Перевод Ю. Данилова
– Что и говорить, преступления на Марсе совершаются не часто, – не без сожаления заметил инспектор уголовной полиции Роулинго. – По сути дела из‑за этого мне и приходится возвращаться в Скотланд‑Ярд. Задержись я здесь подольше, и от моей былой квалификации не осталось бы и следа.
Мы сидели в главном смотровом зале космопорта на Фобосе и любовались залитыми солнцем зубчатыми скалами крохотной марсианской луны. Ракетный паром, доставивший нас с Марса, отошел минут десять назад и сейчас начинал головокружительное падение на шар цвета охры, парящий среди звезд. Через полчаса мы должны были подняться на борт лайнера, отправлявшегося на Землю – в мир, где большинство пассажиров никогда не бывали, хотя и называли его по традиции своей «родиной».
– Но все же, – продолжал инспектор, – иногда и на Марсе случаются происшествия, которые оживляют тамошнюю жизнь. Вы, мистер Маккар, занимаетесь продажей произведений искусства и, должно быть, слыхали о переполохе в Меридиан‑Сити, происшедшем несколько месяцев назад?
– Что‑то не припомню, – ответил полный смуглый человечек, которого я было принял за возвращающегося на Землю туриста.
Инспектор, по‑видимому, успел ознакомиться со списком пассажиров, отбывающих с очередным рейсом.
«Интересно, много ли ему удалось разузнать обо мне», – подумал я и попытался внушить себе, что совесть моя – гм! – достаточно чиста. В конце концов, каждый что‑нибудь да провозит через марсианскую таможню.
– Мы старались не поднимать шума, – произнес инспектор, – но в делах такого рода огласка неизбежна. А случилось вот что: вор, специализирующийся на ограблении ювелирных магазинов, прибыл с Земли, чтобы похитить величайшее сокровище музея в Меридиан‑Сити – богиню Сирен.
|
|
– Что за нелепая идея! – возразил я. – Статуя богини, конечно, бесценна, но ведь это просто камень, обломок песчаника. Ее нельзя продать. С таким же успехом можно было бы похитить, например, «Мону Лизу».
Инспектор широко улыбнулся.
– Такое тоже случалось, – сказал он. – Возможно, и мотив преступления в обоих случаях был одним и тем же. Некоторые коллекционеры с готовностью отдали бы за такой предмет искусства целое состояние, даже если бы любоваться им смогли только в одиночестве. Вы согласны, мистер Маккар?
– Совершенно с вами согласен. По роду своей деятельности мне приходится иметь дело с сумасшедшими самого различного толка.
– Так вот, кто‑то из таких, с позволения сказать, коллекционеров и нанял нашего красавчика – звали его Дэнни Уивер, – и только исключительное невезение помешало ему похитить статуэтку богини.
Диктор информационного центра космопорта сообщил, что наш рейс задерживается из‑за необходимости произвести контрольные замеры горючего, и попросил нескольких пассажиров подойти к справочному бюро. Пока мы дожидались конца объявления, я припомнил то немногое, что знал о богине Сирен.
Хотя мне никогда не доводилось видеть оригинал, я, подобно большинству туристов, отбывающих с Марса, увозил в своем багаже его копию. В сопроводительном документе, выданном Марсианским бюро по охране памятников древности, удостоверялось, что это «точная копия в натуральную величину так называемой богини Сирен, открытой в Море Сирен третьей экспедицией в 2012 г.».
|
|
Трудно поверить, что такая миниатюрная вещица могла вызвать столько споров. Величиной она была дюймов восемь или девять. Будь она выставлена в каком‑нибудь музее на Земле, вы бы прошли мимо, не обратив на нее никакою внимания. Головка молодой женщины, в чертах лица есть что‑то восточное, мочки ушей несколько оттянуты, завитки мелко вьющихся волос плотно прилегают ко лбу, губы чуть раскрыты, словно от радости или удивления, – вот и все. Но тайна ее происхождения настолько опрокидывала все привычные представления, что послужила толчком к возникновению доброй сотни религиозных сект и свела с ума не одного археолога. И было от чего тронуться: откуда могла взяться чисто человеческая голова на Марсе, где единственными разумными существами были ракообразные – «интеллектуальные омары», как любят их называть наши газеты? Коренные марсиане даже близко не подошли к тому уровню развития, на котором становятся возможными космические полеты, и, во всяком случае, их цивилизация погибла задолго до появления человека на Земле. Неудивительно, что богиня Сирен стала загадкой номер один Солнечной системы. Не думаю, что при жизни моего поколения нам удастся решить эту загадку, если ее вообще удастся когда‑нибудь решить.
