https://ficbook.net/readfic/3493644
Направленность: Слэш
Автор: Heika Mitich (https://ficbook.net/authors/174410)
Беты (редакторы): ItsukiRingo (https://ficbook.net/authors/10829)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Ву Ифань/Ким Чунмён!broken!, Ву Ифань/Лухан, Лухан, Крис, Сухо
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика
Размер: Мини, 11 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Чунмён убежден, что Ифань в Китае трахает Лухана.
Ифань считает это глупыми бреднями, но Чунмён слишком хорошо умеет убеждать.
Посвящение:
Зи. I love you, sis <3
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
#np Звери - Дожди-Пистолеты
Я даже и не знаю, как это назвать. Любовный треугольник, все очень сложно.
******
- У нас сегодня шел дождь, - Ифань царапает ногтем деревянную поверхность столешницы и покрепче перехватывает телефон. На другом конце провода Чунмён молчит, и Ву становится неуютно и как-то тоскливо от этой напряженной, отвратительно тяжелой тишины, и он повышает тон голоса, стараясь, чтобы тот звучал как можно более жизнерадостно и живо:
- Пришлось отменить фотосъемку, фотограф безумно ругался, ведь обложку вот-вот сдавать, а я…
- Ты его видел? – напряжённым голосом спрашивает Чунмён. Ифаню хочется выругаться в голос, потому что этот вопрос бесит его уже просто до зубовного скрежета, но он делает глубокий вдох и спокойно отвечает:
- Нет.
- Пиздишь! - голос Чунмёна срывается и становится сдавленным, каким-то надломленным, точь-в-точь как у героинь дешевых дорам, бьющихся в картинной истерике. – Я точно знаю, что вы виделись! Я видел фото с последней кинопремьеры очередной китайской поеботы, куда пришел и он, одетый как дешевый хастлер! Блядь, у него что, после отъезда совсем пропало чувство стиля?!
Он никогда не говорит ему о том, что ему было больно, когда Ифань уехал. Не говорит о его новых проектах или про то, что у группы недавно был камбек. Про то, что ему не хватает его присутствия рядом, и он хочет его увидеть.
Все эти невысказанные слова становятся плотными и объемными, как будто дымовая завеса, и Ифаню до боли в груди хочется взять и просто спросить. Но он молчит и просто слушает очередную истерику Чунмёна по телефону.
- Ты трахаешь Лухана, - утвердительно говорит Ким так, будто это устоявшаяся аксиома. Ифань закрывает глаза и рисует перед собой образ Чунмёна. Веселого, радостно улыбающегося, такого теплого и родного, именно такого, к которому он когда-то потянулся и в которого он влюбился три с половиной года назад. Солнечного Чунмёна, утешавшего его после очередной стычки с руководством компании, его успокаивающий шепот, его мягкие и теплые губы, светлую кожу и большие темные глаза.
Иногда Ифаню кажется, что такого Чунмёна больше нет. Он увез его фантом с собой в Китай, оставив лишь истерично кричащую в трубку оболочку.
- Я не трахаю Лухана, - Ифань почти физически ощущает распространяющееся по телу ощущение пустоты и безнадежности, липкое, ледяное, похожее на озноб.
- Врешь! - Чунмён разражается рыданиями, злыми, надрывными и какими-то отчаянными. В трубке слышится чей-то обеспокоенный голос, и Ким громко орет, сбиваясь практически на фальцет:
- Пошли вы все на хуй! Оставьте меня одного!
Чунмён любит плакать, потому что так ему проще выносить все жизненные тяготы. Раньше Ифань не любил, когда Чунмён плакал, потому что было больно самому, физически. Но сейчас он чувствует лишь усталость и повторяет, надеясь, что сможет до него достучаться:
- Я не трахаю Лухана. Я люблю тебя, ты же знаешь. И хочу я только тебя. Ты только подожди немного, и все будет хорошо, не так, как раньше, но хорошо...
- Блядь, да хватит мне заговаривать зубы! – кричит Чунмён. – Иди уже к своему смазливому уебку и еби его во все щели! Я знаю, что рано или поздно ты мне признаешься, ублюдок!
В трубке раздаются короткие гудки. Ифань сжимает телефон в ладони так, что металл больно давит на кожу, и молча смотрит на настенные часы. Потом поднимается и медленно идет к аккуратно застеленной кровати.
Чунмён хочет, чтобы все было как раньше. Потому что для него все было радужно и прекрасно, потому что Ифань был близко, и Лухан был близко, так, что не было никаких ненужных опасений.
