На три единицы выше нормы

https://ficbook.net/readfic/7147139

Направленность: Слэш
Автор: erroresque (https://ficbook.net/authors/1586768)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Кай/Лэй, Крис
Рейтинг: R
Жанры: Драма, Фантастика, AU, Антиутопия
Предупреждения: OOC, Смерть второстепенного персонажа
Размер: Мини, 14 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
— Уровень сострадания на три единицы выше нормы, — звучит голос доктора, а где-то на задворках сознания Лэя появляется мысль о том, что три единицы — это слишком много.

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Работа написана на фестиваль exo unpopular's summer fest от EXO Unpopular (https://vk.com/exo_unpopular)

Предмет: Шкаф
Эмоция: Блаженство
Цитата: Не важно, сколько у вас оружия, не важно, насколько развиты ваши технологии. Мир не может жить без любви. (Небесный замок Лапута)

____
1.08.2018: №43 в топе «Слэш по жанру Антиутопия»

Беснующийся ветер поднимает пыльные облака, бросая их в лицо — словно пытается ослепить, сбить с намеченного маршрута. Люди Старой Эпохи назвали бы это дурным знаком, но для них, детей Века Войны, такой категории не существует — зато существуют цель и приказ, во исполнение которых нужно двигаться вперёд, не замечая препятствий.

Закашлявшись от пыли, Лэй на несколько мгновений прерывает очередное изучение карты, щуря глаза и стараясь разглядеть хоть что-то в окружающем их пространстве. Пятеро солдат, идущих с ним практически в ногу, молчат, предпочитая не торопить, и разве что Крис, его старший брат, бросает взгляды слишком нетерпеливые. Раздражение, едва ли превышающее норму хоть на единицу, высказывать, однако, не спешит: эмоции Криса всегда откалиброваны идеально.

— Примерно пять метров. Западнее, — наконец, звучит заключение, и Лэй на ходу убирает карту, ставшую ненужной: красующиеся на поясе каждого маленькие устройства, смутно напоминающие телефоны Старой Эпохи, едва ли способны начертить новый путь, зато прекрасно запоминают пройденный, помогая вернуться всякому отбившемуся и потерянному.

Ладони — на рукоятях пистолетов, в глазах — настороженное внимание. Цель их похода совершенно не связана со схватками, но здесь, далеко за стенами базы, готовым следует быть ко всему. Подобные им отряды уже не первый день изучают открытую местность, опираясь на данные потертых временем карт: двадцатилетние запасы ресурсов пора восполнять вновь, и места их добычи совсем не изменились. Зато изменилась обстановка, и потому первыми её проверяют не отряды добытчиков, а простые солдаты, двигаясь налегке, но в состоянии беспрерывной боевой готовности.

Чем ближе оказывается объект, тем сосредоточеннее становятся взгляды. Упустить нужное место практически невозможно: периметр территории обозначен стенами, наспех выстроенными десятилетия назад — когда память о Старой Эпохе была жива, а подобное расточительство ресурсов не казалось преступным.

— Территория обширная, запаса времени — впритык. Делимся на три фронта, — когда одна из стен хоть немного укрывает их от ветра, уверенно командует Крис, традиционно выступающий в роли командира отряда. — Дио идёт с Лэем, Сюмин — с Каем, Сухо — со мной.

Короткие кивки в знак того, что команда принята, и три пары исследователей разбредаются в разные стороны, внимательно изучая местность и занося в свои телефоноподобные устройства все необходимые данные: о составе воздуха, о количестве и приблизительном качестве имеющихся ресурсов, об опасностях реальных и теоретических.

Ветер за стенами продолжает бушевать, бьётся о камни, создавая слишком много лишнего шума, но едва уловимый, явно лишний шелест травы доносится до слуха Лэя в мгновение ока, вынуждая обоих парней резко обернуться — и обнаружить надвигающееся существо, в котором с трудом узнается потомок человеческого рода. Этот звериный оскал, хищный взгляд и как будто разлагающуюся плоть любой солдат узнает из тысячи, а потому руки без заминки тянутся к кобуре, но первым оружие выхватывает Дио — и двумя точными выстрелами устраняет возникшую проблему.

Истекающее кровью тело мутанта грузно падает на землю, а до слуха доносится злобный, животный рык, говорящий о том, что прямо сейчас собратья убитого окружают их все более плотным кольцом. Вставая спина к спине, двигаясь практически синхронно, парни прицельными выстрелами устраняют противников, не давая им даже приблизиться: знают, к чему способен привести слишком близкий контакт.