– Разработанный Дэнни план был весьма прост, – прервал молчание инспектор. – Вы знаете, сколь пустыми становятся марсианские города по воскресеньям, когда все закрыто и колонисты сидят по домам перед телевизорами и смотрят передачу с Земли. Дэнни на это и рассчитывай, когда в пятницу вечером остановился в гостинице в Западном Меридиан‑Сити. Субботу он отвел на то, чтобы осмотреться в музее, воскресенье – чтобы без помех заняться делом, а в понедельник утром вместе с другими туристами надеялся покинуть город…
|
|
В субботу утром он пересек небольшой парк и оказался в Восточном Меридиан‑Сити, где находится музей. Как вам, может быть, приходилось слышать, свое название Меридиан‑Сити получил потому, что расположен на сто восьмидесятом градусе – не больше и не меньше. В городском парке установлена каменная глыба, на которой высечен меридиан, разделяющий Марс на два полушария. Посетители парка любят фотографироваться у этого обелиска, стоя одной ногой в одном, а другой в другом полушарии. Просто удивительно, до чего такие вещи могут забавлять некоторых!
Целый день Дэнни, как и всякий турист, слонялся по музею. Но, когда подошло время закрытия, он не покинул музей, а тайком пробрался в один из залов, закрытых для посетителей, где готовилась экспозиция, посвященная периоду строительства каналов. Там Дэнни оставался примерно до полуночи на тот случай, если какому‑нибудь энтузиасту‑исследователю вздумается задержаться в здании музея. В полночь Дэнни вышел из своего укрытия и приступил к делу.
– Простите, – прервал я инспектора, – а как же ночной сторож?
Инспектор рассмеялся.
– Дорогой мой, на Марсе неизвестна такая роскошь, как ночные сторожа, в музее нет даже сигнализации. Да и зачем: кому может прийти в голову красть куски камня? Правда, богиня находится в тщательно опечатанной витрине из стекла и металла, но это на случай, если какой‑нибудь любитель сувениров воспылает к ней преступной страстью. Но даже если бы кто‑нибудь похитил богиню, вору все равно негде было бы спрятать свою добычу. Как только обнаружилась бы пропажа, весь отходящий транспорт подвергли бы тщательнейшему обыску.
В том, что сказал инспектор, была изрядная доля истины. Я мыслил земными категориями, забыв о том, что каждый город на Марсе – это замкнутый мир, живущий своей особой жизнью под защитным полем, ограждающим его от леденящего вакуума или почти вакуума. За спасительными экранами электронной зашиты простирается крайне враждебная пустота марсианских пустынь, где человек, лишенный спасительной оболочки, погибает в считанные секунды. Принудить к неукоснительному соблюдению законов в такой обстановке очень легко. Неудивительно, что на Марсе совершается так мало преступлений.
– У Дэнни с собой был превосходный набор инструментов, каждый предмет в нем был предназначен, как у часовщика, для выполнения определенной операции. Украшением набора была микропила размером с паяльник. Ее режущая кромка тоньше папиросной бумаги приводилась в движение миниатюрным ультразвуковым генератором и совершала миллион колебаний в секунду. Она легко, словно через масло, проходила сквозь стекло и металл, оставляя прорезь, которая была тоньше человеческого волоса, что было особенно важно для Дэнни в его предприятии.
Думаю, вы и сами догадались, как намеревался действовать грабитель. План его был прост: прорезать отверстие в витрине и подменить подлинную богиню копией, которых навалом в сувенирных магазинах. Мог бы пройти не один год, прежде чем какой‑нибудь дотошный знаток докопался бы до истины. А подлинная богиня давным‑давно достигла бы Земли, идеально замаскированная под собственную копию с официальным документом, удостоверяющим аутентичность. Ловко придумано, не правда ли?