Ву никогда не говорил с ним о том, как сильно он устал и хочет от всего этого сбежать. Как тяжело морально, когда тебя буквально сковывают по рукам и ногам, и это чувство безнадежности и недовольства собой разрывает тебя на части. И почему-то он думал, что после отъезда они наконец-то станут ближе, потому что больше не будет страшно высказать все, что накопилось на душе. Даже если между ними будут километры и чертова куча разных запретов.
Но Чунмёна волнует именно то, трахается ли он с Луханом. Ифань устало прикрывает глаза и думает, что завтра все опять повторится. Звонок и очередная истерика вместо «Как у тебя дела?» и «Я скучаю». Только «Ты трахаешься с Луханом?» и гневная тирада на чертовом корейском, который он ненавидит всей душой.
Ифань стягивает с себя помятый пиджак и почему-то внезапно вспоминает Лухана на том самом мероприятии. В дурацком пиджаке, немного уставшего, но искренне улыбнувшемуся ему при встрече и сразу спросившего у него слегка охрипшим от холода голосом: «Эй, гэгэ, как дела?».
Так, что впервые за долгое время он почувствовал себя нужным. Хорошее, давно забытое ощущение.
|
|
|
|
|
|
******
- Привет, - он широко улыбается и слегка щурит ярко подведенные карие глаза. Ифань хочет улыбнуться ему в ответ, но гримерша как раз наносит ему на лицо ВВ-крем, поэтому он приветственно машет рукой и показывает взглядом на кисть в руках девушки. Лухан смеется и садится в соседнее кресло, закинув ногу на ногу и опуская глаза на экран своего телефона.
Он изменился, думает Ифань, украдкой разглядывая бывшего одногруппника, слегка скосив глаза. Все те же миловидные черты лица, все те же широко распахнутые, по-детски наивные глаза, тонкие запястья и выступающие ключицы, виднеющиеся в широком вырезе серебристой туники, которую только что надел на него стилист съемки. Но что-то будто надломилось, что-то такое, что заставило вечного ребенка Лухана выглядеть непривычно взрослым и серьезным. И, главное, настоящим.
Никакого напускного лоска, нет ни прежней маски восторженного цветочного мальчика, нет привычной искусственной иллюзии счастья, нет белозубой фальшивой улыбки, вымученной и усталой.
Лухан выглядит расслабленным и умиротворенным. И в душе Ифаня невольно разливается мягкое теплое чувство, а в голове тихо звучит истеричный голос Чунмёна:
- Ты хочешь Лухана?
Ву зажмуривается и качает головой, стряхивая наваждение. Девушка-гример заглядывает в свой раскрытый саквояж и цокает языком:
- Ох, надо же, спонжики забыла! Сейчас, погодите, я отойду буквально на пару минут, по-моему, у Цань была лишняя упаковка…
Продолжая причитать, она быстро выбегает из гримерной, громко хлопнув дверью, оставляя Ифаня наедине с быстро что-то печатающим Луханом.
Воцаряется молчание, неловкое и немного вымученное. Ву открывает было рот, чтобы задать дежурный вопрос о погоде и мнении о сегодняшней фотосессии, но внезапно Лухан поднимает глаза от экрана и спрашивает:
- Ты ведь общаешься с Чунмён-а?
«Общаешься» он произносит таким тоном, что дураку понятно, что он имеет в виду нечто намного более интимное и близкое. Ву ощущает, как нутро царапает знакомое болезненное чувство и вымученно улыбается. Хочется сказать что-то шутливое, чтобы не касаться больной темы, но Ифаня хватает лишь на тяжелый вздох и короткое:
- Отношения на расстоянии – это очень сложно.
Лухан откладывает телефон в сторону и, поколебавшись, спрашивает:
- Он сердится, что ты уехал? Разве ты не объяснял ему, почему ты это сделал? Какие у тебя были для этого мотивы?
Конечно, он был бы рад объяснить. Вот только Чунмёна, судя по всему, это совершенно не ебет.
- Ему это не интересно, - говорит Ву, ощущая, как на тело наваливается каменная усталость. – Его больше волнует, не изменяю ли я ему с кое с кем.
- Кое с кем? – Лухан округляет глаза. – Он случайно не ревнует тебя к твоей партнерше по фильму?
У него красиво очерченные губы, а глаза смотрят так понимающе и сочувствующе, обреченно думает Ифань. Он качает головой и отворачивается, глядя на густо увешанный разнообразной одеждой кронштейн.
- Все сложно, - говорит он и надеется, что Лухан поймет. Он понимает. И потому тянется к нему и хлопает по плечу.
- Все будет хорошо, - ободряюще говорит он. – Вы же с Чунмён-а любите друг друга. Это все временно, потому что вы оба еще не привыкли к новым обстоятельствам. Пройдет немного времени, и он привыкнет, и ты привыкнешь. И тогда вы сможете нормально обо всем говорить.