Последнее существо падает замертво — и, убрав оружие, Лэй и Дио с совершенно невозмутимыми лицами дополняют собранные данные упоминанием случившегося инцидента, слыша отзвуки финальных выстрелов попавших в ту же ситуацию солдат. Участок, отведенный им двоим, уже почти исследован, и, не теряя времени зря, парни перешагивают через мерзко пахнущие трупы, как ни в чем не бывало продолжая оценку обстановки.

— Есть хоть один объект, куда не добрались эти твари? — хмыкает Сюмин, когда, закончив с заданием и вновь собравшись в полном составе, отряд направляется на базу. Ветер начинает утихать, а потому обратный путь кажется куда более коротким.

— Об объектах и говорить нечего, — пожимает плечами Кай, вещая меланхоличным голосом говорящего очевидные вещи человека, — вопрос скорее в том, есть ли хоть один такой клочок земли.

В разговоре Лэй не участвует, но ответ на такой вопрос даёт мысленно — причём весьма неутешительный. Очертания базы уже видны на горизонте, и все шестеро, не сговариваясь, машинально прибавляют шаг. Идти остаётся всего ничего, и даже лёгкая усталость почти не замечается — но Лэй с трудом не спотыкается, когда Сухо, пошатнувшись, резко хватается за его плечо.

— Что такое? — Крис щурится, глядя с отчётливо читаемым в глазах подозрением, но Сухо качает головой, торопливо отпуская свою внезапную опору и отстраняя руки поддерживающего его Лэя. Вот только настороженность во взгляде командира становится лишь острее, когда он видит, как незадачливый солдат пошатывается, не находя в себе сил даже на уверенный шаг.

— Показывай, что с тобой, — Крис резко останавливается, а вместе с ним замирает и весь отряд, устремляя взгляды на явно нездорового Сухо, смотрящего с испугом, явно превышающим норму, но ослушаться приказа не смеющего. Едва ли понимая, что с ним, но видя слишком отчётливую боль на чужом лице, Лэй чувствует невольный укол сострадания — особенно, когда, развернув руку ладонью вверх и приподняв рукав, Сухо демонстрирует глубокие царапины на запястье.

— Один из них задел меня. Я собирался обратиться в госпиталь сразу по приходу, — торопливо оправдывается он, и в этот миг безысходность его состояния ощущается особенно остро: болезнь, способная превратить человека в мутанта, прогрессирует в теле парня прямо сейчас, сшибая все настройки эмоций и лишая остатков физических сил.

Крис лишь кивает, принимая информацию, и тянется к поясу: инструкция о мерах, предпринимаемых в случае заражения, известна каждому наизусть. И Лэй, пожалуй, единственный, у кого от избытка эмоций пересыхает в горле, когда он видит в глазах Сухо обреченное смирение с судьбой.

— Ему вполне могут помочь в госпитале. Начальная стадия длится долго, — стараясь придать голосу как можно больше равнодушного спокойствия, Лэй обращает взгляд на брата, глядя в глаза с напускной уверенностью.

— Болезнь начала проявляться открыто, а, значит, скоро он станет заразен. И, возможно, агрессивен, — спорить с Крисом бессмысленно — он, как и всегда, абсолютно прав, но прямо сейчас это вызывает невольное, не вполне привычное раздражение. — Не забудьте занести это в отчёты.

— Крис, подожди, послу... — звук выстрела обрывает бессмысленные слова, и Лэй, заткнуть эмоции не успевший, кричит, когда готовый заплакать Сухо в мгновение затихает, падая замертво.

И лишь через секунду, когда собственный крик утихает, отдаваясь звенящим эхом в ушах, парень понимает, насколько серьёзную ошибку совершил. А в подтверждение тому — затянувшееся молчание и четыре невыносимо внимательных взгляда.

— Держись ко мне поближе, Лэй, — наконец, глухо приказывает Крис, пряча пистолет обратно в кобуру, и, забрав с чужого тела оружие, технику и сумку, разворачивается обратно к базе, ведя за собой отряд.

Лэй — притихший, виноватый — торопливо нагоняет брата, но напоследок, нервно кусая губу, оглядывается на бездыханного Сухо, в чьих глазах отныне навсегда застыл испуг. И лишь после, спеша устремить свой взор вперёд, замечает, что Кай, единственный из отряда, тоже бросает на убитого прощальный сочувствующий взгляд.

/ / /

— Я не могу вечно покрывать тебя перед командованием. Если хоть кто-то из отряда проболтается, не факт, что ты сможешь отделаться глубокой калибровкой, — Крис говорит тихо и холодно, но смотрит на брата с максимально допустимым уровнем недовольства. Слышать подобное приходится далеко не впервые, но почему-то Лэй всё равно пытается вяло защищаться.

— У многих время от времени сбиваются настройки, это нормально, — без особой надежды отзывается он, засовывая руки в карманы.

— Время от времени — нормально, — ожидаемо парирует старший, — но не постоянно.