Жутковато, должно быть, было Дэнни работать в темном зале, где тебя со всех сторон окружают какие‑то барельефы и непонятные предметы, насчитывающие не один миллион лет. И в земном музее ночью не очень‑то уютно, но там по крайней мере все – как бы это поточнее выразиться? – человеческое. В зале номер три нельзя было ступить и шагу, чтобы не натолкнуться на барельеф с изображением самых невероятных чудовищ, вступивших между собой в отчаянную схватку не на жизнь, а на смерть. Внешне эти чудовища напоминали гигантских жуков, и большинство палеонтологов категорически отрицали саму возможность их существования. Но, вымышленные или реальные, они принадлежали марсианскому миру и не беспокоили Дэнни так, как богиня, молча взиравшая на него сквозь века и решительно отказывавшаяся объяснить свое появление. Дэнни чувствовал, что от ее взгляда по спине бегают мурашки. Откуда я все это знаю? Да от самого Дэнни.
К вскрытию витрины Дэнни приступил, словно огранщик алмазов к разрезанию уникального камня. Почти вся ночь ушла на то, чтобы прорезать люк в витрине, и, когда работа почти подошла к концу, Дэнни решил немного передохнуть и отложил пилу в сторону. Многое еще оставалось сделать, но самое трудное было позади. На то, чтобы заменить подлинную богиню копией, проверить точность установки по фотографиям, предусмотрительно захваченным с собой, и уничтожить следы, должно было уйти почти все воскресенье, но Дэнни это ничуть не заботило: у него в запасе оставались еще двадцать четыре часа, а в понедельник можно будет с нетерпением ждать первых посетителей, чтобы, смешавшись с ними, незаметно покинуть музей.
Нужно ли говорить, как потрясен был Дэнни, когда на следующее утро ровно в восемь тридцать главные двери музея с шумом отворились и служители – все шестеро – принялись готовить все к началу рабочего дня. Дэнни едва успел ретироваться через запасный выход, бросив и инструменты, и богиню. Еще один сюрприз ожидал его, когда он очутился на улице. В это время дня на ней не должно было быть ни души: все поселенцы в воскресенье утром обычно сидят дома за чтением газет. А здесь – улица бурлила: обитатели Восточного Меридиан‑Сити спешили кто на завод, кто в учреждение так, словно был обычный рабочий день.
К тому времени, когда несчастный Дэнни добрался до гостиницы, мы уже поджидали его. Хвастаться нам было нечем: не так уж трудно было понять, что забыть об основной достопримечательности Меридиан‑Сити, его главном шансе на славу, мог только единственный гость с Земли, причем гость, прибывший недавно. Вы, конечно, знаете, в чем главная достопримечательность Меридиан‑Сити?
– Нет, – признался я чистосердечно. – Шесть недель не слишком большой срок даже для поверхностного знакомства с Марсом, и к востоку от Большого Сырта мне так и не довелось побывать.
– Не беда, сейчас поймете, в чем причина постигшей Дэнни неудачи. Все объясняется до смешного просто. Впрочем, не будем судить о Дэнни слишком строго. Бывает, что даже местные жители попадают в ту же ловушку. Аналогичная проблема возникает и у нас на Земле, но мы не испытываем никаких затруднений лишь потому, что просто‑напросто топим ее в Тихом океане. На Марсе кругом, куда ни глянь, суша, поэтому кому‑то приходится жить и на линии смены дат.
Дэнни, как вы помните, отправился на дело из Западного Меридиан‑Сити, где воскресенье действительно наступило. И, когда мы прибыли в гостиницу, чтобы арестовать Дэнни, там по‑прежнему было воскресенье. Но всего лишь в полумиле от гостиницы – в Восточном Меридиан‑Сити – была еще суббота. Небольшая прогулка через парк решила исход столь хитроумно задуманного предприятия. Я же с самого начала сказал вам, что дело сорвалось из‑за дьявольского невезения.
Мы сочувственно помолчали, потом я спросил:
– Сколько ему дали?
– Три года, – ответил инспектор Роулинго.
– Не очень много.
– Три марсианских года, то есть почти шесть земных. К тому же его приговорили к штрафу в размере стоимости обратного билета на Землю! Странное совпадение. Разумеется, он находится не в тюрьме. Марс не может себе позволить столь расточительную роскошь. Дэнни живет под строгим надзором и вынужден зарабатывать себе на жизнь. Я говорил вам, что в музее Меридиан‑Сити не было ночных сторожей. Теперь у музея есть один ночной сторож. Угадайте кто.
– Всех пассажиров просят приготовиться к посадке. Она начнется через десять минут! Не забудьте свой ручной багаж! – раздался повелительный голос из громкоговорителей.