У него небольшие ладони с аккуратно подпиленными ногтями, а на одном из пальцев красуется тонкое серебряное кольцо с замысловатой резьбой. Ифань скользит по нему взглядом, и сердце почему-то болезненно екает: кольцо когда-то подарил Лухану Сехун на Рождество.
Перед глазами проносятся яркие картинки из прошлого, которое кажется таким близким и далеким одновременно, и становится жаль Лухана, который говорит о том, что надо привыкнуть и отпустить, но сам, кажется, пока еще к этому совсем не готов.
Повинуясь внезапному порыву, Ифань берет его за руку, крепко сжимая и глядя на замеревшего Лухана в упор.
- Расставаться с прошлым тяжело, - говорит Ву и показывает взглядом на кольцо. Лухан дергается и закусывает нижнюю губу, а Ифань добавляет, ощущая, как слегка подрагивают его пальцы: – Но держаться за него намного больнее. Нельзя повернуть назад, как бы порой этого ни хотелось, а знаешь, мне порой очень хочется. Не потому, что там было хорошо, но было как-то привычно и спокойно. Я знал, что меня ждет, знал, что буду плыть по течению, погружаясь в эту чертову рутину, а вот сейчас я ни черта не знаю. Но, наверно, это и здорово? Потому что я смогу построить такое будущее, какое хочется мне, а не которое мне определили другие.
Он не знает, к кому он сейчас обращается. Может, к Лухану, может, к самому себе, потому что возникает ощущение небывалой легкости, будто тяжкий груз, давивший на него все это время, испаряется как песок на ветру. А может, и к Чунмёну, который сейчас находится за многие километры от него и которого он ни за что не сможет отпустить, даже если очень постарается.
- Это трудно, - тихо говорит Лухан и смотрит на Ифаня потемневшими, какими-то безнадежными глазами. – Ты знаешь, я не цепляюсь, просто я не хочу забывать… Мы столько времени дружили, и мне порой очень их не хватает. Их… его…
Он морщится и рвано выдыхает, откинув голову назад и сжимая ладонь Ифаня теплыми пальцами. Его ладонь кажется такой маленькой и хрупкой по сравнению с большой и широкой ладонью Ву, что у того невольно щемит сердце.
Ему совсем не хочется трахнуть Лухана, но почему-то очень хочется его защитить и успокоить.
- У вас все будет по-другому, - говорит Лухан, поднимая голову и улыбаясь. Немного грустно, но искренне, так что Ву действительно хочется поверить его словам. – У вас ведь по-настоящему сильное чувство, и все просто не может закончиться… вот так. Ты любишь его, Чунмён-а любит тебя, а все остальное - это такая поебота. Если вы не расстались даже после всего, что произошло, то это действительно говорит о том, что это не пустые слова и не просто красивые воспоминания, с которыми жаль расстаться.
- Надо же, ты ругаешься матом! - хмыкает Ву, пытаясь как-то скрыть накатившее на него смущение. – Как же так, я всегда считал, что ты ратуешь за чистую, а главное, интеллигентную манеру выражаться.
- Я просто хотел показаться более убедительным, - смеется Лухан, и в уголках его глаз появляются маленькие мимические морщинки. Он улыбается заразительно, и Ву невольно улыбается в ответ и тихо бормочет, наклонившись к нему чуть ближе и чувствуя исходящий от него легкий запах вишневого шампуня:
- Спасибо.
Ифаню хочется орать от того, настолько становится легче и проще. Чертово чувство одиночества и безысходности уходит, и впервые за долгое время он ощущает, насколько легче дышать, когда оно не сдавливает нутро своими свинцовыми руками. Оказывается, для того, чтобы мир перестал казаться серым и пустым, достаточно просто поговорить с кем-то, кому не все равно. И услышать хоть немного добрых и утешающих слов.
Ифань улыбается вернувшейся гримерше и думает, что вечером обязательно поговорит с Чунмёном. По-настоящему, без истерик, наконец-то рассказав ему все то, что накопилось внутри.
Он надеется, что их отношения не превратятся в воспоминания. Что Ким его выслушает, может, даже поймет, а потом расскажет ему в ответ о своих чувствах и терзаниях. И что не будет в очередной раз говорить о Лухане, который сидит рядом и задумчиво крутит на пальце тоненькое серебряное кольцо.
Почему-то Ифаню до дрожи хочется его обнять. И разделить с ним это чертово гнетущее одиночество.
******
У Чунмёна мягкие губы и теплая светлая кожа, выделяющиеся тонкие ключицы и подтянутый живот. Ифань закрывает глаза и представляет, как он касается губами изгиба плеча, как проводит ладонями по груди, вырывая из чужого рта сдавленный вздох. Ему до боли в паху нравится, когда Чунмён так дышит, тихо, прерывисто и надрывно.