Кабинет, в который брат его заводит, знаком Лэю лучше, чем хотелось бы. Нормальные солдаты бывают здесь редко, идеальные — практически никогда, и только он, судя по всему, является слишком запущенным случаем — настолько, что доктор Адам даже не удивляется, в очередной раз увидев его на пороге, лишь кивает и приглашает на кресло привычным жестом.

— Что на этот раз? — хоть взгляд доктора, цепляющего датчики к голове Лэя, и устремлен на пациента, вопрос его явно обращен к Крису.

— Слишком яркая реакция на устранение зараженного, — откликается тот, устраиваясь на стуле в углу кабинета и неотрывно наблюдая за тем, как Адам хлопочет над младшим да настраивает аппаратуру.

— Закрой глаза и... впрочем, сам всё знаешь.

Лэй действительно знает, и потому его веки уже сомкнуты, а тело привычно, практически на автопилоте, расслабляется целиком. Посылаемые датчиками разряды волнами затапливают разум, погружая парня в приятную полудрему, сквозь которую, однако, ему прекрасно слышны разговоры — которые мозг анализирует довольно ленно.

— Уровень сострадания на три единицы выше нормы, — звучит голос доктора, а где-то на задворках сознания Лэя появляется мысль о том, что три единицы — это слишком много. Что уж там, даже две — показатель плачевный. Но прямо сейчас это не вызывает никаких эмоций: на время проверки прибор сбрасывает их до нуля.

— Незначительное превышение уровня страха, слегка понижены показатели послушания, на едини... — дрема окутывает плотным коконом, и слова доктора размываются, уплывают, совершенно не воспринимаемые разумом. Лэю всё равно, насколько настройки сбились на этот раз, ведь он в надёжных руках доктора Адама — а, значит, уже через час эмоции будут откалиброваны идеально. Пусть и временно.

Когда веки наконец удаётся разомкнуть, под спиной угадывается кровать, а над головой — сероватый потолок. Не спеша подниматься, Лэй прислушивается ко внутренним ощущениям, вызывая воспоминания о смерти Сухо — и на этот раз испытывая лишь удовлетворение от того, что командир не оступился от протокола, спасая базу от неизбежной опасности. Сочувствие — в минимальном количестве, умеренное, как ко всякому живому существу. В конце концов, с момента заражения парень едва ли был собой, а, раз так, о ком же жалеть?

— Надеюсь, в ближайшую неделю твоё состояние будет стабильным, — вздрагивая от неожиданности, Лэй переводит взгляд на сидящего в кресле Криса, в комнате которого, видимо, и находится. — Командование передало очередное задание для тебя, и на этот раз меня рядом не будет.

Слова излишни, и потому Лэй лишь вяло кивает в ответ, садясь на кровати и морщась от головокружения — всё более ощутимого с каждой новой калибровкой. Он вновь ощущает себя цельным, правильным — или, по крайней мере, таким, каким полагается быть по закону, что уже немало.

— Новый объект? Кто будет в отряде? — деловито осведомляется Лэй, едва самочувствие приходит в относительную норму.

— Объект маленький, хоть и довольно важный, так что вас будет двое, — Крис ведёт плечами и откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза. — Второй, кажется, Кай — бестолочь, почти как ты. Я даже не уверен, кто из вас умрёт первым в этом походе.

Коротким кивком подтвердив, что принял и информацию, и эту сомнительную характеристику, Лэй поднимается с места, хватая со стола стакан брата и наливая себе воду: единственный, пожалуй, ресурс, которого всегда в достатке — и даже избытке. Выходить за пределы базы без Криса ему ещё не приходилось, и это бы даже беспокоило — но тревога, подобно прочим эмоциям, прямо сейчас приведена в идеальное соответствие с допустимым уровнем. А потому всё, что чувствует Лэй по поводу предстоящего задания — чёткое, но едва ли пугающее осознание возросшей ответственности.

— Будь внимательнее к эмоциям, Лэй. Не доводи до трёх единиц снова, — вновь подаёт голос старший, бросая взгляд на жадно пьющего брата. — Закон существует не просто так. И в твоих же интересах не нарушать его.

Эти слова — из тех, что слышаны неоднократно, но Лэй уже давно не пытается отвечать. У Криса с эмоциями проблем не бывает, ему не осознать ту заразу, что проникает в разум, едва сбиваются настройки: острое чувство правильности происходящего, что не отпускает вплоть до критического момента. Но, потерянный между двумя противоположными «правильно», Лэй снова и снова повторяет себе, что одно из них — ложное, чуждое.

Ибо в одном Крис прав непогрешимо: закон существует. И этого, даже без аргументов, вполне достаточно.