Когда мы двинулись к галерее, откуда производилась посадка, я не удержался и задал инспектору еще один вопрос:
– А что стало с людьми, которые наняли Дэнни и толкнули его на преступление? Деньги за ним были немалые. Вам удалось установить, кто эти люди?
– Пока еще многое неизвестно. Они тщательно замели следы. Дэнни говорил правду, когда заявил на следствии, что не может дать в руки правосудия никаких нитей, ведущих к тем, кто стоял за ним. Впрочем, сейчас это уже не мое дело. Как я вам уже сообщил, я возвращаюсь на свою работу в Скотланд‑Ярде. Но полицейский всегда должен быть начеку, как и торговец произведениями искусства, не правда ли, мистер Маккар? Что с вами? Вам нехорошо? На вас лица нет! Ваг примите таблетку от космической болезни.
– Благодарю вас, мне уже лучше, – попытался через силу улыбнуться мистер Маккар.
Тон его был явно враждебным. За последние несколько минут беседы температура явно упала ниже нуля. Я взглянул на мистера Маккара, потом перевел взгляд на инспектора и вдруг понял, что нам предстоит увлекательнейшее путешествие.
Юпитер Пять
Перевод Л. Жданова
Профессор Форстер такой коротышка, что для него пришлось сделать особый космический скафандр. Однако, как это часто бывает, малый рост с лихвой возмещается кипучей энергией и задором. Когда я познакомился с ним, он уже двадцать лет добивался осуществления своей мечты. Больше того, он сумел убедить множество трезвых дельцов, депутатов Всемирного совета и руководителей научных трестов, чтобы они финансировали его проект и снарядили для него корабль. Потом было немало примечательных событий, но я по‑прежнему считаю это самым поразительным из достижений профессора…
«Арнольд Тойнби» стартовал с Земли с командой из шести человек. Кроме профессора и его главного помощника Чарльза Эштона, в состав экспедиции вошла обычная троица – пилот, штурман, инженер, а также два аспиранта, Билл Хоукинс и я. Мы с Биллом еще ни разу не бывали в космосе, и все нам казалось до того увлекательным, что нас нисколько не волновало, успеем ли мы вернуться на Землю до начала следующего семестра. Между прочим, нашего научного руководителя это, по‑видимому, тоже не волновало. Характеристики, которые он нам написал, были полны экивоков, но так как людей, мало‑мальски разбирающихся в марсианских письменах, можно было сосчитать по пальцам одной руки (извините за штамп), нас взяли.
Поскольку летели мы на Юпитер, а не на Марс, было не совсем ясно, при чем тут марсианские письмена. Но мы кое‑что знали о теории профессора и строили весьма хитроумные догадки. Они подтвердились – частично – на десятый день после отлета.
Когда по вызову профессора мы явились в его кабину, он встретил нас оценивающим взглядом. Даже при нулевой силе тяжести, когда мы цеплялись за что попало и уподоблялись плавающим водорослям, профессор Форстер всегда ухитрялся сохранять достоинство. Он посмотрел на Билла, потом на меня, потом опять на Билла, и мне показалось (конечно, я мог ошибиться), что он думает: «За что мне такое наказание?» Последовал глубокий вздох, явно означавший: «Все равно теперь уже поздно, ничего не поделаешь», и профессор заговорил – медленно, терпеливо, как обычно, когда он что‑нибудь объясняет. Во всяком случае, он обычно говорит таким тоном с нами. Правда, мне сейчас пришло в голову, что… ладно, не будем отвлекаться.
– До сих пор, – начал он, – у меня просто не было времени рассказать вам о цели нашей экспедиции. Но может быть, вы уже догадались?
– Мне кажется, я догадался, – ответил Билл.
– Ну‑ка, послушаем. – В глазах профессора мелькнул задорный огонек.
Я хотел остановить Билла, но вы пробовали лягнуть кого‑нибудь в состоянии невесомости?
– Вы ищете доказательства… то есть дополнительные доказательства вашей теории о диффузии внеземных культур.
– А как вы думаете, почему я ишу их на Юпитере?
– Точно не знаю, но мне кажется, вы рассчитываете найти что‑нибудь на одном из его спутников…
– Блестяще, Билл, блестяще. Известно пятнадцать спутников Юпитера, причем их общая площадь приблизительно равна половине земной поверхности. Где бы вы начали поиски, будь у вас на то неделька‑другая? Мне это весьма интересно узнать.