Он вообще весь какой-то порывистый и эмоциональный, реагирующий на его ласки с безумной отдачей. Ифань вспоминает, как целовал его когда-то, как это было жарко, здорово и немного неловко, потому что каждый раз Чунмён стонал так, что их наверняка было слышно во всем общежитии.
У него не было секса уже очень давно, и потому картинка четкая и очень реальная. Чунмён, лежащий на простынях и вцепившийся в его плечи до алых полос, ощущение его внутреннего жара, его губы, неловко мажущие по влажной от пота коже – все кажется таким настоящим, что на мгновение Ифань, забывшись, протягивает руку вперед, дабы провести по спутанным темным волосам и сказать что-то неуклюжее, но очень искреннее. Что-то про то, как сильно он его любит и как ему тяжело без него жить.
Но в реальности он в очередной раз сидит в прихожей и, прижав телефон к уху, слушает очередную истерику Чунмёна. Обвинения все те же, Ифань на автомате вставляет короткие реплики, зная, что Ким все равно не будет его слушать. Равно как и перестает его слышать и сам Ву. Какой смысл, когда знаешь все эти слова буквально наизусть.
- Хватит морочить мне голову, - говорит Чунмён, и Ифань слышит в его голосе легкие отголоски усталости. – Я же и так знаю, что ты и Лухан…
У Чунмёна из его воспоминаний веселые глаза и пахнущие цитрусовым шампунем волосы, потертые домашние футболки и подгоревшее печенье, которое он пек специально для него. У Чунмёна из настоящего заготовленный монолог на все случаи жизни, беспричинная слепая ревность и полное нежелание слышать все то, что пытается сказать ему Ифань. Пытается не раз, после того самого памятного разговора с Луханом, но каждый раз ощущает себя идиотом, бьющимся о толстую каменную стену головой. Потому что больно, бесполезно и очень обидно.
У Лухана забавный смех и дурацкая привычка убирать волосы за уши. У Лухана много утешительных слов и постоянное «У вас все будет хорошо», в которое верит, кажется, один только он. Лухан не умеет врать, но очень старается, чтобы Ифаню не было так паршиво. И он искренне ему за это благодарен.
- Эй, Чунмён-а, - Ву прижимает трубку к уху и устало выдыхает. Образы в голове смешиваются, превращаясь в один призрачный неразборчивый силуэт, и он облизывает пересохшие губы, рассеяно проводя рукой по спутавшимся волосам. – Каким шампунем ты сейчас пользуешься?
- Что… - его голос кажется растерянным. Похоже, Чунмён совсем не ожидал от него подобного вопроса и потому молчит, так что в душе появляется робкая надежда, что он вспомнит. Что он наконец-то заткнется и перестанет говорить о несуществующих проблемах вместо того, чтобы наконец-то задуматься о реальных.
- Я помню, что раньше ты всегда пользовался цитрусовым, - он сжимает в бессильном жесте рукав пиджака и повторяет: – Цитрусовый… мне очень нравился этот запах.
На мгновение ему кажется, что он вернулся. Тот самый Ким Чунмён, до которого Ифань так долго пытается достучаться, пахнущий апельсинами и мятным лосьоном после бритья. Неловкий, угловатый, немного неуклюжий, тот самый Чунмён, которого он когда-то…
- А зачем ты спрашиваешь? Или это потому, что Лухан пользуется другим?
Ифань ощущает, как внутри что-то разбилось на мелкие осколки с оглушительным звоном, настолько громким, что закладывает уши, а перед глазами появляются радужные блики. Он некоторое время вслушивается в пронзительный голос Чунмёна, не разбирая слов, пока наконец не говорит:
- Он не пользуется цитрусами, от него всегда пахнет вишней и чем-то странным, но приятным, вроде каких-то восточных пряностей. - Он расстегивает пуговицы на пиджаке и стягивает его с себя, так что серебристая ткань с легким шелестом падает на пол.
- А еще с завтрашнего дня мы с ним будем сниматься вместе в полнометражном фильме. У него главная роль, у меня вторая основная, а картина о…
В трубке раздаются короткие гудки. Ифань слушает их некоторое время, потом нажимает на кнопку отбоя и сползает ниже, закрывая глаза и ощущая облегчение и почему-то легкое возбуждение. Он проводит кончиками пальцев по груди и снова представляет Чунмёна, прекрасного, нежного и любящего, который когда-то пытался к нему прислушиваться. Рука опускается ниже, и Ифань выдыхает, стискивая зубы и трогая себя сквозь одежду.
На мгновение ему мерещится Лухан, о чем он предпочитает не задумываться.
Наверно, Чунмён просто слишком хорошо умеет убеждать.