/ / /

Сумка, как никогда набитая провизией, оттягивает плечо — маршрут в несколько раз длиннее привычных, и на полпути в глазах Лэя начинает рябить от очертаний карты. Энергии Кая, тем временем, может хватить на двоих — и потому именно он мечется вокруг, ища укромное местечко, но стараясь при этом не пропадать из поля зрения напарника согласно всем требованиям безопасности.

Кай машет рукой, подзывая, и Лэй торопливо идёт к нему, с невольным облегчением позволяя себе убрать карту. Без привала им дальнейший путь не выдержать, а потому, скинув сумки да устроившись на камнях, парни принимаются за еду, набираясь сил для нового рывка. Безмятежное небо дарит тепло солнечных лучей, и, прикрыв глаза, Лэй самую каплю наслаждается им, чувствуя, как внутри разливается сладость покоя.

— Судя по тому, что ты здесь, командование о том случае не знает, — голос Кая бесцеремонно возвращает в реальность, вынуждая распахнуть глаза.

— А что? Планируешь рассказать? — Лэй слабо понимает, к чему этот разговор вообще начат.

— Оно мне надо? — парень смеётся, смахивая со лба тёмную чёлку. — Просто интересно стало, как далеко способна зайти скрытность твоего брата.

Едва заметно хмурясь, Лэй внимательно вглядывается в чужое лицо: в Кае, что смотрит на него с лёгкой усмешкой, чувствуется что-то категорически неправильное, да только неправильность эта ускользает от разума, оставляя лишь налёт непонимания.

— Ты бы поосторожнее был, — в голосе парня слышится неприкрытое добродушие, — от такого числа калибровок мозг однажды точно отключится.

— Да, я слышал, — рассуждающий о запретном Кай вызывает приступ невольного раздражения, и сложно сказать, насколько его уровень соответствует норме — однако самому Лэю кажется допустим и оправданным.

— Тогда зачем так палишься? — в прищуренном взгляде Кая таится что-то совершенно нечитаемое, безнадёжно выбивающее из колеи. — Тебе не обязательно пытаться быть правильным: достаточно запомнить, каким ты должен быть, и делать вид. Я так не первый год живу, и подвоха никто до сих пор не заметил.

И в этот миг, глядя на то, как невозмутимый Кай возвращается к трапезе, Лэй отчётливо понимает, в чем именно таилась его неуловимая неправильность. Эмоции. Живые, неоткалиброванные, словно у человека Старой Эпохи; эмоции, за которые этому странному парню ни капли не стыдно, настолько, что, сжившийся с ними, он выглядит вопиюще гармоничным и правильным.

— А рассказываешь зачем? Я ведь тебя и выдать могу, — Лэй говорит спокойно, машинально игнорируя тот факт, что очередной сбой настроек уже начался, причём задолго до того, как Каю вздумалось об этом поговорить.

— Можешь, — равнодушно отзывается тот, пожимая плечами, — но не расскажешь. Твои эмоции настолько сильны, что в несколько дней сбивают всю калибровку, даже если ты замечаешь это через месяц. Они тебе не позволят. Уж я-то знаю.

Спорить хочется до скрипа зубов, но резкий всплеск злости вынуждает мгновенно притихнуть в молчаливом осознании чужой правоты. Вот только Лэй совсем не считает, что с этим не нужно бороться, ведь закон есть закон — и, во имя хотя бы блага человечества, он должен ему подчиняться. Они оба должны.

Остаток отдыха проходит в полной тишине, прерываемой лишь редкими вскриками птиц, и в ней же завершается, когда приходит время идти дальше. Всю оставшуюся дорогу от Кая не слышно ни слова, но на душе Лэя, старательно прокладывающего путь, по-прежнему неспокойно: всё внутри кричит, что советы напарника стоят внимания. Что хитрость его — мудрая, разумная, ведь со своей природой не поспорить даже во имя блага. И, окончательно теряясь в том, где в его сознании кончается истина и начинается ложь, парень отчаянно пытается сосредоточиться на деле — единственной вещи, что имеет значение прямо сейчас.

— Небо мрачнеет, — хмуро замечает Кай, когда с исследованием объекта почти закончено, — слишком сильно.

— Запас времени есть, — Лэй пожимает плечами, даже не поднимая головы, и продолжает неспешно идти вперёд, окидывая взглядом территорию и фиксируя данные, — переждём где-нибудь, если что.

На горизонте ни одного мутанта, и оттого чернеющее небо особенно настораживает: хищные твари тонко чуют опасности, исходящие от самой природы. Сбивающий с ног шквальный ветер появляется из ниоткуда, словно предостерегая, и потому парни сворачивают с маршрута практически синхронно, вопреки сопротивлению стихии отправляясь на поиски укрытия в надежде завершить их до того, как ураган действительно разыграется.