Билл неуверенно поглядел на профессора, точно заподозрив его в сарказме.
– Я не очень силен в астрономии, – сказал он, – Но, кажется, в числе этих пятнадцати спутников есть четыре большие луны. Я бы начал с них.
– К вашему сведению, каждая из этих лун – Ио, Европа, Ганимед и Каллисто – по величине равна Африке. Вы стали бы обследовать их в алфавитном порядке?
– Нет, – сразу ответил Билл. – Я начал бы с той из них, которая ближе к планете.
– Пожалуй, не стоит больше напрасно тратить время на изучение вашей способности логически мыслить. – Профессор вздохнул, ему явно не терпелось начать заготовленную речь. – К тому же вы глубоко ошибаетесь. Большие спутники нам ни к чему. Их давно сфотографировали, а часть поверхности изучена непосредственно. Там нет ничего интересного для археолога. Мы же с вами летим на объект, который еще никто не исследовал.
– Неужели на Юпитер! – ахнул я.
– Что вы, к чему такие крайности! Но мы будем к нему так близко, как еще никто не бывал.
Он помолчат.
– Как известно – впрочем, вам это вряд ли известно, – между спутниками Юпитера путешествовать почти так же трудно, как между планетами, хотя расстояния намного меньше. Это объясняется тем, что у Юпитера мощнейшее гравитационное поле и спутники обращаются вокруг него с удивительной быстротой. Наиболее близкий к планете спутник движется почти со скоростью Земли, и, чтобы попасть на него с Ганимеда, требуется примерно столько же горючего, сколько на маршруте Земля – Венера, хотя весь перелет занимает полтора дня. Вот этот‑то перелет мы и осуществим. Никто до нас не летал туда, нечем было оправдать такие затраты. Диаметр Юпитера Пять всего каких‑нибудь тридцать километров, и от него ничего интересного не ждали. На внешние спутники попасть куда легче, и все же на некоторые из них еще ни разу никто не высаживался – что толку зря расходовать горючее!
– Почему же мы его расходуем? – нетерпеливо перебил я.
Я считал, что из затеи профессора ничего не выйдет, но это меня не очень тревожило: было бы интересно и не слишком опасно.
Пожалуй, стоит сознаться (а впрочем, стоит ли? Ведь другие об этом помалкивают!), что в то время я абсолютно не верил в теорию профессора Форстера. Конечно, я понимал, что он блестящий специалист в своей области, но всему есть предел, и наиболее фантастические его идеи казались мне нелепостью. Нет, в самом деле, свидетельства были настолько шаткими, а выводы – настолько революционными, что поневоле усомнишься.
Возможно, вы еще помните, как был удивлен мир, когда первая экспедиция на Марс обнаружила следы не одной, а двух древних цивилизаций. Обе достигли высокого развития, но обе погибли свыше пяти миллионов лет назад. Причину их гибели пока установить не удалось. Во всяком случае, их погубила не война, потому что обе цивилизации благополучно сосуществовали. Представители одного народа биологически напоминали насекомых, а представители второго были ближе к пресмыкающимся. По‑видимому, аборигенами Марса были насекомые. Люди‑рептилии (их цивилизацию обычно называют «культурой X») прибыли на планету позднее.
Во всяком случае, так считал профессор Форстер. Точно известно, что они владели секретом космических полетов: развалины их крестообразных городов были обнаружены не более и не менее как на Меркурии. По мнению Форстера, они пытались освоить все малые планеты; Земля и Венера им не подходили из‑за большой силы тяжести. Профессора несколько огорчало, что на Луне не нашли никаких следов «культуры X», но он был уверен, что их найдут.
По общепринятой теории «культура X» первоначально возникла на какой‑то малой планете или на спутнике. Люди‑рептилии установили мирный контакт с марсианами – в ту пору единственными, кроме них, разумными существами в Солнечной системе, – но затем их цивилизация погибла одновременно с марсианской. Однако профессор Форстер построил куда более смелую гипотезу. Он не сомневался, что «культура X» явилась в Солнечную систему из межзвездного пространства, и его раздражало, что никто, кроме него, не верил в эту теорию; впрочем, не так уж сильно раздражало, ибо он принадлежит к числу людей, которые счастливы только тогда, когда находятся в меньшинстве.