******
Фильм, в котором они снимаются, называется «Роковое искушение», что кажется Ифаню абсолютно шаблонным названием, точь-в-точь как у какого-нибудь бульварного романа. Ву играет парня, у которого трудности в отношениях с девушкой, а Лухан – его лучшего друга, который испытывает к его подружке чувства и подсознательно пытается разрушить их пару, чтобы самому начать с ней встречаться. Ифань спрашивает менеджера, какого черта он выбрал для него этот дурацкий сценарий, на что тот резонно отвечает, что такие сюжеты безумно нравятся восторженным девочкам-подросткам, которые, между прочим, и составляют его основную аудиторию.
- К тому же, людям хочется видеть вас вместе, - добавляет менеджер и усмехается. – Они жаждут больше КрисЛу.
Ифань морщится при упоминании старого псевдонима, но не может не признать, что он прав. Их последняя совместная фотосессия снискала оглушительный успех, и журналы расхватали фотографии как горячие пирожки. Их совместная реклама часов повысила продажи втрое, а, как сказал ему старый приятель, весть о том, что Ву и Лухан будут сниматься в одном фильме, вызывала массовую истерию среди фанатов и, особенно, анти.
Чунмён звонит ему каждый день и устраивает истерики, требуя, чтобы он немедленно отказался. Ву слушает его вполуха и вяло отвечает, что не может, ведь контракт уже подписан, а вешать на себя еще одно судебное разбирательство он не может.
- Я чувствую, что могу тебя потерять, - в один из таких дней внезапно признается Чунмён, и Ву замирает, ощущая болезненный укол в сердце.
Он хочет сказать, что все это ерунда. Что это очередные закидоны Кима, которые не имеют под собой никакой реальной подоплеки. Но почему-то горло будто сдавливает ледяная рука, и Ифань говорит, сам кривясь оттого, как фальшиво звучит его голос:
- Я люблю только тебя.
Чунмён что-то неразборчиво бормочет в трубку, и связь обрывается. Некоторое время Ифань молча смотрит на мерцающий экран и думает, что стоит, пожалуй, перезвонить. Но рука на автомате кладет телефон на тумбочку, и Ву закрывает глаза, испытывая безумное желание спрятаться от окружающего его мира, куда-то далеко, туда, где не будет всех этих тяжких раздумий и сложностей.
Первым, кого он видит, придя на первую читку сценария, становится Лухан, одетый в простые темные джинсы и старую футболку. Он поднимает глаза и улыбается Ву, откладывая в сторону папку с текстом:
- Что, готов к тому, что я отобью у тебя девчонку?
Напряжение, царившее внутри, ослабевает, и Ифань смеется, демонстративно хмыкая:
- Стоит мне поманить пальцем, и любая твоя девчонка побежит за мной по
раскаленному песку. Не веришь?
- Почему же, верю, - внезапно серьезно говорит Лухан и смотрит на него в упор. – Я бы побежал.
Воцаряется неловкое молчание. Ифань ощущает себя прыщавым подростком, потому что почему-то приливает кровь к лицу и потеют ладони. Он открывает рот, чтобы ответить что-нибудь шутливое и дурацкое, вроде «эй, чувак, не отбирай у меня мою роль, это же я вроде у нас по мальчикам» или «я того не стою, ты слишком крут для меня», но глаза Лухана темные и серьезные, и Ву ощущает, как его выворачивает наизнанку от безумного желания протянуть к нему руку, коснуться мягкой светлой кожи и сказать… что именно он хочет сказать, он и сам не знает, потому что его накрывает так сильно, что становится тяжело дышать. Он сглатывает и подается вперед, видя, как Лухан замирает и задерживает дыхание.
- О, вы уже собрались! – раздается у двери громкий оживленный голос. Ву вздрагивает и отшатывается от Лухана, чувствуя себя так неловко, будто его застукали за чем-то интимным, вроде мастурбации в общественном месте. Режиссер заходит в зал, держа в руках толстую папку и яркий блокнот, за ним следует несколько людей среднего возраста, сценаристы, как думает Ифань.
- Конечно, я и мой давний друг будем просто счастливы поработать с таким именитым мастером, - отвечает Лухан и поднимается, почтительно кланяясь. Ву следует его примеру и скользит по нему взглядом: Лухан выглядит совершенно спокойным и невозмутимым, только руки слегка подрагивают.
- Замечательно, - хлопает в ладоши режиссер и усаживается в кресло, раскрывая папку. – Давайте пройдемся по паре сцен, чтобы понять, в каком направлении двигаться. С чего бы начать?