Заброшенный город — полуразрушенный, серый — виднеется впереди, словно луч надежды. Видящий подобное явно не впервые Кай за рукав тянет напарника вслед за собой, покуда тот, едва ли понимая самостоятельно, куда идти, снова и снова окидывает взглядом ряды однотипных каменных домов, что совершенно не выглядят надёжными: так близко к наследию Старой Эпохи Лэю бывать не приходилось никогда.

Полуотвалившаяся дверь, пара лестничных пролётов — и вот Лэй вслед за парнем уже заходит в наиболее уцелевшее жилое помещение, прикрывая за собой дверь. Погребенная под пылью, но с непривычным уютом обставленная квартира кажется чем-то чужеродным тому, кто привык к невзрачным, безликим комнатам, одинаковым для каждого жителя базы.

Завороженный открывшимся зрелищем Лэй, машинально отправляя сумку на первую попавшуюся тумбу, проходит в глубь помещения, заглядывая в другую комнату. Здесь обстановка кажется знакомой в чуть большей степени, но всё равно отчаянно выбивается из шаблона — кровать, удивительно широкая и способная уместить двоих, укрыта довольно ярким покрывалом, на прикроватных тумбочках — фотографии в рамках, с которых лучезарно улыбаются едва различимые за слоем пыли лица, светильники на стенах — причудливой формы, смутно напоминающей цветы, и даже шкаф, красующийся зеркалами на дверцах, кажется довольно широким.

— Столько деталей, — озадаченно бормочет Лэй, слабо понимая собственное отношение к этому. За спиной слышатся мягкие шаги Кая, но, словно не замечая их, парень проходит в комнату, бросая короткий взгляд на картины, украшающие стены.

— Забавно, да? — Кай подходит к окну, опираясь на подоконник и бессмысленно глядя на грозовые всполохи в небе. — Век Войны длится не так уж долго, а обстановка Старой Эпохи уже кажется странной. Тяга к красоте и уюту выставляется на нулевое значение — и сразу становится достаточно минимума. Потрясающе для сохранения ресурсов, но омерзительно для состояния души.

Слова Кая, возможно, весьма важны, и, скорее всего, весьма запретны, но Лэй, уяснивший их где-то на периферии сознания, откладывает эти мысли на потом, увлекаясь изучением комнаты. Уровень интереса к новому у него наверняка превышен, но прямо сейчас Лэй уверен, что всё остаётся в рамках допустимых значений. В конце концов, неизвестно, сколько ещё им здесь сидеть, а, раз так, почему бы не заполнить своё время?

Скрипучая дверца шкафа открывается с трудом, предоставляя содержимое взору одновременно с тем, как порыв ураганного ветра ударяет в окно, чудом не выбив стёкла. На пластиковых вешалках — множество разнообразной одежды цветов абсолютно разных, да и фасонов весьма отличающихся. Лэю, привыкшему к идентичной форме и столь же одинаковый повседневной одежде, такое буйство красок кажется абсолютным безумием вопреки тому, что о быте людей Старой Эпохи он знал немало из книг по истории.

Кончики пальцев скользят по мягкой ткани (такой разной, но одинаково приятной), пока глаза продолжают метаться, рассматривая полки. На них можно встретить немало: головные уборы всех сортов, аксессуары и кажущееся абсолютно нелогичным ассорти из огромного множества разных предметов.

— А где оружие? — машинально выпаливает Лэй, осознав, что во всём многообразии вещей не нашёл самого главного: того, без чего сейчас не может обойтись шкаф ни одного из солдат. Ответом же в первые мгновения служит смех Кая, продолжающего обезоруживать недопусимой эмоциональностью. Лэю совсем не верится, что он и сам настолько же странен.

— Прежде оружие было правом, а не обязанностью. Зачем бы людям, для которых открыт весь мир, прятаться за дулом пистолета? — подойдя ближе, парень тоже заглядывает в шкаф, подцепляя пальцами и на несколько секунд вытягивая, чтобы рассмотреть, рубашку расцветки немыслимой — трёхцветной, клетчатой, яркой. — Наша нынешняя жизнь была для них не более чем сюжетом фантастической книги.

Стёкла всё так же дребезжат в бесплодных попытках рассыпаться под напором стихии, но Лэю от этого как будто каплю спокойнее: буйство природы прекрасно гармонирует с катастрофой, разыгравшейся в его сознании. Глядя в потолок как будто спокойным взглядом, лежащий на кровати Лэй нервно кусает губы — и пытается просто не сойти с ума от в клочья разрывающих разум противоречий.