Слушая рассказ профессора о его плане, я смотрел в иллюминатор на Юпитер. Это было великолепное зрелище. Вот экваториальные пояса облаков, а вот, рядом с планетой, словно маленькие звездочки, – три спутника. Который из них Ганимед, первая остановка на нашем пути?
– Если Джек удостоит нас своим вниманием, – продолжал профессор, – я объясню, почему мы отправились в такую даль. Вы знаете, что в прошлом году я довольно много копался в развалинах в сумеречной зоне Меркурия. Возможно, вы знакомы с докладом, который я прочел по этому вопросу в Лондонском институте экономики. Может быть, вы даже сами сидели в аудитории. Помнится мне, в задних рядах был какой‑то шум… Так вот: тогда я умолчал о том, что обнаружил на Меркурии важный ключ к разгадке происхождения «культуры X». Да‑да, я ничего не сказал, как ни соблазнительно было дать сдачи тупицам вроде доктора Хотона, когда они пытались прохаживаться на мой счет. Не мог же я рисковать, что кто‑нибудь доберется туда прежде, чем я смогу организовать экспедицию.
В числе моих находок был хорошо сохранившийся барельеф с изображением Солнечной системы. Конечно, это не первое открытие такого рода – как вы знаете, астрономические мотивы часто встречаются и в собственно марсианском искусстве, и в искусстве «культуры X». Но здесь рядом с несколькими планетами, включая Марс и Меркурий, были проставлены какие‑то непонятные значки. По‑моему, эти символы как‑то связаны с историей «культуры X». И, что всего любопытнее, особое внимание почему‑то обращено на маленький Юпитер Пять, чуть ли не самый неприметный из спутников Юпитера. Я убежден, что именно там можно найти ключ ко всей проблеме «культуры X», – вот почему я и лечу туда.
Помнится, тогда рассказ профессора не произвел на нас с Биллом большого впечатления. Допустим, представители «культуры X» побывали на «Пятерке» и даже почему‑то оставили там свои изделия. Конечно, было бы интересно раскопать их, но вряд ли они окажутся такими важными, как думает профессор. Вероятно, он был разочарован тем, как мало восторга мы проявили. Но он был сам виноват, потому что – мы в этом вскоре убедились – все еще кое‑что таил от нас.
Примерно через неделю мы высадились на Ганимеде, крупнейшем спутнике Юпитера и единственном, на котором есть постоянная база – обсерватория и геофизическая станция с полусотней сотрудников. Все они были рады гостям, но мы задержались ненадолго, только для заправки, профессору не терпелось лететь дальше. Естественно, всех заинтересовало, почему мы направляемся именно на «Пятерку», но профессор хранил молчание, а мы не смели его нарушить – он не спускал с нас глаз.
Ганимед, между прочим, очень интересное место, и на обратном пути нам удалось поближе с ним познакомиться. Но я обещал статью о нем другому журналу, так что не буду распространяться здесь. (Постарайтесь не пропустить очередного номера «Национального астрографического журнала».)
Прыжок с Ганимеда на «Пятерку» занял чуть больше полутора дней. Было немного жутко наблюдать, как Юпитер растет с каждым часом, грозя заполнить все небо. Я мало смыслю в астрономии, но меня не покидала мысль о чудовищном гравитационном поле, в которое мы падали. Мало ли что может случиться! Скажем, горючее кончится и мы не сумеем вернуться на Ганимед, а то и упадем на Юпитер.
Хотел бы я описать это зрелище: вращающийся перед нами колоссальный шар, опоясанный полосами свирепых бурь… Откровенно говоря, я даже попытался, но мои друзья литераторы, читавшие рукопись, посоветовали мне выбросить этот кусок. (Они надавали мне еще кучу советов, которые я решил не принимать всерьез, иначе этот рассказ вообще не увидел бы света.)
К счастью, теперь опубликовано столько цветных «портретов» Юпитера, что вы не могли их не видеть. Возможно, вам попался и тот снимок, который был причиной всех наших неприятностей. (Дальше вам все будет ясно.)
Наконец Юпитер перестал расти; мы вышли на орбиту «Пятерки», вот‑вот – и мы догоним крохотную луну, стремительно обращавшуюся вокруг своей планеты. Все мы втиснулись в рубку, чтобы как можно раньше увидеть цель, – во всяком случае, все, кому хватило места. Мы с Биллом стояли у входа, пытаясь хоть что‑то разглядеть через головы остальных. Кингсли Сирл, наш пилот, сидел в своем кресле, как всегда невозмутимый, инженер Эрик Фултон задумчиво жевал ус, глядя на топливомер, а Тони Грувс колдовал над своими таблицами.