- Может, со сцены очного разговора? – предлагает невысокая женщина лет пятидесяти, листая свой экземпляр сценария. – Тот самый эпизод, когда Лянь узнает, что Бао плетет интриги, дабы завоевать сердце Лиин, и говорит с ним по душам. Мне кажется, именно этот момент лучше всего раскрывает царящее между ними напряжение и всю сложность и запутанность их отношений.
- Хорошая идея, - одобряет режиссер и кивает Ву. – Откройте двести шестую страницу и начинайте. – Он откидывается назад и довольно выдыхает: – Посмотрим, на что вы способны.
Ифань шелестит бумагой и открывает нужную страницу, стараясь абстрагироваться и настроиться на нужный лад. Он прочищает горло и, собравшись с силами, поднимает глаза на Лухана. Тот, кажется, уже вжился в образ, потому что смотрит на него насмешливо вызывающе. Так, что в душе просыпается легкое раздражение, и Ву выпаливает, прищуриваясь и глядя на гэгэ в упор:
- Почему ты это делаешь?
- Делаю что? – округляет глаза Лухан. – Пойми, просто твои отношения – это одна сплошная убогая фикция. Ты держишься за них только потому, что боишься покончить с этим раз и навсегда, потому то не осталось ни чувств, ни чего-либо настоящего, только красивые картинки из прошлого, которыми ты старательно себя терзаешь.
Ифаню хочется орать и смеяться оттого, насколько этот чертов сценарий омерзительно подходящий. Настолько, что он силой заставляет себя заглянуть в текст и ответить Лухану точно так, как это прописано заранее:
- Кто ты такой, чтобы судить про то, что по-настоящему, а что нет?! Пойми, мы любим друг друга, любим, а то, что в последнее время у нас бывают ссоры… Ты же сам говорил, что все наладится, а сам…
- Я говорил, - перебивает его Лухан. – Но ты и сам прекрасно знаешь, что это не так.
Он улыбается, грустно и немного умоляюще, и протягивает руки к Ву:
- Просто пойми, - его голос пропитан такой щемящей, надрывной нежностью, что Ифаню хочется швырнуть в него эту чертову папку с текстом, чтобы не рвал сердце на части. – Ты достоин большего. Ты достоин того, чтобы рядом с тобой был тот, кто тебя понимает. А он… она больше не понимает. И никогда не сможет понять, а я могу.
- А что если мне это не нужно? – Ему плевать на то, что сейчас на них, раскрыв рты, смотрит целая толпа малознакомых людей. Окружающая реальность будто плывет перед глазами, сужаясь до бледного лица Лухана с лихорадочно блестящими глазами. – Что если мне нравится жить призраками прошлого, и я совершенно не хочу что-то менять?
- Ты же сам говорил мне когда-то, что не надо за это держаться. - Гэгэ поднимает руку, и Ифань замирает, когда видит, что на ней нет кольца. Лухан облизывает губы и шепчет, сжимая руки в кулаки и подаваясь вперед:
- Пойми, ты ему больше не нужен. Каждый день вы просто берете и пиздите друг другу, хотя уже давно осточертели друг другу до тошноты. Тебя бесит его постоянное нытье, его раздражает, что ты далеко, и он не может привязать тебя к себе и жить в своем комфортном маленьком розовом мирке, где все так хорошо и пиздато. А мне ты нужен. Очень-очень сильно. Потому что иначе мы оба сломаемся и сдохнем здесь, без поддержки и тепла, потому что я готов поспорить на что угодно, что ты тоже это чувствуешь.
Он облизывает пересохшие губы, и Ву чувствует, как от этого простого, но почему-то очень развратного жеста низ живота наливается теплом.
- Ты трахаешь Лухана?
Нет, Чунмён-а. Но очень близок к этому.
- Хватит пиздеть самому себе, Ифань, - неожиданно говорит Лухан. Он выглядит так, будто вот-вот расплачется, и цепляется побелевшими пальцами за поручни кресла. – Скажи уже. Признайся самому себе. Признайся мне.
И Ифань понимает, что больше не может. Что все это давным-давно превратилось в чертов фарс, намного более мелодраматичный и вымученный, чем весь сценарий этого слюнявого фильма. Что в его жизни слишком много Лухана. Странного Лухана, красивого Лухана, понимающего Лухана, надломленного уставшего Лухана, который сходит с ума от одиночества, неизвестности и разрывающих душу на части воспоминаний. Большая часть из которых – красивая иллюзия, а в реальности все было намного грязнее и больнее.