Вся квартира исхожена вдоль и поперёк, каждая деталь пристально рассмотрена, и сейчас, оставшись наедине со своими мыслями, Лэй понимает: он восхищён. Не столько красотой, сколько возможностью прикоснуться к известному лишь по книгам прошлому человечества, но имеет ли значение причина, когда замешанный на интересе восторг готов побить все рекорды превышения нормы? Что вообще имеет значение, если эмоции всё более не поддаются калибровке, и единственное, что остаётся — надеяться, что командование не решит сдать бесполезного солдата в утиль?

Однако предательское ощущение правильности не отпускает, оседает внутри и давит на сердце, приправленное помутняющими здравомыслие словами Кая — и Лэй впервые совершенно не хочет возвращаться к той правде, что уготована ему законом. Эмоции как будто в пределах нормы — но для него, а не для государства. И что-то щемящее внутри подсказывает: появление собственной нормы — начало катастрофы.

— Могу лишь догадываться, что ты чувствуешь, — парень не улавливает момент появления Кая, но не реагирует на него, даже когда слышит скрип кровати и чувствует, как рядом опускается ещё одно тело. — Я не впервые пережидаю ураган в подобном месте, и помню, как пугал собственный интерес к обстановке. В тот день я впервые понял, что люди Старой Эпохи понимали под красотой, и чувствовал, как сердце отзывается на неё. Боясь выдать себя перед остальными, я переживал это тихо — осознавал, что понять меня некому. Я чувствовал остро, как никогда, что именно в этот миг являлся настоящим, и совершенно не знал, как совместить это с законом. Но знаешь, что я понял после?

Затаив дыхание, Лэй осторожно поворачивает голову, обращая на Кая просящий о продолжении взгляд. Каждое слово отзывается внутри, в точности описывая всё, что чувствует Лэй при каждом сбое настроек, отчего страдает прямо сейчас, и парень впервые осознаёт всю сладость этого странного чувства: ощущения, что понят со всей своей ненормальностью.

— Я понял, что это никогда не закончится. Дожидаясь момента, когда сбой настроек станет похож на естественный, я ходил на калибровку снова и снова, пока не осознал, что ещё немного — и разум сотрётся напрочь, — Кай смотрит в глаза прямо, открыто и серьёзно, верит в каждое своё слово, неумолимо заражая этой уверенностью. — У меня было три пути: лишиться рассудка, добровольно сдаться командованию или принять себя таким, какой я есть, и, не ставя это себе в вину, продолжать делать вид, что поступки мои согласуются с нормой. Теперь на этом перекрёстке стоишь ты.

— Зачем ты рассказываешь? — срывается с губ прежде, чем осознаётся. В это странное мгновение Лэю кажется, что кроме них в этом мире не существует никого, и вовсе не потому, что база отрезана от этого места стеной дождя и чуть ли не деревья вырывающим ураганом: под действием эмоций привыкший думать о себе, как о единственном из худших, Лэй впервые чувствует, что он не один.

— Затем, что узнал в тебе себя ещё в тот день, когда Сухо... заразился, — ответ вполне ожидаем, но почему-то услышать его кажется чем-то необходимым. — А, когда жизнь повторила сценарий, загнав нас в эту квартиру, понял, что не позволю ещё одному человеку остаться непонятым в подобный момент.

Веки смыкаются, и, тяжело вздохнув, Лэй вновь поворачивает голову, упираясь в кровать затылком и чувствуя наполняющее душу бессилие. Каждая из трёх дорог кажется ему правильной, на каждую есть своя правда, но от выбора не уйти — можно даже не пытаться.

— Я не вправе решать за тебя, но... послушай, — чужая ладонь осторожно накрывает его собственную, чуть сжимая и заставляя замереть от неожиданности. — Попробуй пойти по моему пути. Хотя бы первое время. Притворяться совсем не сложно, когда принимаешь себя во всём своём несовершенстве. Я чувствую, что живу, когда наполнен эмоциями — настоящими, а не теми, что навязали мне извне. Не лишай себя шанса на это.

Затянувшееся молчание сдавливает грудную клетку, но Лэй мысленно отмахивается от этого чувства, вновь рассматривая оплетённый паутиной потолок. Недавнее раздражение к Каю сменяется тихой благодарностью, подсознательный страх — машинальным интересом.

— Я попробую, — тихо откликается Лэй и окончательно умолкает вновь. По стеклу барабанит дождь, ветер воет, подобно дикому зверю, громовые раскаты звучат, словно под ухом — но ему почти спокойно. И самую малость, совсем на капельку страшно.

/ / /

Эта идея — ужасная. Худшая в его жизни. И закончиться хорошо не может точно. Уверенный в этом Лэй вновь и вновь корит себя за то, что совершенно по-глупому повёлся на речи Кая — но продолжает идти по его дороге.