Профессор словно прирос к окуляру телеперископа. Вдруг он вздрогнул и тихо ахнул. Потом молча кивнул Сирлу и уступил ему место у окуляра. Та же картина. Сирла сменил Фултон. Когда вздрогнул и Грувс, нам это надоело, мы протиснулись к окуляру и после короткого боя овладели им.
Не знаю, что именно я рассчитывал увидеть, во всяком случае, я был разочарован. В пространстве перед нами висела неполная луна, ее ночной сектор едва просматривался в отраженном свете Юпитера. И все.
Но вот мои глаза, как это бывает, когда достаточно долго смотришь в телескоп, начали различать детали. Поверхность спутника покрывали тонкие пересекающиеся линии, и вдруг я уловил в них определенную закономерность. Да‑да, эти линии образовали геометрически правильную сетку, совсем как параллели и меридианы на земном глобусе. Вероятно, я тоже присвистнул от удивления, потому что Билл оттер меня и сам прильнул к окуляру.
До чего же самодовольный вид был у профессора Форстера, когда мы засыпали его вопросами.
– Конечно, – объяснил он, – для меня это не такая неожиданность, как для вас. Помимо барельефа, найденного на Меркурии, я располагал еще и другими данными. В обсерватории на Ганимеде работает один мой друг – я посвятил его в свою тайну, и последние несколько недель он основательно потрудился для меня. Человек посторонний удивился бы, как мало обсерватория занималась спутниками. Самые мощные приборы наведены на внегалактические туманности, а остальные – на Юпитер и только на Юпитер.
Что касается «Пятерки», то сотрудники обсерватории измерили ее диаметр и сделали несколько общих снимков, чем дело и ограничилось. Снимки вышли недостаточно четкие и не выявили линий, которые мы с вами сейчас видели, не то, конечно, этим вопросом занялись бы раньше. Стоило мне попросить моего друга Лоутона навести на «Пятерку» стосантиметровый рефлектор, как он их сразу обнаружил. Кроме того, он отметил одну вещь, на которую давно следовало бы обратить внимание. Диаметр «Пятерки» – всего тридцать километров, но яркость никак не соответствует таким малым размерам. Когда сравниваешь ее отражательную способность, или альдеб… аль…
– Альбедо!
– Спасибо, Тони… Когда сравниваешь ее альбедо с альбедо других лун, оказывается, что она гораздо лучше их отражает свет. Отражает, как полированный металл, а не как горная порода.
– Вот оно что! – воскликнул я, – Народ «культуры X» покрыл «Пятерку» внешней оболочкой! Что‑то вроде куполов, которые мы знаем по Меркурию, только побольше.
Профессор поглядел на меня с явным состраданием.
– Вы все еще не догадались! – сказал он.
По‑моему, это было не совсем справедливо с его стороны. Скажите откровенно: вы на моем месте лучше справились бы с задачей?
Через три часа мы опустились на огромную металлическую равнину. Глядя в иллюминатор, я чувствовал себя карликом. Муравей, взобравшийся на газгольдер, наверно, понял бы меня.
А тут еще громада Юпитера над головой. Даже обычная самоуверенность профессора как будто уступила место почтительной робости.
Равнина была не совсем гладкой. Ее прочерчивали широкие полосы на стыках громадных металлических плит. Эти самые полосы, вернее, образованную ими сетку мы и видели из космоса.
Метрах в трехстах от нас возвышаюсь что‑то вроде пригорка. Мы заприметили его еще в полете, когда обследовали маленький спутник с высоты. Всего таких выступов было шесть. Четыре помешатись на равном расстоянии друг от друга вдоль экватора, два на полюсах. Напрашивалась догадка, что перед нами входы, ведущие внутрь металлической оболочки.
Я знаю, многие думают, будто бродить в космическом скафандре по планете с малым тяготением, без атмосферы – занятие чрезвычайно увлекательное. Эти люди ошибаются. Нужно столько всего помнить, делать столько проверок и принимать столько мер предосторожности, что туг уж не до романтики. Во всяком случае, лак обстоит дело со мной. Правда, на этот раз я был так возбужден, когда мы выбрались из шлюза, что не помнил абсолютно ничего.