- Я хочу быть с тобой, - говорит Ву и ощущает, как что-то отвратительное, медленно пожиравшее его нутро, исчезает с громким ревом, оставляя после себя легкое чувство вины и немного боли. Лухан улыбается, и Ифань слышит, как режиссер громко кашляет и озадаченно бормочет:
- Что же, это была очень сильная импровизация… Правда, я вообще не понимаю, почему вы начали об этом говорить…
- О, мне кажется, все логично! – восторженно говорит сценаристка. – Ведь Лянь и Бао – друзья, почти братья, и у них настолько крепкая связь, что они намного больше боятся потерять друг друга, чем порвать с девушкой! Думаю, можно слегка изменить сюжетную канву, и…
Ифань чувствует себя изможденным, усталым и отвратительно счастливым.
Он наклоняется и поднимает с пола упавшую папку и думает, что Чунмён неправильно выбрал свое призвание и намного больших успехов достиг бы как психолог или же политик.
Он слишком хорошо умеет убеждать. Так что даже Ву, который противился изо всех сил, в конце концов поверил и сдался.
Не то чтобы он сам этого не хотел. Просто винить Чунмёна намного проще.
*******
Он появляется ровно тогда, когда Ифань окончательно выходит за предел и устает ждать. Именно в тот момент, когда он тянется к мобильному телефону, дабы набрать знакомый номер, в дверь раздается громкий звонок, и Ву подрывается с места, ощущая, как от странного предчувствия сжимается нутро.
И он почему-то совсем не удивляется, когда открывает дверь и видит на пороге Лухана. Слегка растрепанного, в свободном светлом свитере и в синих джинсах, прижимающего к себе толстую синюю папку. Увидев Ифаня, он вздрагивает и нервно облизывает губы, одергивая на себе свитер:
- Я просто подумал, что нам нужно порепетировать роль. В последний раз у нас все пошло как-то совершенно не в том направлении, и я…
Ву хватает его, дергает на себя и, с грохотом захлопнув дверь, впечатывает в нее Лухана. Крепко сжимает тонкие запястья, папка валится на пол, и краем сознания Ифань отмечает, что внутри действительно листы со сценарием. Хотя каждому из них понятно, что это был всего лишь повод, дурацкий и очень нужный.
У Лухана теплые и мягкие губы, и целуется он неожиданно жестко, так что Ифань слегка прикусывает кончик его языка, на что тот лишь глухо стонет и обхватывает его бедра ногами, потираясь вставшим членом о стояк Ву.
У Ифаня перед глазами стоит красное марево, а еще все так здорово, долгожданно, запретно и немного стыдно, потому что на секунду перед глазами возникает лицо Чунмёна. И тут же пропадает, потому что Лухан двигает бедрами ему навстречу, а еще от него так здорово пахнет вишней.
Он подхватывает его под зад и пятится назад, едва не навернувшись о стоящие на полу высокие ботинки. Неосторожно валит Лухана на кровать, на что тот лишь хрипло смеется и, взявшись за края свитера, спрашивает:
- Не терпится?
Ифань хмыкает в ответ и молча прикасается губами к чужим ключицам, скользя языком по молочно-белой коже и начисто теряя рассудок от того, насколько Лухан жаркий и возбуждающий. Он быстро стягивает с себя футболку и давится воздухом, когда гэгэ опирается на колени и целует его напрягшийся живот, трогая пальцами напряженные соски. Лухан быстро расстегивает пряжку ремня, тянет на себя застежку молнии, и, стянув с него трусы и обнажив вставший член, поднимает глаза на Ву:
- Хочешь?
Ифань хочет. И потому зарывается пальцами в чужие мягкие волосы и наблюдает за тем, как Лухан обхватывает губами его плоть, слегка пережимая основание, видимо, чтобы Ву не кончил раньше времени. Гэгэ смотрит ему в глаза, и это интимно, жарко и очень хорошо. Лухан мычит и вытирает свободной рукой размазавшуюся по подбородку слюну, пропуская член глубже, так что тот головкой практически упирается в глотку. У Ифаня начисто сносит крышу, и он что-то громко кричит на мандарине, подаваясь бедрами навстречу. Кажется, что-то про то, какой гэгэ потрясающий. Он не знает что, но спустя пару минут, когда он отходит от оргазма и наконец-то может сфокусировать взгляд на Лухане, тот вытирает сперму краем футболки и хмыкает:
- Благодарю.
Лухана хочется больше. Настолько, что это будто помешательство, потому что Ифань не может перестать касаться губами плеч, живота, и (когда он раздевает гэгэ догола) линии бедра, слушая громкие стоны Лухана и ощущая, как вновь твердеет собственный член. Гэгэ матерится на китайском, дергает его за волосы и, когда Ифань обхватывает пальцами его член, начиная двигаться по основанию, вскидывает бедра вверх, выдыхая:
- Блядь, хватит делать из меня чертову телку, давай же, давай!
Он говорит это на корейском, провоцируя. И Ву поддается, наспех облизывая пальцы и вгоняя сразу два. У Лухана вряд ли кто-то был в последнее время, внутри него жарко и очень узко, но он двигает бедрами вперед, насаживаясь сильнее, и смотрит просяще затуманенными карими глазами.