Потому что отказаться от этого невозможно. Каждый день пытаясь принимать свою сущность со всеми изъянами, Лэй и сам не заметил, как ужился с собственными эмоциями: мир обретал всё более яркие краски даже в невзрачных стенах базы, и, пряча свою душу за вписывающимся во все нормы поведением, он позволял себе наслаждаться ими.

— Такое чувство, что я не знал самого себя все эти годы, — Лэй сидит на кровати в комнате Кая, совершенно неотличимой от его собственной, уже не в первый раз. Чем сильнее становятся чувства ко всему вокруг, тем острее ощущается новая, совершенно незнакомая потребность: говорить. Делиться. Общаться. И просто чувствовать присутствие единственного человека, что видит его душу так же ясно, как собственную.

— Сейчас никто себя не знает, — забравшийся в кресло с ногами Кай пожимает плечами, глядя на Лэя с лёгкой улыбкой, — от индивидуальности остаётся не так уж много, когда на всех — один порог эмоций.

Его слова, вызывающие не самые приятные мысли, заставляют едва заметно вздрогнуть, закусывая губу и невольно опуская взгляд.

— Закон существует не просто так, — отзывается Лэй эхом собственного брата, чьи слова вспыхивают в памяти, обжигая разум. — Мы нарушаем его каждый день своей жизнью, и я стыжусь самого себя, но не могу это прекратить. И даже не знаю, ненавидеть тебя — или всё-таки быть благодарным.

Улыбка напротив — лукавая, красивая. Кай вообще красив до безумия: Лэй понял это буквально вчера, совершенно случайно засмотревшись на изгиб его пухлых губ.

— Можешь ненавидеть, — беззаботно отзывается парень, весело глядя на него и склоняя голову набок, — всё равно ведь продолжишь сюда приходить.

Слова эти, кажется, даже без подвоха, но Лэй торопливо отводит взгляд, пряча смущение: даже Каю едва ли известно, насколько он попал в цель. Потому что самое сладкое, самое тёплое чувство, за которое Лэю хочется цепляться до последнего — возрастающая с каждым днём острая привязанность к человеку, комната которого скоро станет родной.

В Кае идеальна каждая черта, каждый жест и каждое слово, и дело даже не в том, что он — единственный действительно живой человек среди всеобщей серости. Просто всё, что парень из себя представляет, вызывает в душе Лэя слишком сильный, слишком правильный отклик, сопротивляться которому не выходит. Хотя и следует.

— Я должен пройти калибровку снова, — что-то внутри, заложенное годами законопослушной жизни, продолжает противиться происходящему, заставляя почти одержимо шептать, — это неправильно, незаконно, бессмысленно... я должен!

Во взгляде Кая как будто что-то меркнет в тот миг, когда он, подталкиваемый чужими словами, поднимается с места, подходя к Лэю и наклоняясь так близко, что носы почти соприкасаются, а в радужке глаза можно разглядеть мельчайшие оттенки. Тёплая ладонь мягко касается щеки Лэя, и тот замирает от нехитрой ласки, когда большой палец Кая мягко поглаживает кожу, а сам он смотрит в глаза с каким-то болезненным теплом.

— Ты не поддаёшься калибровке, и изменить это не способен никто, — шёпот обжигает губы, вызывая озноб от мурашек по коже. — Прими себя. Прости себя. Убереги себя, чёрт возьми. Ты прекрасен, Лэй — и достоин того, чтобы жить. Жить таким, каков ты есть — восторженным, добрым и тёплым.

Лэй утопает в его глазах и его тепле, внимает каждому слову — и щёки предательски пунцовеют от смущения. Слышать подобное от того, кто заставляет сердце биться слишком быстро — немыслимо и прекрасно. Настолько, что все противоречия и сомнения временно отступают, покуда Лэй растворяется в этом мгновении, осторожно накрывая чужую ладонь своей, словно не желая отпускать.

— Я уже не знаю, во что мне верить, — шепчет Лэй так же тихо, чуть сильнее сжимая пальцами руку парня, и получает в ответ улыбку настолько тёплую, что позволяет и себе робко улыбнуться, слыша такое простое:

— В то, что существуют чувства, стоящие всего.

Лэю совсем не хочется отстраняться, когда Кай подаётся вперёд, приближаясь сильнее — он лишь прикрывает глаза и неуклюже цепляется пальцами за чужое предплечье, чувствуя, как тёплые губы мягко и трепетно сминают его собственные. Так ласково и так уверенно, что не ответить взаимностью — невозможно.

Мысли путаются, смазываются, бешено колотящееся сердце чудом не ломает грудную клетку, но это состояние — странное, обжигающее — разливается по венам приятной сладостью. Лэй не знает, как долго продлится эта внезапная эйфория, но упускать её не желает, заключая парня в объятия и подаваясь навстречу, позволяя себе скользнуть языком по податливым губам, узнать вкус которых кажется чем-то действительно важным.

