и тут же вылетет дух из него от страха. Где мой железный палец?
- Ш… ш… Шинель. Сорвать с него шинель!
(Значительное лицо только дрожит. Ведьмы срывают с него шинель и облачают Призрак Акакия.)
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Ужо тебе. …Ну, да пусть идёт. Всё обрастёт лесом, корнями, бурьяном, диким терновником... Всё, что ни есть. Вода серебрится, как волчья шерсть…
- Где нам сойтись? На пустыре? (Почтительно призывают его сосредоточиться.) Слышишь, слышишь, барабанят. Слышишь, слышишь, барабанят…
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Подать сюда того бедного, мёртвого, свихнувшегося чиновника. Он брат мой. (У всех зрачки сужены – а у него расплылись они во весь глаз; какое море огня должен видеть он сквозь эти огромные черные окна!) Всех подать! Всех мёртвых сюда, всех беглых. Хлынуло.
- Хлынуло.
- Хлынуло.
- Бунт.
- Слышишь?
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Где мой железный палец? Хлынуло по переулку, словно из прорванного мешка. Ошалевший от ужаса народ. Лепешки лиц громоздятся в балконных и оконных стеклах. Где мой железный палец?
- Слышишь, слышишь, слышишь...
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Лошади танцуют под всадниками, как будто играют, и лезвия серых шашек... Пулемет грохнул – ар-ра-паа, стал, снова грохнул и длинно загремел.
- Слышишь, слышишь, слышишь.
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Все крыши на домах сейчас же закипели. Кого-то швыряет куда-то в сторону, в окно дома, другая лошадь стала на дыбы, показавшись страшно длинной, чуть не до второго этажа, и несколько всадников вовсе исчезли.
- Исчезли!
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Затем мгновенно исчезли, как сквозь землю, все остальные всадники.
- Ты и во сне необычайна, твоей одежды не коснусь...
ПРИЗРАК АКАКИЯ. «И кровь отворяют, и кровь отворяют». Кровь, кровь… Всех мёртвых сюда, всех беглых. Очистилось место совершенно белое.
- Пустота!
- Пустота!
- Ничего!
ПРИЗРАК АКАКИЯ. С одним только пятном – брошенной чьей-то шапкой. И кто-то чёрный лёг у палисадника навзничь, раскинув руки, а другой, молчаливый, упал ему на ноги и откинулся лицом в тротуар. И тотчас лязгнули тарелки с угла площади, опять попер народ, зашумел, забухал оркестр. Резнул победный голос.
- Слышишь, слышишь, барабанят.
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Мортиры шевелятся и ползают. Ёжатся, перебегают, приседают и вскакивают подле громадных кованых колес. Ужо тебе! Адовый грохот молотков взламывает молчание. Вскрывают деревянные окованные ящики с патронами, вынимают бесконечные ленты и похожие на торты круги для пулеметов. Я брат твой! Вынимают черные, черные, черные и серые, похожие на злых комаров, пулеметы.
- Бурьяном, корнями, бурьяном, диким терновником – всё порастёт, порастёт.
ПРИЗРАК АКАКИЯ. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли.
- Пустота!
- Пустота!
- Ничего!
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Внезапно, внезапно, внезапно лопается в прорезе между куполами серый фон, и показывается в мутной мгле внезапное солнце. И так оно велико, как никогда еще никто не видал, и совершенно красно, как чистая кровь.
- Кровь, кровь, кровь…
ПРИЗРАК АКАКИЯ. От шара, с трудом сияющего сквозь завесу облаков, мерно и далеко протянгиваются полосы запекшейся крови и сукровицы. Солнце окрасило в кровь главный купол, а на площадь от него легла странная тень, так что стала толпа мятущегося народа еще чернее, еще гуще, еще смятеннее. И видно, как по скале постамента карабкаются серые, опоясанные лихими ремнями и штыками – пытаются сбить надпись, глядящую с черного гранита. Но бесполезно скользят и срываются с гранита штыки.
- Слышишь, слышишь, слышишь…
ПРИЗРАК АКАКИЯ. Они ползут. Бездвижный всадник на постаменте яростно рвёт коня, пытаясь улететь от тех, кто навис тяжестью на копытах. Лицо его, обращенное прямо в красный шар, яростно. Яростно. Яростно.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (поёт).
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.
Ты опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна…
Где ведуны с ворожеями
Чаруют злаки на полях,
И ведьмы тешатся с чертями
В дорожных снеговых столбах…
2016 г.
Любая презентация текста возможна только с разрешения автора
i.ya.aksolotl@gmail.com