Чунмён любил, чтобы все было нежно и медленно. Ифань вжимает Лухана в кровать, обхватив его рукой поперек груди, надрачивая член в такт своим движениям, трахая его так, что тот упирается локтями в кровать и елозит подрагивающими коленями по сбившимся простыням, гортанно вскрикивая и матеря его самыми грязными китайскими ругательствами. От этого стоит еще сильнее, и противоречивые чувства разрывают его на части.
Лухана хочется беречь и защитить. Лухана хочется ебать как последнюю блядь, потому что ему это нравится. С ним можно быть собой, не притворяясь, не подстраиваясь, и это действительно здорово.
Когда он приближается к разрядке, он дергает Лухана за волосы на себя и целует, влажно, долго, ощущая, как подрагивает чужая плоть в его влажной ладони и зажмуриваясь, потому что перед глазами целый радужный калейдоскоп. Кончая, он произносит имя гэгэ, тот издает гортанный вскрик и изливается ему в руку, запрокинув голову ему на плечо и стискивая подрагивающими пальцами простыню.
Потом он восстанавливает дыхание и падает на кровать, дергая Лухана на себя и обхватывая его поперек груди. Тот кладет голову ему на грудь и слегка улыбается, устало и нежно. Ифань наклоняется и целует его в влажный от выступившего пота лоб и ощущает, как в душе разливается давно забытое ощущение полного спокойствия и умиротворения. Ощущение близости дорогого и близкого человека.
Он тянется и поднимает с пола упавшее одеяло и укрывает их обоих, утыкаясь носом в мягкие волосы, которые пахнут хвоей и мятой.
Никакого цитрусового шампуня, но Ифаню очень нравится.
******
- Я не знаю, что сказать Чунмёну, - говорит Ифань, устало морщась и ощущая, как в душе возникает острое чувство вины. – Он, конечно, сам виноват, но…
Лухан приоткрывает сонные глаза и внезапно говорит:
- Не пизди. В этой ситуации виноваты все.
- Просто он изменился, - крыть нечем, и Ву откидывает голову назад, на прохладную подушку. – Долбанное равнодушие, одни и те же истерики каждый день, причем по тем поводам, которые тогда казались смехотворными. Почему он никогда не спрашивал, что сподвигло меня уехать? Тяжело ли мне далось это решение? Почему его волновал один чертов вопрос?
- Потому что так проще, - отвечает Лухан. Он слегка приподнимается на локтях и смотрит на Ву в упор. - Так же было бы еще больнее. Просто думать о твоем отъезде было бы еще больнее. И потому намного проще отвлечься и выдумать себе какую-то мнимую причину, из-за которой можно переживать и впадать в истерики.
Он замолкает и тихо добавляет, слегка прищурившись:
- Ты никогда не будешь прежним, потому что эти чертовы несколько лет, все эти трудности и непонимание тебя сломали. Ты уехал и сломал тем самым Чунмёна, который тоже изменился навсегда. Можно было бы попытаться все вернуть, но никто из вас никогда не сможет вернуться в прошлое и собрать себя обратно по кусочкам. Этого не смогу сделать и я, поэтому я и пытаюсь двигаться дальше.
Воцаряется напряженная тишина. Ифань чувствует, как сжимается сердце, и спрашивает, хотя заранее знает ответ:
- И что же делать дальше?
- Жить, - пожимает плечами Лухан и подается вперед, утыкаясь лицом в его грудь и хватаясь рукой за его предплечье. Теплое дыхание опаляет кожу, и гэгэ тихо повторяет:
- Нам только и остается, что жить, Ифань. Поверь, мне жаль, что так вышло, мне жаль, что ваши отношения пошли к херам, мне жаль Чунмёна, но… Я просто хочу быть счастливым, потому что я могу. И ты можешь. И Чунмён тоже когда-нибудь сможет, когда переступит через прошлое, пусть и не сразу, пусть и не так, как прежде. Мы все обязательно будем счастливыми, - его голос вздрагивает, и он прижимается к нему крепче, сжимая его запястье подрагивающими пальцами. – Ведь так?
Ву закрывает глаза и обнимает его, скользя ладонями по худой спине и почти физически ощущая, как Лухану сейчас больно и паршиво. А может, это его собственные чувства, кто знает? Хотя, скорее всего, одни на двоих.
Ифаню больше не хочется сомневаться, оправдываться и пытаться сохранить то, что давным-давно разрушено на куски. Ифаню впервые за долгое время очень хорошо и уютно. Ифань просто очень хочет быть счастливым.
И сделать счастливым Лухана, который так в этом нуждается.