Эти ощущения — новые, неизведанные, и Лэю хочется окунуться в них с головой, узнать их столь глубоко, сколь это только возможно. И потому он безропотно поддаётся чужому напору, позволяя опускать себя на кровать, избавлять от кажущейся слишком тесной формы — и обнажая самого Кая, кожа которого, мягкая и горячая, определённо стоит того, чтобы желать прикасаться к ней снова и снова.

Губы нависшего над ним парня жадно припадают к шее, оставляя на коже влажные следы, бросают в дрожь каждым смазанным поцелуем. Искрящееся между ними чувство — то, названия чему Лэй ещё не знает, но всё равно желает раствориться в нём без остатка и никогда не упускать.

Воздух становится тяжёлым, горячим, и оттого немного трудно дышать, но это совсем не кажется важным. Гораздо важнее — напряженная спина под его ладонями, которую Лэй бездумно ласкает, наслаждаясь теплом, россыпь взаимных поцелуев, которых постоянно кажется мало, и накрывающее с головой блаженство в тот миг, когда парень чувствует Кая внутри.

Время словно прекращает своё существование ради этих двоих, позволяя растягивать сладостные мгновения до бесконечности, но кажется, что даже вечности не будет достаточно. Рвано дыша и отчаянно сдерживая желание застонать от удовольствия, Лэй выгибается навстречу плавным толчкам, раскрывая и отдавая себя целиком и полностью — и получая от Кая ничуть не меньше. Бездумно ища чужие губы, он приникает к ним, как утоляющий жажду — к бутыли с водой, и чувствует в ответном поцелуе столь же нетерпеливую жадность, сводящую с ума и без того явно сумасшедшего парня.

Волна особенно острого наслаждения разливается по телу, затопляя рассудок, и, забыв обо всём, Лэй обжигает губы Кая протяжным сдавленным стоном, замирая и крупно дрожа в его крепких руках. А через мгновение — сбившееся тяжёлое дыхание и сладкая нега, в которой не хочется ничего, кроме как лежать в чужих объятиях и целовать раскрасневшиеся губы снова и снова, не думая о том, что совсем скоро настанет время уходить.

— Я не хочу тебя терять, — шёпот Кая мягко касается уха, и Лэй улыбается робко, смущённо, зарываясь лицом в смуглую шею и сжимая объятия как можно крепче. Потому что действия, как оказалось, говорят о чувствах гораздо больше, чем слова. И лёгкие поцелуи, которые Лэй позволяет себе оставлять на чужой коже — как безмолвная замена простому «я тебя тоже».

/ / /

— Чтобы ничего не сорвалось, доктор повысит вам уровень сексуального влечения. В качестве побочного эффекта может подскочить уровень любви, но это не страшно — когда всё закончится, вас откалибруют обратно.

Не подавая вида, Лэй тихо паникует, шагая вслед за невозмутимым солдатом по знакомому до боли коридору. Он знал, что искусственное оплодотворение в условиях жизни на базе давно стало невозможным, вынудив людей вернуться к Старой Эпохе в вопросах деторождения, и понимал, что рано или поздно найдут ту, что биологически наиболее подходит именно ему для создания здорового потомства, да только пугает вовсе не то, что этот день неожиданно настал — пугает тот факт, что прямо сейчас его ведут к доктору Адаму.

Крепнущие всё сильнее с каждым днём чувства к Каю, перевернув сознание, со временем сбили все оставшиеся настройки, а потому ко всем чертям полетели даже ответственность, послушание и патриотизм. Ненависть к закону, заставляющему прятать самих себя от целого мира, разросшись, заполнила всё существо Лэя — но он продолжал вести себя наилучшим образом хотя бы для того, чтобы сберечь собственную жизнь. Не ради себя — ради Кая. Единственного, кто помог ему увидеть себя самого. Единственного, кто, услышав глупое «давай сбежим», ответил не менее глупым «давай», отправляя их в ожидание возможности для того, чтобы это осуществить.

Но теперь Лэй идёт к доктору Адаму, не имея никакой возможности отказаться и понимая, что одна короткая проверка разрушит всё: даже Крис не захочет покрывать его снова после того, как узнает о зашкаливающих показателях брата. И остаётся лишь хранить сросшуюся с лицом маску безразличия, надеясь на невесть какое чудо.

Снова знакомое кресло, снова датчики на голове — и сомкнутые веки, прячущие за собой испуганный взгляд. Расслабиться до конца так и не удаётся, но доктор этого, кажется, совершенно не замечает, продолжая настраивать приборы и разговаривать